Телефонные звонки и прочие (не)приятности

«Мама, ты специально меня травишь?». Такой вопрос родной матери просто так не задашь. Эдди уже третий день ходил сам не свой, накручивая себя и сходя с ума от роящихся в голове мыслей. Тем вечером, после разговора с Ричи, у него вновь поднялась температура, и до следующего дня он благополучно проспал, не задумываясь ни о чем. Но наутро он сам настоял на том, чтобы пойти в школу, потому что ему надо было отвлечься: подумать о математике и литературе, о приближающихся экзаменах, о не герметичности еды в школьной столовой, в конце концов, о чем угодно, кроме того злополучного яблока и странных предостережений медсестры, и последнего разговора с Ричи. И, да, отныне он сказал матери, что будет питаться школьной едой. Он не мог сказать, что стал меньше доверять ей, но все же червячок сомнения подтачивал его каждый день, когда он сидел рядом с матерью на диване и смотрел телешоу, когда они ужинали за одним столом, когда она целовала его в лоб перед сном. Что-то внутри так и подмывало спросить: «Мамочка, ты специально мне вредишь, чтобы я никуда не ушел?». На второй же день Эдди решил поставить эксперимент, граничащий с полнейшим сумасшествием, но все же бывший меньшей дикостью, чем подходить к матери с подобными вопросами. Он решил перестать пить таблетки. Совсем. Все разом. И либо ему должно в какой-то момент стать очень плохо, что случалось с ним так часто, что даже не особо пугало, либо, если таблетки ему действительно не нужны, не произойдет ровным счетом ничего. Сегодня шел уже третий день эксперимента, а хуже ему все еще не становилось. Пару раз он чувствовал легкое головокружение, но это было скорее от волнения и от того, что он стал есть разительно меньше обычного: не так-то уж много еды, как оказалось, продавалось в индивидуальной упаковке. Эдди не знал, когда бы осмелился подойти к матери с вопросами о своем здоровье, если бы та сама этим вечером не поинтересовалась: – Ты что, перестал пить лекарства, сладкий? Их количество совсем не уменьшается. – Н-н... – Эдди было страшно признаваться в содеянном, но он все же решил сказать. – Да, перестал. Мам, я хотел спросить: а от чего все эти лекарства? – Ты что же, детка, совсем с ума сошел? – мать округлила глаза и даже звук в телевизоре отключила ради такого разговора. – Немедленно иди и прими все таблетки, пока тебе не сделалось хуже! Эдди прикрыл глаза, стараясь не поддаться соблазну сделать так, как велела мать, и соскочить со скользкой дорожки выяснения отношений. Настаивать на своем было просто ужасным испытанием, но он все же повторил: – От чего все эти лекарства, мама? Я хочу знать. – Ты что же, – мать прищурилась и уперла руки в бока, тем самым заполняя все пространство вокруг себя, так что Эдди пришлось вжаться в подлокотник дивана всем телом. – Разговаривал в больнице с той ненормальной? Это она тебя подговорила на такие вопросы? Что ж, нельзя было не признать, что поведение матери было странным. И, как бы Эдди ни хотелось списать все на характер матери и на то, что она просто никогда не отвечает на вопросы напрямую, он все же чувствовал некоторый подвох. – Разговаривал. Она сказала, что я в порядке. – Она ничего не смыслит в медицине, – мать махнула рукой и вновь включила в передаче звук: ведущий «Колеса фортуны» как раз повторял вопрос. – Мам, – Эдди решительно сжал зубы и сам выключил звук в телевизоре, о чем тут же пожалел, стоило матери посмотреть на него. Почему, стоило ему пойти ей наперекор, как внутри все словно обрывалось и леденело? Сердце как будто замирало и в ушах закладывало – так это было жутко. – От чего те таблетки, что я должен пить? Чем я болею? – О, милый, – мать потрепала его по голове. Если быть честным, после карты отрицания, ей всегда разыгрывалась карта: «тебе же нельзя волноваться». – Тебе же нельзя волноваться, сам знаешь. Ты у меня такой ужасный ипохондрик, будешь выдумывать, что у тебя есть все самые страшные симптомы и переживать от этого еще больше. – Обещаю, что не буду, – Эдди вновь вынужден был прикрыть глаза, чтобы собраться с мыслями. – Чем я болею? – Ладно, если уж ты так хочешь знать, – мать раскраснелась и раздулась, казалось, в два раза. – У тебя астма, ты и сам знаешь. Очень хрупкие кости. Анемия. Проблемы с желудком. С сердцем. Помнишь, как ты попал в больницу в прошлом году, чуть не умер от тахикардии? А еще ты очень мнительный. И ты просто погибнешь без моей заботы, так ведь? Эдди проглатывал каждое слово, стараясь держать глаза закрытыми, чтобы не сбиться с нужного курса. А тахикардию он прекрасно помнил, как же. Кажется, она началась после того, как он принял какие-то из своих таблеток? Мать тогда слюной брызгала на врача, прописавшего Эдди их. – Мам. Что не так было с тем яблоком? – его голос был тонким и неуверенным. И все же пришлось посмотреть на мать, когда в ответ на его слова вдруг повисла неестественная, звенящая тишина. Соня сидела и смотрела на него расширившимися глазами. Не будь она его матерью, Эдди бы решил, что видит в ее взгляде ужас. – Что ты знаешь? – поинтересовалась она, нервно облизнув губы. – Что дело было в яблоке. – Эдди, черт возьми, не знал ничего. И понимал, что, если его блеф не удастся, то он в очередной раз выйдет из разговора с матерью ни с чем. – И что мне дала его ты. Еще секунду мать смотрела на него все теми же огромными глазами, а потом вдруг все ее огромное тело сотряс спазм, словно гора всколыхнулась, и она зашлась в рыданиях. – Я не хотела, – жалобно протянула она, пряча лицо за широкими ладонями. – Я не... Эдди вдруг сделалось страшно. Он ведь был совсем один, такой маленький и щуплый, уставший и не высыпающийся уже несколько дней от всех этих диких мыслей в голове. Как он осмелился вообще говорить что-то этой огромной и сильной женщине, в руках которой каждый день была его жизнь. – Ты сделала это не в первый раз, да? – он сам не узнал свой голос, произнесший это. Эдди хотелось только одного: бежать поскорее и скрыться за дверями своей спальной. Может, вылезти из окна и угнать на велосипеде, куда глаза глядят. Только вот он знал – куда бы он ни пошел, ему все равно придется вернуться в этот дом. Здесь его единственный родственник, вся его семья. – Эдди, милый, я... – мать продолжала рыдать протяжно, с завываниями, сальные волосы занавесили ее круглое красное лицо. И Эдди не хотел бы сейчас встречаться с ее взглядом. – Я люблю тебя, детка, пойми! Я не хочу, чтобы ты уходил! Но ты уже взрослый, у тебя своя жизнь, друзья и... Я просто не хочу, чтобы ты уходил! – повторила она глухо в свои ладони и вновь взвыла нечеловечески, заставляя Эдди сначала отпрянуть, а потом ласково похлопать ее по плечу: – Мам, я не брошу тебя, даже когда у меня будет своя семья, – сказал он глухо, вновь как будто не своим голосом. Ему казалось, что он видит себя со стороны, как он подсаживается к матери ближе и гладит ее трясущейся от страха рукой: – Просто не делай так больше, ладно? Это, вроде как, уголовно наказуемо. Он что, только что угрожал собственной матери? Да он, верно, с ума сошел. Соня продолжала рыдать, а Эдди продолжал сидеть рядом и молча гладить ее по плечу. Никогда он еще не чувствовал себя настолько отстраненным, настолько пустым внутри. Спать он пошел уже за полночь, так и оставив мать на диване перед, все еще включенным, но немым телевизором. И все так же ничего не чувствовал какое-то время, пока вдруг среди ночи, лежа без сна, не ощутил, как защипало в носу и как резко сдавило горло. Черт побери. Он в этом мире совсем один. И абсолютно никому не может доверять. Разве что Ричи? Эдди и сам не знал. Он ведь, действительно, почти не был с ним знаком: да, тот был заботливым и косвенно именно он провернул всю эту штуку с выяснением отношений между ним и матерью, что, правда, решительно не сделало Эдди лучше. Ему было чертовски больно, и он знал, что должен позвонить Ричи и извиниться, сказать, что тот был прав. Но уж точно не сегодня и не завтра. Ему нужно было прийти в себя, кое-как склеить заново привычную картину мира, в которой будет место его матери, годами травившей его то едой, то какими-то неясными таблетками, и не будет места ненависти к ней, потому что, если появится ненависть, то Эдди останется один в целом мире, без крыши над головой и какой-либо веры в людей. Наутро он сам открыл новую бутылку молока, предварительно проверив ее целостность и разогрел себе в микроволновке готовый завтрак – дрянь редкостная, но съедобная. Мать, к тому времени, как он спустился, уже ушла на работу, что не случалось с ней никогда прежде и от этого все внутри сжималось от ужасающей боли. Весь день Эдди был сам не свой, пара учителей даже порывались отправить его к медсестре, но парень убеждал, что все в порядке, он просто слегка расстроен, не нужно обращать на него лишний раз внимание. Своей растерянностью и погруженностью в себя он объяснил и то, что не сразу заметил в столовой в паре обеденных столов от него кудрявого брюнета в очках. Вот. Же. Черт. Эдди выронил вилку и поспешно полез за ней под стол, намереваясь оставаться там до того момента, пока сердце не перестанет биться так сильно, что он начал задыхаться. Что за дела?! Он не видел этого парня за месяц ни разу – может тот болел? Это объясняло бы то, что Ричи подходил к телефону в любое время дня и ночи. Но... Нет, о, нет. Это не мог быть Ричи! Эдди представлял его совсем не таким: смуглая кожа, идеальная укладка, очки в тонкой золотистой оправе, кашемировый пуловер. О, нет! Ричи в его голове был редкостным обормотом в футболке с каким-нибудь кричащим рисунком или дикой надписью, в рваных джинсах, с вороньим гнездом на голове, вместо волос. Ну, не мог этот идеально-отглаженный мальчик говорить по телефону такие грязные, но такие сладкие слова. Или мог? Немного отдышавшись, Эдди решил все же вылезти из-под стола и посмотреть на парня еще раз. Как бы ему ни хотелось, чтобы Ричи был другим, этот парень единственный из всех учеников подходил под описание: кудрявый брюнет в очках. Что тебе еще надо, Эдди? Положив перед собой грязную бесполезную теперь вилку, Эдди вновь стрельнул глазами в сторону стола, стоявшего наискосок слева от него. Парень, похожий на Ричи (бывший Ричи?) говорил что-то другу (интересно, кто из его компании чертов умник Билл?) и улыбался белоснежной улыбкой. Эдди, казалось, забыл, как дышать. Парень был очень красивым. Как принц, сошедший с обложки какой-нибудь мыльной оперы, штампуемых болливудом и так любимых его матерью. Как Джимми из «Танцора диско», только лет на пятнадцать моложе и в кашемировом пуловере. Черт! Что тут еще скажешь? Он даже не знал, что в гребаном Дерри могут проживать иностранцы. Кажется, Эдди настолько задумался, что перестал себя контролировать и принялся откровенно пялиться на парня. В любом случае, тот вдруг замер, и повернулся в сторону Эдди, словно почувствовав, что его разглядывают. У Эдди перехватило дыхание – надо было срочно найти чертов ингалятор, но он даже пальцем пошевелить не мог, встретившись взглядом с глубокими, мягкими карими глазами парня. А потом тот вдруг улыбнулся ему и махнул рукой. Ну, как махнул, чуть приподнял вверх кончики пальцев, но Эдди хватило этого, чтобы, машинально махнув рукой в ответ, залиться краской и немедленно вскочить со своего места, чуть не оставляя на скамейке свой рюкзак. Лучше он с уроков сбежит, чем увидится с Ричи! Не сегодня! Только не когда он так расстроен, подавлен и совершенно не в состоянии флиртовать и демонстрировать парню, который ему так нравится, свои лучшие качества. Эдди, конечно, уже не единожды представлял их встречу, но, несмотря на то, что он так активно искал Ричи прежде в каждом ученике, он никогда всерьез не думал, что они случайно столкнутся в школе. Он бы хотел быть хоть как-то подготовлен к подобному. Эдди уже вышел на школьный двор и почти дошел до своего велосипеда, когда его плеча вдруг кто-то мягко коснулся: – Эй, привет. Из-за хлынувшей в голову крови, Эдди почти не расслышал сказанного. Он резко развернулся и нос к носу столкнулся с Ричи, мягко улыбающимся ему своими пухлыми губами. – Господи блядский Боже... – Эдди показалось, что он вот-вот потеряет сознание. То, что говорил парень, все еще казалось ему проникающим через какую-то пелену. – Ты так смотрел на меня в столовой, и вот я подумал... – О, да! – Эдди чувствовал, что краснеет. «Смотрел» – это мягко сказано, он откровенно пялился. – Я просто... Я не представлял... – Эдди ощутил, что вот-вот начнет задыхаться, так что выдохнул из последних сил. – Ты красивый! – Ох, спасибо, – смуглые щеки Ричи зарумянились. – Ты тоже! И все же Эдди ощущал, что что-то не так. Какой-то факт тревожил его на самом краю сознания, не давая полностью погрузиться в ситуацию. – Я просто не так себе это представлял, – неловко промямлил он. – Не так внезапно, понимаешь? У меня сейчас нет на это все сил, и... О, черт, у меня сейчас будет приступ... – Эдди выронил рюкзак на траву, запуская руку в маленький внешний кармашек в поисках ингалятора. Ричи остался стоять истуканом: – Какой приступ? – Астмы, кретин, – пробормотал Эдди с трудом; от недостатка кислорода сознание уплывало. – Я же тысячу раз говорил. – Я не... Что? Конечно, как по телефону болтать о помощи – так пожалуйста, а как действительно помочь умирающему, так стоит и ресницами хлопает. Эдди радовался, что у него еще хватало сил на то, чтобы злиться: – Не тупи, Ричи! Помоги найти ингалятор! – Ах, ладно, сейчас, – парень тоже опустился на траву, правда, секунду раздумывал, пачкать ли ему свои голубые джинсы, но потом все же бестолково начал дергать рюкзак Эдди, больше мешая, чем помогая. Наконец, ингалятор, зацепившийся за кучу всяческих лекарств, служивших Эдди походной аптечкой, был извлечен и Каспбрак мог брызнуть спасительное лекарство себе в горло. Не сразу до него дошло, что парень, все еще сидящий перед ним на коленях, что-то у него спрашивает. – Что? – Как ты меня назвал? Эдди смутился: – О, идиот или кретин, что-то в этом роде. Ты знаешь, со мной бывает, когда я злюсь, не бери в голову. – Да нет, я про имя. И тут у Эдди внутри как будто что-то щелкнуло: голос у парня был совершенно другим. Конечно, когда они говорили по телефону, на голос накладывались помехи, а сейчас звон у Эдди в ушах, но все же голос был совершенно не тем, без нужных ноток и оттенков, более ровный и глубокий. А еще за все время разговора парень не выдал ни одной шуточки про секс. – ... Ричи? – повторил Эдди неуверенно. – О, прости, – парень смутился, казалось, не меньше, чем Эдди. – Ты меня с кем-то перепутал. Я – Амир, – он протянул руку, но Эдди сейчас явно было не до этого. Он вновь судорожно схватился за ингалятор, мечтая провалиться поскорее под землю. – Это не то, что ты подумал! – выдохнул он, когда лекарство в ингаляторе кончилось, а легче стало лишь на самую малость. – Я назвал тебя красивым, господи, блять, мне конец... Только теперь Эдди заметил, как в ответ на его ругательства парень морщится – Ричи бы так точно делать не стал. Черт возьми, какой же он кретин! – Успокойся, – Амир оглянулся и, убедившись, что на школьном дворе никого, кроме них не было, легко похлопал Эдди по колену. – Все в порядке. Я ведь тоже сказал, что ты красивый. Если... – он замялся. – Если ты гей, то все нормально. Я никому не скажу. – Это полнейший пиздец, – резюмировал Эдди, решив, что с него довольно и попытался встать. Но ноги все еще отказывались слушаться, и он вынужден был опуститься обратно на траву. – Я просто... Просто Ричи... – продолжить Эдди не смог. А что Ричи? Он сам принял единственную дружелюбную улыбку за то, что этот парень – тот самый и помахал ему в ответ, как идиот. – Кто такой Ричи? – поинтересовался Амир живо и вполголоса добавил. – Твой парень? – Нет! – Эдди аж взвился. Нет, никаких гейских разговоров с едва знакомым парнем, с него достаточно было потрясений в ближайшие несколько дней. – О, нет. Я даже не видел его, знаешь ли... – А, ну ладно, – Амир вновь улыбнулся и Эдди только сейчас заметил, что на щеках у него от этого появляются ямочки. – Эм-м. Я тут подумал... Урок мы все равно пропустили, так что, может, ты хочешь сходить куда-нибудь? Ну, там, поиграть в видеоигры или пиццу поесть. Это что, его только что на свидание пригласили? Эдди был к этому абсолютно не готов. Ну, судя по всему, парень тоже оказался геем – совпадение, конечно, отличное, хоть и невероятное. И он красивый, однозначно: эти ямочки и длинные, пушистые ресницы, и пухлые губы. А еще, кажется, он интеллигентный, начитанный и вежливый – как Эдди себе и представлял парней в очках. Он точно понравится его маме. Скорее всего, с ним всегда найдется о чем поговорить, помимо секса и туалетов. И, наверняка, он отличный парень во всех отношениях. Вот только он не Ричи. – Спасибо, но я, пожалуй, откажусь, – голос Эдди сейчас даже не дрожал. – Ладно. Ничего, – парень явно чуть расстроился, за что Эдди было немного стыдно, но он сказал себе не поддаваться этому чувству. – Ты ведь не расскажешь никому? – Амир вновь легко тронул колено Эдди и тот убедился – не то. Мурашки не бежали и сердце чаще не билось и вся эта хрень, которую он надумал себе для определения наличия чувств к кому-либо, не происходила. Он отрицательно качнул головой в ответ на вопрос, и на щеках Амира вновь появились ямочки. – Ох, даже представить себе не мог, что в одной школе со мной может оказаться еще один гей. – Да уж, я тоже, – Эдди даже позволил себе засмеяться. – Думал я один такой в этом городе. – Это точно, – подхватил Амир тоже со смехом. – И я так думал. Как тебя зовут, кстати? Каспбрак чуть замялся. С другой стороны, Амир ему представился и пообещал хранить с ним одну тайну на двоих. – Эдди. Амир пожал его руку. Было тепло, но сердце точно не заходилось бешено и все внутри не замирало, как от смеха Ричи в телефонной трубке. – Как-нибудь потусуемся вместе, Эдди? Ты вроде ничего такой, – Амир чуть смутился. – Ничего романтичного, я имею в виду. – Может быть, как-нибудь в другой раз, – Эдди улыбнулся. В этот раз он смог подняться и подобрать с травы свой рюкзак. – Попозже, когда моя жизнь перестанет быть такой сумасшедшей. – Договорились, – Амир тоже поднялся с травы и недовольно осмотрел свои ставшие зелеными от травы колени. – Ну, пока, – он легко взмахнул рукой: у него и пальцы были красивыми, черт возьми. – Пока, – Эдди направился в сторону велосипедов. Нужно было позвонить Ричи и извиниться. Только сейчас он понял, как сильно скучал.