***
Я не знаю, что я делал, когда в комнату вошли. Возможно, тупо уставился в окно, с отчаянно надеясь оказаться где-нибудь ещё, а может, снова ли смеялся или же безвкусно ронял слезы? Этого я не знаю, в отличие от того, что успело пройти больше сорока минут, пока мое состояние наконец обнаружили. Этим кем-то был Тсуна, что было не удивительно, учитывая, что именно он был хозяином комнаты. Его большие карии глаза сочетали в себе нежность, граничищую с паникой. Сам того не желая, отвлекаюсь на глупые мысли: может ли это вообще сочетаться? И безнадежно упускаю момент, когда со мной заговорили, всё с тем же отстраненным любопытством наблюдая за своим Небом. Оно ведь мое? Я же могу теперь так его называть? Мягкое прикосновение вырывает из мыслей и обращает внимание на взволнованное лицо, оказавшиеся на растоянии десятка сантиметров. Глаза вновь заболели, неспособные сфокусироваться. За спиной Тсуны безличными тенями двигались силуэты — перед глазами пролетела первая чёрная мушка, бестыже прилипнув к картинке на сечатке глаза. Пустой желудок полез вверх, по пути знакомя со всеми внутренними повреждениями. Жизнь определенно удалась. Извиняюще улыбаюсь, закрывая глаза и чувствуя слабость. Последних сил хватает лишь на то, что бы попытаться объясниться: — Не слышу... Ничего.***
В следующий раз возвращаясь в сознание, обнаруживаю себя уже в детской, но опять одного. Фууты нигде не видать, а был ли он вообще? На этот раз боль в горле перекрывает остальное. Жжение в нём было настолько сильным, что даже разбудило. В последний момент останавливаюсь от того, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, не зная, есть ли у меня голос. С отчаянной решимостью пытаюсь пошевелиться, зная о том, что последует за минутным потаканием потребностям. К счастью, искать источник воды не пришлось — стакан стоял на маленьком столике, до которого можно было добраться за несколько шагов. Если, конечно, получится встать. Встать получилось. Шатающийся перед глазами мир, вызывал желание закрыть их, но я не совершил этой ошибки. Опираясь на столик, за раз опусташаю бокал, не уверенный, что смогу повторить подвиг. Криво дохрамываю до своей койки и упираюсь взглядом в потолок. Боль в горле так и осталась, разве что немного смягченная живительной жидкостью. Я мог бы гордиться тем, что смог добраться до воды, или радоваться тому, что боли стало немного меньше, но всё о чём я мог думать сейчас было другим. Я до паники боялся, что у меня не осталось даже голоса, что мои голосовые связки повреждены. Услышат ли меня когда-нибудь?...***
Крик вырвался непроизвольно, удивляя, даже меня самого. Хотя нет, вру, меня скорее удивили и насмешили лица ворвавшихся в комнату людей. Свой голос я по-прежнему не слышал. Тсуна судя по движению губ и активной жестикуляции что-то быстро тараторил, не способный понять ситуацию. Или, может быть, просто был сильно напуганный? Хаято стоял рядом, и судя по бросаемым на меня хмурым взглядам, он бы сделал со мной что-нибудь, не будь я прикован к кровати. Но я был, уже вторую неделю. Я пробыл без сознания около двух дней. На третий сознание постепенно начало возвращаться в изувеченное тело. Я пробыл без сознания около двух дней. На третий сознание постепенно начало возвращаться в изувеченное тело. Кричать я перестал задолго до того, как дверь в комнату открылась. Что-то внутри подсказывало, что в другом случае мне не понравились последствия. Хотя получить по щеке из-за подозрения на истерику не такой плохой вариант. Он по крайней мере даст понять, что синяки под глазами пришедших, мне не привиделись. Боль, единственная сейчас, отличала сон от реальности. Реборн, всё это время стоявший в дверном проходе, что-то бросил ребятам, после чего ушёл. После этого разговаривать со мной больше не пытались.***
Постепенно отсутствие слуха стало ещё одной неприятной рутиной, но, к счастью, мое здоровье восстанавливалось. Хотя я ещё не спускался вниз за общий стол, но уже мог уверенно добраться до окна или удержать в руках тарелку с ложкой без боязни облиться. Перемены начали замечать и мои посетители, но, казалось, между нами появилась стена, мешающая общению. Вот только я даже сам не мог понять своих желаний в окружающей тишине, так что я мог донести другим? Именно так я думал, пока однажды в мою комнату не пришел Реборн собственной персоной. А потом со мной заговорили, и я ощутил, как внутри меня что-то меняется. Слышать я по прежнему не мог, но читать вполне. Но почему-то этот простейший способ общения появился только сейчас, когда передо мной сидел человек способный управлять моей жизнью и протягивал мне бланк о смене школы. «Ты не сможешь продолжать обучаться в младшей Намимори.» Ровные строчки, заботливо выведенные на итальянском, привлекали внимание. Первого предложения хватило, чтобы перечеркнуть глупые надежды и вернуть в реальность: как раньше уже не будет. Всё... Изменилось. «Тебе необходимо перейти в специальное учреждение.» «Чем раньше ты начнёшь, тем быстрее приспособишься.» Страшно. Очень страшно. Что со мной будет, если у меня не получится? А я начал верить, что смогу обрести семью... Кому нужен бракованный мафиози? Даже глухой пёс был бы сподручнее, вот только хозяина у меня до сих пор не было. «Вначале тебе осмотрит специалист, после чего тебе помогут адаптироваться к новым условиям.» «Если ты согласен, ты поедешь туда через тринадцать дней, когда твое тело поправится.» Ха. Можно ли что-то излечить без пламени солнца и доктора за эти неполные две недели? Почему не помогли раньше?... Мои руки немного дрожали, когда я подписывал документы. А я ведь начал надеяться, что теперь смогу контролировать хотя бы их... Как и всегда моя судьба была уже предрешена.***
Перед самым отъездом меня навестили, если визитом можно назвать безмолвное нахождение рядом. Подобное немного согревало и настораживало — откуда взялась причина для такого отношения? Но непредставленный Вендиче простоял рядом до сумерек, после чего растворился в своем пламени.