***
— Мне кажется, это начинает входить у тебя в привычку, Котенок. Ее голос дразнил, но по широкой улыбке, красовавшейся у нее на лице, он понял, что она была рада его видеть. — Ну, я просто был тут неподалеку. — Неужели? — Абсолютно точно. Я находился всего в каких-то двадцати с чем-то кварталах от твоего дома и подумал, почему бы мне не зайти повидаться с моей драгоценной подругой. Она рассмеялась и взобралась на балкон. — Знаешь, ты мог бы просто постучать, а не убивать мои растения, — сказала она, глядя на свежую кучу земли и осколки керамики. — Это был несчастный случай! Она недоверчиво изогнула бровь. — Я куплю тебе новые, — пробурчал он, ковыряя пол носком ботинка и ощущая, как заливаются краской его щеки. Она прислонилась к стене рядом с ним, достаточно близко, чтобы их руки соприкоснулись. — Так что, поговорим о среде? — спросила она, слегка сместившись, чтобы опустить голову ему на плечо. — А что среда? Вполне приемлемый день недели. Не такой впечатляющий, как суббота, но и не такой скучный, как понедельник. Она подняла руку и легонько шлепнула его по голове. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, чумазый ты уличный кот! — Я не чумазый, — возмущенно возразил Адриан. — На самом деле, некоторые считают, что я чересчур часто принимаю душ. Так оно и было. Нино регулярно дразнил его этим, и то, что поход в душ постепенно стал удобной отговоркой для его неожиданных отлучек или затянувшихся пауз во время смс-переписок, совсем не помогало. — Кот. Ее голос звучал строго, и Адриан понял, что она не в настроении ходить вокруг да около. — Ну, хорошо. Среда так среда. Между прочим, ты задолжала мне «спасибо». Он знал, что она в действительности хотела услышать от него. Безусловно, ее интересовал не тот короткий разговор с Адрианом перед уроком о проекте по литературе. И даже не нападение акумы в школе. В конце концов, на данный момент для учащихся коллежа Франсуазы Дюпон еженедельные побеги от монстров стали рутиной, учитывая, с какой завидной частотой их школа становилась мишенью. Адриан уже находился в холле, когда опять началось: один из учителей соседнего класса разразился тирадами о повышении зарплаты. Адриан быстро нырнул в гардеробную и трансформировался. Акума отличалась особой жаждой крушить, покрывая трещинами и бороздами пол и отправляя в полет мебель. В разгар хаоса он увидел Маринетт, которая отчаянно пыталась эвакуировать одноклассников из-под начавших сыпаться на них фрагментов потолка. Он бросился к ним без малейшего колебания. Задачей номер один было вывести друзей наружу. С акумой он разберется потом, когда одноклассники будут вне опасности. Лестница, ведущая к выходу, была разрушена полностью. Выбив одно из окон второго этажа, Кот взял под контроль спуск учеников вниз, используя свой шест наподобие пожарного столба и переправляя таким образом друзей на улицу, где они могли находиться в сравнительной безопасности. Процесс оказался на удивление сложным. Ивану пришлось водрузить Милен себе на спину из-за ее боязни высоты. Хлоя наотрез отказалась спускаться, пока Кот не намекнул, что если она останется, то обломки и сыплющаяся штукатурка испортят ей прическу. Но что хуже всего, на протяжении всего процесса Кот вынужден был мертвой хваткой удерживать за запястье Маринетт, которая упорно пыталась убежать на поиски попавших в беду учеников. Как бы он ни восхищался ее храбростью, он был бы проклят, если позволил бы ей оказаться раздавленной за ее героизм. Как только последний из одноклассников был благополучно переправлен вниз, Адриан подхватил протестующую Маринетт и выскочил из окна, с легкостью приземляясь в толпу сверстников. — Кот, опусти меня сию же минуту! — чуть ли не взвыла она в знак протеста. — Я должна помочь. В здании все еще могут быть люди! Он опустил ее на землю, но не позволил уйти, бережно обхватив ее лицо обеими руками. От внезапности этого интимного жеста она моментально умолкла. — Маринетт. Я позабочусь об этом, обещаю. Но ты должна остаться здесь. Его голос звучал ровно, отчетливо. С выражением непреклонной решимости, не терпящей возражений, он пристально посмотрел на нее. — Даю тебе слово, все будет в порядке. Но я не смогу сделать этого, если не буду уверен, что ты в безопасности. Поэтому, пожалуйста, пожалуйста, просто позволь мне сделать мою работу. Маринетт открыла рот, как будто намеревалась возразить, но ее взгляд наполнился нежностью и теплотой. Мгновеньем спустя она просто шагнула назад и молча кивнула. Он заметил любопытные взгляды одноклассников, наблюдавших за ними. Алья направила камеру мобильного телефона на развернувшуюся сцену и выглядела так, словно готова была взорваться от возбуждения. Краем глаза он видел Хлою, также готовую вот-вот взорваться, но совершенно по другому поводу. Вид закипающей Хлои навел его на безумную, но крайне заманчивую мысль. Без всякого предупреждения, на тот случай, если вдруг Маринетт не станет подыгрывать, Кот обвил руки вокруг ее талии, притянул девушку к себе и неторопливо, с нажимом поцеловал ее прямо в губы. — Маринетт. Моя дорогая, — преисполненный драматизма, промурлыкал он, прерывая поцелуй и отступая, но все еще держа ее руку в своей. — Не смей сомневаться, что этот несчастный лопух тебя обожает. Он бросил быстрый недоброжелательный взгляд в сторону Хлои, прежде чем вернуть свое внимание Маринетт, и наигранно склонился над девичьей рукой, которую по-прежнему удерживал в своей. Подняв взгляд на удивленное лицо Маринетт, он почувствовал, как по всему его телу стало разливаться тепло от признательности и озорства, которыми сверкали ее глаза. Он заговорщицки подмигнул ей и помчался вслед за акумой. Этот поцелуй был седьмым.***
— Ты вообще представляешь, какими после демонстрации твоего маленького спектакля были для меня в школе последние два дня, а, Кот? — сказала она сердито, но в ее голосе он не обнаружил ни капли искренней злости. Адриан очень хорошо представлял, на что были похожи последние два дня. Откровенно говоря, так весело ему не было уже целую вечность, и он отчаянно силился сдерживать чеширскую улыбку, которая норовила расплыться по его лицу каждый раз, когда одноклассники приставали к Маринетт по поводу ее нового «воздыхателя». Алья и Нино пребывали от всей этой истории в диком восторге, умоляя подругу поделиться подробностями о том, как все началось, и не стесняясь изводили ее вопросами об истинном характере ее отношений с облаченным в лоснящийся спандекс обожателем. Адриан бесцеремонно повернулся на своем сидении, чтобы послушать конкретно этот разговор, и наблюдал, как Маринетт, заикаясь, выражала протесты, пытаясь объяснить, что они с Котом «просто друзья» и что он всего лишь «хотел выставить меня в приглядном свете перед Хлоей». Адриан знал, что у него самого вспыхнули щеки, как только Алья спросила подругу, был ли это ее первый поцелуй с Нуаром. Маринетт даже не понадобилось отвечать — ее ярко-красный цвет лица говорил сам за себя. Адриану пришлось подавить триумфальный взрыв смеха, когда Алья издала восторженный вопль. В целом, он самодовольно наслаждался выходками своих друзей и умышленно проигнорировал легкий укол боли, когда девушка решительно опровергла свою влюбленность в Кота. Маринетт отвесила Коту очередной подзатыльник, пробуждая его от приятных воспоминаний и возвращая в реальность. — Принцесса, я обидел тебя? — поддразнил он. — Вероятно, этот бедный рыцарь стал недостойным твоего внимания за то, что причинил тебе столько страданий? Он изобразил на лице самое скорбное выражение, на какое только был способен. — Кот, прекрати паясничать, — сказала она, закатывая глаза. — О, нет. Моя жизнь кончена. Моя Принцесса ненавидит меня. Мне остается только спрыгнуть с балкона и умереть — я надеюсь, — чтобы освободиться от вечных мук. Нарочито драматичной, неторопливой походкой он подошел к перилам, позабавленный ее раздражением. Она была такой милой, когда заводилась. — А ну-ка вернись, никчемный ты котяра! — рявкнула она, обвила руками его талию и рванула Кота на себя, когда тот уже собрался водрузиться на перила. Для такой изящной, маленькой штучки она была на удивление сильной, и Кот в изумлении обнаружил, что, крутясь и спотыкаясь, вновь оказался перед ней. Они стояли очень близко друг к другу. Она не убрала рук с его талии, а он обхватил ее за плечи. Положив подбородок на ее макушку, Кот отрешенно наматывал на палец кончики ее волос. Это были уютные, успокаивающие объятия, и он затруднялся сказать, как долго они простояли вот так, не выпуская друг друга из рук. — Полагаю, я действительно задолжала тебе «спасибо», — спустя какое-то время пробормотала она, не разрывая объятий. — О, Ма минетт, ты ведь знаешь, я буду всегда, всегда, защищать тебя. Не нужно благодарить. Она еще крепче сцепила вокруг него руки и прижалась к нему так, словно ни за какие сокровища не хотела его отпускать. — Тем важнее дать тебе знать. Ты ведь это серьезно, не так ли? Ты всегда защищаешь меня. Что бы ни случилось с тобой, ты всегда бросаешься спасать меня. — Она перевела дыхание; ее голос был полон эмоций, которым он не мог дать название. — Конечно, Маринетт. Он был тронут ее благодарностью. Кот не впервые спасал Маринетт, и, учитывая частоту, с которой вблизи него появлялись акумы, он сомневался, что этот раз станет последним. Но он был удивлен пылкостью ее заявления, ее непоколебимой верой, что он всегда придет за ней. Адриан ощутил прилив гордости. Кто-то верил в него. Он и не подозревал, насколько необходимо ему было это знать. — Хотя, — в ее голосе зазвучали веселые нотки, — на самом деле я пыталась поблагодарить тебя не за это. Он слегка отстранился, не до конца разрывая объятие, но достаточно, чтобы взглянуть на нее. Ее лицо светилось, а на губах играла озорная улыбка. Адриан ощутил, как у него заколотилось сердце, и понял, что в самом ближайшем будущем ему предстоит кое о чем очень серьезно подумать. — И за что же тогда ты хотела меня поблагодарить? — спросил он, надеясь, что Маринетт не расслышала дрожь его взволнованного дыхания, которая, казалось, передалась его голосу. Губы девушки растянулись в еще более широкой улыбке, озаряя лицо и наполняя блеском ее голубые глаза. — За то, что доказал неправоту Хлои. Он рассмеялся. — О, с пребольшим удовольствием, Принцесса! К тому же, выражение ее лица было бесподобным. — И не говори! Кажется, за последние два дня Хлоя не произнесла ни единого слова! Она просто смотрит на меня и рычит. Ее смех, вторя ему, разлился в воздухе, и в это мгновение Адриан понял, что часть его всегда будет принадлежать этой красивой, счастливой девушке. Адриан не знал, что это значило для его будущего. Он даже не до конца понимал, что он хотел, чтобы это значило. Но в какой-то момент он осознал, что его уже не так беспокоили ни чувство вины, ни растерянность, ни до безобразия длинный список причин, почему не следовало втягивать Маринетт в свою сумасшедшую, беспокойную жизнь. Все, что он знал, это то, что он нуждался в этой девушке. Нуждался в ее теплоте, ее радости и вере в него. Об остальном он подумает позже. В этот раз у Адриана не было никаких оправданий — никаких причин для того, чтобы наклониться и мазнуть губами по ее губам, кроме его собственной эгоистичной потребности. И тем не менее он это сделал. Поцелуй был мягким и сладким и продолжался всего пару секунд. Он поневоле задумался, должен ли был сначала спросить разрешения. Это казалось уместным. Но Маринетт не возражала, поэтому он надеялся, что его действия не были совсем нежеланными. Когда он отстранился, улыбка, игравшая на ее лице, развеяла все сомнения. — Сколько именно раз ты собираешься меня целовать? Вероятно, этим вопросом Маринетт хотела его подразнить, но легкая дрожь в голосе выдавала ее эйфорию. — Пока ты не попросишь меня прекратить. — Понятно. И что случится тогда? Он подался вперед, прижался губами к ее уху и прошептал: — Ты действительно хочешь узнать? Он почувствовал, как она напряглась, и не смог удержать самодовольную ухмылку, расплывшуюся у него на лице. ОНА хотела это. Она хотела ЕГО. С быстротой молнии он повернул голову и небрежно поцеловал ее в щеку. Это был девятый. — Кот! Фи! — Мне надо бежать, Принцесса! Он спрыгнул с балкона, улыбаясь тому, как она в раздражении сморщила нос, пока тыльной стороной ладони вытирала щеку. — Я попрошу тебя прекратить, если это лучшее, на что ты способен! — крикнула она ему вдогонку. Его смех эхом разнесся по вечернему небу.***
Тринадцатый поцелуй был отчаянным. В этот день Адриан не собирался наносить визит Маринетт. Он уже виделся с ней вчера, улизнув из дома в конце очередного изнурительного дня, загруженного фотосессиями и разбавленного трапезами в одиночку. Они провели несколько часов у нее на балконе, любуясь закатом и непринужденно болтая. Маринетт достала свой скетчбук и была приятно удивлена осторожно высказанными им предложениями относительно некоторых ее дизайнов. Это был приятный вечер. Быть может, поэтому сегодняшний день казался такой катастрофой. На самом деле, ничего из того, что должно было бы его задеть, не случилось. Отец уезжал в командировку, снова. Натали сообщила Адриану о поездке за завтраком, вручив ему его ежедневное расписание. Он был удивлен, обнаружив, что фотосессию, которая, как он думал, должна была состояться вечером, перенесли; и еще больше смутился, заметив, что расписание охватывало не один день, но и все выходные. — Ваш отец приглашен для консультации. Шоу в Милане требует его безотлагательного вмешательства. Поскольку я буду сопровождать его, я внесла в расписание некоторые изменения. Телохранитель будет доставлять вас на ваши регулярные занятия и заботиться о том, чтобы вы благополучно возвращались домой. На сегодня это все. Адриан поблагодарил Натали и с теми же смешанными чувствами, которые он испытывал каждый раз, когда совершались эти незапланированные поездки, проследил, как она вышла из столовой. С одной стороны, его график был менее напряженным, а это означало, что Адриан будет иметь немного больше свободы распоряжаться своим временем, особенно, учитывая, что поездка продлится все выходные. Горилла был, безусловно, самым снисходительным из всех его профессиональных охранников, и его даже можно было уговорить отпустить Адриана пойти куда-нибудь помимо работы или занятий. (Хотя, соглашался ли он из подлинного сострадания или же это были смиренные попытки предотвратить постоянные побеги из дома тайком, оставалось только догадываться). С другой стороны, это было еще одним свидетельством того, насколько незначимым в этой семье было существование Адриана. За исключением ожидаемых от него успехов и его профессиональной карьеры, мнением и делами Адриана отец не интересовался, и они никак не влияли на его собственный напряженный распорядок дня. Сколько бы раз это ни случалось, Адриан все еще не мог сдерживать жгучее разочарование, зарождавшееся из-за постоянного пренебрежения со стороны отца. День Адриана не стал лучше, когда он пришел в школу. С учетом его постоянного невезения, казалось, чем успешнее были его попытки подружиться с Маринетт, будучи в личине Кота, тем хуже становились отношения с ней у Адриана. Несмотря на то, что они наконец достигли той точки, когда она стабильно разговаривала с ним полными предложениями, что, честно говоря, само по себе уже было победой, он не мог отделаться от странного ощущения, что она начала избегать его. Когда рядом были Нино и Алья, все было в порядке, но стоило ему попытаться завязать с ней хоть сколько-нибудь личный разговор, как она отдалялась, иногда в прямом смысле. Он сомневался, что когда-нибудь сможет до конца понять эту девушку, как бы он ни старался. Но то, что окончательно добило его, случилось к концу учебного дня, когда одноклассники собирались уходить. Адриан укладывал свои учебники, слегка дуясь из-за очередной провалившейся попытки вызвать на лице Маринетт улыбку, когда уловил конец разговора Кима с Нино. — … в этот раз я посажу тебя на мель! — похвастался Ким, хлопнув Нино по руке. — Разве что ты наконец научился мухлевать, в чем я очень сомневаюсь, так что, нет, не посадишь, — с усмешкой ответил Нино. Макс, стоявший рядом с ними, кивнул в знак согласия, и даже Иван, обычно равнодушный к подобным вещам, казалось, внимательно следил за их взаимным подначиванием. — Я серьезно! — фыркнул Ким. — Может, я не так хорош, как Макс, но я знаю, что могу надрать твою тощую задницу. — Да-да, ты уже говорил это в прошлый раз. И в позапрошлый. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. — Отвечаю, сегодня я заставлю тебя плакать! Закатив глаза, Нино рассмеялся и с самодовольной ухмылкой сказал: — Спорим? С проигравшего пицца. — По рукам. Мальчишки собрали свои вещи и направились к двери. Улучив момент, Адриан хлопнул Нино по плечу. — Хей, чел, о чем это вы? — спросил он. — О, Адриан! Прости, ты ведь не в курсе. Сегодня вечер игр. Ким все еще думает, что сможет обыграть меня в UMS3. Так что, похоже, у меня будет халявная пицца. — Вечер игр? — Ага. Пару месяцев назад мы решили начать собираться по пятницам. Ладно, я побежал, пока Ким не придумал, как обдурить меня. Увидимся, чувак. Удачи тебе на фотосессии, окей? И с этими словами Нино убежал догонять остальных. Адриан пялился им вслед. Он понимал, что мог последовать за Нино. Остаток дня у него был свободен. К тому же, он не думал, что кто-то из одноклассников будет иметь что-то против его желания присоединиться к ним. Не то чтобы кто-то его недолюбливал. И тем не менее Адриан не мог заставить себя сдвинуться с места. Несколько месяцев! А он и знать ничего не знал. Возможно, все просто предположили, что с его расписанием и строгими ограничениями отца вероятность того, что он сможет принять участие в их мирских забавах, была настолько мала, что приглашать его не стоило их усилий. А может, несмотря на то, что он посещал школу уже больше года, на него до сих пор смотрели как на новичка и просто забыли о нем? Но каковы бы ни были причины, Адриан не мог избавиться от острого чувства отверженности, пришедшего с пониманием, что это было еще одно событие, проходившее мимо него. Он был несправедлив. Адриан понимал, что не должен был сердиться на друзей. Никто не пытался обидеть его. Это была всего лишь дурацкая тусовка в пятницу вечером. Ничего важного или значимого. Но почему-то от этого становилось еще больней. Адриан не мог заглушить лихорадочным вихрем кружащиеся в голове мысли, снова и снова задаваясь вопросом, не было ли это еще одним знаком, что он никогда не сможет избавиться от нескончаемого одиночества, которым стала его жизнь. Он навсегда останется отщепенцем; всегда будет не таким, как все; всегда недостающим; всегда неспособным оправдать ожидания, возлагаемые на него окружающими. Он был неспособен стать идеальным для своего отца, не посвящал себя надлежащим образом карьере. Он не сумел произвести должное впечатление на Ледибаг и не смог стать достаточно нормальным для своих друзей. Адриан отчаянно пытался вырваться из своих сумбурных размышлений. Это было глупо. Весь этот день был глупым. В жизни, полной дней, по праву называемых ужасными, этот едва ли был яркой точкой на экране радара. И тем не менее Адриану казалось, он тонет. Все, что он видел, это непрерывный цикл повторяющихся дней, в которых ничего не менялось, в которых он продолжал существовать на периферии всеобщего внимания. Пустышка, смазливый красавчик без каких-либо существенных достижений. И рядом не было никого, кто понял бы его. Настроение Адриана не прекращая мрачнело, пока он в полной тишине возвращался домой. Он проплелся через пустой особняк к себе в комнату, где в тоскливом одиночестве успешно удерживал себя в руках около двух часов, пока наконец не сдался, бросившись на кровать и ударив кулаком в подушку в маленьком дерзком акте неповиновения собственной ненависти к себе. Плагг был удивительно тих на протяжении всего приступа очевидного отчаяния своего подопечного, будто чувствовал, что сейчас было не время для поддразниваний и сарказма. Он молча наблюдал за Адрианом из-за угла письменного стола, с задумчивым выражением мордочки откусывая по кусочку от нового круга камамбера. — Хей, Плагг, — тихо позвал Адриан, лицом по-прежнему зарывшись в подушку. — Ты бы скучал по мне, если бы меня не стало? — Что за глупый вопрос. — Просто… Может, сделаешь мне одолжение и ответишь хоть раз? — Конечно, я бы скучал по тебе. Для человека ты на удивление хорошо разбираешься в сыре, — самодовольно изрек Плагг. Адриан невесело рассмеялся. — Что ж, приятно знать, что я хоть в чем-то хорош, — уступил он, переворачиваясь на спину и устремляя взгляд в потолок. — Ты хорош во многих вещах. Как-никак, созерцание твоих несуразных человеческих выкидонов дает мне возможность неплохо развлечься, — объявил Плагг, хватая еще один гигантский кусок сыра и отправляя его в рот. — Знаешь, Плагг. Ты хреново подбадриваешь. — А я никогда и не утверждал, что это одна из моих сильных сторон. И потом, я подумал, если станет совсем паршиво, ты просто отправишься к той своей симпатичной однокласснице, которую продолжаешь караулить. Она, кажется, делает тебя вполне счастливым. — Плагг закинул в рот остатки сыра и издал изможденный вздох. — Пойдем, вытащим тебя отсюда, пока я не пожалел о том, что не свернулся клубком и не прилег вздремнуть. Адриан улыбнулся своему квами. При всех его недостатках, Плагг действительно был замечательным напарником. Спустя несколько минут Адриан мчался по крышам Парижа. Он до сих пор поражался тому, как маска Кота Нуара помогала ему уйти от проблем его обычной жизни. Он бежал, пока не выбился из сил, подвергая себя неоправданно большему риску, но все еще недостаточному, чтобы привести к серьезным повреждениям. И при этом он так и не смог избавиться от всепоглощающего чувства одиночества, которое снедало его весь день. В конце концов, он уступил, направившись в сторону хорошо знакомой пекарни. Он заметил Маринетт еще до того, как успел приземлиться. Она уже поднялась на балкон и осматривала новую коллекцию растений, которые он принес ей с виноватой улыбкой несколько дней назад. Адриан мягко приземлился на крышу и даже не стал утруждаться приветствием. Пробравшись к ней сзади, он заключил ее в свои объятия. Тихо ойкнув от удивления, Маринетт повернулась вполоборота, чтобы взглянуть на него. — Кот? Я не ждала тебя сегодня. Он уткнулся лицом в ее волосы, отказываясь смотреть на нее, поскольку знал, что не сможет скрыть эмоции в своем нынешнем состоянии. — Что я могу сказать? Я скучал по тебе, вот и пришел. Его голос звучал легко и дразнил, но Адриан почувствовал, как напряглись ее плечи, и понял, что от Маринетт не ускользнула легкая дрожь, с которой были произнесены эти слова. — Кот, — тихо проговорила она. — Ты же знаешь, прежде всего, ты — мой друг. И если тебе нужно поговорить, обещаю, что выслушаю все, что тебе нужно сказать. Он сжал ее крепче, но не ответил. Он даже не шелохнулся. — Я что-то сделала не так? — нервно спросила она. Он покачал головой, по-прежнему не поднимая глаз. — Никто ничего не сделал. Дело во мне. В моей жизни. Казалось, пора бы уже привыкнуть. — Привыкнуть к чему? — Быть мной. Быть одному. К знанию, что что бы я ни делал, как бы ни старался, ничего никогда не изменится. Он знал, что не должен был ей это рассказывать. Ей незачем было знать о его проблемах. Она, скорее всего, не поняла бы и половины того, что он говорил, не получив хоть каких-нибудь объяснений. Но он устал. Он так устал держать все в себе, что не мог заставить себя остановиться. Маринетт ничего не ответила. Она только осторожно повернулась в его объятиях, обвила руками его шею и зарылась пальцами в его волосы. Молчание затянулось, но она ждала, бережно перебирая его локоны пальцами, позволяя ему приникнуть к ней и уткнуться лицом в ее шею. Он сломался первым. — Я больше так не могу. Я не могу… Пожалуйста, Мари, не отсылай меня назад. Я не хочу возвращаться. — Слова лились безудержным, сплошным потоком. — Я чувствую, что больше не могу дышать. Я будто в ловушке, из которой никогда не смогу вырваться. — Адриан чувствовал, как слезы собирались в уголках его глаз, и слышал, как дрожал его голос. Он втянул в себя воздух и стиснул зубы, смущенный своей вспышкой, но слишком слабый и неспособный ни на что иное, кроме как отчаянно прижиматься к девушке перед ним. — Все в порядке, — шептала она; ее руки ни на секунду не прекращали нежных поглаживаний. — С тобой все в порядке. Ты не пойман ни в какую ловушку. Ты здесь, разве нет? — Ее голос звучал мелодично, он успокаивал. Но Адриан расслышал тревогу, таящуюся за ее словами. — Здесь Кот, — прорычал Адриан и тут же проклял свою легкомысленную глупость. Он не хотел произносить это вслух. Это было глупо во всех отношениях. Кроме того, он и БЫЛ Котом. До сих пор Адриан никогда всерьез не думал о своем альтер-эго как о чем-то отдельном, но сейчас вдруг ощутил иррациональную ревность к собственной персоне супергероя. — Ты — Кот, — решительно констатировала Маринетт, эхом вторя его собственным мыслям. Тон ее голоса становился мрачней от досады. — Кем бы ты ни был под этой маской, это не другой человек, это ты — просто под другим именем. Все, что ты делаешь; каждый раз, когда ты спасаешь Париж, спасаешь МЕНЯ; каждый человек, которому ты помогаешь и каждая жертва акумы, которую ты утешаешь, думая, что никто не видит тебя — это все ТЫ. Ее голос был сильным и непреклонным, словно она вызывала его возразить против ее заявления. Он наконец отодвинулся настолько, чтобы посмотреть на нее. Пламенная решимость в ее глазах ослепила его. Ее губы были вытянуты в тонкую линию, а в выражении лица отражалось столько силы и пылкости, что оно могло затмить даже выражение лица его Леди. Поймав устремленный на нее взгляд, Маринетт напряглась и крепко сжала вокруг Кота руки. Она вспыхнула и отвела глаза, невнятно пробормотав нечто подозрительно похожее на «лицемерка». Он удивленно моргнул, смущенный тем, что она отстранилась, но отчаянно не желавший разрывать их объятия. Он снова опустил голову ей на плечо и обмяк, истощенный собственными терзаниями и возрастающим страхом, что она в любую секунду прогонит его, сказав, чтобы он шел домой отоспаться и оставил ее в покое. Непривычная тяжесть на плече стала для Маринетт неожиданностью, и оба неуклюже грохнулись на землю, так и не выпустив друг друга из кольца своих рук и привалившись к невысокой боковой стене, на которой громоздились полдюжины новых растений, которыми Кот удивил Маринетт во время своего последнего визита. — Ты можешь поговорить со мной, ты ведь знаешь? — Ее голос был едва громче шепота. — Тебе не обязательно рассказывать мне все, но… может быть, после разговора тебе станет легче? Она выглядела взволнованно. — Маринетт, я в порядке. — Нет, не в порядке! — выпалила она, сжимая его еще крепче, как будто боялась, что он уйдет. — Пожалуйста, Кот, поговори со мной. Его сопротивление рухнуло. Он понимал, что это была опасная игра. Все, что бы он ни сказал, касающееся этой темы, могло стать дорожкой из хлебных крошек, ведущей к раскрытию его личности. Ему было плевать. Он слишком ослаб, слишком отчаялся, слишком устал от постоянной нехватки любви и ласки в своей жизни. — Что ты хочешь узнать? — спросил он, предоставляя ей этим вопросом последний шанс уклониться от тайн, которые, открывшись однажды, навсегда останутся высказанными вслух. — Почему бы не начать с того, что случилось сегодня? — осторожно спросила она. — Ничего такого, что не случалось в любой другой день. В этом-то вся и нелепость. Никто не умер. Не случилось никакой страшной трагедии. — Хорошо. Тогда что из того, в чем не произошло никаких изменений, тебя так удручает? — Ее голос по-прежнему звучал мягко, но он понял, что она не отступит, пока не узнает, что так беспокоит его. Он тяжело вздохнул и закрыл глаза. — Я ненавижу то, во что превратилась моя жизнь. Я не… обычная версия меня, не та, которая Кот… она другая. Все постоянно чего-то от меня ожидают. У меня не так уж много друзей. И даже те, которые у меня есть, не знают и половины из того, что происходит в моей жизни. Она ободряюще кивнула. Ее пальцы вернулись к его волосам, нежно поглаживая, словно вознаграждая его за признание. Он почувствовал, как расслабился от этих прикосновений. — С тех пор, как я потерял маму, все изменилось. Отец относится ко мне скорее как к подчиненному, чем как к сыну, и что бы я ни делал, как бы ни старался доказать ему, что я его достоин, это как будто только отталкивает его еще дальше. Чем выше мои успехи, тем жестче становятся требования. У меня нет ни настоящей жизни, ни свободы. И тем не менее меня настолько игнорируют, что я могу проводить половину своего времени, бегая супергероем по Парижу, и никто даже не узнает, что меня нет дома. — А ты говорил ему, что несчастлив? — спросила Маринетт. — Ты не понимаешь, — Адриан слегка покачал головой, осторожно, чтобы не оттолкнуть ее. — С моим отцом нельзя просто взять и поговорить. Во всяком случае, не без армии адвокатов и не назначив предварительно время. — Но ведь ты его сын! Ее голос выражал недоверие, как будто сама мысль, что родитель может быть таким неприступным, была невозможна. Его это не удивило. Он был знаком с ее родителями. В ее мире такой концепт был просто немыслим. — Это не имеет значения. — В его голосе сквозила горечь. — Скорее наоборот — только делает хуже. Потому что это означает, что он заранее знает, как лучше для меня. И если я оказываю слишком сильное сопротивление, он просто придумывает новый способ контроля надо мной. — Ты можешь что-нибудь сделать? — Кроме как уехать оттуда в ту же секунду, как только мне исполнится восемнадцать? Нет, на самом деле, не могу. — Ты действительно хочешь уехать? — Да… Нет… Я не знаю. Я не хочу бросать его, но и не могу так жить дальше. Он ведь даже не видит меня — меня настоящего. Он видит лишь ту версию, которой хочет меня видеть, и делает все возможное, чтобы удержать меня там. Он ведет себя так, словно я какой-то трофей, награда, которую следует запереть и время от времени выставлять на всеобщее обозрение. И хуже всего то, что как бы я все это ни ненавидел, как бы ни хотел закричать, разорвать эти цепи когтями и убежать без оглядки, я не могу даже допустить мысли о том, чтобы разочаровать его. Поэтому я просто позволяю этому случаться. Я притворяюсь довольным, улыбаюсь и выступаю, словно какой-то зверь в зоопарке, и ненавижу себя. Я ненавижу себя, потому что, несмотря ни на что, я не могу ненавидеть его. Потому что я продолжаю думать, что, может быть, однажды он снова станет таким, каким был раньше; что я проснусь и все будет хорошо; что он не будет таким отдаленным, таким осуждающим, будет рядом, а не на другом конце света; что он снова начнет улыбаться и отпускать ужасные каламбуры, которые никто, кроме мамы, никогда не находил смешными. Что, может, он попытается полюбить меня хотя бы вполовину так сильно, как любил ее. И что, может, я наконец буду достаточно хорош для него. Но ему всегда недостаточно. Ничего и никогда не бывает достаточным. И неважно, что я делаю, чем я жертвую, я всегда всего лишь тянусь позади всех. Адриан ощущал влажные дорожки на своих щеках. Он чувствовал, как дрожит, изливая душу этой хрупкой, тихой девушке. Девушке, которая могла столько всего предложить; которая была такой любящей и любимой; которая была воплощением всего, о чем он когда-либо смел мечтать. — Я даже не знаю, почему я продолжаю пытаться. — Он выдохнул; его голос был хриплым, надломленным. — Не то чтобы от меня кому-нибудь была какая-то польза. — Не говори так! — с дрожью и болью в голосе упрекнула Маринетт. — Есть люди, которым ты не безразличен, которые верят в тебя. Что будет делать Париж без Кота Нуара? — Я не единственный Кот Нуар, знаешь ли. До меня была не одна сотня Нуаров, будет еще не одна и после меня. Если бы я действительно исчез или со мной что-то случилось, суперсила просто перешла бы к кому-то другому. Никто и не заметил бы разницу. — Но я бы заметила! — выкрикнула она, обхватывая его лицо ладонями и заставляя взглянуть на нее. Она широко распахнула глаза, ее веки дрожали, а по щекам горячими струями текли слезы. — Я бы заметила, и я бы не вынесла этого. Ты МОЙ Кот, и никто никогда — НИКОГДА — не заменит тебя! Не смей оставлять меня, Котенок. Я бы не… Я не могу… — Она прервалась, захлебнувшись собственными слезами. Ее руки сжимали его, словно тиски, и не было и тени намека на то, что она собиралась его отпустить. — Если бы не ты, меня бы здесь не было. — Она всхлипнула. — Поэтому, пожалуйста, никогда не думай, что ты не важен, потому что ты важен. Ты нужен мне, Кот. Ты всегда будешь нужен мне. Он поцеловал ее. Иронично, что тринадцатый поцелуй должен был случиться тогда, когда они с мокрыми и воспаленными от слез, полными страха и неуверенности, глазами отчаянно цеплялись друг за друга. Этот поцелуй не был красивым. Он не был нежным и романтичным. Он был мольбой, где зубы ударялись о зубы, а руки сжимали до синяков. Он был вопросом, криком души: «Не отпускай меня!» Маринетт застонала ему прямо в губы и отстранилась, только чтобы глотнуть воздуха, прежде чем снова устремиться к нему и прижаться своими губами к его. Она так сильно потянула его на себя, что оба оказались распластанными на полу. Ее руки лихорадочно скользили по его шее вниз, а пальцы впивались ему в спину. Каждый отчаянный стон, каждый судорожный вздох был ответом, обещанием: «Никогда. Я никогда не оставлю тебя». Поцелуй обжигал, раскалял его тело и душу. Казалось, он не прекращался часами — этот неистовый танец языков, зубов и губ, жаждущих стонов и рваных вздохов. Постепенно страстные поцелуи сменились нежными ласками и мягкими словами. Они так и остались сидеть, свернувшись в объятиях друг друга, разговаривая и утешая, пока на горизонте не забрезжили первые проблески рассвета. Балансируя на перилах балкона, Адриан поцеловал Маринетт на прощание. От изнеможения ее веки потяжелели, кожа покрылась пятнами и блестела от слез, губы опухли от поцелуев. Но в его глазах она никогда не выглядела прекрасней. Отстранившись после двадцать первого поцелуя, он понял, что с радостью отдаст жизнь за эту девушку. — Увидимся завтра, Ма минетт. Он умчался в свой пустой дом и с мягкой улыбкой, тронувшей уголки его губ, отключился.