Тихое пиликанье медицинского прибора, спустя долгое время, наконец-то смогло разбудить черноглазого следователя. Не сразу, но парень открывает свои глаза, разлепляя склеившиеся от достаточно длительного сна, ресницы. Было тепло и приятно под свежим белым одеялом, что пахло лекарствами, впрочем, как и всё вокруг. Казалось, что этот кошмар только приснился страшным сном, и ничего из произошедшего прошлой ночью не было, но сам факт, что сейчас Томас был не в плену, говорил об обратном. Всё было, и оно закончилось, но какой ценой для каждого из них?
Риджуэлл, рывком срывает с руки пластырь, что был приклеен к обратной стороне локтя и придерживал иглу капельницы. Он приподнимается на локтях, а после меняя положения, нерешительно поднимается на ноги, но резкий шум за бледными стенами, а после открывающаяся дверь заставили следователя бросить эту затею и присесть на кровать, словно ничего не было и всё это время парень просто бессмысленно сидел на краю постели. Силуэт юной девушки в белом халате прорисовался в дверном проёме, давая какие-то шансы на разъяснение этой непростой ситуации, что требовала чётких фактов и ответов.
— Уже проснулись? — она вежливо улыбалась, вкатывая в палату небольшую металлическую тележку с двумя полочками, что были максимально перегружены. Оставив её около стенки, медсестра подошла к окну и распахнула тонкие голубые шторы, что навевали на это помещение из четырёх стен слабый серый тенек. Риджуэлл едва заметно улыбается, ему повезло, что девушка начала разговор первой. Теперь, у Томаса есть человек, которого он может расспросить и побольше узнать об этом месте, но… Было и так всё очевидно. Он в одиночной палате какого-то медицинского учреждения и рядом с ним находится один из участников персонала. Черные глаза ещё раз очерчивают помещение. Но как он здесь оказался? Последнее, что он помнит — стаю серых волков, пытающихся окольцевать одеяло льда по периметру, и их тонкий, но чувствительный взгляд, что хотел сравняться с выстрелом пистолета и пронзить тела парней, которые излишне назойливо и аппетитно мелькали перед самым носом. И очертания под взором лунного света спящего норвежца, одежда которого насквозь проросла коркой льда. Его замерзшие, покрытые инием ресницы и бледное до ужаса лицо с посиневшими губами. Удар тока пронизывает тело следователя и он сжимает простынь, пронизывая её ногтями. Что, если Ларссон умер? Из-за его неосторожности… Его лицо было почти безжизненным на момент прежде, чем Риджуэлл уснул, поэтому были все факты полагать на фатальный исход стажера.
— Где Торд? — в черных глазах мелькнула искра надежды, мольбы и одновременно рокового отчаянья. В них читалась только одна многозначная фраза:
«Пожалуйста, обмани меня и пусть эта ложь будет правдой!». Он хотел услышать отрицание всех ужасных вариантов. Это глупое желание верить в лучший исход, словно норвежец не человек и не способен умереть от такой детали, как холод, пробирающий до самых костей. Словно, он не один из этих хрупких смертных, но… Надежда же умирает последней, верно? Сердце замедляет ход и уже не слышно этого гула в ушах… Казалось, что оно сейчас остановится.
— М-м, Торд? Этот тот, который Ларссон? — девушка поднимает бровь и получает слабый кивок в ответ от следователя, что не сводил с неё чуткого взора. — Да в порядке всё с ним. Отделался простым переохлаждением. Не волнуйтесь, за ним присматривает моя подруга. Он в хороших руках.
Светловолосая мило улыбается, ставя перед парнем тарелку с трапезой, от которой приятно веяло теплом и сладким ароматом, но Риджуэлл к ней не спешил притрагиваться, ведь слабость в теле вызывало лёгкую тошноту, что отбивало какой-либо голод. Черт, а у него уже вся жизнь перед глазами пронеслась.
— Ага, знаю я таких подруг… — шепчет про себя черноглазый, поднимаясь с места. Он просто хочет увидеть этого чертова норвежца и дать ему хорошего подзатыльника за всё… Хорошее. Но останавливается на пороге. У него есть ещё вопросы по данным обстоятельствам. — Как я здесь оказался?
— Я не особо во всё это посвещена, но от местных Бобби* слышала, что американский начальник бюро поднял на уши всю лондонскую полицию, а те снарядили людей и обыскали территорию леса. Вы правильно сделали, что остались на открытой местности у озера. Обычно такие области осматривают в первую очередь. — оппонента продолжала мило улыбаться, но этим она только раздражала черноглазого, нежели успокаивала. Поэтому, парень спешит покинуть палату, но не успевает Риджуэлл подойти к двери, как она распахивается перед самым его носом. На пороге стоял мужчина средних лет, возможно, уже в возрасте. На его плечи был накинут знакомый халат, а в руках он держал пластиковый планшет с металлическим зажимом, что одерживал несколько листочков на твердой поверхности. Медсестра поспешила кокетливо поздороваться, на что получила равнодушный ответ, который её видимо не удовлетворил и она продолжила неловко улыбаться.
— Присядьте, — востребовал мужчина. Он присаживается на весьма неудобный стул и достает из кармана рубашки синюю шариковую ручку, которая прикасается к белому листу бумаги для записи показаний потерпевшего. — И так… Мне нужны ваши слова для материала дела.
Голос местного «бобби» был серьёзен и одновременно суров, но заставлял успокоиться и довериться. Томас не колебаясь, рассказывает всё своему оппоненту, начиная с момента появления Тамары Риджуэлл в своей жизни. Изредко американский следователь ловил на себе непонимающий взгляд британского коллеги, но черноглазый быстро и ловко соскакивал с этого момента своей прозы. Да, он сам полицейский и знает важность каждый мелочи, что может фатально переменить весь ход дела, но Том не намерен раскрывать свои интрижки со стажёром постороннему человеку. Это не Америка, детка, и черт знает, к чему может привести неосторожное слово в чужой стране, в которой ты проживаешь… Нет, выживаешь всего-навсего около недели. Покончив с принятием показаний, следователь хотел было уже уходить, но его остановил Риджуэлл.
— Вы можете изложить мне какие-то материалы из дела, касаемые этой сектантской группировки? Если нет, то я сам полицейский, поймаю, — в ответ послышался скрип стула, что вновь пошатнулся под чужим весом и робкое дыхание, предвещающее начало истории, которую Том так хотел услышать… Ему хотелось наконец-то перестать верить в то, что где-то живут люди, что ждут, горят желанием видеть его за круглым семейным столом, где каждый вечер члены семьи с интересом слушают прозу о прошедшем дне и бурно смеясь, шутят. Он никому не нужен, пора бы с этим смириться, но… Это же больно знать, что ты один, и не имеешь тех людей, что поддержат и приободрят, хотя… Неужели, его друзья не выполнили его желаний? Достойны ли их подвиги и изорванные нервы внимание черноглазого следователя? Конечно, ведь они сделали больше, чем могли, хотя никто не отменял варианта «делать вид, что ничего нет и не было». — Всё началось двадцать четыре года назад. Это стало моим первым и самым сложным делом, что всплывает на глаза чаще, чем я этого хотел, — мужчина замолкает и вновь вздыхает, потупляя взор куда-то в пол. Эта непростая история давалась каждым словом всё труднее и труднее, а с чего всё началось? С взволнованных жалоб соседей, что потеряли из виду чужих детей и вальяжное поведение их родителей, которые на вопрос, где их сын или дочь, не могли определиться с ответом? Повторюсь, это было только начало… Постепенно дети стали пропадать. Банальное: «вышел погулять и не вернулся». Отделы были заполнены заплаканными мамочками, что засыпали каждого члена органов полиции, включая ни в чём невинную и не причастную уборщицу, мольбами найти пропавшего ребенка по сантиметровому описанию. Это был рассвет «черного солнца». От детей не оставалось ничего, и свидетелей не было. Начальство давило, а в коридорах стало почти не пройти, поэтому пришлось насильно выпроваживать напуганных людей, что готовы были сутками дежурить у кабинетов следователей всей семьёй, ради счастливой весточки, что дело сдвинулось с мертвой точки, но нет. Ничего. Позже, начали пропадать подростки, не желающие подчиняться общей тревоге и предпочли ночную прогулку в приятной компании закадычных друзей или милого улыбчивого парня, но даже это не смущало похитителей детей. Что будет дальше? Город так просто истребят? И в этом не будет никакого влияния других стран. Просто в один прекрасный день человек решил, что можно сделать жизнь лучше, построив свой собственный мир на чужих костях, а наивные дураки верят каждому его слову, что ещё нужно для власти? Осознание, что при этой небольшой «кучке» людей, твои слова звучат более, чем убедительно и никто не скажет что-то против, ведь каждый будет уверен в том, что ты посланник «всевышнего» и сделаешь что-то. Не важно в какую сторону, но сделаешь. Безрассудно и глупо. В который раз, мужчина тяжело вздыхает, поднимая взор на черноглазого. Он был напуган не меньше, ведь уже в то время у него самого была семья. Нервные клетки не выдерживали этого. — Но в скором времени удалось выйти на след, ведь «сверху» дали указ обыскать каждый угол города и загорода, да и добровольцев нашлось не мало. Правда, при операции секте «черное солнце» удалось сбежать и далеко… За пределы Британии.
По его вине. Ведь, именно он не смог стрелять в человека, что таковым уже не был и всё, что мог делать Амори - смотреть в след уходящему грузовику, что увозил хоть и малую, но часть детей. — Они бежали в Америку, но дальше их путь не продолжился. Американские коллеги быстро среагировали и задержали сектантов, а детей на время определили в свои детские дома, но не все из них вернулись в Лондон.— мужчина отводит взор в сторону и едва слышно добавляет: — Ты один из них.
— Я догадался, — выдыхает парень. Что-то внутри сжалось, но это чувство быстро отпустило. Он ничего не теряет. Любви родителей у него не было и не надо, ведь у этого парня была замена ей. — Извините, мне нужно отойти. Надеюсь, на этом всё?
— Да-да, можете идти, — кивнул мужчина, утыкаясь в свои бумажки, а позже собирая их, чтобы покинуть палату американского коллеги.
Длинный пустой коридор, что наполнялся шумом и голосами людей, находившихся в палате; пол оформленный обычной керамической плиткой и блеклый свет ламп, что изредко подмигивал. Это всё, что ожидало черноглазого за дверью его палаты. Он поспешно оглядывается по сторонам и замечает дежурного врача, что склонился над каким-то журналом и старательно писал. Не долго думая, Томас трогается с места и направляется к нему в надежде узнать куда эти милостивые люди запихнули норвежца. Просто хотелось убедиться в его сохранности в первую очередь для себя, нежели для приличия. Незаметно для себя Риджуэлл заглядывал в палаты и замечал группы подростков, что отлеживались от неудачных паркуров с сотрясениями; мужчины с производственными травмами, коротающие время игрой в шахматы; парень со странной причёской, который открывает окно, дабы закурить сигаретой, что на досуге позаимствовал у какого-то левого пациента по дороге в душ, где удалось более менее ополоснуться. Этому свидетельствуют мокрые пряди волос, начинающие завиваться в кудри. Черноглазый проходит мимо, но останавливается, обрабатывая только что полученное лицезрение.
— Торд! — черноглазый моментально залетает в палату. Целый, живой. Эти серые глаза, застывшие в лёгком изумлении. Ему тоже кажется, что всё это предсмертный сон, хотя это просто счастливый конец кошмара. Конец плохого — это всегда начало чего-то хорошего. Американский полицейский подходит, нет… Подбегает к норвежцу и готовиться заключить его в теплые объять, сжимающие до хруста костей, но почему-то останавливается. Будет ли это приятно бывшему стажёру? Но он же спас его, значит Том для него не пустое место, верно?
— Ты как… В порядке? — неловко начинает Томас, почёсывая затылок.
— Вроде целый, — усмехается норвежец, туша сигарету об карниз, а после делая её подстроечный суицид в окно.
— Это не смешно, — отрезает Риджуэлл. Не спрашивая разрешения, он присаживается на чужую кровать. — Мы чуть не умерли от холода, обезвоживания и даже сейчас ты смеёшься.
Он немного раздражённо выдыхает. Нет, он рад видеть улыбку сероглазого, просто он до сих пор на иголках.
— Но мы выжили и сейчас всё хорошо. Это повод не совершать старых ошибок, — Торд, как ни в чём не бывало, тепло и мягко улыбается. Эта улыбка самое светлое, что видел Томас за последние семь дней, ведь тут не было никакой корысти и лжи, поскольку единственный, кто мог бы врать в такой момент, так это только черноглазый следователь, что зачем-то прячется за маской недовольства. Но зачем? Розовые и слегка потрескавшиеся на морозе губы Тома постепенно расплываются в тёплой улыбке, что буквально шепчет: — «Спасибо…»
— Другое дело! — усмехается Торд и присаживается рядом со следователем. Он всегда рядом, ведь он его стажёр. Может, это к лучшему, что Риджуэлл ещё ничего не знает? Определённо.
***
Прошло около недели, прежде, чем американским следователям удалось вернуться в свою страну. Сейчас раннее утро. Из окна слышно громкое цоканье женских каблучков, судя по всему от женщины, которая куда-то спешила. Эти звуки раздражали Томаса, что пришёл раньше всех в свой кабинет, но тут было слишком жарко, поэтому пришлось открыть окно и пустить январский ветерок. Черноглазый проходит мимо места своего стажёра и проводит по нему рукой, но не спешит убирать её и останавливается на месте. Всего какие-то пара месяцев, а теперь он не может без этого парня, что совершает ради своего следователя сумасшедшие поступки. Он не будет спрашивать зачем. Он хочет знать, что один из самых нежных ответов окажется верным, хоть он и один, но это не мешает Риджуэллу умножать его численность, выводить в степени, а потом вновь умножать. От одной мысли, что это всё сделано из-за любви к нему, заставляет сердце биться чаще и вздохнуть, выпуская осколки смущения в воздух. Пальцы проводят по бумагам и папкам на столе, но этот контакт резко обрывается, когда за дверью послышались шаги.
— Привет, Том! — шатен набрасывается на парня с объятиями и утыкается носом в его плечо. Под его глазами выступают синяки от бессонных ночей и волнения, что наполняло влагой подушку в одинокой спальни квартиры Гоулда. — Я так рад тебя видеть… — выдыхает он с какой-то нотой радости и едва уловимым всхлипом.
— Эдд? С тобой всё в порядке? — черноглазый вздрагивает и убирает свои руки от шатена, боясь, что он послужил причиной смены настроения своего самого близкого друга.
— Да-да, всё в порядке, — он в впопыхах утирает последствия минутной слабости, и вновь становится старым добрым Гоулдом, улыбка на лице которого, словно гвоздями прибита и никуда не пропадает. Она всегда являлась светом в непростых временах, начиная с порога детского дома. — Вы уверены, что в силах работать сегодня? Может, дать небольшой отгул?
— Нет, всё хорошо, но… Как ты отпустил Ларссона ко мне? Стажёрам нельзя покидать свой пост, — заявляет черноглазый. Он хотел это спросить, но не знал, как начать.
— Что? Он разве ещё не сказал? — шатен вскидывает бровью, но тут же продолжает. Возможно, у Торда не было на это времени и он промолчал. — Я сократил курс стажировки Алисы и Торда, ведь не было другого выхода, да и свободных людей у меня, чтобы отправить на задание тоже не было.
Гоулд пожимает плечами и неловко отводит взор в сторону.
— Я все понимаю, — кивает черноглазый, но нота сомнения затаилась в разуме. Торд сто раз мог сказать ему всё, как на духу и без утайки, но при всём этом предательски молчал. Но для чего? Что могла поменять эта правда? Он и не понимает, что на тот момент эти сведенья послужили ложкой дегтя в мёде, вернее… На тот момент, у Риджуэлла не было ни времени, ни желания всё обдумать, поэтому при первой же возможности он распахнул бы дверь со словами: «Проваливай». В отличии от сероглазого, он никогда не был рядом.
— Том? Ты чего застыл? — Гоулд махнул рукою перед лицом приятеля, стараясь «спустить с небес на землю». Черноглазый следователь распахивает глаза и поднимает взор на шатена. Он приоткрывает рот, чтобы высказать свою отговорку и продолжить диалог, но дверь распахивается и в ней прорисовывается знакомый силуэт сероглазого норвежца, что пытался удержать в руках коробочку с пирожными и свою сумку через плечо, которая была в руках. Видимо, парень не успел её повешать после того, как расплатился за кондитерские изделия. Краешек губ был испачкан в креме и Ларссон этого не замечал, так как целью на данный момент было добраться до своего рабочего места.
Томас же скатывает свои брови к переносице и недовольно хмуриться. Его глаза немного раздражённо сверкают и следователь скрещивает руки на груди, постукивая пальцами по одной из рук.
— Эдд, ты можешь оставить нас на пару минут? — холодно бросает Томас. Ему не хотелось «ломать комедию» перед начальником бюро, поэтому Риджуэлл поспешил выпроводить его из кабинета.
— Что? — до парня не сразу доходит суть слов приятеля, ведь он ожидал немного плаксивую дружескую беседу с благодарностями за приложенные усилия. Нет, он сделал невозможное и в итоге его просят закрыть дверь с обратной стороны.
— Я как раз собирался идти по делам,— неловко улыбается Эдд, но трогается с места, а после сообщает о своём уходе хлопком двери.
Томас невольно окидывает взором лучшего друга. В любом случае, придётся потом извиниться, но сейчас ближе к делу.
— Как тебе на новой должности, младший следователь Торд Ларссон? — невзначай спрашивает черноглазый, сверля спину бывшего стажёра острым взором, он скалится и сжимает ткань своей небесно-голубой рубашки. Невольно ногти впиваются в кожу. Этим Том пытался сдержать себя, чтобы не наброситься на норвежца с кулаками и не разбить ему одним из ударов аккуратный и изящный носик, что так ловко устроился на приятных очертаниях лица, прямо под этими чудными серыми глазами, которые иногда так приятно отдавали холодным и одновременно тёплым отблеском. Иногда в голове невольно встревала громкая мысль, что заставляла штукатурку с потолка сознания обвалиться: «Он вообще реален?».
Кашель Ларссона разрывает вклочья, повисшую на секунды тишину, что похоже являлась «затишьем перед бурей».
— Я спросил: Почему ты не сообщил мне об окончании стажировки? — черноглазый преодолевает расстояние между собой и парня, что не проронил и слова с момента, как переступил порог. Томас разворачивает к себе Ларссона и сжимает плечи того. Их тела соприкасаются. Зачем он вообще к нему подошёл так близко? Но ход назад так и не был совершён. Губы Торда по-прежнему были окрашены в сладкий глянцевый цвет крема, из чего можно было сделать вывод, что пару секунд назад норвежец подавился крошкой этой сладости.
— У меня не было времени. Ты сам видел эту суматоху, — отмахивается парень.
— «Даже не покраснел», — невольно проносится в голове у черноглазого следователя. Лично он, сейчас напрягся от этой обстановки. Просто не подавал виду. — Не вешай мне лапшу на уши, словно всё это время я не был у тебя перед глазами.
— Чтобы ты меня вышвырнул за дверь? Я уже стал неотъемлемой частью тебя. Столько раз я ухватывал тебя из лап смерти, и даже сейчас ты продолжаешь игнорировать все действия из благих побуждений к тебе, и берёшь самое незначительно-глупое, что волнует только тебя.
Томас замирает, прикусывая нижнюю губу.
— Я никогда не признаю твоей правоты, Ларссон.
— Другого я и не ожидал, — Ларссон хмурит свой взор и отталкивает от себя черноглазого. — Позвони, когда научишься смотреть правде в глаза, если к тому времени меня уже не перестанет это волновать.
Сероглазый спешит покинуть кабинет, углы которого отчётливо впились в сознания, а стены запомнили и смогли разглядеть незамеченные и скрытые эмоции каждого из своих хозяев, что любят коротать утро в компании кофе на свой вкус, за которым сейчас и направляется этот парень с пышной объемной прической.
Коридоры, как и обычно по утрам были переполнены людьми, что к последней минуте хотели закончить: рапорты, отчёты и прочие хлопоты полицейских, что ещё не успели получить своё задание и отправиться на галоп по городу.
Миновав несколько поворотов, Торд оказался в столовой, которая заманчиво пустовала. Помимо гула техники, было можно наконец-то услышать собственные мысли.
— «Позвони, когда научишься смотреть правде в глаза, если к тому времени меня не перестанет это волновать», — собственный голос раздался в голове, раз за разом повторяя эту фразу. Не перестанет волновать? Было трудно не понять значение этих слов. Неужели, он готов так просто разлюбить Тома после того, как рвал свои нервы; Ходил по острию ножа и играл со смертью в её игру? Возможно. Но… Время может не стереть из памяти милые глаза, очертания лица, улыбки, ресниц и ямочек на щеках, но оно в силах успокоить и придать равнодушие всему. Превратить каждую обиду, боль, любовь в слова, достоверность которых схожа с глупыми клятвами на стенах домов, что не в силах смыть самый сильный дождь, но это уже никому не нужно и уже завтра любовь всей твоей жизни гуляет под ручку с чужим человеком. Любил ли он? Неизвестно… Но ничего не остаётся, как смириться и пытаться начать жизнь с чистого листа, словно не было этого пленящего и ласкового взгляда, что цеплял за сердце.
Горячее кофе уже начало остывать и только сейчас Ларссон приступает к нему, делая первый глоток. Нет, он не сможет жить, пока этот самоуверенный черноглазый парень сверкает перед ним каждую минуту. Это… Больно? Неужели, он не заслужил его? Но после всего этого Том просто обязан принадлежать ему целиком и полностью!
— Да кого я обманываю… — незаметно для себя выдыхает норвежец. Неужели, он, дурак, думал, что неоднократно вытаскивая объект своего обожания из неприятностей, заставит его себя полюбить? Такого не бывает.
— Ты что-то сказал? — спросил шатенистый парень, сжимая в руках банку газированной каштановой воды в красно-белой металлической баночке.
— Мне нужно с тобой поговорить. — кашляет он в кулак, а после добавляет: — Но для начала закрой дверь.
Эдд, не споря, быстро выполняет просьбу приятеля и приземляется на мягкий стул.
— И так… О чём ты хочешь поговорить? — спросил Гоулд, делая первый глоток своего напитка.
Именно с этого момента и начался неловкий и кропотливый диалог. Каждое слово превращалось в нападение со шпагой и попытки её убрать за пазуху. Они были слишком увлечены своим спором, что не заметили, как дверь слегка скрипнула и черные глаза начали наблюдать за сей дискуссией.
— Торд, я не готов перевести тебя в другую часть! Мне казалось, что мы стали друзьями! — на эмоциях шатен подскочил с места и столкнулся ладонями со стеклянной поверхностью стола, от чего металлическая баночка колы пошатнулась и её содержимое с плеском растеклось по столу, вызывая шипение со стороны шатена.
— Тебе показалось, — отрезал Ларссон, поднимаясь с места.
Он толкает дверь и чудом не врезается в черноглазого полицейского, что в последний момент прильнул к стене, не зная, как скрыть свой шпионаж.
Ларссон же успевает скрыться за углом, прежде чем Томас понимает суть диалога. Он сам не понимает, как срывается с места и роняет на пол синюю папку с отчетами.
В этот момент, коридор казался особенно длинным, невзирая на бег Риджуэлла, что был охвачен страхом и волнением. Наконец-то заветная дверь одиннадцатого кабинета распахивается и следователь подскакивает к своему бывшему стажёру, хватая его за грудки.
— Какого чёрта, Ларссон? Какой перевод? — бедный следователь кричал, чуть ли не срывая голос. Он не задумывался, что сейчас выглядит слишком внушительно, но… Он не хочет его отпускать, ведь поверил, что не безразличен этому человеку. Нет-нет-нет, такие большие шаги в его сторону просто не могут быть роковым обманом.
— Я не делаю что-то сверхъестественного, поэтому, будь добр, отпусти. Я буду собирать свои вещи, — он хватает Риджуэлла за запястья, но тот не в силах отпустить ткань знакомой красной клетчатой рубашки, что сейчас была скрыта под яркой красной толстовкой, которая ласкала пальцы следователя своим бархатом.
— Я уверен, что если отпущу, то больше не увижу тебя. А ты так и не расплатился со мной за изнасилование на этом чертовом столе, — руки стали невыносимо потными и казалось, что воротник рубашки тоже промок от этого. Хотелось… Уткнуться носом в тёплую шею парня с дурацкой причёской. Он совершенно не замечает, как наклоняется и прикасается к чужому телу, что одним только видом заставляло почувствовать защиту. Всё происходит, как во сне и казалось, что мозг просто отказался работать от этой паники, поэтому черноглазый вздрагивает от касаний рук, которые обвивают его тело. В груди, словно разбились коконы и бабочки начали щекотать грудную клетку, задевая сердце.
— Тогда не отпускай.
Конец.
