забудет

У ведьмаков чувств нет. Есть отголоски, есть притупленные ощущения — даже не эмоции. Как таковых, чувств нет и в помине. Что Геральт испытывает действительно сильно, так это раздражение. И никакого сожаления, нет, совсем ничего — после того, как это раздражение превращается в (не)вербальную агрессию и задевает тех, кто не успел отойти. Геральт вычеркивает, вышвыривает из своей жизни, Геральт принимает решение: забыть. Не то чтобы это сложно. Чрезмерно энергичный и вечно влипающий в неприятности бард ему точно сейчас ни к чему: у него проблем по горло, ребенок-неожиданность в опасности, и Геральт не может оставить свое Предназначение, и бросить ни за что не может. Лютик — что Лютик? — и сам вполне справится, убеждает себя он хоть раз на дню после того, как сгоряча прогоняет. Лютик вообще такой. Приспособится, адаптируется, в любой заднице подстроится под условия, зараза, и взбалмошный ветреный менестрель не будет долго переживать, расставшись с ведьмаком — что ль, есть ли удовольствие какое укрываться от чудовищ за спиною еще одного. А я должен разобраться с Цириллой, — кивает сам себе Геральт и почти всегда держит девочку за руку. Цирилла же возмущенно топает ножкой и стучит маленьким кулачком Геральту в грудь, аристократично оттопыривая мизинец, как только слышит эту историю. Она обнаруживает в себе способность успешно вытягивать информацию из новоявленного родителя, хоть и почти что как клещами, и бессовестно ею пользуется, а Геральт и хочет утаить от нее что, а не утаивает, и сам себе удивляется. Они сидят на постоялых дворах, в тавернах и других не самых подходящих для всяких молодых княжон местах, и Цири слушает и не перебивает, но, как только ведьмак заканчивает, вставляет настолько уместные комментарии, что Геральт вынужден признать: они в нем пробуждают что-то такое, уж менее похожее на ощущения и больше походящее на «чувства». Цирилла без лишней вежливости называет ведьмака грубым и зазнавшимся, а Геральт, хоть и не выдает в ответ ничего более своего обычного «хм», не может не хмуриться. Цирилла уверенно объявляет ему оставить в покое Йеннифер, извиниться перед Йеннифер и притащить обратно Лютика, продемонстрировав хоть в какой-то степени Осознание и Сожаление («ты разоришься на извинения, Геральт, но по крайней мере покажи, что тебе не все равно», — великодушно разрешает ему принцесса). И все в таком порядке, не иначе. Геральт треплет ее по волосам и говорит, что иногда люди расходятся, и это нормально. Что, может быть, и с чародейкой, и с бардом он поступил неправильно, но стоит просто принять это и не вспоминать. Геральт следует собственному совету недолго. «Не вспоминает» ровно до того момента, как на очередном постоялом дворе, куда приходят они с Цириллой, не обнаруживается небольшое скопище нищих, распивающих дрянной эль за счет заведения и обсуждающих последние сплетни. — Слыхал я, возле болот гули развелись, — шепелявит лысеющий старик и Геральт останавливается. — Девчонок наших хватают, а юношей не трогают, во как, — компания шумно переговаривается, а ведьмак делает мысленные пометки: во-первых, точно не гули; во-вторых — проверить. — Девчонки что, — возражает ему сухим голосом низенькая старушка, — а я знаю, что сегодня утром паренька схватили, и тоже — как в воду канул, — она выразительно проводит рукой перед лицом. — Ты если про того певца, так это были не гули, люди. У них с ним личные счеты; но спасать его, верно, и так уже бесполезно, а жаль, маэстро Лютик красиво пел и человек тоже был неплохой. Геральт кружку ставит на стол слишком уж с грохотом для (не)человека спокойного и забывшего, и Цири кладет руку ему на плечо. У Геральта выходит «не вспоминать» только до этих пор. А после — в голове сразу возникает образ Йеннифер и ее осуждающий взгляд, и Лютика голос: «ладно, Геральт, бывай, последние главы по рассказам напишу». И Йен перед его глазами разочарованно качает головой и растворяется. Геральт хватается за виски. — Когда мы туда поедем? — буднично интересуется Цири. Геральт поднимает на нее мутный взгляд. — Ну, спасать его, — поясняет княжна то, что в пояснениях не нуждается. Геральт старается не вспоминать. Геральт правда не может не спасти. Плотва несется по степи у болот быстро, резво, будто чувствует нервозность хозяина, а ведьмак хмурится и убирает со лба белые волосы. Ветер снова заставляет их разметаться по плечам уже через минуту. Найти лагерь тех людей оказывается не сложно, Геральт без труда вырубает одного из шайки — молодого мужчину, отставшего от своих, и стягивает с того широкий плащ, с удовлетворением кивая: это поможет остаться незамеченным. Он действительно легко проникает на место их стоянки, и суровый старик с топором только раздраженно машет на него рукой, но не обращает никакого внимания: у Геральта капюшон на глаза надвинут и меч под мантией хорошо спрятан. Ведьмак пытается расслабиться, заставить напряжение уйти, но губы невольно подрагивают, когда рядом показывается знакомая фигурка, которую тут же швыряют о землю. — Привет, бард, — язвительно тянет женщина средних лет, выходя вперед. Она поигрывает кинжалом в своих руках и смотрит так, что даже непробиваемый Геральт чувствует опасность. Лютик дергает связанными за спиной руками, но, кажется, больше ради приличия — в его чертах проскальзывает холодное равнодушие ко всему происходящему. — Я уже сказал, — он тяжело вздыхает, — вам от меня не будет никакого толку. — Так, значит? — насмешливо тянет женщина и тянется к хлипким ремешкам на плече менестреля, с легкостью разрывая их и точным движением отшвыривая лютню. Лютик болезненно морщится. — Я вам ничего не скажу. Воцаряется липкая тяжелая тишина. Лютик, кажется, ее не боится. — Ну вот что, — другой человек из компании подходит к барду и грубо тянет за волосы, заставляя посмотреть на себя. — Ты, видимо, не представляешь, что я могу с тобой сделать, — мерзко ухмыляется, — а твой ведьмак… Музыкант снова кривится: — Это вы, видимо, меня не так поняли, и я понятия не имею, где Геральт, — он всем своим видом выражает презрение по отношению к похитителям и на первый взгляд совсем не боится, хотя ведьмак и видит, как Лютик закусывает щеку изнутри. — А даже если бы и имел, черта с два сказал бы вам, — так уверенно, будто не может быть никаких сомнений. — Я уж лучше сдохну, — он почти шипит и Геральт в паре метров от него сглатывает. На лицах тех людей синхронно появляются ухмылки. — Сдохнешь? Это можно обеспечить, — мужчина подмигивает. — Только зачем? — он многозначительно умолкает, давая прочувствовать, и о, у Лютика прочувствовать явно выходит. Геральт видит в выражении его лица неподдельный страх, но и все еще то самое тупое упрямство, и понимает: Лютик — и правда ни за что бы не выдал. И помер бы, да не выдал. — Нам от тебя ничего и не нужно. Твой мясник сам притащится сюда, как только узнает о произошедшем, чтобы спасти твою шкуру. Темную ночь, спустившуюся на лес, вдруг разрезает громкий звук, и Геральт бы даже вздрогнул, будь у него выдержка поменьше: Лютик смеется, настолько искренне и звонко, насколько и неестественно, и ведьмак плотно сжимает губы. — Сейчас, — с безумной улыбкой отвечает бард, немного отдышавшись, и Геральт видит, что у него буквально слезы на глазах выступают от того, как сильно он захлебывается в своей истеричной радости. Лютик смеется ненормально, так беззаботно, как всегда во время их общих приключений, и у Геральта бежит мороз по коже, потому что менестрель делает это и здесь, а ведьмак даже предположить причину не может. Женщина с кинжалом дает Лютику пощечину, и тот моментально затихает, прикусывая разбитую губу. — Вы ошиблись вдвойне, — жизнерадостно поясняет он. — Из всех возможных вариантов вы выбрали один неправильный. Геральт пришел бы помочь кому угодно, кто этого достоин, — с этим Геральт согласен, но, — кому угодно, кроме меня. Вся шайка роем налетает на барда, и Геральт чудом держит себя в руках, чтобы не вытащить меч тут же и не порубить их всех к чертям. Это люди. Нужно обойтись без жертв. Предводительница выплевывает одно за другим обвинения, и Геральт прикрывает глаза, чувствуя, что становится чуть труднее дышать: он знает, за что они злятся, и да, он не успел. Стрыга поубивала достаточно народу из их деревни из-за его ошибки — он знает, за что они хотят мстить, и надо признать, методы воздействия выбирают действительно верные. Геральт не мог не прийти. Лютик уверенно, с огнем в глазах кричит на людей, которые могут убить его в любую секунду, что они ошибаются, и что он уверен в его, Геральта, невиновности, и это так несправедливо… — Я лично душу из него вытрясу, как только он здесь появится, — в голос бросается обещаниями озлобленная толпа, а Лютик им всем отвечает едино: — Не появится. А ему лишь презрительно хмыкают: — Ты подобрался к нему ближе, чем кто-либо. — Это неправда, — упрямо качает головой бард. — Ты любишь его, — произносит женщина громкое слово. Геральт уверен, что менестрель снова сейчас рассмеется в безудержном и ненормальном веселье. И — ошибается. — Я? — вскидывается Лютик. — Я? Конечно. Кто об этом не знает, — он небрежно ведет плечом, а Геральт чуть не роняет меч. Я не знаю, отстраненно думает он. — Кроме него, естественно, — тут же добавляет музыкант и улыбается. — Вот только кто сказал, что это взаимно. Ведьмак впадает в оцепенение. Черный капюшон сползает с его затылка, и Геральт неуловимо двигает головой, чтобы придать ему прежнее положение, и завороженно смотрит на удивительную сцену. Я, говорит Лютик, может быть и люблю, а вот ему вы сделаете большой подарок, если прирежете меня на месте. Гарантированная тишина в мое полное отсутствие, мол, Геральту будет блаженством, — тем временем Геральт мысленно прикидывает, и думает, что единственный сюрприз, который мог бы быть при таком исходе — это то, что Белый Волк перебьет толпу почти невинных людей. В глазах Лютика отражается истинное Ничто, и Геральт, пожалуй, ощутил бы укол вины, если бы мог, — потому что бард действительно верит в свои слова. — Вы так сильно просчитались, — надсаженно выкрикивает он. — Геральт оказался бы здесь из-за меня в одном-единственном случае: если бы ему было не плевать. Ведьмак дергает уголком губ. Жестоко, но заслуженно. Он тихо покашливает в ответ на слова Лютика, так, чтобы никто, кроме него не услышал: Геральт уверен, что бард узнает его даже по единому вздоху, и Лютик действительно умолкает посередине фразы и задыхается. Похитители резко хватаются за оружие, а Геральт скидывает капюшон и легким движением отправляет в бессознательное состояние первого же человека, который решает приблизиться.

***

— Ты, конечно, выдал, — хмуро бросает ведьмак, когда Лютик приходит в себя в грязной съемной комнате спустя тридцать два часа. Бард сонно моргает и хватает Геральта за предплечье, будто проверяя: настоящий ли? То самое страшное Ничто из взгляда Лютика не исчезает, но Геральт прикладывает титанические усилия и протягивает менестрелю новую лютню — и о, та действительно потрясающая, одна из самых искусно выполненных в мире, Геральт даже расстарался ее достать, хоть ни за что бы этого не признал. И еще сложнее ему дается поднять собственные внезапно отяжелевшие, будто свинцом налитые, руки, когда Лютик, дрожа, обнимает его неуверенно, и Геральт прижимает его к себе в ответ. Геральт понимает, что не забудет. — Ты был прав, — неожиданно хрипло выдает он, глядя на барда немигающим взглядом. — Что? — так же тихо отвечает тот, невольно щурясь. Геральт видит, как его ресницы дрожат. — Я мог прийти за тобой только если мне не плевать, — и после секундного колебания зачем-то поясняет, — и я пришел, — и касается обветренными губами лба Лютика. Лютик снова смотрит на него тепло.