Солнце в волосах

Вне зависимости от смены года пейзаж за окнами вагона купе оставался неизменно серым. Обшарпанным, иногда в грязных подтёках снега и поздних луж, но всегда неизменным. Те же самые граффити на стенах и брошенных кем-то старых вагонах, решётка и сетка, огораживающие дорожные пути. Никита одиноко и скучающе смотрел на всё это и повторял давно выученный путь, подъезжая к Москве. Она всё такая же — совсем не изменилась. — Бери сумки и давай уже пойдём к выходу. Он тяжело вздохнул и опустил локти на стол. — Ты куда-то торопишься, Кристин? Его младшая сестра выглядела как всегда немного нервной, живой, полной энергии. Ему бы такой большой спектр эмоций: Никита порой завидовал ей, а иногда и радовался тому, что он сам по себе не слишком куда-то спешит — свою ли жизнь проживать или чужую. Девочка поглядела на него, поджала губу, и её плечики, всегда ровные и как будто изготовленные к прыжку, опустились. — Мы точно не… — Поезд без нас никуда не уедет. Это конечная. Увидишь вокзал — тогда и пойдём с сумками. И они скоро увидели вокзал. Нет, совсем ничего нового. Даже лица встречающих или отбывающих те же. Кристина радостно подхватила свой рюкзак и руками вцепилась отчего-то в самую большую и тяжёлую сумку. — Тот пакет бери, — указал ей Никита. — Иди позади меня. Ничего не забыла? Зарядку забрала? — Да, да, да, — затараторила Кристина. — Пошли. Пошли! Никита устало вздохнул — опять — и правда наконец пошёл. Людей в вагоне было на удивление мало, но все, кого он встречал, почему-то тоже торопились. Он один был вялым и, казалось, совсем не радовался прибытию в столицу. — Я вижу его! Я… — Никиту оглушил крик сестры. — Юра! Она начала активно махать и даже подпрыгивать. Никите пришлось дёрнуть её за руку и насильно повести за собой. Кристине недавно исполнилось тринадцать лет. Они вышли из вагона среди последних. Никита вытащил сумку на колёсиках на перрон, опустил голову и уже не пытался остановить сестру. Кристина побежала, чуть ли не сбивая людей вокруг, бросилась к кому-то обниматься. А Никита не знал, куда себя деть, всё смотрел в ноги, копался в карманах накинутой в последний момент куртке: на улице было не холодно, но всё же. Ему на плечо опустилась рука, а в ушах зазвучал сначала незнакомый, а потом — только смутно — голос. — Ну что, здравствуй, брат. Это было так непривычно, что Никита даже плечами пошевелил, чтобы сбросить с себя это неприятное тяжёлое прикосновение, это непонятное ему слово, одно ощущение от него. Как будто что-то чужое, инородное пытаются ему присоединить, и не выходит. — Привет, — неловко обронил Никита. Неловко — это всё про него. Боясь посмотреть, он всё-таки поднимает и оборачивает голову, смотрит на своего брата. Москва и её серый облик на миг раскалывается. Кристина позади мелькает яркими бликами, но эта вспышка, прямо перед ним, ярче и сильнее. Россыпь веснушек, как искр, на переносице и щеках, взъерошенный столп пламени на голове, словно даже солнце наконец высунулось из-за облаков, чтобы осветить его лицо. На плечи наброшена цветастая спортивная куртка, слишком тёплая для такой погоды, и сквозь неё умудряются сиять ключицы и кадык. Никита смотрит на него как будто впервые. С ним такое случается постоянно, стоит ему только встретиться с братом, увидеть его раз в году, два раза. Но раз он его брат… разве правильно, разве можно применять к нему такое слово — незнакомец? Юра и правда для него был незнакомцем. Они смотрели друг на друга, так же внимательно, как зеркало. Юра улыбался, Никита только пытался улыбаться. Кристина маячила рядом в нетерпении, дёргала их обоих. Больше им и сказать нечего было — двум незнакомцам. — Пойдём? — наконец говорит Юра, поворачивает голову, а, значит, обращается скорее всего к их сестре. — Вы устали, наверное? — Всего-то одну ночь ехали. Ерунда! У меня столько сил! Я рассказывала? Я составила список тех мест, что я ещё не видела и что нужно посмотреть! Се-год-ня же! — Ну, сегодня не получится… — Крис, — хрипло подаёт голос Никита. — Иди рядом, не обгоняй меня. — Отстань, — отмахивается от него сестра. У Никиты внутри жалко начинает ворочаться возмущение. Он перехватывает добрый, понимающий взгляд брата. — Почему не получится? В чём дело? — Только если ты одна собралась путешествовать. Мне к часу нужно в зал, на репетицию. Я пропустил утренний разогрев, но от репетиции меня никто ещё не освобождал. — Ух ты! А можно мне с тобой? — Ну… — Пожалуйста! Пожалуйста, Юра! Кристина, какой бы взрослой ни казалась порой со стороны, была ещё таким ребёнком со всеми соответствующими ему замашками: так же просит, так же радуется, так же боится. Юра не особо противился, конечно. И только Никита хмурился про себя и напряжённо молчал. Почему можно мне, не нам? * * * Никита и Юра были, как это принято говорить, двойняшками. Не просто близнецами — совсем нет. Разнояйцевыми близнецами одинакового пола, а это совершенно разные вещи. Никита смотрел на своего брата, рождённого всё-таки первым — раньше его самого на полторы минуты, и тщетно искал сходства. Их. не было. Либо они были настолько незначительными, что ими можно даже пренебречь. Кристина была младше их на шесть лет, обычная девочка, тоже не особо на них похожая. Зато она была почти полной копией мамы. Никита и Юра же, наоборот, были особенными. Юра и Кристина были друг другу больше родными, чем Никита им всем. Они втроём пришли на тренировку Юры. Тот занимался уже много лет воздушной гимнастикой. Редкость среди мужчин — для него самая естественная вещь на свете. Кристину из гимнастики отдали в балет, когда она ещё совсем маленькой стала увлекаться танцами. Это и было их сходство: им есть, о чём поговорить. А Никита? Никита в своей спортивной семье уже и позабыл, что такое спорт. Он ничем толком не увлекался, ничего от этой жизни не хотел. Всё-таки пытался найти смысл… и не мог. У него хорошо получалась математика и даже физика. В точных науках, в логике и формулах, надёжных и постоянных, он искал покоя. С цифрами было легко: они тебя не подведут, никак не изменятся. В них есть какая-то стабильность. Поэтому Никита и решил всем этим заниматься: цифрами, техникой, компами. Он больше ничего не умел. Кристина была талантливой, Юра ещё более талантливым. Они сильно привязались друг к другу, живя столько лет на расстоянии. А Никита был самым обычным, неприглядным. Вот и вся их история. У мамы сердце кровью обливалось, когда ей предстал такой выбор: разъединить близнецов, которые никогда ещё не покидали друг друга. Это было ещё давно, в их совместном и дружном детстве, которое Никита благополучно позабыл. В Москве была школа, и только там проходили соревнования для мужчин, занимающихся воздушной гимнастикой. Если она хочет счастья и успехов для одного сына, придётся пожертвовать чем-то другим. Юра уехал, а Никита остался. Зато, чтобы не скучать, у него точно была сестрёнка. Так и вышел он — какой-то средний, не понятый никем ребёнок и брат. Кому брат, зачем он им двоим вообще нужен? Юра и Кристина болтали, растягиваясь возле какого-то старого облезлого козла. Они были в большом спортивном зале, где эхом отражался каждый звук. Юра разогревался, а Кристина просто была с ним рядом, за компанию. Одна нога на второй ступени шведской стенки, другая — на полу. Оба делают это невозмутимо, даже не замечая. Юра встаёт, продолжает вести разговор, одновременно закидывает ногу за голову. Слушая очередной рассказ сестры, он начинает тянуться в сторону: угол его ног раскрывается всё больше, больше… Никита сидит себе в углу в горе их вещей и наблюдает за ними. Растяжку сестру ему видеть привычно, но Юры… Снимки и видео были нереальны. Вот так вот, видеть его живым — более чем реально. Юра ещё не старался толком, но уже показывал безграничные возможности одного только ограниченного человека. А Кристина вторила ему. А потом Никита видел и его тренировку, вместе с сестрой, затаив дыхание. Разные элементы на полотнах, ленты, больно впивающиеся в кожу. Кристина одобрительно что-то бормотала и комментировала, что именно — он не мог разобрать. Никите это не было важно: он опять смотрел на незнакомого человека и любовался, восхищался его силой и ловкостью. Его не смущала громкая грязная музыка из динамиков, повторяющаяся по сотне раз, ни даже грубые крики какой-то женщины в спортивном костюме. Всё было так строго, так выверенно, и это ему совсем не надоедало. Как бы Юре не было неудобно и даже больно, он не показывал этого. Иногда Никита даже перехватывал взгляд, обращённый именно к нему. Юра продолжал наматывать ленты, выворачивать суставы и также улыбаться. Естественно и просто. Ему всё это было так легко и привычно. Никите не было знакомо ничего. Для Юры это был дом, для него — пыточная комната. Как так вышло, что спустя почти двадцать лет они всё ещё разные люди? Быть может, им стоит узнать друг друга получше? Лента движется с потолка, синяя, крепкая, и Юра на миг замирает прямо над его головой. И взгляды опять пересекаются. Это заканчивается только уже когда начинает темнеть. Они садятся на метро, втаскивают на сидение громоздкие сумки с вещами. И там и дом, маленькая тесная квартирка на одного — теперь на трёх человек. Она странно пустынна, без особых примет: крошечная ванна, место, где можно что-то приготовить поесть, холодильник, какой бывает только в дешёвых мотелях, и кровать. Неужели им так предстоит спать? Втроём на одной кровати? Или сразу на полу? Вот так вот — целую неделю? — Вот и всё. Я завтра за вами заеду, — сказал Юра, сперва проведя полный инструктаж в его собственном незамысловатом жилище. Обоих гостей, особенно Кристину, это насторожило. — В смысле заедешь? Куда ты? — спросила она взволнованно. — Думаете, мы тут поместимся? Конечно нет. Я поживу пока у своих друзей. А вам уступаю свою кровать. Кристина грустно опустила голову, и её губы превратились в одну расстроенную розовую ниточку. Так они и провели остаток своего времени до последнего дня — первого дня соревнований, когда выступить на полотнах должен был Юра. Его брат с сестрой, конечно же, пришли посмотреть. Они видели Юру так редко — выбора просто не оставалось. Людей было не слишком много, всё внимание на жюри. Никита знал, что у Юры был выигрышный номер, с помощью которого он мог набрать большое количество очков. Элементы были сложными и весьма опасные. Он рисковал, выступая так. Риск мог бы остаться риском, если бы… Уже под конец выученной наизусть мелодии Никита перехватывает на себе взгляд своего брата, смотрящего одобрительно. Будто бы не он, Юра, сейчас выступает, а кто-то другой, и его он пытается поддержать. А потом всё смешивается. Кристина раньше него понимает, что происходит. Музыка бежит слишком быстро. Юра не поспевает. Лента вдруг выскальзывает из его рук, вторая развязывается без поддержки, и Юра обрывается вниз, падает куда-то между матов. Музыку выключают, никто не спешит ему на помощь. Юра с трудом поднимается, держится за бок и слабо улыбается — залу, жюри, Никите. Кристина порывается к нему, но брат крепко держит её и не даёт уйти. Всё замяли так быстро, никто ничего даже не заметил. Словно Юры и не было. Выступил, испортил всё — не надо и дальше портить соревнование. Когда приехали в больницу, на рентгене обнаружили здоровенную трещину в ребре. Кристина чуть ли не плакала, Никита молчал, Юра только хмыкнул и отшутился. В другой раз, значит. А будет ли этот другой раз? Такая травма была несмертельна. Даже если бы Юра порвал связку, порвал какую-то мышцу — это всё не было бы смертельно. Ему бы просто пришлось восстанавливаться дольше, а значит и времени, такого ценного, стало бы меньше. День Юра провёл в больнице. Уже на следующий его выписывали со списком необходимых лекарств и рекомендаций. Пить витаминки, соблюдать постельный режим и избегать любых физических нагрузок в течение двух недель. После этого срока ему надо было опять сходить в больницу и проверить, как заживает кость. Всё было достаточно просто. Для того, чтобы он окончательно поправился, нужен месяц. Ме-сяц. К тому времени, как Юру выписали, Кристина уже ехала домой. Как только стало известно, что случилось, родители провели срочный семейный совет, включающий бабушку и Никиту. Решение, принятое всеми, нельзя было оспаривать. После каникул Кристине нужно возвращаться учиться в школу, а Никите… Никита понимал, что его в колледже совсем не ждут. Сессия ещё не скоро, в декабре. Вряд ли он много пропустит. Ещё раньше он бы сделал всё, чтобы никогда не слышать о Москве и родном брате. Сейчас же, после недели вместе с ним, после того, как он наблюдал все его разогревы, растяжки, репетиции, после самого выступления… Что-то сжималось у него в сердце, прерывисто и чутко, когда он видел перебинтованную широкую грудь Юры. Он казался таким же дерзким, одним своим видом и поведением бросающим вызов этому миру, но на самом деле всё-таки оставался беспомощным. Что он мог делать в таком виде? Только лежать? Никита сказал: я могу остаться на месяц или больше. Сколько потребуется. Все на этом благополучно сошлись, Юра не стал отпираться. Новый день, приехав из больницы, они встретили вдвоём, закованные в стены комнаты. Никите, как бы он этого ни пытался избегать, предстояло многое узнать и многому научиться. О брате и о них обоих тоже. Он чувствовал себя как идиот, когда открыл холодильник, чтобы что-нибудь найти поесть, а обнаружил там ничего. — Что ты любишь? — спросил Никита, не разворачиваясь к нему. — Я? Тебя. Он тупо уставляется взглядом в пустую полку. — В смысле… из еды. Поесть. — О, — слышит он. Юра закопошился на кровати. — Ты умеешь готовить? Хочешь мне что-нибудь сделать? Ну давай. Никита и готовить-то умел откровенно плохо. — Твои предложения? — Сделай яичницу, что ли. Потом сходим в магазин и поищем что-нибудь другое. — Я схожу, — чётко и с выражением отметил Никита. — Ты останешься тут. — Ну как скажешь. Яичницу, к счастью, он до этого готовил несколько раз, а в этот ничего не сжёг и не испортил. Вышло более чем сносно. Он дал тарелку лежащему Юре, а сам сел рядом и задумчиво стал жевать свою порцию. — Так что ты любишь поесть? Что мне купить в магазине? — Ты решил меня побаловать? Ну давай. — Юра довольно хмыкнул. — Шоколад. Я люблю шоколад. — Ты собрался питаться одним шоколадом… месяц? — Почему бы и нет? — Это не еда. — Мороженого хочется, — добавил ещё брат. — Это тоже не… — Но ты купишь? — В его глазах была преданная мольба — ни с чем не спутать. — Куплю. — Ну и отлично. Сегодня мы питаемся мороженым и шоколадом! Никите не с чем было спорить: так всё на самом деле и оказалось. Только когда он вернулся из магазина, почему-то в кровати под одеялом брата не оказалось. Зато он был на полу, растягивался и будто бы не обращал на него внимание. Никита разозлился и отправил того обратно на место. Он мог проявлять характер, когда это требовалось. Врач сказал: никаких нагрузок. Ничего. Две недели. Юра заканючил как ребёнок, объясняя свой вероломный поступок тем, что уже день без тренировок — он мало того, что с ума сойдёт. Он ногами передвигать совсем разучится. Но Никита знал и этот номер: Кристина говорила ему то же самое постоянно. Они оба теперь знали, что это неправда: Юра может хоть месяц не заниматься — он не выйдет из формы. Так Никита узнал две его ипостаси: Юру-взрослого и Юру-ребёнка. С ребёнком он справлялся отлично, потому что точно такой же жил с ним под одной крышей дома: в этом они с Кристиной были в чём-то похожи. А вот со взрослым…