В укромных объятиях леса

      Это было похоже на дурную дрёму. Но ни снов, ни ощущения тяжкого пробуждения не было. Девушка легко открыла глаза, не различая ни единую мутную форму вокруг, и нелепо пошарилась по шершавой траве руками. Ощущения были узнаваемыми — влажная трава чуть покалывала пальцы.       Белый свет слепил глаза, но, чуть прищурившись, удалось привыкнуть, и обстановка вокруг заимела очертания. Место, в котором она оказалась, было лесом. В нос ударил знакомый запах — древесина.       Она пахла, как что-то очень тёплое, словно ты прижался лбом к шершавой коре в дождливый прохладный день, а тебе не холодно. Деревья — все разные и удивительно живые, кроны их высоко-высоко, а там и небо.       Или будто бы вмиг послышался треск, и запахло жжеными дровами — горячий дым от них нещадно попалил кожу.       Зарывшись пальцами в рыхлую землю, она вдохнула полной грудью чистый лесной воздух.       В голове не было ни малейшей идеи о том, что произошло. Память казалась бездонной пропастью, будто разноцветные камушки-воспоминания кто-то бессовестно утащил. Причём, как назло, этот кто-то сумел отобрать лишь самое значимое, оставив какие-то бессмысленные обрывки, вызываемые лишь ассоциативно. Как, например, древесный запах.       Девушка аккуратно привстала, и взгляд неосознанно упал на руки. На одной из кистей обнаружился кривой шрам неизвестного происхождения.       Сквозь густую листву высоких сосен пробивался мягкий свет солнца, что нежно тянуло свои руки вниз, растекаясь, словно жидкая патока, по стволам деревьев и ложась на макушку. Не ощущалась растерянность, даже зарождение тревоги отложилось куда-то в далёкую полку и не требовало к себе внимания. Девушке показалось, будто она была здесь всегда: лежала здесь в единении с природой, прорастала корнями вниз, — туда, к сырой земле и сливалась с существом леса.  — Эдит.       Что это?       Она прислушалась.  — Эдит.       Ветер настойчиво завывал это имя и трепал волосы. Будто звал.       Девушка осторожно поплелась на зов, почти вышла на опушку леса и…       Проснулась.       Второе пробуждение было ощутимо. Свет болезненно слепил глаза, и от ласкового солнца не осталось и следа; голова — чугун с горячей кашей, а из желудка поднимался противный ком.  — Ты очнулась? — послышалось взволнованное откуда-то сбоку.       Поворачиваться было слишком тягостно, и в придачу нещадно тошнило. Девушка поняла лишь то, что сейчас лежит, а рядом находится ещё кто-то помимо неё. Зрение понемногу привыкало к свету. Попытка приподняться не увенчалась успехом и повлекла за собой лишь более неприятные ощущения. Тело было тяжело и неподвластно.  — Сейчас… Я тебе помогу, — правильно расценив намерение, ловкие руки помогли аккуратно приподняться. — Тебе плохо? Сильно больно?       Она хотела вставить слово, но вместо голоса выходили лишь нечленораздельные хрипы. Не получалось даже посмотреть на того, кто так бережно помогал ей справиться со своим телом, голова упрямо не хотела подниматься и смотреть вверх — приходилось видеть лишь тонкие кисти, держащие её за плечи. Затошнило ещё сильнее.  — А, — руки проворно поправили подушки и достали откуда-то коричневый таз. — Сюда можно.       Рвать было нечем, но желчь настойчиво выталкивалась наружу. Продолжалось это минуты три и она была уверена: ещё немного и её саму вывернет наизнанку. В это время мягкие ладони ласково придерживали девушку, убирая мешающие волосы и удерживая таз. В груди расцветала глубокая благодарность сидящему рядом человеку за такую бесценную помощь.       Мысли всё никак не хотели приходить в порядок, но после этой омерзительной экзекуции стало чуть легче. Даже получалось немного двигаться, и, подняв голову, она увидела приятную на внешность девушку. Нет, скорее, молодую женщину с еле заметными мимическими морщинами.       Незнакомка понимающе улыбнулась на потерянный вид девушки. Женщина напротив не напоминала ей никого, но была на вид такой тёплой, что солнце в сравнении казалось лишь донельзя далёким и скучным шаром над головой. Её медовые глаза были ему заменой.  — Я — Кэрол, — ответила она на немой вопрос.       Кэрол, благодаря длинным пшеничным волосам, была будто ржаной колос посреди огромного поля. Где-то там в затворах памяти была осень, которую так уверенно она напоминала, и бескрайнее жёлтое поле, такое же тёплое, как и она сама. А над полем — грозовое небо.  — Ты, скорее всего, меня не помнишь, — своим передником она протёрла беспомощной девушке рот и убрала таз. — Но это нормально. Сейчас самое главное, что ты очнулась.       Женщина нервно усмехнулась, внимательно вглядываясь в непонимающие глаза девушки: Кэрол смотрела так, словно что-то искала или ждала ответ, но не получая этого, лишь смиренно опускала взор. Она подсунула под спину девушки ещё подушек и продолжила говорить:  — Я уверена, что у тебя много вопросов. Начну с того, что тебя зовут Эдит, — так это она её так настойчиво звала во сне? — Ты можешь доверять мне и не бояться меня. Сейчас я присматриваю за тобой и буду продолжать до конца жизни — твоей или моей, кто знает. То, что ты ничего не помнишь, — тоже нормально, не волнуйся…  — Вы… — новоиспечённая Эдит судорожно закашляла, на что Кэрол поспешно поднялась со стула и на миг отлучилась, возвращаясь уже со стаканом воды; живительная влага смягчила горло. — Кто вы?  — Скажем так, мы были близки с тобой.  — Мы родственники?  — Скорее, хорошие друзья.  — Что со мной… — Эдит бегло обшарила взглядом уютную комнату.— Что со мной произошло?  — Я не знаю, — Кэрол понуро пожала плечами под вопросительный взгляд напротив; в то же время внутри неё плескалось облегчение от того, что девушка пришла в себя скорее, чем ожидалось. — Мне пришло письмо. В нём был адрес и просьба от твоего имени, и я забрала тебя уже в бессознательном состоянии, следуя указаниям в нём.  — Какое письмо?  — Понимаешь, — она была прямолинейна, — всё, что тебе сейчас нужно знать, что это — твой выбор, ты хотела забыть всё, что связывает тебя с прошлым и жить спокойно. У тебя есть средства к существованию и я, которая будет с тобой, пока мы живы. Остальное — не важно.  — Вы хотите сказать, что это шанс на новую жизнь? — задумчиво изрекла Эдит.  — Да.  — Почему? — Эдит хотела спросить, почему она совершила такой выбор, но осеклась: слова застряли комом в горле.       Кэрол и так всё поняла, но на вопрос вновь неопределённо пожала плечами.  — Но… — в голове не укладывалось, казалось, что всё это какая-то шутка.       Девушка впала в полное замешательство. Так и не найдя, что сказать ещё она неловко замолчала.       Кэрол тяжело вздохнула, теребя край испачканного передника. Шёл практически тридцатый год её никудышной жизни и всё, что у неё было — это работа служанкой и Эдит, которая до какого-то момента даже не имела понятия, как её зовут. Она знала эту девушку всю её жизнь, и та когда-то знала её в ответ, но сейчас женщина не была даже уверена в том, тот же ли это человек напротив.       Хотя, что это она? Тот же, конечно, тот же. Разве могла быть Эдит кем-то другим, даже если не помнит себя? О святые стены, Кэрол так долго молилась богам, в которых никогда не верила, и в такой миг предаётся никчёмным волнениям; ей стало так стыдно перед собой, что она поспешно встала, забрав с собой таз, и ушла, бросив тихое напоследок:  — Отдыхай.  — Спасибо, — тут же послышалось несвоевременное в ответ.       Отдыхать желало только тело, голова же кипела в недоумении от происходящего.       Человек всю жизнь бережно хранит свою память, откладывает всё сокровенное в самые надёжные места. Каждый боится потерять что-то значимое во времени, и даже безжалостная старость не мешает людям беречь воспоминания об ушедшем — они судорожно выливают искажённые собственным восприятием события в бумагу, передают в виде предметов наследием и всё с одной целью, сказав: «Смотрите — я был когда-то; я был и хочу быть всегда».       Мгновения собираются кусочками в целую картину, и получается уникальная мозаика. Забытье означает лишь то, что человек бежит. Каким нужно быть человеком, чтобы бежать от себя? Была ли сама Эдит таким человеком?       Кем она была раньше? Осталась ли она такой же теперь? Девушка лежала неподвижно, но казалось, что водоворот мыслей немилостиво засасывает её в самую бездну, где вместо памяти — дыра. Она была растерянна.       Было до одури страшно. Эдит ощущала эту липкую безысходность даже на кончиках собственных пальцев, но усердно её стряхивала. В голове ураганом роились вопросы: «Почему? Почему? Почему?».       Несмотря на бушующий шторм в голове, до вечера удалось ещё немного задремать. Хотя спалось беспокойно: завывал сквозняк сквозь открытые окна — она просыпалась, слышался скрип от зашедшей Кэрол проведать её — просыпалась; и так от любой никчёмной мелочи. Она уже достаточно отоспалась, но всё так же упорно закрывала глаза: не думать, только не думать, потому что страшно.       Окончательно вывела её из сна пришедшая в сумраке Кэрол. Тихо зайдя, она подожгла керосиновую лампу и положила неожиданно холодную руку Эдит на лоб.  — Лучше? — свет от огня лампы мазнул лицо женщины тёплым цветом, и она стала выглядеть ещё красивее.  — Да.  — Может, что-то принести?  — Нет, не надо.  — Хочешь что-то спросить? — она тихо вздохнула и убрала руку.  — Не знаю, — Эдит нахмурилась. — Какой я была?       Кэрол безотрадно отвела взгляд и тут же подняла обратно, покорно смирившись с чем-то внутри себя.  — Этого вопроса, наверное, нельзя было избежать, — сказала она, разглядывая спутанные волосы девушки. — Нельзя же вмиг так принять то, что от тебя ничего нет, но ты должна жить дальше?       Она спрашивала так тихо, словно ждала ответа от самой себя.  — То, что я тебе скажу — скорее то, какой видела тебя я.  — Понимаю.  — Ты была очень своенравной. Слушала в основном только отца и редко разговаривала с новыми людьми. Тебе… нравилась природа, и ты редко чего-то боялась. По крайней мере, так думаю я, раньше ты отвечала на это, что трусливее тебя не сыщешь человека на свете. Редко обижалась, много улыбалась, — Кэрол грустно улыбнулась, предаваясь воспоминаниям, коих была лишена Эдит. — Я помню, как научила тебя плести цветочные венки — ты была счастлива. Интересно, умеешь ли ты ещё их делать? Когда мы уезжали за пределы города и выходили на прогулки в лес, ты часто забегала так далеко… будто не хотела, чтобы тебя искали. Это… это наверняка всё твоё любопытство, не знаю. Я не знаю…  — Отца?  — Он мёртв, Эдит. Он умер ещё год назад.  — Кем вы были для меня?  — Всего лишь служанкой.  — Но вы сказали, что мы были близки. Мы дружили?  — Когда ты родилась, мне было одиннадцать, наверное, мы были в каком-то роде сёстрами.  — Сколько вам сейчас?  — Двадцать девять.       Путём несложных вычислений Эдит подсчитала, что ей самой восемнадцать.  — А… У меня есть мать?       На этот вопрос Кэрол среагировала болезненнее, хоть и не подала виду. В глазах мелькнуло что-то похожее на вину. Это не ускользнуло от внимания Эдит.  — Её не стало, когда тебе было два.  — Кэрол, — на своей памяти девушка назвала её так впервые, — пожалуйста, скажите мне. Что со мной случилось?       Женщина сидела, уверенно держа спину; выглядела она вроде бы сдержано, но несмелый взор и еле дрожащие руки её нещадно выдавали.  — Я не знаю, — голос прозвучал внезапно надломленно. — Всё было хорошо, твой отец… Ты…       Она ссутулилась и прикрыла лицо ладонями, позволяя себе слабость.  — Когда он умер, ты получила его наследство. Я не имею понятия, что на тебя свалилось… Ты никогда мне не говорила. Но всё пошло не так, и ты стала так редко выходить со мной на прогулки. Всё время в отъезде, как и он когда-то…       Кэрол помнила эти события мелькающими обрывками, хотя произошло всё меньше месяца назад. Февральская ночь выдалась беспокойной, дождь ливнем ударялся о крышу дома, в котором она работала. О крышу дома отца Эдит.       Была середина ночи, когда, закончив все дела, она по обычаю села за шитьё. В тот момент хотелось достать излюбленный дешёвый роман, перечитанный уже десятки раз, но время отчего-то хотелось провести с пользой. Кэрол могла бы купить себе ещё сотню таких книжек в переулке, но конкретно эта ей была дороже всего — подаренная матерью Эдит, она ей казалась интереснее любого другого рассказа.       Свечи игриво плясали то вверх, то вниз, поглощая тьму помещения и даря лишь видимый уют. Буря за окном становилась беспокойнее.       Из задумчивого состояния её вывел неожиданный стук в дверь. Кэрол вздрогнула.  — Кого там нелёгкая принесла? — пробубнив себе это под нос, она поднялась с кресла.       За дверью показался молодой солдат из Военной Полиции.  — Вы Кэрол Вьен? — спросил он прямо.  — Да.  — Вам срочное послание, — он протянул письмо.       Кэрол коротко кивнула и забрала конверт. Нутро предчувствовало что-то недоброе. Червь тревоги противно засел в груди.       Захлопнув дверь, она, даже не отходя с порога, разорвала твёрдую печать и нетерпеливо вынула письмо.       Минута. Ей потребовалась минута, чтобы перечитать знакомый почерк ещё шесть раз, убеждая себя, что это не какая-то глупая шутка и ещё столько же, чтобы сорваться с места, накинуть длинное пальто и тёплый платок на плечи.       Эдит была на окраине Стохеса и просила забрать её. Тревожное содержание вселяло в женщину уверенность в том, что с девушкой что-то произошло. Послав к чёрту это шитьё, она выскочила на улицу, где свирепая вьюга нещадно била в лицо, а дождь проникал не только под одежду, промачивая её насквозь, но и в самую душу.       Кэрол не помнит, как нашла повозку, не помнит, как доехала туда. Она помнит лишь пустое, богом забытое здание, в котором нашла бездыханное тело девушки.       Тело лежало на жёстком полу, волосы распластались, почти сливаясь с тёмной древесиной пола, а пульса не было.       Женщина не знает, не нащупала ли она пульс от поднявшейся изнутри паники или сердце Эдит на самом деле не билось. Подняв девушку на руки, — Эдит лёгкая, а адреналин подстёгивал не ощущать тяжести — всё на той же повозке довезла её к давно знакомому врачу.       Всё было выполнено по коротким пунктам из письма. Первый — забрать бумаги о пожизненной выплате жалования. Второй — уехать из Сины к востоку в стене Роза.       Но один пункт Кэрол всё-таки нарушила.       Она забрала Эдит с собой.