*****
Всё помещение или же как минимум ближайшее к нам пространство было вусмерть прокурено: паром электронных сигарет от Ермакова, Тушенцова и Онешко и дымом сигарет обычных от Черникова, Гридина и ещё пару парней — друзей Хованского из прошлой школы. Все вместе мы собирались редко. Случаи, когда Хованский созывал всех своих многочисленных друзей или же так называемую «Питерскую тусовку», как называли нас в округе, были и в правду не часто. В основном собирались мы всей компанией, в которую я к своему счастью вхожу, лишь на потасовках (на которые Юра брать меня категорически отказывался) и в случае личных тусовок, не вписок, на которые Хованский брал человека три и меня, а праздников, организованных лично Хованским по его инициативе. Повода для сегодняшней встречи, как ни странно… Не было. Или по крайней мере мне он был не известен. В пабе народу было мало: час был поздний. И хоть половина из нас были несовершеннолетними, сотрудников заведения это, кажется, никак не волновало. Компания то и дело болтала между собой, и сидели за столом на диванах с мягкой обивкой будто не люди, а свиньи: стол был весь заставлен едой и грязной посудой, стояли высокие бокалы со светлым пивом, где-то были даже маленькие липкие лужи от него же. Я же сидел между Юрой и Юликом. Пока Хованский болтал с Ником, что сидел напротив, я среди всего этого гула обратил взгляд на Онешко. Тот затянулся электронной сигарой и протянул её Тушенцову, выдыхая пар, Юлик что-то пробурчал. Перед глазами у меня плыло — алкоголь тому виной. Всё, что я услышал перед тем, как Хованский и Черников куда-то удалились, так это то, что Черников сказал что-то про Соболева. Все сразу замолкли. Тишина, лишь треск посуды и неразборчивые разговоры сотрудников на фоне. Хованский предложил выйти покурить и вот, их уже нет, а обстановка пришла в то же русло: все галдели, выпивали и смеялись. Блять. Ёбанный Хованский. Только сейчас пока Юлик рассказывает какую-то неинтересную мне хуйню, я понимаю, что Юра и Ник ушли обсуждать наверняка какое-то важное дело, в которое Юра втягивать меня совершенно не желал. С того случая этот павлин вообще меня на потасовки не пускал! Как только дело пахло жаренным, Хованский меня прогонял: целовал в ушко и блять вежливо сопровождал к выходу или же уходил обсуждать все эти важные дела подальше от меня, чаще всего с Ником или Кузьмой. Факт того, что Юра не считал, что меня в эти разборки можно посвящать, меня не устраивал. Сука, нет, он меня бесил! — Эй? — Юлик словно вывел меня своим звучным голосом из транса. — Ты меня вообще слушаешь? — Он обеспокоенно оглядел меня. Я обратил свой недовольный взор на Онешко: — Да, конечно. Я всё это время слушал твою бессмысленную болтовню, пока мой парень умотал со своим дружком хуй знает куда. — Максимально язвительно быстро проговорил, словно скороговорку, я, наигранно улыбаясь. Фальшивая улыбка с моего лица резко спала, я протянул руку к на половину полному бокалу, после чего поднёс его к губам и отпил пару глотков. — Пизда, Дим. Тебе бы к психологу с такими триггерами. — Произнёс Юлик. Он отвернулся на пару мгновений, кажется в поисках парилки. А когда он её нашёл, то взял в руки и вновь взглянул на меня. — Тебе не нравится это? — Онешко затянулся. — Нет. — Я вновь взглянул на Юлика, который уже выдыхал смачный куб пара. — Нет, Юлик, ты не понимаешь. Мне не просто это «не нравится» — меня это блять убивает. — Боже, Дима, брось! — Юлик раскинул руками. — Он же не допускает тебя к этому всему, потому что оберегает, а оберегает, потому что любит! Дим, не еби мозги. Забей на эту всю хуйню. — Сказал он и снова передал парилку Руслану, а после отпил из своего бокала. Да уж цитаты великих людей: «Забей на всю эту хуйню» — Юлий Онешко. Хоть сейчас распечатывай и в рамочку вешай. Я возмутился: — Нет! Любит — это естественно, но дело не в этом… — Я несколько смутился. — Он будто не считает меня равным себе, понимаешь? — Да. Конечно, понимаю. — Начал с сарказмом Юлик. — Каждый день блять встречаюсь со своим парнем-хулиганом, который, кажется, не считает меня равным себе и из-за этого я ебу всем окружающим мозги. Я гаденько захихикал, по-плутовски щуря глазки. Чтобы скрыть свою улыбку, да и лицо полностью, я поставил локти на стол и зарылся руками в собственные тёмные волосы, обратив при этом взгляд вниз — на стол. — Ну а если серьёзно, я, конечно, не лучший советчик в ваших этих гейских мутках, — На этих словах Онешко поднял руки и покрутил кистями рук в воздухе, тем самым показывая, что данная среда ему чужда. — Но я бы посоветовал забить на это. Юра бывает мразотным… Даже, пожалуй, высокомерным, но сомневаюсь, что он считает тебя ниже себя. Меня может быть, но не тебя точно. Я взглянул одним глазом на Юлика, а после снова прикрыл свои тяжёлые веки. Я ведь тоже не лучший советчик в «гейских мутках», хотя сам состою в отношениях с парнем на данный момент. Ну как в отношениях, официально мы ещё не встречаемся, но внутренне я понимаю: Юра мой, да и я тоже полностью его. И любого, кто с этим не согласен, ждут непосильные муки. Вдруг на горизонте я увидел его. Вот он блять. Причина моей гомосексуальности, причина бросить наркотики и наконец, причина ненавидеть, дамы и господа — Юрий Хованский, собственной персоной. А рядом Ник. Стоит сказать, что против Ника я ничего не имею, однако то, что Хованский делился всеми серьёзными новостями только с ним и Кузьмой, меня немного подбешивало. Боже, откуда во мне столько девчачьих эмоций? Честно сказать, мне было стыдно за моё максималистическое мышление. Мне определённо надо было что-то с этим делать… Я, подняв голову, пронаблюдал, как Хованский и Черников прошли к нашему столику. Они сразу же сели за свои места: Юра на краю рядом со мной и Ник напротив него. Так как Юра сидел рядом, я чувствовал уже не только запах алкоголя, но и запах дорогих сигар, которым пропиталась его джинсовка. — Не скучал? — Хованский по-пьяному счастливо улыбался, обвивая мою талию рукой. Мне часто не нравилось, что Хованский вот так просто лапает и говорит мне всякие милости при своих друзьях, друзьях, хоть и хороших, но более нормальных и абсолютно гетеросексуальных. Да и если бы гетеро-пара сосалась у его корешей на глазах, думаю, им тоже было бы не особо приятно. Юра обладал авторитетом, и потому, я полагаю, нас никто не трогал. Однако, напомню, подобные нежности и не только на глазах у всей его шайки, меня смущали. Да и не только походу меня. Бармен и официант, что недалеко от нас находились, уже который час пялились на нас, но честно сказать, меня это не особо заботило. То ли потому что я сильно пьян, то ли потому что безумно влюблён. — Скучал, Юрочка. — Я наигранно улыбнулся, повернувшись к Юрику боком и притягивая своей рукой его корпус тела. — Ой-ой-ой. — Лукаво произнёс Хованский, сощурив глазки. — Я к тебе по-доброму, со всей душой, а ты… Я было хотел ответить, даже рот открыл, но меня перебил Ник. Я точно не разобрал что тот сказал, ведь Черников сидел от меня дальше, нежели Хованский, а в радиусе больше двадцати сантиметров я уже мало что слышал из-за большого количества выпитого мною алкоголя. Хотя нет. Конечно, слышал, но слов разобрать не мог. Я знатно выпил. Пожалуй, алкоголь был одной из причин моей развратности на данный момент. Или же моя скука: все, кроме меня были увлечены разговорами, а я лишь временами потягивал который уже бокал пива. Я то и дело ластился Юре под руку: потирался боком о его тело, прося ласки. Почему-то никого из присутствующих здесь я уже не смущался. Видимо, последние остатки разума потерялись в моей глотке вместе с четвёртым бокалом пива. Хотя, они даже не видели, как я пристаю к Юре, да и точно не слышали мысли из моей головы. Хованский же в ответ на мои действия положил руку мне на плечо, притягивая к себе, но всё ещё не отрываясь от разговора с Черниковым. Меня это начинало раздражать: Юра совершенно не обращал на меня внимания! Я положил свою руку ему на ногу, а после медленно огладил сверху вниз — от верху ляжки и до середины колена. Тот не реагировал. Боже, Хованский, не заставляй меня трогать твой член прямо здесь. Лишь бы ты обратил на меня внимание. Выше описанное действие я всё-таки повторил, в надежде на то, чтобы Юра всё-таки взглянул на меня, но в очередной раз я лишь убедился, что тому совершенно похуй. Блять. Он просто не замечал или специально игнорировал меня? Ладно, Юрочка. Ты сам напросился. Я сильно обхватил ляжку Хованского той же рукой, точнее обхватил то, что смог и начал вести её в направлении к ширинке. Тут Юру словно током шандарахнуло. Он сначала раскраснелся, а после холодным тоном произнёс: — Мы сейчас. — Хованский резко схватил меня за ту самую руку и потянул меня к выходу из паба. Я лишь победоносно лыбился происходящему, еле поспевая за Юрой, что мертвецки схватил мою уже даже онемевшую от сильной хватки руку. На самом деле, руки у Юры были руки аккуратные, даже, по моему мнению, походили на женские. Эти руки были созданы для любви. Но для любви жёсткой и развратной. Порочной. Таков путь выбрал сам Хованский. Вышли мы, что интересно не из главного входа — парадного, а из служебного. Получается, вышли мы с противоположной части от здания, где бывал обычно лишь персонал. Как только мы вышли на улицу, в нос ударил запах сырости. Удивительно, но в Петербурге дождя не было уже целый день. Лишь лужи напоминали о недавнем ливне. Вид открывался на один из спальных районов города: виднелись величественные высотки и горящие светом окна домов. Было уже около… Одиннадцати вечера, наверное? Я давно потерял счёт времени. — Внимания не хватает, Димочка? — На Юру падал свет рядом стоящего единственного фонаря. Я видел его рыжеватые кудри, переливающиеся при свете фонаря, его голубые глубокие глаза. Да, мой Юрик и в правду бывал очень красив. Интересно, это говорю я или рассудок, полный алкоголя? — Не хватает. — Томно произнёс я, подошёл ближе к избраннику и притянул того за талию к себе так, что наши торсы почти соприкасались. — Ну ничего страшного. — Я почувствовал, как Юра ласково заправляет локон моих тёмных волос за ушко. — Сейчас твой парень уделит тебе достаточно внимания. — Хованский наклонился ко мне за поцелуем. И без труда его получил. Правда, поцелуй вышел коротким и совсем не глубоким, ведь после я отпрянул и язвительно выплюнул: — Вообще-то, мы официально не встречаемся. — Я злорадно улыбнулся. — Да ну? — Хованский чуть нахмурился, но вскоре его губы вновь расплылись в улыбке. — Дмитрий Ларин, вообще-то вы уже как несколько недель мой парень. — Кто сказал? — Я положил руки Юрику на плечи, оглаживая их. В то время как он положил их мне на талию, притягивая любовно к себе. — Я сказал. — Юрик был предельно серьёзен. — А может быть… Я не хочу быть твоим парнем. — Я стрелял взглядом прямо Хованскому в глазки. — А тебя кто-нибудь спрашивал? Юра грозно начал идти в мою сторону, но так как мы стояли и так очень близко, он почти наступал мне на ноги, в то время как я пятился назад, пока не врезался о кирпичную стену заведения, в котором мы ранее бухали. Уже через пару секунд я почувствовал настойчивый поцелуй. На этот раз деваться мне было некуда. Хованский по-собственнически оглаживал мои бока, пересчитывая многочисленные рёбра, он нагло изучал мой рот своим языком, отпрянув лишь тогда, когда у нас обоих закончился воздух. Юра тяжело дышал, прикрыв глаза. Он наклонился под таким углом, что наши лбы теперь соприкасались. Он в очередной раз выдохнул и произнёс: — Поехали ко мне. — Хованский открыв глаза, поднял на меня свой взор. Я тяжело сглотнул. Он зовёт меня к себе домой? Вот это новости. — У тебя есть родители дома? — Услышав себя, я сначала, честно признать, свой голос не узнал. Он был несколько охрипшим. — Я снимаю хату неподалёку. — Юра всё ещё бегал глазами по моему лицу. — Ёбанный в рот. — Сказал я, приулыбнувшись, а после захихикал. Боже, сам Юрий Хованский зовёт меня к себе. — Пиздец, я его поебаться зову, а он ржёт стоит. — Хованский сам не смог сдержать улыбки. — О-хо-хо! Так это всё-таки приглашение к плотским утехам, Юрик? — Я провёл рукой по его кудрявым волосам. — Это не приглашение — это утверждение. — Юра горделиво поднял голову, произнося это. — Всё-таки, я твой парень. А своих парней, Димочка, — Он наклонился к моему уху, перейдя на более интимный тон голоса. — Надо ублажать. — Надо, значит? — Я снисходительно приулыбнулся. — Похоже, у меня нет выбора… В обычной ситуации я бы возмутился, но этот ёбанный Хованский так меня возбуждал. — Быстро смекаешь. — Юрик мокро поцеловал меня в ушко. У меня пошли мурашки. — Пойдём, распустим пацанов. Хули, поздно уже. — Произнёс он, уже стоя у входа обратно в помещение.*****
Как мы добрались до дома Юры уже не помню. Тот вечер я вообще смутно помню, а вот ночь… Сука, ночь я помню отлично. В квартиру Хованский меня буквально затащил. Хата была обставлена совсем немного, и вообще, это была квартира-студия: маленькая, но уютная, лаконичная, я бы сказал, без особых изысков. Это всё, что я запомнил касаемо помещения. В основном эти вечер и ночь ассоциируются у меня с эмоциями и чувствами, что я прекрасно помнил. Было темно и кроме силуэта Юры я мало, что видел, лишь очертания предметов и обстановки вокруг. Лицо Юрика я видел смазано, и то только тогда, когда мы добрались до кровати у панорамного окна, сквозь которое виднелись огни ночного города — это, пожалуй, было единственное на данный момент освещение. Разнесло меня, конечно, знатно, но помню я каждую мелочь. А вот до и после — нихуя. Юрик мне что-то ласково шепчет, а я что-то отвечаю в ответ. Он располагается на кровати в полулежащем режиме, сливаясь в поцелуе со мной, сам же я находился на нём. Гремит пряжка ремня. Я сам не заметил, как спустился на пол перед Хованским на колени. Тот сидел на краю кровати. Я не торопясь стягиваю Юрины джинсы до колен, наслаждаясь видом стояка, скрытого под тонкой тканью чёрных боксёр. Аккуратно, ласково, всё ещё не спеша стягиваю боксёры за резинку. Юра что-то шепчет про то, как я его возбуждаю. Да, Юрик, я заметил. Приоткрывая не широко рот, восторженно ахаю, удивляясь подтверждению ранних догадок. Нежная головка так и сочится прозрачным предъякулятом, отчего на удивление для самого себя я чувствую, как в моём рту стало более мокро. Я устремляю взгляд в глаза Юры. Юра с вызовом нагло вглядывается в мои, ожидая последующих действий. На что я сглатываю подступившую неуверенность и приближаюсь лицом к пенису, смаргивая обиду и с желанием принести, как можно больше наслаждения, как можно больше блаженства любимому, приоткрываю рот и облизываю обжигающим чутким языком, стоящий колом ствол снизу-вверх, чувствуя солоноватый вкус горячей плоти. «Боже» — я прикрываю дрожащие ресницы, выглядя максимально похабно. Хованский, облокачиваясь локтями о кровать, лежа на спине, запрокидывает в удовольствии назад голову, а после чувствуя мой горячий острый язык на чуткой головке, обводящий её, издаёт тихий стон. Я обвожу им уздечку, после переходя на самый верх. Я распахиваю глаза с невероятно дрожащими ресницами, кладу свои горячие ладони себе на ляжки, боясь сделать хоть одно неверное движение. Старательно обвожу язычком головку, спускаюсь ниже, будто облизывая самое сладкое, что я когда-либо в жизни чувствовал. Вновь поднимаюсь языком по стволу вверх, чувствуя до неприличия обильную влажность собственного рта. Заливаюсь краской. Буквально на секунду, совсем не торопясь, а сладостно растягивая момент, отнимаю язык от плоти, видя, как между членом и моим ртом образуется тонкая нить слюн, поблёскивающая от света фонарей за окном. От созерцания данной картины — мимолётной ситуации, выбившей меня из реальности, открывает Хованский — он пододвинулся, немного приподнявшись, властно положил свою руку мне на затылок, поглаживая по волосам и притягивая вновь к своему члену. Я, не проявляя ни капельки сопротивления, вернулся к агрегату. На этот раз слизываю стекающий предъякулят по тёплой коже вниз, после чего снизу-вверх покрываю член поцелуями, не пропуская ни миллиметра, смазано губами оставляя влагу на разгорячённой плоти. — Ты мой хороший… — Тянет в блаженстве Юра, вновь откидывая назад голову и всё ещё притягивая своей рукой меня к пенису. Обцеловываю каждую частичку, потихоньку осознавая, что одними поцелуями дело не закончится. В последний раз покрываю возбуждёнными поцелуями головку, как он ещё сильнее в один момент зарывает руку в мои волосы, насаживая на свой член ещё сильнее, пока я не начинаю губами робко посасывать головку, пошло причмокивая, прикрывая глаза и начиная моргать всё реже, как заворожённый, смотря на половой орган, после прикрывая светлые ресницы. Слишком жарко, слишком горячо. — Вот та-ак… — Юра смотря на меня, закусывает нижнюю губу, как никогда заворожённый картиной. Я продолжаю робко обсасывать член, теперь и не только в районе головки — я посасываю губами ниже, немного с боку, но всё ещё не беря полностью в рот, а вновь покрывая время от времени мягкими смазанными до неприличия влажными поцелуями. В один момент я смелею, осознавая, что ему нужно большего. Что мне нужно большего. Нервно сглатываю страх, и губами обхватываю всю головку, на что Юра надавливает на мою голову, насаживая на пенис. Делаю это тягуче, во время процесса блаженно стонаю прямо в член, который начинает утыкаться мне в щёку, образуя бугорок. Чувствую, как во рту начинает обильно выделяться слюна, немного отдышавшись, стремясь заглотить ещё больше, смаргивая подступившие слёзы, но всё-таки проскальзываю губами по влажной коже и беру пенис партнёра ровно на середину, начиная делать смазанные пошлые без капли скромности посасывающие движения, пытаясь обхватывать пенис губами и всё глубже заглатывать, настолько старательно, что в моих глазах скапливаются слёзы. По щеке протекла горячая одинокая слеза, сразу падающая каплей по подбородку вниз. Хованский, ранее задыхающийся от нахлынувших эмоций, опустил руку, которой ранее насаживал меня на член, на мою холёную щёку, большим пальцем проводя по внешнему бугорку моей щеки, только что образовавшемуся из-за члена в моём рту, который упёрся именно туда: — Моя умница. — У Юры невероятно по-извращённому ласковый тон, отчего у меня пробежала стая мурашек. Он вновь зарылся пальцами в мои волосы, на этот раз ещё сильнее, ещё жёстче и начал насаживать меня глубже, заставляя взять больше. Я не сопротивляюсь, чувствуя, как стояк всё глубже и глубже погружается в мой узкий рот. Лишь в невесомой обиде немного насупившись, терплю. Не сопротивляюсь, слыша полный удовлетворения стон. Не сопротивляюсь, когда чувствую, как мои руки охватывает тремор, а из глаз начинают непроизвольно течь слёзы. Я физически не могу взять пенис в рот полностью, но Хованский, кажется, думает иначе. Спустя секунды чувствую, как губы сомкнулись — обхватили ещё нетронутую зону в самом начале, раскрываю покрасневшие от слёз глаза и понимаю, что взял полностью. Я смаргиваю подступившую влагу, ощущая жар вновь и вновь расплывающийся волнами по моему телу. Мною овладела похоть. Чувствую жгучую страсть и хочу уже начать ублажать себя, но желание удовлетворить Юру сильнее, и я начинаю стараться трепетно сосать, проезжаясь губами вверх-вниз, вверх-вниз… Делая это максимально медленно, с трудом скользя тонкими покрасневшими губами по разгорячённой плоти, растягивая момент. Пытаюсь ускориться, набрать темп — получается сначала рвано, но выходит. Правда совсем немного, но это лучше, чем ничего. Юра старательно мне помогает — в равномерном темпе насаживает, со временем ускоряясь. Бесстыдно причмокиваю, входя во вкус. Почувствовав, что его рука перестала так сильно давить на меня, я понял, что Юра боле менее обмяк, и почувствовав смелость я вновь вернулся к головке пениса, всячески вновь расцеловывая агрегат, сам наслаждаясь этим, прикрывая глаза и слизывая предъякулят с члена вновь и вновь, как самый послушный мальчик. Как самый зависимый. Вдруг Юра вновь напрягает руку, покоящуюся ранее на моей голове и наоборот неожиданно для меня, оттягивает за локоны тёмных волос от члена, образуя тонкую прозрачную нить меж моей головой и членом, после перемещая ладонь с моего затылка на лоб, надавливая — заставляя по-хозяйски поднять на себя взгляд, одновременно немного отталкивая. Я с открытым ртом, уставившись на Хованского, тяжело дышу — грудь вздымается в спешном, но не слишком ритме. Он смотрит на моё полное эмоций лицо, улыбается прекрасному подчинению с моей стороны, полной отдаче и перемещает вторую руку с поверхности кровати на свой разгорячённый член. Юра берёт его крепко меж пальцев, сжимая где-то в начале и слабо шлёпает мне членом по обласканной раскрасневшейся щеке. До моих ушей доносится звук вялого еле-слышимого хлопка. Ещё два удара подряд. После Хованский проводит им по тонким практически алым губам. Подобное унизительное действие — «ставящее меня на место», показывающее, кто здесь главный в нормальном своём состоянии я бы посчитал омерзительным унижением и никогда бы такое никому на позволил, но сейчас — это по-мазохистски противоречиво возбуждает. Борюсь с желанием простонать любимое имя. Я издаю слабый стон, после чего не спеша прикладываюсь щекой о горячую плоть члена, открывая от накала пошлости и жара рот, прикрывая глаза. Поднимая ладонь с ляжки, кладу на пенис, сразу нежно обхватывая, в последствии чувствуя, как Хованский положил на мою руку свою, крепко сжимая, принуждая обхватывать сильнее и проводить вдоль. Я покорно слушаюсь, не осмеливаясь противоречить, упиваясь и кажется, задыхаясь в чувствах, эмоциях, нахлынувших от подобного вульгарного удовольствия. Я, прижимая член к своей же щеке, отдрачиваю, довольно-таки в неслабом темпе Юре, управляющему моей рукой. Он ласково молвит: — Умница… — Переходя на шёпот. — Моя шлюха. И это не может не возбуждать. Хованский ещё не раз называет меня своим, любуясь моим милым личиком: измазанными в предъякуляте тонкими губами, покрасневшими глазами, открытым ртом, раз за разом, стонущим и повторяющим: — Юра… — Молвлю приторно сладко, чтобы угодить, чувствуя нахлынувший волнами экстаз от своего повиновения. От осознания, какая же я всё-таки шлюха. Не обделяю лаской и яйца — всё ещё делая мастурбирующие движения вдоль ствола, опускаюсь губами к ним, делая посасывающие движения по горячей плоти — он немного жмурится, прикусывает нижнюю губу и удовлетворительно в экстазе стонет, пока я меняю положение — встаю в позу собачки на коленях. Мычу, вновь опускаясь ртом на член, пока не ускоряю темп, скользя ловко губами, чувствую, что вот-вот он кончит. «Боже, боже, боже…» Вдруг в один момент Юра резко хватает меня за скулу, откладывая мою руку, обхватывая свой пенис уже своей рукой. Он начинает яростно, запыхавшись, мастурбировать на моё пошлое выражение лица — водить по стоячему стволу вверх-вниз, оглаживая большим пальцем головку и медленно по-хозяйски властно другой рукой оглаживает мою мягкую податливую щёку, переходя на подбородок, сжимая тот меж своих пальцев. Моя грудь вздымается из раза в раз резко, в ритм Юриных движений. Секунда, проходит момент, как Хованский кончает мне на лицо, попадая на щёки, губы, носик, немного на растрёпанные волосы, пока я запыхавшийся и кажется, задыхающийся от жара, открываю широко рот, закрывая глаза. Чувствую мокрые густые капли на лице, испытывая растекающееся где-то внутри меня тепло. В комнате слышится тяжёлое невероятно глубокое дыхание нас обоих. Взгляд глаза в глаза. — Слизывай. — То ли говорит в пол тона, то ли шепчет, тяжело дыша, будто в невесомости, но по-прежнему сосредоточенно, проходясь пальцем по моей нижней губе. Я, повинуясь, прикрываю глаза и слизываю с собственных губ горьковатую бело-прозрачную сперму, после открыв рот и немного высунув язык пытаясь отдышаться, выдыхаю. — Дим. Я открываю глаза на Юрин звучный голос, который звучал для меня вместе с эхом в некой прострации. — Я люблю тебя. Я измождённо улыбаюсь. — Я тебя тоже. Свой же голос для меня слышится непривычным, чужим и тоже отдаётся эхом, ударяясь о стенки сознания. Измученный я падаю на кровать. Слышу, как у меня из кармана что-то выпало, но это уже не важно. Темнота.