Чувства за огнем страха

Вид из окна стоял опустошенный, будто сливался с пустотой и терял с каждой секундой интерес к существованию. Зима должна по сути быть яркой и бодрой, наполненной ожиданием и чудом, но что-то сдавливало в груди у Хана, так сильно, что если бы была возможность, он бы заплакал. Он ожидал Хёнджина в размышление о своей жизни. Сможет ли он жить? Он так желает жить, что готов отказаться от всех своих настоящих желаний, лишь бы воздух, лишь бы глоток этого недостигаемого. Он боится смерти, он боится быть убитым собственными руками. Как же эта вселенная не справедлива, он тонет в муках, хватается за ниточку того, что нет, всё будет хорошо и на этот раз он обязательно останется здесь. Но что-то заставляет его сердце бить тревогу, или сердце заботиться о собственных чувствах? Сейчас не важно, сейчас лишь важно то, что появился шанс на продолжение жизни, даже пусть по настоящему Джисон не сможет полюбить Хёнджина. Он лишь хочет любить себя и свою жизнь. Время длиться довольно быстро, всего-то осталось тридцать минут до конца или нового начала. Страх бродит по всему телу, холод проникает сквозь кофейную водолазку и дарит за вторжение лёгкие поцелуи колкости, которые выбивают табун мурашек. Раздаётся звон колокольчиков, что весят у входа кафе. Сердце замирает, взгляд падает на высоко тёмноволосого парня с уже привычной родинкой под глазом. Джисон нелепо улыбается, пытаясь скрыть своё волнение и страх, но вступает в диалог первый: — Американо? — неловко спрашивает, будто сомневается в том, что знал всё свое существование. — Сегодня снежно, хочу карамельный маккиато, — отвечает с серьёзным лицом Хван. Джисон делает заказ, нервно отбивает пальцами у стойки и не отрывисто смотрит на часы. Без двадцати минут двенадцатого. — Вот ваш заказ, — говорит девушка, которая вручает Хану напитки. Он вручает Хвану кофе и смотрит в его глаза, сердце не отпускает тревогу. Но всматриваясь все глубже в лицо Хёнджина, он наконец-то замечает улыбку. Джисон вздыхает и сам расплывается в улыбке. — Почему ты улыбаешься? Хотя, не говори. Мы расстаемся, Хан Джисон, — с усмешкой говорит Хван. — Что?! — Что слышал. — Почему? — Я никогда тебя не любил. Лишь играл с тобой и с твоими чувствами. Я правда всем сердцем желаю, чтобы ты исчез — навсегда, — последнее слово он произносит медленно и с ухмылкой. Без пятнадцати. Сказать что Хану больно? Нет, это не так. Он знал и чувствовал изначально, что проиграл эту жизнь. Ему больно лишь оттого, что он потерял единственный шанс на настоящие чувства. — Пятнадцать минут, у меня всё ещё есть это время! — кричит Джисон. — И что? Ты ничего не сделаешь за это время. Я за пятнадцать минут не влюблюсь в тебя. А ему и не нужны эти пятнадцать минут на жизнь, ему они нужны лишь на собственные чувства, которые он вкусил. Джисон не теряется в фразах и во все уже забыл о «больных» словах Хёнджина, он опрокидывает тот самый маккия-то на свитер Хвана именно в область сердца, давая понять, где тот уже явно мёртв и гниёт. Хан вылетает из кафетерия, не пытается даже думать о месте, где может быть Минхо — он уже знает. Войдя в собственную квартиру в ту комнату, где впервые его сердце почувствовало теплоту, он видит Минхо. Сердце безумно колотиться, но чувствует нежность, чувствует теплоту и готово чувствовать её всегда. Джисон ватными шагами приближается, сейчас он точно не ошибается и осознает. — Я так и думал, что ты будешь здесь, — чуть не плача от радости говорит Хан. Минхо поворачивается, немного стопориться, не принимает картину в реальность, а затем роняет слово: — Джисон? — Минхо, прости меня. Знаешь, мои чувства к тебе, как не спелый мандарин, который попался по ошибке. Хотя продавщица утверждала, что они все сладкие и спелые. Но когда тебе попадается именно тот один, который не должен был тут находиться, тебе приходится пробовать его на вкус чисто случайно, но ты втягиваешься в это безвкусие. Долькой за долькой, и, когда остается лишь две последние, ты понимаешь, — говорит тихим голосом Хан, но сбивается, ком застревает в горле, собравшись силой добавляет: — насколько они сладкие и прекрасные, что их вкус невозможно сравнить со спелыми, они особенные, как и ты. — Джисон, — пытается что-то вымолвить из себя Минхо. — Заткнись, я не хочу ничего слышать. Я просто хочу любить тебя, Минхо, слышишь?! Я люблю тебя, люблю всем сердцем. Я настолько эгоистичный придурок, что думал о себе, но и сам ошибался, ты был рядом все время. Я мог бы наслаждаться и любить жизнь, но я лишь как собака рыскался и пытался вынюхать. Я причинил тебе и себе боль, прости меня, прости, что из-за меня ты должен исчезнуть. Я не хочу, чтобы ты исчезал, единственное мое желание. Я хочу, чтобы человек, которого я люблю жил. Прости меня, что я не могу подарить тебе этого. Прости, что я люблю тебя, — сквозь слёзы выговаривается Джисон. — Не извиняйся за чувства, которые греют мне сердце. Я счастлив сейчас, эти минуты самые драгоценные в моей жизни, потому что в них есть ты. Джисон, я люблю тебя. Я всегда буду рядом, даже если не буду существовать, моё сердце всегда будет пылать только для тебя, прости, что я тоже был таким придурком. Хан, идиот мой, люблю, — на последних словах Ли притягивает к себе младшенького и целует. Их слёзы сливаются воедино, как и губы, пытаются запомнить навсегда это прикосновение — этот момент жизни. Заканчивается последняя секунда. Секунда чувств и желаний, секунда последних касаний. Комнату освещает золотистый яркий свет, резкой вспышкой, будто тысяча маленьких звёздочек сейчас рассыпались. Эти звёздные осколки остаются на руках, рубашке и губах старшего. Минхо падает на колени и чуть ли не задыхается своими слезами, он кричит во всю. Он потерял его, но небеса исполнили желание Джисона. — Дурачок, нет смысла существовать без твоих объятий, — немного улыбается от собственных слёз, и так же резко улыбка исчезает. Когда ты думаешь о своих желаниях, сначала послушай свои чувства и взгляни на них трезвым взглядом. Мир не состоит из добра, как добро не состоит из справедливости. Все чёрные нити всегда связывают душу…