Лимб

— Ты не думаешь, что я поступил грубо? — Ты поступил так, как и положено парню самого грозного и красивого хулигана всея Санкт-Петербурга, Юрия Хованского. — Юра мечтательно закрыл глаза, горделиво расставив руки в стороны, тем самым показывая на себя. Погода на улице была хорошая, но знаете, вот курить вдвоём прямо у стен школы было, пожалуй, не очень хорошо. Утром был ливень, однако сейчас — к двенадцати дня, он стих, не прекращаясь до конца. Носом можно было учуять запах сырости, а ушами услышать сталкивающиеся об асфальт капли и воду, что стекала с водосточных труб. Солнца было не видно — Петербург был как всегда печален. — А этот грозный и красивый хулиган всея Санкт-Петербурга, Юрий Хованский, — Я облокотился о стену, повернув голову в сторону Юры. Теперь мы почти соприкасались носами. — Хотя бы иногда может забыть про свой жирный зад и подумать о своём скромном парне Дмитрии Ларине? — Недовольно, словно гадюка выплёвываю я этому павлину в лицо. За лицом Юры было интересно наблюдать: сначала он еле заметно нахмурился, но лишь на секунду, ведь сразу после этого тонкие губы Хованского растянулись в улыбке, а взгляд заискрился. — Милый, — Наигранно обратился он ко мне. — Открой свой полный яда ротик. Я снисходительно, а главное смело и медленно открываю широко-широко рот, наблюдая за действиями Юрочки. Юрчик, продолжая смотреть мне прямо в глаза, медленно поднёс сигарету ко рту и затянулся. Проделывая всё это, он также бегал взглядом по моему лицу. Нравится, педик. После этого Юрочка наклонился ко мне, поднёс лицо к лицу. Он взял рукой мой подбородок, нежно провёл большим пальцем по моим тонким губам и выдохнул ядовитый дым мне в рот. Я блаженно прикрыл глаза, но, когда Юра было хотел соприкоснуться со мной губами, резко открыл глазки и нагло отстранился назад. Хованский тихо интимным голосом начал: — Боже… — Он продолжал смотреть на мою самодовольную рожу. — Какая же ты язва, просто пиздец. — Ой-ой-ой. — После я настырно захихикал. — Какие мы. Поцеловать не дали, мы теперь и обзываемся. Ты и великий грозный и красивый хулиган всея Санкт-Петербурга Юрий Хованский, вообще, один и тот же человек? Хованский резко властно положил свою ладонь мне на бок и притянул меня за талию к себе. От неожиданности я ахнул. — Знаешь, говорят, этого Юрия Хованского так возбуждает, когда его парень ведёт себя как мразь. Хочешь проверить? — Юра произнёс это голосом интимным, возбуждающим. Может, у Хованского и был шепелявый визгливый голос, но владел он им превосходно. — Ох, знаешь… — Я ехидно улыбаюсь. — Думаю, если бы его правда это возбуждало, я бы давно уже был бы выебанным… Но, видимо, этому Юрию Хованскому не хватает смелости это сделать. Видимо, не такой уж этот Юрий Хованский и грозный, раз уж он не может нагнуть какую-то там мразь Дмитрия Ларина… Хованский томно проследил за тем, как я нахально беру из его рук сигарету и закуриваю. Как только я затянулся, я поднял на него взгляд. Что только можно было прочитать в этом полном интереса и возбуждения взгляде, вы бы знали. — …Нарываешься, Димочка. — Юра сильнее сжал мою талию, а после буквально вырвал сигару из рук. Он снова, но уже грозно затянулся, метнув взгляд мне в глаза. — Что ты, Юрочка. Я пока что просто разминаюсь. — Я самодовольно заглянул Юрочке в глаза. — Ты давай-ка поосторожнее со своими разминочками. А-то ещё одна такая простая разминка, и ходить ты не сможешь неделю. — Произнёс Хованский, выпуская изо рта дым. Он медленно поглаживал меня по боку, пересчитывая рёбрышки сквозь тонкую рубашку. — Ох, угрожаешь? — Я захихикал. — Угрожаю. — Юра наклонился к моему уху, выправил мою чёрную рубашку из брюк и запустил под неё руку. У меня пробежали мурашки: — Блять… — Томно сказал я, зажмурившись. — У тебя рука холодная. Хованский злостно захихикал, поглаживая нежную кожу в районе талии. Его рука была такой холодной, что мне хотелось её согреть. Вдруг я чувствую, как Юра кусает меня за край ушка. Мурашки. Снова. Я было открыл рот, чтобы высказать свои мысли вслух, однако смутился от непривычных ощущений. Слава богу, я быстро пришёл в себя и потому сказал: — И всё же… — Я всё не мог выкинуть эту тему из головы. — Думаю, я хуёво повёл себя с директором. Мы могли бы и нормально поговорить. Хованский вмиг отстранился — ухо он больше не кусал, но руки не убрал: — Блять, да забудь ты его! — Воскликнул он, но почти сразу успокоился, перейдя на более тихий голос. — Нет ничего ужасного, в том, чтобы отстаивать свою честь. — Выплюнул свои последние слова Хованский. — «Отстаивать свою честь»? Думаю, это не подходит… — Я смутился. Разве я отстаивал свою честь? Скорее просто пассивно-агрессивно себя повёл. — Неужели я и правду такая мразь? — Боже… Неужели во мне проснулась ёбанная совесть? — Да. Ты мразь. — Уверено и без капли сомнения заявил Хованский. Я удивлённо взглянул на него: — Спасибо ебать! — Мои лицо и голос приняли комический оттенок. — Не, — Юра лучезарно засмеялся. — Я к тому, что ты может быть и не самая морально-нравственно распрекрасная личность, но ты этого и не скрываешь… В плане, когда мы только познакомились ты не был так груб, а сейчас так смел и нахален. Думаю, я помог тебе раскрыться. — «Помог раскрыться»? А может быть ты хотел сказать: «сделал из тебя обнаглевшую подстилку»? — Возмутился я. На самом деле чувства испытывал я спорные. Юра загадочно улыбнулся, подумав о чём-то своём: — Может быть. — Он, всё ещё улыбаясь, устремил взгляд вдаль. Из здания школы послышался разрывающий уши звонок.

*****

— Дима! — Слышу звонкий голос, что раздаётся в пустых стенах школы. Поворачиваю голову в сторону и вижу его. Ермаков, парень примерно моего возраста, чуть выше меня ростом и без каких-либо ярких особенностей внешности, наш с недавнего времени приятель, подбегает ко мне. Весь запыхавшийся и кажется, взволнованный. — Что такое? — Я резко встал с лавки, тем самым отвлекаясь от книжки в руках. — Где Юра? — Он подходит ко мне и бережно кладёт руки на мои предплечья. Его глаза полны надежды. Сейчас где-то девятый урок… А может быть и десятый?.. Я сбился со счёту. В любом случае, время уже было позднее, так что в школе было тихо. — Его учитель информатики что-то переписывать вызвал. Вот сижу жду его… Что произошло-то? — Даня знатно меня испугал. Видимо, и в правду, произошло что-то реально серьёзное, раз ему нужен сам Хованский. Даня тяжело дышал и в перерывах между вдохом и выдохом говорил: — Я, Онешко и Тушенцов сваливали с уроков, и блять, прикинь… — Вдох. — Объявились подсосы Соболева. — Выдох. Сука. Опять он! — А сам Соболь? — Взволнованно задаю я тот самый вопрос, который изменит весь ход событий. — Самого его нет! — Заявил Даня и развёл в стороны руки. Я удивился: — Как нет?.. — Нет! — Даня перешёл на более высокий тон голоса. — Просто нет! Что за новости? Соболев нигде не появляется без своих мальчиков на побегушках! Хотя… Его давно не было видно с того самого случая… Да и парни его не объявлялись, а тут вдруг без объявления войны появились у школы, походу нас поджидая. Ну как нас? Хованский без капли сомнения отпустил всю шайку после школы по домам, что бывало крайне редко: мы часто шли после уроков на всякого рода пьянки или в любое другое место, но всегда вместе, а тут, как только он расслабился, все наши уже разошлись, кроме Юлика, Руслана и Дани, но не тут-то было. Я обратил свой взгляд в сторону, обдумывая последующие действия. Возможно, я переоцениваю свои возможности, но раз самого Соболева нет, а Юра занят… — Сколько? — Непривычно серьёзно поднял я взгляд исподлобья на Даню, захотев рассчитать шансы. — Человека четыре… Так что с Юрой? — Даня ещё не был посвящён в мой «гениальный» ход. — Юра? Юра… — Я поворачиваюсь к лавке и убираю книжку в рюкзак. — Он занят. Не будем его тревожить. — А… — Ермакова будто осенило. — Позовём остальных? Я, застегнув и схватив рюкзак, смелой походкой пошёл по узкому коридору к лестнице со второго этажа: — Нет. — Я кинул рюкзак в руки Дани. Тот едва успел его поймать, а когда поймал, пошатнулся от веса сумки. — Дима… — Испуганно вымолвил Ермаков и поспешил за мной. — Ты что удумал? — Я? — Я улыбнулся, обратив взор на Даню. — Ничего. Расслабься. — Моя манера разговора вдруг начала напоминать Юрину. С чего бы это? — Сейчас «шлюха главаря», — Как меня обычно называют. Я, подняв руки, показал пальцами кавычки. — Всё разрулит. Было смешно наблюдать за Даниным удивлением. Я было хотел услышать в мой адрес что-то негативное, но он промолчал. Разве может какая-то шестёрка сказать что-то оскорбительное в адрес пассии главаря? Конечно, нет. И повезёт, если те появившиеся подсосы подумают также. До места встречи мы шли молча. Однако было оно и недалеко — в одном здании от школы. Перед тем как увидеть потасовку, я почуял запах курева, который накладывался на и так уже сильный аромат сырости, что бывает только после дождя, такого родного проливного Питерского дождя. На мне была ветровка, что уже было промокла от редких промозглых капель с небес. Время от времени на меня взволнованно поглядывал Даня. Да, я смел, но признаться честно, тоже был напуган, однако ему я этого показывать не хотел, да и не мог. Юра бы никогда не показал слабость перед своими друзьями, перед своей бандой, передо мной в конце концов. Мы завернули за угол, и тут я увидел их. Четверо парней: трое были телосложения среднего, четвёртый примерно, как я. Двое держали Тушенцова по руки справа и лева, и самый шик сегодняшнего вечера: прижатый каким-то парнем к стене побитый Онешко. Как только они завидели меня, звук хлёстких ударов не сразу, но прекратился. Первым делом я обратил свой взгляд на несчастного Юлика: у него была рассечена бровь и вроде как, верхняя губа. Взгляд испуганный, тело болезненно содрогалось. Похоже, Онешко еле держали ватные ноги. Он судорожно искал глазами фигуру рядом со мной и Даней, но так и не находил… И лишь капли дождя, и льющаяся из водосточных труб вода разрывали тишину. Кап-кап-кап. Кап. Все вдруг резко обратили внимание на Тушенцова Руслана, когда услышали тяжелый удар об асфальт и всплеск о воду: двое парней, что держали его по рукам, уронили громоздкое тело на жёсткий грязный асфальт, задевая лужу. — Боже мой… Только сейчас я обратил внимание на парня, облокотившегося о стену рядом с прижатым Юликом и парнем, что его прижимал. — А где же сам Юрий Хованский? Почему припёрлась его пассия? — Он говорил вкрадчиво. Стоит заметить, что без особых витиеватостей и харизмы, лишь грубый низкий голос. Соболев в сравнении с ним выглядел настоящим «пидором», как бы выразились у нас в школе. Эта манера общения Соболева, честно говоря, всегда меня подбешивала, нежели пугала. Парень цинично оглядел меня снизу-вверх, остановившись на глазах. Я, вспомнив о своей власти, набрался смелости и нахальства и потому ответил: — А где же Николай Соболев? Почему припёрлись его шестёрки? — Пародия вышла забавной, но никто не посмеялся. Парень, стоявший в паре метрах от меня, сощурил глаза и сглотнул, переваривая услышанное. — Тебе ли не знать, что случилось с Колей. — После сказал, как отрезал он. «Тебе ли не знать, что случилось с Колей»? Что это могло значить? — В любом случае… — Я опустил взгляд, обдумал, что хочу сделать и медленно поднял голову. — Вы уверены, что хотите увидеть именно Хованского? — Я медленно поднял уголки губ в еле заметной по-хищному пугающей улыбке. Я аккуратно обошёл лужу перед собой, подходя к парню. — Уверены, что хотите, чтобы он увидел, как вы вчетвером напали на двоих его людей… — Я взглянул на Руслана, точнее в его глаза. Боже, сколько очертаний боли и страха было в тёмно-карей радужке. — Чтобы он позвонил Гридину, Черникову… Да и вообще ещё хуй знает какому количеству его знакомых из прошлой школы? — Сомневаюсь, что Хованский поднимет столько шума из-за каких-то двух придурков. — Парень сделал шаг вперёд, теперь мы стояли друг напротив друга. Он достал сигару и зажигалку. Поджёг сигару. Преподнёс ко рту. Взгляд глаза в глаза. Вода всё капала: кап-кап, кап-кап… Лицо у меня было спокойное, и, казалось бы, ничто меня не выдавало, кроме подрагивающих ресниц. Кап-кап. — Из-за каких-то двух придурков может быть… А вот что он сделает с теми, кто тронет его парня… Ой-ё-ёй. Кап. Я преподнёс правую руку к сигарете, что была у парня во рту, аккуратно её обхватил двумя пальцами и медленно вытащил. Кап. У того на лице не проскользнуло ни капли смущения, гнева — хоть какой-то эмоции, он стоял ровно, всё ещё глядя мне в глаза. Я, не отрывая глаз от глаз напротив, будто мы играли в гляделки, неторопливо преподнёс сигару к своей шее. Кап. До следующих действий я ощущал чувства спорные: и гордость, и стыд, и уверенность, и страх… А после только безумие. Я придавил сигарету к нежной коже своей шеи, сигара задымилась, соприкосновение издало характерный звук. Кап. Никто не трогал меня, никто не остановил, все лишь поражённо смотрели. Мне показалось, что я придавил сигару не сильно, и оттого прижал её ещё сильнее, да так, что она, кажется, потушилась. — Блять… — Доносится до меня незнакомый голос сквозь пелену, но вида я не подаю. — Он ёбнутый… Кап. Боль. Всего лишь пронзающая, яркая, словно взрыв, боль. Я не скалюсь, ни воплю: моё лицо в полном спокойствии и умиротворении, а внутри хаос. — Мы и не собирались тебя трогать. Кап. — А это, — Я опустил взгляд вниз, преподнёс руку к ожогу и не сильно надавил на него пальчиками. Обострение боли. А после вновь поднял взгляд в тёмные глаза парня. — Уже не важно. Я повернул голову в сторону Ермакова. Как я мог не заметить, как освободился Онешко и встал рядом с Даней? — Дим?.. — Тушенцов успел подняться. Сейчас он стоял, чуть согнувшись, и оттряхивал колени. Только сейчас я заметил, что у того была разбита голова, половина его ебала была в тёмной, в некоторых местах засохшей, перемешенной с грязью, крови. Кап. — Я бы посоветовал бы вам свалить отсюда, да куда подальше прямо сейчас… А-то Хованский заметит пропажу своей собственности, — Выжидаю мучительную паузу. — Найдёт её в таком состоянии, — Снова пауза. — Да как разозлиться, сами понимаете. — Мои губы пронзила безумная улыбка. Кап. Мне вспомнился ёбанный бойцовский клуб. Кап. Я, обходя очередную лужу после недавнего ливня, подошёл к Руслану, который стоял в метре от меня: — Всё нормально?.. — Я обеспокоенно наклонился к нему, взяв за край локтя. — Да-да… — Он тяжело дышал. — Сойдёт. — Тушенцов еле набрал сил, чтобы выдавить измученную улыбку. Из всех, кто здесь присутствовал мне было жалко только Руслана. Тот был и в правду неплохим парнем, относившимся ко мне хорошо не только из-за моего статуса. Последующие события для меня были, как в тумане. Парни помнится, не торопясь, но ушли. Ермаков, будучи в шоковом состоянии, начал расспрашивать, как я на подобные действия вообще решился; Онешко похлопал меня по плечу и рассказывал о впечатлениях; в то время как я и Тушенцов сидели на лавке, пока я осматривал его «боевые ранения». Раны и в правду были серьёзные: слишком глубокие. Самая главная рана находилась на голове в районе виска. Честно говоря, выглядела она ужасно, будто бы кто-то взял булыжник и со всей силы ебанул бедного Руса по башке. За что ему так досталось для меня оставалось неизвестным. Я сразу же приказал тому немедленно лечь в больницу, на что Руслан лишь горько усмехнулся: — Как я могу лечь в больницу, Дим? Оставить без защиты парней… Тебя… Подобная фраза, а особенно последние её слова заставили почувствовать меня некое смущение… С каких пор кореша Юра и в правду волнуются за меня? Да, я немного смутился: — Парни и без тебя справятся! А себя беречь надо, дурья ты башка… — Воскликнул я и провёл тому по подбородку в попытке стереть кровь, но я её лишь размазал. — Сказал человек, что потушил сигарету о свою шею. — Произнеся это, Руслан мило улыбнулся. Юлик прыснул со смеху, потирая затылок. Честно говоря, я до сих пор не мог поверить, что сделал это… Лишь неутолимая боль в районе шеи служила доказательством реальности данного события. Отправив страдальца домой и взяв обещание, что тот обязательно ляжет в больницу, я с Даней и Юликом уже было начали уходить. Те вызвались проводить меня обратно до школы, всё-таки Юры я так и не дождался. И всё было бы хорошо, если бы по пути, завернув за угол дома, мы бы не встретили Хованского…

*****

— Как тебе это блять только в голову пришло?! — Хованский в ёбанной ярости. Удивительно, каким он бывает со мной ласковым, любвеобильным, а иногда каким и жестоким, до ужаса яростным. Мы входим в парадную, минуя улицу. Вот мы уже в помещении. Как вдруг… Юра резко прижимает меня к стенке, грозно нависая сверху. Блять! У него какой-то фетиш на стены? — Юра! Уроков много задали, отпусти! — Я было толкнул Юру в грудь, но тот чуть отпрянув, прижал меня с новыми силами! Он, согнув руки в локтях, одну расположил у меня над головой, а вторую рядом. Теперь мы томно дышали прямо друг другу в лица. В моей голове вспыли давние воспоминания: Юра и правда блять был помешан на прижимании меня ко всему, что не попадя. — Да мне похуй, сколько уроков тебе там задали! — Рявкнул на меня Хованский так, что я аж вздрогнул. — Ты что о себе вообще возомнил?! Думаешь, можешь приходить вместо меня на потасовки и делать там, что вздумается? — Разъярённо выплёвывал он мне в лицо. Боже мой, Юрой овладел нереальный гнев! Видел ли я его таким свирепым когда-нибудь? Думаю, нет… Но и отступать я не планировал: — Я сделал то, что должен был! — От испуга я тоже повысил голос. — Спас твоих людей! Мог бы блять и спасибо сказать! Хованский замолк. Затишье перед бурей?.. Он на миг раскрыл глаза, пока его губы сходились в животном оскале. Я смотрел за изменениями в его лице с тихим ужасом. Юра опустил голову и смотря на меня исподлобья, тихо произнёс: — Сказать спасибо?.. Он приподнял голову так, что та была практически на том же уровне, что и моя, он с открытым ртом жарко дышал мне в лицо. Я тоже открыл рот от накала эмоций, ловя им желанный воздух, но получалось у меня это с трудом, ибо всё, что я видел и чувствовал — это разъярённый Хованский — мой любимый, но на данный момент ужасно злой и такой соблазнительный Хованский. — Юра… — Так сладко молвлю любимое имя. Хованского этот жест явно возбудил: его взгляд приобрёл очертания совершенно иные, различные от тех, что были. Я и в правда был его сукой: непослушной и свободолюбивой до тех пор, пока хозяин не наругает, но и у меня есть свои рычаги влияния. Я потянулся к Юрику за поцелуем, но тот впился в мои губы первым. Он сразу нагло протолкнул язык мне в рот, а я было попытался укусить того за нижнюю губу, но Хованский сделать мне этого не позволил, полностью контролируя ситуацию: он грубо вдалбливался мне в рот, по-животному безумно сталкиваясь зубами. В желании распробовать меня полностью Хованский целовал меня страстно, горячо и мокро. То ли я так возбудился, то ли испугался, но слюна в моём рту выделялась знатно. Было невероятно приятно чувствовать свой язык в горячем чужом ротике и такой же горячий язык в своём. Я буквально всем телом ощущал, как Юра хотел меня: хотел отругать за оплошность, хотел наказать, хотел поиметь. Я был его собственностью и сейчас целиком это принимал, а если быть точнее принимал его язык в себе. Я невольно задумался, как бы Юра меня ебал… Интересно, в сексе он такой же грубый?.. Юра начал расстёгивать мои джинсы. Как только прогремела пряжка ремня, Хованский ловко проникнул своей левой рукой мне сзади в узкие джинсы. Я почувствовал, как он властно и без капли сомнения начал нежно оглаживать мою правую ягодицу, а после сжал не сильно, но вполне ощутимо, её в своей ладони. — Ах! — Я громко выпустил выдох похожий на стон прямо Юре в ухо. Тот приблизился к моему и начал его расцеловывать, поцелуи он чередовал с касаниями горячего языка. На каждый мокрый поцелуй я ловил мурашки. Сначала я сдерживался, а после на каждое касание рвано громко дышал прямо Хованскому в ухо. Задница была у меня маленькая, но упругая, он точно это почувствовал, в особенности ему понравилось, насколько нежная и нетронутая, девственная кожа там была. Я не с первого раза, но смог запрокинуть свою худую ногу ему на пояс, приталкивая ближе к себе. Я был весь красный и жар с моего тела не спадал, а особенно жарко мне стало, когда Юра начал говорить мне прямо в ухо: — Ты больше никогда не будешь вступать в разборки без меня… — Он всё ещё сжимал мою ягодицу в ладони. — Слышишь меня?! — Юра грозно чуть повысил голос. -… Да-да… Я слышу… — Я тонул в нахлынувших ощущениях. — Блядь ебанная… — Полушёпотом дышит мне Юра прямо в ухо. — Нравится, когда на тебя кричат, блядь ебливая? «Блядь». Боже, да… Я был блядью… Я словно кот, снова и снова подставлял своё тело под ласки хозяина, начав тереться об бедро хозяина вставшим членом. В моих боксёрах было уже мокро — член истекал в природной смазке. Я жаждал ласки, жаждал любви. — Да, Юра… Я так больше не буду… — На последнем слове мой голос случайно поднялся. Блять, боже, Юра, если ты не отдрочишь мне прямо сейчас, я умру на месте. Поняв, что мой Юрик тоже хочет любви, я потянулся за пряжкой его ремня. Я чувствовал долг, чувствовал, что должен был помочь Юрочке расслабиться. — Давай, Дим, ублажи меня… — Хованский явно улыбался, произнося это. Он мокро и медленно поцеловал мою худую щёку, а когда чуть отстранился, произнёс. — И тогда может быть, я тоже сделаю тебе хорошо. — После этого Юра впился в мои губы глубоким поцелуем, вновь проникнув в него языком. Хованский убрал руку с моей задницы, вытащил из джинс и получше запрокинул мою ногу себе на пояс, начав гладить моё бедро сверху-вниз, снизу-вверх. Я томно простонал тому в губы. Я в спешке расстегнул пряжку ремня, та клацнула и повисла, после я также резко расстегнул ширинку, опустил джинсы и дотронулся до члена Юры сквозь боксёры. Я начал мучительно медленно гладить ствол тремя пальцами вверх-вниз, вверх-вниз… Юра же отстранился от меня всего на пару миллиметров так, чтобы наши губы соприкасались, но не в поцелуе. Он лишь томно дышал мне прямо в рот. Юре явно надо было большее, чем простое потирание пениса сквозь ткань, и потому я приподнял руку и нащупав резинку боксёр, оттянул её вниз, второй же рукой я неуверенно обхватил ствол. Чёрт, судя по ощущениям, член был не маленький… Больше моего так точно. Я неуверенно нащупал нежную головку, сочащуюся в прозрачной смазке. Обхватив член чуть выше середины, я провёл по ней большим пальцем, остальными же пальцами задевая чувствительную уздечку. Я провёл по головке ещё раз большим пальцем, а после начал неуверенно мастурбировать. Юра начал тяжелее дышать прямо мне в рот, после чего снова поцеловал меня. Когда Хованский открыто начал вдалбливаться мне в руку, я начал набирать темп, тем самым делая Юрику всё приятнее и приятнее. Тот вдруг впился страстным поцелуем мне в шею, отчего я невольно сдавленно простонал. А когда Юра свободной рукой проскользнул мне в боксёры, я был готов стонать блядские просьбы, чтобы тот взял меня прямо здесь, но вместо этого словно мантру повторял: «Юра-Юра-Юра…», глоток воздуха и снова «Юра-Юра-Юра…» От нахлынувших ощущений я был готов стонать во весь голос, настолько мне было хорошо и настолько я любил своего Юру. Хованский без каких-либо прелюдий сразу взял резвый темп, он дрочил быстро и яростно. Я же еле успевал поддавать бёдрами в такт толчкам. Похоть захватила меня целиком и потому я начал стонать, не стесняясь, прямо в парадной. Я даже не думал о том, что кто-то может зайти или услышать, скажу даже больше: мне было абсолютно похуй. Юра покрывал мою шею мокрыми поцелуями, а после начал оставлять ебанные засосы, помечая собственность, пока он не заметил ожог от сигареты… Хованский вдруг сжал свою руку на моём члене. От резкой боли я вскрикнул: — А-ах!.. — Я свёл брови домиком, а после тихо тонким от возбуждения голосом произнёс. — …Блять… Юра опустился к моему уху, облизнулся и полушёпотом сказал: — Кто-то оставил тебе ожог… И это был не я? — Он вновь сжал руку у основания пениса. Всё, что я смог, так это выдавить жалкое: — Я сам… Ах! Сам. Его оставил… Хованский засмеялся прямо мне в ухо, продолжив мастурбировать: — А ты у нас, Димочка, оказывается мазохист? Я, подумав о том, насколько Юрочка любил мои примыкания, набрал полную грудь воздуха и произнёс: — А ты садист? — Я заглянул тому в глаза и выдохнул. Хованский загадочно улыбнулся и снова соприкоснулся со мной губами. Темп мастурбации же всё ускорялся и ускорялся. Одной рукой я продолжал ублажать любимого, а второй сминал на его спине джинсовку. Я был уже на пределе, и потому, когда мы целовались, стонал прямо Юрику в рот. — Блять… Блять-блять-блять…- Стонал я в губы любимого. Последний толчок Юрика в мою руку, и он с тихим горловым стоном кончает мне в кулак, что сомкнулся на головке его члена. Ещё пару движений и я тоже изливаюсь в чужую руку. Расслабленный Хованский тяжело дыша, отпускает мою ногу и врезается в меня телом, буквально ложась. — Тебе повезло… — Выдыхает Юра мне в ухо. — Ещё немного и я бы не сдержался. — Угрозы да угрозы… — После того, как я это произнёс, я захихикал. — Блять! — Хованский вдруг резко придавил моё горло к стене так, что я аж закашлял. — Надоели угрозы? — Он снисходительно и зло взглянул мне в глаза. Я открыл рот в попытках поймать столь желанный воздух. Вдруг лицо Хованского приобрело безумные оттенки: его губы расплылись в хитрой улыбке. — Раз ты сам этого хочешь, то в ближайшие дни будь наготове. Я с трудом, но тяжело сглотнул. Ближайшая неделька обещает быть весёлой.

*****

Погода в Петербурге всё не улучшалась и не улучшалась: дождь лил, утихал и снова лил. Сейчас пока я поднимался на крышу, дождь временно стих, но я был уверен, что небеса вскоре вновь разгневаются, и ливня будет не избежать. Вот я поднялся на столь желанную крышу дома. Раньше я здесь бывал часто: настолько же часто, насколько часто меня достигали чувства одиночества и собственной ничтожности. Порыв ветра достиг мои лёгкие, я прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Ощущения были незабываемые: я чувствовал, как ветер играет с моими волосами, как он же обдувает моё лицо. — Боже какие люди. Ох, боже. Ксюша? Я повернул голову в сторону, в удивлении раскрыв глаза. Точно, именно она. Девушка примерно моего возраста сидела на краю крыши. У неё была бледная кожа, черные шелковистые длинные волосы и лёгкая улыбка. Она выглядела так, как мне и запомнилась с последней встречи. Она для меня оставалась всё тем же идеалом женской невинной красоты. — Я уже думала, ты забыл это место… — Ушакова отвернулась от меня в сторону, устремляя взгляд на закат. Вид и в правду был красивый. Когда-то это место было нашим любимым. Мы приходили сюда после уроков или вечером, иногда даже не договариваясь об этом. Просто почему-то получалось так, что периоды тоски у нас совпадали. О да, я помню те времена. Тогда ещё не было ни нашей шайки, ни Юры… Лишь я, Ксюша и одиночество на двоих. Я прошёл к ней, обходя неглубокие лужи, встал рядом и положил взгляд на девушку. Как же давно я её не видел. Как я только мог забыть про неё? — Прости меня. — Произнёс я тихо и серьёзно. Ксюша подняла на меня взгляд в удивлении, и не убирала его всё то время, пока я садился на место рядом с ней. — Я… Совсем забыл про тебя. Про своего единственного друга. — Я, прикрыв глаза, тихо выдохнул и опустил голову вниз. — Ну… Хах… — Ксюша смущённо улыбнулась, отвернувшись в сторону. — У тебя теперь новые друзья. — Не друзья они мне. — Когда я произнёс это, Ушакова удивленно обратила на меня свой взор. — Они парни Юры, я для них всего лишь пассия главаря, не более… — «Пассия главаря»? — Ушакова горько усмехнулась. — Ты явно изменился с нашей последней встречи. — Изменился? — Я удивился. Я почувствовал, как на меня упала холодная капля. А затем ещё и ещё. — Да… Изменился. Не думаю, что прошлый Дима Ларин поступал бы так, как поступает нынешний Ларин. — Ксюша смотрела на меня с явной тоской. В её голосе что-то выдавало невероятную грусть. Пожалуй, мне тоже было грустно. Пошёл дождь. Ксюша встала и пошла прочь, а я же всё сидел и сидел: смотрел на закат, обдумывая услышанные слова. Я… В правду изменился? Или всегда был таким, просто Юра помог мне раскрыться? На этот вопрос ответить я был, пожалуй, уже не в силах. Почему-то я вдруг загрустил: я чувствовал, как меланхолия обвивает моё тело, попадая под одежду, или же это были промозглые капли дождя? Время будто остановилось, даже солнце будто больше не садилось. И лишь дождь всё шёл и шёл, сталкиваясь каплями о крыши.