браслеты

      С тех пор, как в класс перевёлся Ремингтон, всё пошло по совсем другой дорожке. Если не сказать по пизде.       Этот безбашенный любитель поэкспериментировать со своей внешностью — было такое, что он перекрасился в чёрный, и буквально на следующей неделе пришёл уже с выбеленными волосами, с которыми ходил и по сей день — захватил разум Эмерсона и не давал ему покоя.       Никто не знал, откуда и по какой причине он перешёл сюда, но практически в первый же день нашёл общий язык с главными заводилами и проявлял своеобразную активность на уроках, пусть умом и не отличался. Реми любил язвить и спорить с учителями, общаться с ребятами во время уроков, отпускать разные шутки, в том числе и пошлые — парень будто был здесь со всеми с самого начала, и Барретт поражался этому: во-первых, потому, что сам он только мечтал об умении быстро вливаться в новый коллектив, а во-вторых, люди, с которыми ему приходилось учиться, далеко не просты, и самому Эмерсону до сих пор тяжело с ними учиться. Что-то не понравится — и пиши пропало.       Но тут всё иначе. Странно и необычно.       А ещё странно и необычно то, что Барретт не мог нормально сосредоточиться на уроках, потому что порой думал об этом гиперактивном придурке, едва не спалившем кабинет на лабораторной по химии, успевшем подпортить себе репутацию в драке с каким-то чуваком из школьной команды по баскетболу и этот список можно продолжать ещё очень долго — и ведь это только первые две с половиной недели пребывания Ремингтона в школе. Что будет дальше? Видимо, будет ещё веселее, чем сейчас, хотя Эмерсон даже представить себе не мог, что может произойти ещё такого, что действительно бы его удивило. Он себе это и раньше говорил, и каждый раз этот чёрт — по-другому его не назовёшь — умудрялся вызвать у Барретта искреннее удивление, смешанное с непониманием, как он вообще дожил до своих семнадцати лет.       Однако отрицать, что Ремингтон Лейт Кропп — красавец и тот, кого желали чуть ли не все девчонки [по секрету: некоторые парни тоже] в этой грёбанной школе. Его необычный, и в то же время притягивавший взгляд стиль, на удивление, нравился Эмерсону. Всегда взъерошенные волосы, узкие джинсы, потрёпанные кеды, вызывающий макияж — последний элемент довольно-таки странно видеть на парне, но, чёрт, Реми невероятно шли эти розовые тени, блеск для губ и чёрная жидкая подводка [хотя он и без всего этого считал блондина красивым].       Ремингтон Лейт Кропп завладел разумом несчастного и одинокого художника-самоучки, желавшего нарисовать его портрет при свете заходившего за горизонт солнца — как ему казалось, в такое время блондин был бы ещё красивее.       господи, эмерсон, прекрати уже о нём думать, вряд ли он заинтересуется и заговорит с тобой, зануда       Не то, что бы Барретту нравилось учиться — учился он средне и по-настоящему учил то, что ему нравилось, например, английская литература, — но строгий характер, увлечение рисованием и нелюбовь к его богатеньким и влиятельным родственникам сделало парня кем-то вроде изгоя и «зануды». Над ним иногда подшучивали, но не издевались — просто игнорировали, потому что боялись, что, в случае чего, Эмерсон побежал бы к своим родителям, и те устроили бы всем хорошую взбучку. Конечно, он бы так не поступил, но его не трогали, и это хорошо, а по каким причинам — плевать. Да и, в конце концов, не сильно-то парень нуждался в общении.       Но почему-то как-то по-особенному нуждался в Ремингтоне. Больше ему ни с кем не хотелось контактировать — только с этим, откровенно говоря, распиздяем, полной его противополжностью.       В какой-то степени Эмерсон считал его смелым [хотя скорее это наглость, а не смелость]: спорить с учителями мог не каждый. До этого таким умением славился только он сам — предыдущая учительница по английской литературе просто терпеть его не могла: парень постоянно исправлял её в рассказах про различных писателей или о сюжетах книг, поскольку читал буквально всё подряд и имел отличную память, что невероятно бесило мисс Беверли. Однако нынешний их учитель, мистер Симан, любил дискутировать с ним, и только в такие моменты класс «любил» Эмерсона, ведь остальные просто занимались своими делами: разговаривали, играли в глупые игрушки на телефонах или в карты на задних партах, пока эти двое рассуждали о тяжёлой жизни Бёрнса или скрытом смысле произведений Байрона. Но вот Ремингтон делал всё немного не так: он язвил, откровенно насмехался и хамил, что-то заявлял о своих правах... Нёс бред, в общем, иногда смешной, иногда не очень.       О, а ещё у них обоих была тяга к искусству — как упоминалось выше, Барретт обожал рисовать. Он рисовал всё: пейзажи, людей, здания — в общем, всё, что видел вокруг себя, что вдохновляло и привлекало его и какое-то время аж на трёх страницах красовались скетчи с Ремингтоном. Эмерсону однажды удалось уловить пение блондина — его хриплый, бархатный голос приятно ласкал слух, пробирал до дрожи и боли в груди; позже ему удалось узнать, что Реми хотел сделать карьеру музыканта, да и мечтал до сих пор об этом [подслушивать разговор предмета своего тайного обожания с его другом не хорошо, но это того стоило].       Ему бы чертовски хотелось услышать подобное ещё хотя бы раз и желательно только для него.       Отдалённо они были похожи. Отдалённо.       Учитывая какую-никакую схожесть, Барретт, хорошо подумав, осознавал: вряд ли такой активный, вечно весёлый парень обратил бы внимание на тихого, постоянно что-то рисовавшего в свой альбом парня, да и одевавшегося нестандартно. И это не та нестандартность, как у Ремингтона — Эмерсон любил носить несколько бус на своей шее, свисавших чуть ли не до живота, лёгкие рубашки с расстегнутыми первыми двумя пуговицами, немного обтягивавшие его бёдра полосатые брюки с подтяжками, и обязательно на голове была старая, где-то даже дырявая шляпа, из-под которой на плечи ложились длинные, тёмные волосы — как кто-то однажды сказал: «Стиль а-ля достал вещи из богом забытого сундука самое старое и дерьмовое шмотьё».       Вряд ли его внешность привлекала Ремингтона. Вряд ли его вообще привлекали парни — пока Барретту удавалось услышать, как Кропп потрахался с очередной девицей, и ни слова о парнях, а гейские шутки не значили вообще ничего.       И Эмерсон не мог понять, что расстраивало — и злило? — его больше: эта непонятность с ориентацией Реми или же факт того, что он чуть ли не каждые выходные, если не чаще, проводил интересные вечера с разными девушками.       Ох, как же ему хотелось, чтобы на него обратили внимание, но, будучи необщительной и довольно спокойной натурой, не готовой идти на безумства вроде драки с кем-либо, кто сильнее него самого, или устраивать шумные вечеринки и напиваться до овощного и блевотного состояния, он понимал, что сделать ничего не мог. Брюнет мог только сидеть где-то за четвёртой партой, один, и изредка поднимать взгляд на Ремингтона, флиртовавшего с очередной девчонкой, или же смеявшегося с друзьями.       Эмерсон одновременно испытывал некую симпатию, и ненавидел этого парня за то, что тот заставлял испытывать его какие-то непонятные чувства, и, оценив ситуацию трезво, он спустя время перестал обращать какое-либо внимание на Ремингтона.       Но фортуна однажды всё же решила повернуться к бедняге и одарить его широкой улыбкой, вот только он уже об этом не просил.       На очередном уроке английской литературы мистер Симан оглашал оценки за недавний тест по изученному «Гамлету», который, конечно же, все прочитали [если бы].       — Вы справились чуть лучше, что уже радует, — проговорил он. — Уже пять человек написали на твёрдую «А». Даллон, Николь, Патрик, Эмерсон и Брендон... Кстати, Брендон, признайся честно — у кого списал?       — Вы слишком плохого мнения обо мне, — хмыкнул Ури, типичный представитель не особо умных хулиганов с соответствующими оценками.       — Ему Даллон пару уроков дал, вы в нём не сомневайтесь, — усмехнулся Ремингтон, и по классу прокатилась волна смешков. Гейские шутки стали уже чем-то обыденным, и, честно говоря, надоевшим даже Эмерсону, тихо сидевшему на своём месте и бессмысленно глядевшему в парту.       — Кстати, Ремингтон. — Мистер Симан отложил работы с отметкой «А» и среди кучи других отыскал нужный листок, — твоя работа никуда не годится. Ты единственный написал на «F».       — Зато я не пытался списывать, — пожал плечами Кропп.       — Спасибо за честное признание, но ты очень сильно меня подставляешь, — строго ответил на это учитель. — Нам с тобой не нужна неаттестация, верно?..       — Мне плевать, — бросил равнодушно Ремингтон, откинувшись на спинку стула, — если быть уж до конца честным.       — Нужно, чтобы ты хоть немного подтянулся по моему предмету, и нужно это не сколько мне, а сколько тебе, Ремингтон. — Голос мистера Симана немного смягчился, а после на несколько секунд он вообще замолчал, думая о чём-то, и вскоре заключил: — Думаю, Эмерсон с удовольствием поможет тебе.       Барретт едва не выронил ручку, услышав последнюю фразу учителя. Он поднял взгляд и посмотрел на учителя. Парень не особо внимательно слушал, что происходило в классе, но заключение мистера Симана выбило его из колеи.       Он только перестал задумываться о блондине, смирился, и тут такая, чёрт подери, подстава — по-другому это никак не назвать.       — Я? Простите...       — Ты же поможешь Ремингтону с литературой? — спросил учитель, в его голосе слышалось волнение, а во взгляде читалась мольба, и его можно понять, ведь Эмерсон знал этот предмет лучше остальных, кого ещё оставалось просить?       И Барретт проклинал себя за то, что не был каким-нибудь двоечником и любил читать, дискутировать, иначе бы его не просили об этом.       Насмешливые взгляды одноклассников устремились на парня, растерявшегося от такой просьбы, сердце которого билось так сильно, что, казалось, слышно было на весь кабинет.       На него смотрел в том числе и Ремингтон. На лице его была хитрая ухмылка, глаза чуть прищурены и скользили по брюнету, изучая.       блять блять блять       — Я... — неловко начал он, сдерживая себя, чтобы не посмотреть в сторону этого придурка, и смотрел только на мистера Симана. — Я помогу ему. — Наконец к нему вернулась уверенность, и, пусть Барретт не особо желал этого, согласился.       С одной стороны, да, ему хотелось внимания, но с другой он осознавал ответственность, которая легла на его хрупкие плечи, ведь заниматься с таким неугомонным человеком — значит, истратить все свои нервы, но зато для него это плюсик в карму. Невидимый, вряд ли что-то менявший, но зато совесть чиста.       Он не понимал, ненавидел ли сейчас Ремингтона вместе с мистером Симаном или же нет.       — Отлично, — облегчённо выдохнул учитель. — И, чтобы ты точно не отвлекался, пересядь-ка к Эмерсону.       ёбанный мистер симан       — Не забирайте его к этому деду! — выдал Брендон, схватив Ремингтона за плечи, и вся компания друзей, а также некоторые другие ребята засмеялись. Эмерсон же, тяжко вздохнув, закатил глаза — ему такое не впервые слышать, он привык. Надоело только.       ничего нового придумать не могут       — Ури, — строго проговорил мистер Симан, и тому пришлось отпустить блондина, уже сложившего вещи в свой потрёпанный рюкзак.       — Мы будем скучать, — сказал Вентц, после чего отдал ему честь, приставив правую руку к голове, на что Кропп засмеялся.       — Прощайте, — «трагично» попрощался Ремингтон, после чего прошёл на другую сторону класса и приземлился рядом с Эмерсоном.       Заводила и тихоня — кто бы мог подумать, что так не только в книжках или фильмах бывает, но и в реальности тоже.       — Приветики, — прошептал Реми, локтём уперевшись в стол и подперев голову рукой, в то время как мистер Симан перешёл к новой теме.       — Привет, — ответил тихо Барретт, даже не смотря на него.       — Ты же Эмерсон, да?       — Догадался, молодец, долго думал? — буркнул тихо брюнет, пытаясь слушать учителя, но тихий смешок Кроппа не давал сосредоточиться.       — Забавный ты. — Взгляд шоколадных глаз скользил по парню, изучал каждый доступный его взору сантиметр, что раздражало.       — Забавные в цирке выступают, вот иди туда, мне кажется, тебя туда и на работу приняли бы, — проговорил тихо Эмерсон, всё ещё не смотря на блондина.       Тот снова тихо засмеялся.       — Не думал, что тихие мальчики могут быть такими грубыми.       — Добро пожаловать в жизнь, — хмыкнул Эмерсон.       И, слава богам, Ремингтон заткнулся и молчал до конца урока, лишь иногда прожигая Эмерсона взглядом, но тот не сломался и продолжал слушать учителя, делая какие-то пометки у себя в тетради и изредка отвечая на вопросы.       Барретт, на удивление, не хотел быть таким грубым с ним, но вышло всё как всегда.       После звонка он одним из первых вышел из класса и направился в столовую, где, взяв себе поднос с небольшим количеством еды, сел за стол, где больше никто не сидел — он всегда сидел там один. Эмерсон привык к одиночеству, а ещё он не любил шумные компании, так что отсиживаться одному даже лучше.       Он заметил, как Ремингтон с компанией своих друзей прошли мимо и, также взяв по подносу, сели за свободный стол, откуда вскоре раздался громкий смех и бурные обсуждения, видимо, произошедшего на уроке. Барретт спокойно ел и пил отвратительный на вкус зелёный чай, не поднимая взгляд на компанию друзей, периодически глядевшую на него.       Но в один момент Ремингтон поднялся со своего места вместе со своим подносом, и, что-то сказав друзьям, ушёл от них и подошёл к столу, где в гордом одиночестве восседал Эмерсон.       — Хэй! — весело позвал Кропп, и Барретт был вынужден поднять голову и посмотреть на него, улыбавшегося во все тридцать два, взъерошенного.       красивого       — Можно к тебе сесть?       — А твои очаровательные приятели не будут против, что ты садишься к зануде? — безэмоционально спросил Эмерсон, бросив взгляд на компанию друзей.       — Ты думаешь, мне важно мнение окружающих, сладкий? — Не дождавшись разрешения, Кропп сел напротив «шляпника».       — Не называй меня так, — строго произнёс Барретт.       — Ну, не дуй губки, принцесса, — ласково произнёс Ремингтон, положив тёплую ладонь на холодную, бледную руку художника, удивлённо вскинувшего бровь.       — Что ты хочешь? — напрямую спросил Эмерсон, глядя в глаза напротив, и понял, что отвести взгляд не мог. Дерьмо.       — Ну, для начала, узнать тебя получше, ибо нам придется какое-то время терпеть друг друга, и полюбопытствовать, когда же у нас занятия начнутся.       — Кто сказал, что я согласился?       — Ты, на уроке, — напомнил Кропп, всё же убрав свою ладонь с руки Эмерсона, и подперев голову рукой.       — Я в любой момент могу отказаться.       — И расстроишь Симана? Он же так тобой гордится, чуть ли не памятник тебе возводит.       — Мне плевать.       Ремингтон широко улыбнулся в ответ, явно удовлетворённый таким бойким, но в то же время равнодушным, несколько эгоистичным ответом.       — Все зануды такие смелые? Мне нравится.       — Что именно? — уточнил Барретт.       — Ты.       Эмерсон вновь искренне удивился, и одновременно... обрадовался?       это ничего не значит       Эта мысль несколько его успокоила, но и одновременно... Да какого чёрта?       господи, когда это кончится       — Мило.       — А я тебе?       — Очень спорно.       Но этот ответ нисколько не расстроил и не оттолкнул блондина — он всё также разглядывал Барретта с нахальной улыбкой на накрашенном лице.       — Ну так когда начнутся наши занятия? — вернулся к вопросу Реми, заинтересованно поджав губы.       — Можем попробовать на этих выходных. Скорее всего, мой дом будет свободен, и мы спокойно позанимаемся, — равнодушно пожал плечами Эмерсон.       — Оу-у, уже зовёшь к себе? — Брюнет заметил, как тёмные глаза напротив него загорелись каким-то странным огоньком.       — Перестань всё опошлять. Тебе что, четырнадцать?       — Слушай, вот мой тебе совет. — Ремингтон немного приподнялся и подался вперёд, к Барретту, который даже не дёрнулся, но такая близость безумно его напрягала и смущала, — относись ко всему проще, и люди к тебе потянутся, — уже тише произнёс блондин.       — Кто сказал, что я хочу, чтобы ко мне тянулись?       — Всем нужно общение, — спокойно ответил Кропп, пожав плечами, и приземлив свою пятую точку на скамейку. — Ну так что, в субботу у тебя? — спросил Ремингтон, вновь широко улыбнувшись и хитро подмигнув.       — Да. Можем у школы встретиться, и...       — Давай, — перебил Кропп. — Дашь свой номер? Мало ли чего.       Ладно, эта мысль прозвучала вполне здраво, главное, чтобы он не стал доставать Эмерсона глупыми сообщениями или звонками.       Хотя он уже не был уверен, что был бы против.       Обменявшись контактами, они оба, быстро покончив с остатками завтрака, поднялись с места.       — Ещё увидимся, Эми, — подмигнул Ремингтон, после чего ушёл вместе со своим подносом, оставив Эмерсона в размышлении, было ли всё это на самом деле, и ему придется проходить программу по литературе заново с этим бесноватым, или он спал.       Лучше бы спал.       И, стоп, как он его назвал?!