Чужак — Каменное Сердце

      Смауг был одним из тех, кто родился много лет спустя после изгнания Чёрного Врага за грань мира. Великие змеи севера расползались по всему Средиземью, лишившись указующей руки, и больше не было над ними хозяев — только и сдерживать их больше было некому. Жестокие и лишённые единства, в своей жажде сокровищ они сжигали друг друга за право обладанием похищенными богатствами, и не стало ни холодных драконов*, ни урулоки*, ни феалоке*, и лишь род семени рамалоки* уцелел, ибо способны были летать, — да и тех ничтожно мало. Когда минула тысяча лет от Войны Гнева, мать и отец Смауга разорвали друг другу глотки, и остался он последний на всю восточную часть Средиземья.       Некому было рассказать Смаугу, каков был Моргот, и никто из уцелевших рамалоки не беспокоился о навсегда ушедшем хозяине. И все же, в тот миг он заглянул в мерцающие звёздным светом глаза эльфа, и кровь дракона сказала Смаугу: склони голову, ибо явился твой создатель. Ни дня своей долгой жизни Смауг не подчинялся ни единой живой душе, будь то хоть сам Эру, воплотившийся в Арде. Нежданная власть эльфа подобно камнепаду взбудоражила разум рамалока, пробудив в нём страх перед неизвестным. И тогда он решил затаиться.       Покорнейше склонившись, дракон стал выжидать. Словно радушный хозяин, не препятствовал он прогулкам эльфа по своим владениям, издали наблюдая зорким пылающим глазом. Много времени утекло, однако ни слова не сорвалось с бледных юношеских уст, ни единого приказа не услышал Смауг, и затаился в сердце змея гнев. Он тут же возненавидел хозяина-самозванца и пожелал сожрать его, навсегда позабыв о страхе перед давно мёртвым создателем.       И невдомёк было Смаугу Золотому, что не просто так молчал юноша. Быть может, одному лишь Эру известна была причина, ибо Илуватар знал всё, что деялось в его мире.       Тот, кого Смауг называл хозяином, спал. Он не знал своего имени, и, подобно младенцу, не знал, кто он и как появился в этом мире. Хоть он владел своими мускулами и способен был ходить, подобно бодрствующему, его дремлющий разум дрейфовал где-то в глубине, пробуждаясь лишь на короткие мгновения, чтобы вновь погрузиться в вязкое ничто. Однако чем больше проходило дней, тем крепче становилась его связь с реальностью, тем более осознанным становился его острый взор. Вот так, в недрах Эребора, окружённый одними лишь камнями и заброшенными гномьими плавильнями, ото сна пробудился Мелькор.       Неведомо ему было, что он — Мелькор, айнур Эру и старинный враг всей Арды, Моргот. Огромной и неподъемной показалась ему давящая тяжесть горы, и переполнилось сердце новорожденного страхом, что таков и есть весь мир — холодный, одинокий и пустой. В своём страхе замер Мелькор где стоял, оцепеневший, как статуя из гранита. И в тот самый роковой миг, когда солнце с луною встали вдвоём на краю неба, Смауг, не ведающий о мыслях своего хозяина, напал на него, целясь клыками в незащищённое тело.       Не суждено было рамалоку исполнить свой коварный замысел — пробудилась могучая магия и отбросила Смауга прочь, разбив драконьей головой большую плавильню, да так, что его ядовитые клыки сломались.       Таков был первый, кого повстречал Мелькор после пробуждения — тот, кто пожелал его убить. С тех пор в его сердце зародилась чёрная угнетающая вера — вера, что каждый во всём мире захочет его смерти. И исполнившись страха и обиды, пока ещё непонятной ему, Мелькор подступил к дракону, ожидая нового нападения и готовясь к нему. Однако змей не шевелился.       Был лишь один краткий миг мысли, промелькнувшей в голове змея, и это был возродившийся, усиленный во стократ ужас перед неизвестной властью хозяина. Ведь никто не рассказывал Смаугу, какими были созданы все драконы, начиная от урулоки Глаурунга — ни один из них не мог причинить вреда Мелькору, а если попытаются, то поплатятся за это.       Золотой дракон, Смауг Смертоносный, теперь лежал, убитый своей собственной самонадеянностью, и до самого конца так и не узнал этого.       Ненадолго Мелькор остался единственным властителем Одинокой горы. Слишком тяжелой и давящей была для него толща твёрдой породы, и он метался, ища пути, чтобы сбежать — он не знал, что искал, но что-то внутри него шептало о широкий просторах, о высоком голубом куполе над головой, о таинственных белых светилах и мире, что был велик. Мелькор следовал за тем шепотом, плутая бесконечными гномьими лабиринтами, и наконец удача улыбнулась ему. Как раскрылись врата впервые, так и во второй раз распахнулись широкие каменные двери, пропуская худощавого юношу, словно короля.       Так Мелькор впервые увидел небо. Оно было густо-синим и озарённым искрами, сверкающими серебром, высоким и легким — здесь, под самым прекрасным в мире сиянием, юноша влюбился в свою свободу и нарёк звёздное небо своим домом, ибо только под ним он теперь ощущал себя живым. Свидетелями его слов стали семь самых ярких звёзд на небосклоне, имени которых Мелькор не знал, но они показались ему значимыми, и юноша залюбовался ими.       Воздух и свобода опьянили испуганное подгорной тьмой дитя, весь мир теперь казался необъятным и прекрасным. И где-то в глубине своего сердца, ещё не осознавая этого, Мелькор возжелал его весь.