Да Вы мечтатель!..

13 декабря 1825 года       Больной, с распахнутым настежь сердцем и в точно таком же лёгком пальто, Кондратий со всех ног мчался к Трубецкому, дабы обсудить совсем скорое восстание, которое они готовили долгими годами. Вот-вот должно было совершится то великое таинство, на которое они, гордые и независимые борцы против власти, возлагали огромные и, надо сказать, отнюдь не беспочвенные надежды.       Всё существо, вся душа Кондратия буквально переворачивались при мысли о том, что именно сейчас вершится история. Даже если «Союз Спасения», поддерживаемый многотысячной русской армией, по каким-то причинам вдруг проиграет, они все всё равно войдут в летописи как бравые герои, сумевшие сказать «нет» императорской власти и сенату, который, кажется, был на стороне Николая. Известно мне: погибель ждёт Того, кто первый восстает На утеснителей народа       Прибежав к парадной Сергея Петровича, Рылеев к своему великому удивлению нашёл там и остальных друзей: Оболенского, Бестужева и Каховского. Они были не очень хорошо знакомы, да и общались, по большей части, слабо, и поэтому после того, как Кондратий быстро справился, как у кого из друзей дела, повисло неловкое молчание. Все ожидали Трубецкого. Каждый думал о своём. Рылеев же вспомнил свою жаркую, душную квартиру с зажжёнными кое-где свечами, от воска которых шёл пыл ощутимого даже в воздухе томления и вязкого липкого ожидания с помесью страха неизвестности. Невероятно опасное сочетание, загоняющее любого человека в угол. А уж такого тонко-чувствующего человека, как Кондратий Фёдорович Рылеев, и подавно.       Ни о жене, ни о совсем крохотной дочурке поэт сейчас даже не задумывался, прекрасно зная, что с ними всегда всё будет хорошо. Они же носят его фамилию. Сейчас он был готов действовать радикально. В отличие от всех остальных. Никто не был против восстания. Но одно дело способствовать ему, и совершенно другое — его скорый приход. Оставалось надеется на Муравьёва-Апостола и Пестеля, но они были слишком далеко, чтобы на что-то и впрямь повлиять. Тяжело.       — Сергей Петрович, голубчик, мы уж думали, Вы не явитесь! — Кондратий был действительно рад Трубецкому. В его карих глазах тотчас разлилась щемящая, добрая и просто щенячья преданность. Если не человеку, то делу уж точно.       — Кондратий Фёдорович, — довольно и искренне улыбнулся тот, уж было расправив руки для крепких дружеских объятий, но затем, быстро сообразив, что в таком случае придётся точно также обнимать всех присутствующих (надо сказать, с ними он тоже находился в чувствах, граничащих между хорошим знакомством и дружбой), еле заметно поморщился и приветственно-крепко пожал руку поэту, — рад Вас видеть, — затем, переведя взгляд на остальных, лишь кивнул головой. — И вас, господа, тоже. Судьба меня уж обрекла. Но где, скажи, когда была Без жертв искуплена свобода?       Заметив, что все уже друг с другом поздоровались, и увидев на себе выжидающе-осторожный взгляд Трубецкого, Рылеев как будто встрепенулся — в столь тёплых глазах поэта та трогательная преданность мгновенно сменилась жёсткой решительностью, коя являлась обыкновением Сергея.       — Князь, нам пора выступать!.. — горячо начал Кондратий, заглянув в глаза Трубецкого. — Более ждать нельзя. — заметив, что тот отвёл глаза, поэт мягко встряхнул его за плечи. — Князь, да Вы слушаете меня?..       Сергею ничего не оставалось, как кивнуть. Ну не мог он с собой совладать — возразить хотелось, да нельзя — не охота было гасить этот готовый сдвинуть горы огонь в тёмных, как все их посиделки при одной-двух свечах, глазах поэта.        — Да, Кондратий Фёдорович, вы правы. Значит, поступим так: вы, — он метнул уже более оживлённый взгляд в сторону Оболенского и Бестужева. В голове Трубецкого тут же начала пульсировать мысль, разожжённая единой фразой поэта: «А что, если Кондратий прав в самом деле? Что, если и впрямь получится?..». — Вы завтра сутра выведете свои части к сенату, на площадь. Я подключу туда своих лейб-гренадёров, но чуть позже, — сказав это, Сергей внимательно вгляделся сначала в серьёзное лицо Евгения, а потом и в слегка напряжённое лицо Михаила, пытаясь заметить хоть малейшее согласие с его словами в выражении. Посчитав, что все его распоряжения приняты и усвоены, Трубецкой удовлетворённо кивнул и даже позволил себе крохотную улыбку, заметив, как Рылеев ещё больше загорается идеей. — Без меня ничего не предпринимать, — сначала запамятовав об этом, строго отрезал князь, затем вновь вернув на лицо мягкую улыбку. Погибну я за край родной, — Я это чувствую, я знаю… И радостно, отец святой, Свой жребий я благословляю!