***
Тёмное воинство получило своего рода прощение за то, что первым встретило войска персов и не пустило их к Золотому городу. Эксатон, возжелавший наладить отношения, был прощён, и каждый день связывался со своими родными, сообщая, что персов всё ещё нет. Решение Гиксоса было для него удивительно, но раз Ра попросил дать изобретателю свободу действий, значит, так надо. Сына Осириса встретил Анубис, что не очень обрадовало Гиксоса: обиды детства всё ещё были живы в памяти. — С прибытием, — осклабился Анубис. — Я провожу тебя до лаборатории и спальни. Гиксос сухо поблагодарил шакала и направился за ним, держа за ручку среднего размера сумку, в которой находились некоторые его вещи. Некоторое время они шли молча, но наконец Анубис спросил, почему Гиксос решил прилететь. — А то ты не догадываешься, — недовольно ответил изобретатель. — Мне велено лишь встретить и проводить тебя, — ответил разведчик, — а мои мысли — это всего лишь мои мысли, а не правда. Гиксос промолчал. Разговор с Анубисом не входил в его планы и вообще был ему неприятен. — Я знаю, что ты испытывал к Сехмет чувства, — продолжал Анубис, — но зачем заявляться к нам? Сидел бы спокойно в Золотом городе и тосковал, а тут — кому нужна твоя тоска? — Я решил сменить обстановку и посмотреть, как она жила, — процедил сквозь зубы Гиксос, раздражаясь от вопросов шакала. Тем не менее тот продолжал. — А, вот как. Ну посмотришь — а дальше? Завалишься на её кровать и целыми днями будешь лежать и смотреть в потолок? Тогда прилетать не стоило. Да, кстати. Помнится, у тебя было какое-то заболевание головы. Ты и сейчас больной на всю голову? — Анубис покосился на собеседника со злорадной ухмылкой. — Дистония, — процедил Гиксос, пытаясь игнорировать издёвки и не вспылить. — В этом вы с Сехмет похожи — просто заваливаете научными терминами и ничего не объясняете. — Заболевание сосудов. Долго объяснять. — То есть ты сумасшедший? Из-за этого у тебя изменился внешний вид? — А ну-ка закрой пасть! — не выдержал Гиксос. Гнев обуял-таки его, и разум едва справлялся с эмоциями: лучше всего было не скандалить в чужом доме, а то ему придётся плохо. — Наконец-то хоть какие эмоции! — воскликнул Анубис. — Но ты не очень-то распаляйся — здесь нет ни папочки, ни старшего брата. — Всё меряешь детскими мерками? — усмехнулся Гиксос. — Мы уже давно не дети, — сказал он спокойно. Анубиса задело замечание и спокойствие Гиксоса, поэтому он промолчал. «Благодатная тишина!» — чуть не воскликнул Гиксос, но вовремя успел остановиться. Вскоре они пришли к спальне. — Вход в лабораторию — первая дверь налево, — сказал Анубис и ушёл. Гиксос вошёл в спальню и запер за собой дверь. В комнате стоял затхлый воздух, т.к. окна и балкон были заперты, и сюда никто не входил с момента сражения с персами. Изобретатель стал проветривать помещение и осматриваться. Здесь всё напоминало о ней: вот её стол со множеством чертежей, свитков и планшет, вот кровать, вот дверь, ведущая в лабораторию, вот два кресла, на которых они сидели ночами, вот шкаф с одеждой, в котором она любила прятаться от него, а вот их кубки и вазочки, с которыми его визит превращался в трапезу. Здесь всё напоминало о ней. Дыхание спёрло, голова закружилась, перед глазами поплыли картины прошлого, и Гиксос рухнул на кровать, потеряв сознание.6
26 января 2020 г. в 10:00
— Пожалуйста, не надо.
— Не заставляй меня силой давать тебе лекарство. Ты ведь сам понимаешь, что это необходимо.
— Отец, голова уже не болит, — стоял на своём Гиксос.
— Оно не помешает. Ты целыми днями бродишь по городу и саду, совершенно отрешённый от мира. Не мне говорить тебе, как пагубно твои муки влияют на твоё здоровье.
Гиксос насупился, скривил рот, давая понять, что совершенно несогласен, и закрыл глаза. Он сидел в бархатном широком кресле, в которое рухнул несколько минут назад от головной боли. На его несчастье Осирис как раз в этот момент зашёл к нему проведать. Его отрешённость пугала отца. Тяжело перенося влюблённые пары, Гиксос, сам того не понимая, служил причиной долгих отсутствий Рамзеса. Наконец, когда он это осознал, попросил брата не уходить надолго и приглашать к ним Нейт, а сам же стал на весь день уходить из дома, выходя на рассвете и возвращаясь ночью. Такой расклад беспокоил всех друзей, но заставить Гиксоса изменить решение было невозможно, пока он сам, утомлённый недосыпом, не уснул на весь день. В конце концов Осирис напоил младшего сына снотворным и запер в комнате. И теперь у изобретателя заболела голова.
Гиксос с минуту не двигался, потом со вздохом открыл глаза и посмотрел на отца, сверлящего его взглядом.
— Хорошо, я приму лекарство. Но ты совершенно напрасно беспокоишься за меня, отец, — промолвил он, чувствуя, что хочет остаться один и просто полежать, бессмысленно глядя в потолок.
Учёный подал сыну кубок с растворённым в воде лекарством и сказал:
— Не отталкивай нас, мы ведь твоя семья.
Какие-то угрызения совести шевельнулись было в душе изобретателя, но семьёй являлась и Сехмет, воспоминание о ней больно полоснуло ножом по сердцу, и Гиксос снова ушёл в себя. Он отдал пустой кубок отцу и, когда тот ушёл, исполнил своё желание — завалился на кровать. Однако бессмысленно смотреть в потолок у него не вышло — воспоминания нахлынули на него огромной волной, с которой он был не в силах справиться и даже бороться и в которой ему было суждено утонуть.
Осирис сильно переживал за Гиксоса, иногда он даже не мог уснуть от беспокойства, и часто ему требовалась помощь, чтобы успокоиться после разговора с сыном. Так было и теперь. Поэтому учёный направился к единственному человеку, который мог ему в этом помочь — к своей первой любви, к Исиде.
Исида как раз закончила дискуссию с сыном по поводу истории Египта, в которую часто вступала с ним, и в хорошем настроении шла в свою комнату, планируя провести следующую пару часов в Энергетическом познании.
Осириса встретила милая улыбка, с которой женщина обычно разговаривала с ним, но от взгляда Исиды не скрылись разочарованность и беспокойство своего первого возлюбленного.
— Гиксос совершенно замкнулся? — спросила она, понимая, о чём пойдёт разговор, и повела учёного в свою комнату.
— Я боюсь за него, — честно признался Осирис. — Он пошёл характером в мать — такой же восприимчивый и эмоциональный. И глаза... — Осирис сел в кресло напротив Исиды. — С ним ведь обязательно что-то произойдёт, да уже произошло.
— Мы пережили, Осирис, сможет и он, дай только время, — Исида взяла его за руку.
— Нет, моя дорогая, нет, — покачал он головой, — он не переживёт: слишком слаб. Это ведь сильные эмоции и переживания, а дистония...
Минуты текли в молчании, сопровождаемые тиканьем часов. Осирис сидел сгорбившись, словно на него навалилась целая скала, а впрочем, так оно и было — скала переживаний и проблем давила на него почти так же сильно, как на Гиксоса горе. Исида не решалась нарушить молчание, поскольку видела, что Осирис глубоко погружен в свои раздумья, и ему сейчас нужно просто её присутствие, чтобы не сойти с ума.
— А знаешь, почему мы пережили? — сказал наконец Осирис. — Потому что у нас были дети, и мы не могли целыми днями горевать. Я пытался отвлечь его, но он замыкается в себе и просто уходит на весь день. Он словно отталкивает нас от себя, — вздохнул учёный, и Исиде показалось, что в его глазах стоят слёзы.
— Нужно провести семейный день, — предложила женщина, — мы с Гором что-нибудь придумаем сегодня.
Тем временем Гор и Рамзес сговорились растормошить своего братишку и хоть как-то отвлечь от Сехмет. Они пришли в его комнату с намерением привести на тренировку. Они очень удивились, застав изобретателя, ходящего по комнате и собирающего вещи.
— Гиксос, ты куда? — спросил Гор.
Тот вздрогнул, внимательно посмотрел на пришедших и ответил:
— В Тёмную пирамиду. В лабораторию Сехмет и её комнату.
— Зачем? — Рамзес положил руку на плечо брата, разворачивая того к себе лицом.
— Там всё говорит о ней... Может, это мне поможет перестать терзаться, — добавил он тихо и отвернулся.
Воины молча смотрели на него, не зная, стоит ли его останавливать и действительно ли поможет ему этот ход. И вдруг в комнату вошли Исида и Осирис. Отец сразу осведомился, что происходит, и ему ответил Гор.
— Ты же не думаешь, — сказал Осирис младшему сыну, — что Ра так просто тебя отпустит, или ты сможешь уйти без предупреждения?
— Я хотел предупредить тебя, — немного резко ответил сын. Он почувствовал, как сильно всё ему надоело, как он хочет куда-нибудь уйти от всех этих слов сострадания и утешения, подбадриваний и советов, просто от чрезмерной озабоченности о нём. И ради этого он даже был готов поссориться с родными.
Но Осирис слишком хорошо знал Гиксоса и не обиделся на его резкость.
— Хорошо, — сказал учёный, — в таком случае ходатайство я беру на себя. Как думаешь, разрешения фараона будет достаточно? — обратился он к Исиде.
— Вполне, — ответила она. — Только нужно проинформировать Эксатона.
(А Эксатон вернулся в Тёмную пирамиду — не бросать же постройку — чтоб ожидать новой атаки персов, которые, кстати, затихли.)
Осирис встретил фараона в коридоре. У Ра как раз было хорошее настроение, и учёный, после приветствия, сразу перешёл к делу:
— Мой фараон, прошу отпустить Гиксоса в Тёмную пирамиду на некоторое время.
— Вот как? — удивился Ра. — Странная просьба, тебе не кажется?
— Ему нужно сменить обстановку... Ра, он не выдержит. Он уже собрал вещи и, я готов поспорить, хотел поссориться с нами, лишь бы попасть туда, где была Сехмет.
Через несколько часов Гиксос вылетел в Тёмную пирамиду: Ра и Эксатон не были против. Изобретатель обнялся с каждым другом и родным человеком, не чувствуя при этом грусти от расставания да и, в общем-то, не испытывая никаких эмоций, и получил напутствие от отца — следить за своим здоровьем, после чего и улетел, оставив в сердцах своих родных беспокойство.