***
Скрываясь в холодной городской тени, Гилберт осматривал рынок и с интересом наблюдал за снующими туда-сюда людьми. Взору представлялись самые различные картины: надуривание клиентов торгашами, противостояние мошенников и отважных бабушек-божьих-одуванчиков и короткие перебежки рыночных "щипачей". Что ни скажи, а здесь кипела жизнь, самая разнообразная. Шумят голоса, надрывают глотки зазывалы, вопят выставленные на продажу петухи, блеют овцы, щебечут неугомонные воробьи, и жужжат жирные наглые мухи. Из-за огромного количества народу воздух становится спертый, душный, пропитанный запахом протухшего на жаре мяса или скисшего молока. Пробиваясь сквозь толпу, приходится закрывать нос рукавом и прятать младшего в полах накидки. С прибытием на рынок появлялась новая беда — Людвига могли не заметить и затоптать в такой давке. Да еще и учитывая, что на рынок ходят одни алкаши да тетки габаритами метр на метр, вероятность быть задавленным грозила и Байльшмидту старшему, тонкому, как тростинка. Затерявшись в очередной толпе, Гилберт не выдержал. По ногам прошлась неуклюжая, смахивающая фигурой на бочку, охающая тетка. Терпение, что и так было на пределе, лопнуло: — Уступите дорогу несчастному папаше! — Завопив во всю глотку, Байльшмидт подхватил очумевшего Людвига на руки и попер тараном через толпу. Со всех сторон посыпались возмущенные возгласы. Теперь все внимание было уделено Гилберту, распихивающему перед собой народ. — Ну, ну! Посторонись, чё встали, как кобылы?! — рявкнул на трех хихикающих сплетниц Байльшмидт. Пышные барыни, вздрогнув, неуклюже отвалились в сторону, одарив некроманта удивленным, несколько испуганным взглядом. — Смотри, как смотрят! Наглый братик кому-то нравится! — Людвиг потянул брата за накинутый капюшон, поворачивая его голову к смущенным дамам. Гилберт на это только закатил глаза. Он знал, что проворные "вдовцы" высоко оцениваются у противоположного пола. Но что ему с этого? Выгоды с кокетливых нахлебниц абсолютно никакой. Да еще и с таких пышных. — Ну и по что они мне? Дамы! Следите за собой, у вас сейчас глаза из черепушки выпадут, — Девушки только фыркнули, раздосадованно отвернувшись. Не больно-то и хотелось с таким роман заводить... Гилберт, надо сказать, умел одним лишь словом испоганить настроение окружающим или отбить желание что-то делать. Талант, позволяющий не подпускать к себе лишних людей? Или просто негативная черта, проявившаяся так ярко после стольких лет одиночества? Однозначный ответ дать трудно. Байльшмидт своей грубости и прямолинейности часто не замечал, привыкший к такой манере разговора. Примерно так же реагировал и выросший под его боком Людвиг — мальчик нисколько не страшился подобных упреков со стороны брата. Это стало чем-то обыденным, родным. Без привычной грубоватости образ Гилберта уже не представлялся полноценным и настоящим. Проложив себе дорогу через гудящую толпу, некромант устремился к мелким лавочкам. Из составленного списка провизии он уже взял все: сумка с продовольствием на плече, мелочевка распихана по карманам, новый платок на Людвиге замотан, а сам Людвиг под ногами шастает. Все самое необходимое взято, остались так, лишь мелочи... — Братик, мне так жарко... Когда мы пойдем на озеро? — Нытье изнывающего Людвига начинало давить на мозг. Благо, утешала мысль: разгуливать по этому пеклу больше не придется. — Скоро. Сейчас, еще пару вещей возьмем и пойдем. Ты же хочешь на завтра вкусный суп, верно? — Гилберт, отрешенно бормоча и сверкая глазами, незаметно прикарманивал оставленный без присмотра жень-шень. — Хочу. А сколько нам еще? — Младшего не утешила даже мысль о походе за лакомствами. Людвиг изнывал от духоты: фляжка с живительной водой опустела еще полчаса назад. — За парой травок сходим и все. Обещаю, будет тебе озеро... — Ой, здравшствуйте, гошподин Гилберт! Вы на озеро? Возникшая внезапно радость оказалась явлением непродолжительным. Раздавшийся за спиной тоненький знакомый голосок заставил пересмотреть свой взгляд на мир за считанные мгновения. Людвиг накаркал? Как эту бестию на местный рынок занесло, ей же ходу сюда нет! — Что за писк? Людвиг, погляди под ноги, я плохо вижу, я мышь раздавил?... а, это ты. — Байльшмидт, демонстративно разглядывающий землю под ногами, обратил холодный взгляд на подошедшую полячку. — Да, гошподин~ — Я польщен, но обращаться ко мне так не стоит, — Гилберт едва заметно скривился. — Как скашете, пан Байльшмидт! — завидев слащавую улыбку Агнешки, Байльшмидт язвительно прищурился. Ей в кайф шипящими слова уродовать, или она просто дура? — Так вы на озеро? Я с вами! — Нет, мы с Людвигом уже уходим, — некромант нахмурился и взял младшего за руку, — Не трать чужое время, тебе это недобро аукнется, деточка. — Но как ше... Ведь у меня для вас кое-што есть! — И тут Людвиг, до последнего сохранявший невозмутимость, заинтересованно моргнул. Былое недовольство исчезло моментально. В глазах блеснуло плохо скрытое любопытство. Гилберт лишь молча, с недоверием наблюдал за происходящим. Опять чем-нибудь надурит? Агнешка, победно улыбнувшись, спрятала одну руку за спину. Интерес Людвига разгорелся еще сильнее. — Людвиг, идем. Нам пора, — Гилберт хмуро одернул брата за руку. Он крайне не хотел ничего принимать от ненавистной Агнешки. Да и что эта девчонка вообще может подарить? Болячку какую-нибудь венерическую, от которой померла её мать? Только Людвиг отходить вовсе не собирался. Агнешка, понимая это, хитро сверкнула глазами и наконец протянула руку, демонстрируя небольшой букетик из трех жемчужных лилий. Белоснежные лепестки запестрели в лучах солнца, нежный изысканный аромат живо наполнил всю округу. — Нравится? — Агнешка смущенно хихикнула, получив немой, но в то же время ясный ответ. Людвиг стоял, словно завороженный, с блестящими от восхищения глазами и медленно кивал. А когда девочка разделила букетик и вручила ему в руки душистый белоснежный цветок, и вовсе перестал дышать, с трепетом разглядывая. Не в восторге остался только Гилберт — ему вручили оставшийся букет из двух лилий. Как покойнику. — Это... мне? — спросил Байльшмидт с ноткой пренебрежения в голосе. — Да. Я прошто хотела сделать Вам небольшой подарок! — Неужели?.. — Спасибо, Агнеша! — Людвиг кинулся девочке на шею, лучезарно заулыбавшись. Гилберт этому никак не мешал — лишь стоял в сторонке, недоуменно вертя в руках две лилии и борясь с внезапно возникшей головной болью. Начинали закрадываться подозрения... Он словно о чем-то забыл. К чему бы такая доброжелательность? Агнешка ведь прекрасно понимает, как Гилберт к ней относится, она далеко не глупая... К сожалению, осознание пришло слишком поздно. — Ах ты бестия... у меня же на лилии аллергия.... Надышавшись цветочным зловонием, некромант принялся безудержно чихать. Глаза заслезились, горло сдавило от удушливого запаха. Скрючившийся, чихающий как кот Гилберт выглядел уже не столь устрашающе. Агнешка, прикрыв рот ладонью, едва сдерживала смех. Всё в ней, казалось, лучилось удовольствием: и счастливые сверкающие глазки, и робкая улыбка. Милый маленький ангелок вмиг показал свою подлую натуру — рогатого хитрого чертёнка. Байльшмидт, ненавистно скривившись, взглянул на Агнешку. Две хрупкие несчастные лилии оказались беспощадно смяты и брошены под ноги. — Это так грубо с Вашей стороны, пан Байльшмидт... вот так обрашаться с подарком, — Агнешка наигранно обиженно надула губы. — Что поделать, ненавижу цветы. — Какой ушас... Я запомню. Штош, шелаю Вам долгих и сшастливых лет шизни! Агнешка вспорхнула, словно птичка, и мгновенно скрылась среди гудящей толпы. Вот девочки словно бы и не было — всё те же грузные тетки-сплетницы, отважные бабки и голосистые пьяницы. И запах лилий. Людвиг, в изумлении раскрыв рот, наблюдал за покрасневшим не то от аллергии, не то от злости братом. Положение последнего казалось незавидным: взгляд затуманился, глаза слезились, одышка не отпускала ни на секунду. — Братик... Она не хотела тебя так обидеть, правда... Не плачь. Пойдем домой, — Людвиг, робко взяв старшего брата за руку, опустил взгляд. Стыд румянцем обжег щеки. — Для начала выкинь эту белую зловонную дрянь. — Гилберт, криво улыбнувшись, медленно стер выступившие слезы. — Молодец, Агнеша, все до последней детали просчитала... бестия. Упаси Боже от её компании в дальнейшей жизни...***
Поздний вечер. На улице воет ветер, страшно шумит черный Северный лес. В такую погоду мало встретишь путников — все ютятся под родной крышей, хоронясь от пронизывающего ветра и жутких раскатов. Никто не смеет бросить вызов беснующейся стихии. Однако стук, раздавшийся посреди разгорающейся бури, оказался исключением. Его давно ждали. Гилберт, нахмурившись, отложил в сторону старую потрепанную книгу. Выходит, эта ситуация неизбежна... — Входите. На засов не запираемся. Тихо скрипнула, отворившись, входная дверь. Гилберт холодно смотрел на высокую, широкоплечую фигуру, показавшуюся в отблеске молнии. Внутри что-то предательски сжалось, потянуло назад, туда, в уютную маленькую комнатку, где размеренно тикают ходики и покойно бьется в груди сердце. Он достаточно пережил. И очень не хотел, чтобы все кончилось именно так. Ведь в этом случае пострадают все, без каких-либо исключений. Слишком печальный исход... — Что же Вы так поздно? Мы уж заждались. Неужели Орден нынче не справляется со своей работой? В ответ угрюмое молчание. — Неужели Инквизиция уже не та, что была прежде? Долго возитесь. Заставляете грешные души метаться от безысходности и кусать губы. Где хваленая пунктуальность? Вы опоздали. Все давно решено за Вас. В ответ вновь тишина. Рыцарь стоял, пристально глядя на некроманта. — Где прежняя красноречивость? Это Вы молчите, или это я оглох от Вашей кричащей невозмутимости? — ... — Вы вынуждаете страдать. Может, для Вас это кажется некой забавой, я не смею судить решения выше меня стоящих, но все же осмелюсь. Спрошу. Почему Вы это делаете? Взгляд рыцаря на мгновение загорелся леденящим душу пламенем. Всякий грешник боится этого взгляда, бросается на колени, унимая дрожь. Сыпятся сразу с их грязных уст робкие мольбы Богу, упрашивания о сохранении их жалкой душонки. Однако Гилберт стойко выдержал испытание — некромант даже бровью не повел. Лицо осталось невозмутимым и холодным. Он давно был готов. — Я весь во внимании, господин старший Инквизитор. Говорите. Я все выслушаю. Гилберт сложил руки на груди. Он предвидел это. Рыцарь, уже предугадывая дальнейший исход событий, тяжело вздохнул и хмуро сделал шаг на порог дома. — От имени всего Ордена и Церкви, взывая к имени святой Покровительницы, я Вас прошу... — воздух содрогнулся от раскатистого глухого баса. Инквизитор выдавливал из себя слова весьма неохотно — ему тоже не прельщала сложившаяся ситуация. — Попросите о чём? Я готов исполнить любую Вашу волю. Послышался тихий надрывный вздох. — Попрошу... простить меня и впустить домой... — Любую, кроме этой. Гилберт недовольно щурился и ядовито сверкал маленькими колючими глазками. Сердце металось в груди, словно бешеное. — Ты снова нарушил поставленный нами уговор. Сколько это еще будет продолжаться? — Ну Гииил... — Не вой! — Некромант, оскалившись, махнул рукой, — Слышать ничего не хочу! Время — без получаса одиннадцать! Людвиг, если ты не в курсе, твоя служба кончается в восемь, край начале девятого! Где опять шлялся, зараза инквизиторская?! И растерявшийся, не успевший придумать оправдание Людвиг был одарен мощным подзатыльником.