* * *
В школе все вели себя так, словно ничего не произошло. Будто никогда не было никакого Ремингтона, по-дурацки шутившего на уроках и переменах, дравшегося и дурачившегося с другими, бегавшего курить за школу и прочие повседневные и немного безумные штуки, которые так резко исчезли. Школа стала серым местом с безликими посредственными учениками, не представляющими из себя ничего, не стоящими даже мусора на помойке. Даже это место заставляло Эмерсона вспоминать о том человеке, которого больше нет и не будет, и желание появляться здесь угасало с каждой секундой. Как и желание жить в общем. После смерти Себастьян передал Барретту записную книжку, когда-то подаренную Ремингтону, сказав: «Он оставил записку на столе с приказом передать это тебе, я не читал, если что». Эмерсон взял, но не решался открыть. И только когда начался урок истории, который парень решил прогулять в кабинке туалета, он достал книжку из рюкзака и открыл. Первая страница. «Для Эмерсона». Барретт сделал глубокий вдох и перевернул. Стихи. Ремингтон писал стихи. Этот парень был не только красивым, но ещё и, как выяснилось, чертовски талантливым. Прекрасные рифмы, метафоры, но, дочитав, Эмерсон понял, что эти красивые строки, в которые Лейт вложил всю душу, были про него. От и до. Барретт сглотнул и перевернул. Запись. «Энди дал попробовать что-то на той вечеринке. Я не знаю, понравилось мне или нет. Я не понимаю. Но хочу ещё. Я боюсь сказать ему об этом. Надо что-то с этим делать, это ненормально. Я сам ненормальный». Барретт сглотнул. Ремингтон не говорил ему, что вообще что-то принимал, точнее, говорил, но расплывчато. Теперь всё встало на свои места — Энди отравил ему жизнь. Ну конечно: выглядит как сука и на самом деле тупая сука. Эмерсон никогда не ошибался. Ещё стихи. «Ты завоевал мое сердце Одним лишь взглядом. Только я положил на тебя глаз, Ты уже прочитал меня как книгу»* Эмерсон почувствовал вновь, как что-то сдавливало его горло, а слёзы выступили на глазах. Он рвано вздохнул и сжал руку в кулак, приставил её к губам, чтобы не издать лишних звуков. лучше бы не прогуливал этот урок Эмерсон закрыл глаза, а после и книжку. Ему тяжело. Больно. Ему безумно хотелось, чтобы всё это зачитал сам Ремингтон, сам бы Барретт глупо заулыбался и отвёл взгляд, а после прозвучали бы парочка глупых шуток, подколов, и снова дурачества, и всё так хорошо, так... нереально. Эмерсон знал, что счастье не длится долго, но его счастье отобрали слишком быстро, не дав прочувствовать его вкус, насладиться им сполна. ты сходишь с ума Он и не собирался этого отрицать, но и не мог смириться. В больном, воспалённом юношеском сознании проскользнула мысль. Такая же больная, ведь нормальные, обычные люди о таком думать не станут. Эмерсон виноват, да. Но не на сто процентов. На девяносто девять процентов виноват кое-кто другой. Энди. Что ж, за всё надо платить.* * *
— Энди! Эмерсону пришлось ускорить шаг, чтобы нагнать парня, который соизволил всё-таки остановиться и обернуться. Барретт остановился прямо перед ним, перед этим случайно задев кого-то плечом и едва не уронив рюкзак. — О, Барретт, — усмехнулся Бирсак. Он с неким презрением оглянул парня и облизал губы, после чего убрал с лица чёлку. да-да, ты красивый, сбавь свою самооценку, иначе я въебу тебе прямо здесь карандашом в глаз Держись, Эмерсон, держись. — Как там твой белобрысый друг? Давно его не видно, а он мне должен. вот тварь Бирсак явно не в курсе того, что произошло. Плевать, отступать нельзя. — Приболел, — спокойно ответил Эмерсон, после чего убрал прядь длинных волос за ухо. — Слушай, я слышал... Слышал у тебя товар хороший есть... — Барретт растерянно глядел по сторонам и немного краснел, будто боялся, что кто-то подслушает и расскажет другим, какой же Эмерсон наркоша. — Я думал, у вас, богатеньких, свои связи, — хмыкнул Энди. — Я... Не пробовал никогда, а я про тебя только слышал... — Голос Эмерсона стал тише и неувереннее, он посмотрел на Бирсака и сглотнул. — В общем, эм... Придёшь ко мне сегодня? Я адрес дам... — Так сразу. — На лице Энди проскочила странная, но понятная Барретту ухмылка. — Давай адрес. Эмерсон достал из рюкзака тетрадку и вырвал листок, отыскал карандаш и написал домашний адрес, после чего протянул Бирсаку, который, неаккуратно скомкав лист, убрал его в карман. Как мило, а главное, вежливо. — Я буду в пять. — Хорошо. Всё складывалось просто идеально, Эмерсон усмехнулся сам себе и собственным безумным мыслям, быстро сменявшим друг друга. Осталось только не упустить свой шанс. Он не упустит.* * *
Как только Эмерсон пришёл домой после обычного дня в школе, он принялся наводить порядок. Не сказать, что в его жилище царил бардак, но Барретту было необходимо, чтобы всё было идеально. Такое событие нельзя омрачить неприятными мелочами, вроде небольшого слоя пыли на полках или кое-как брошенных подушках на диване, а медлить нельзя. Главное, чтобы этот ублюдок действительно пришёл, желательно, без опозданий и с товаром. Он идеально расставил подушки, вытер пыль, убрал всё лишнее, что могло бы как-то помешать, в разные комоды и тумбочки. За уборкой Эмерсон не заметил, как быстро пролетело время, и вот кто-то постучал в дверь. Что ж, видимо, гость не знал о существовании звонков, ну чёрт с этим. Барретт быстро поправил волосы и надел шляпу, после чего, расстегнув верхние пуговицы белой рубашки, просвечивавшей всё, что только можно и нельзя, отправился открывать дверь. За ней находился желанный в данную секунду гость — сам Эндрю Бирсак, в той же одежде, что был в школе, только потрёпанного рюкзака не хватало. Хотя он был бы сейчас лишним. Даже в такой час Эмерсон слишком много внимания уделял неважным деталям. — Принёс? — Я свои слова держу. — Бирсак усмехнулся. Эмерсон едва сдержал секундный порыв врезать и стереть со смазливого личика эту тупую усмешку. Но красивую, отрицать нельзя. Однако Эмерсона это не привлекало всё равно. конечно, ведь твой тип: бесноватые красящиеся блондины, слушающие старый рок и, как оказалось, суицидники Барретт игнорировал голоса в своей голове, не подавал вид, что что-то не так, и его актёрским талантам можно было только позавидовать. Он пропустил брюнета в свой дом и закрыл за ним дверь. — Ты же понимаешь, что, перед тем, как я отдам тебе товар... — ...нужна плата. Я знаю. Знаю. Эмерсон приблизился к Энди почти вплотную, схватил его за ворот кожаной куртки, заставив наклониться к себе, и впился в чужие губы страстным и жадным, насколько это вообще возможно, поцелуем. Бирсак ответил практически сразу, и хозяин дома едва сдержал улыбку, в особенности когда оказался прижат к стенке. — Я имел в виду другую плату... — прошептал Энди, разорвав поцелуй. — А тебя что-то не устраивает? — спросил Эмерсон, наивно похлопав глазами, часто и немного рвано дыша. — Очень даже наоборот. — С этими словами Бирсак притянул паренька для ещё более развратного и горячего поцелуя. Правда — к сожалению, — это совершенно не возбуждало Эмерсона. Энди казался ему грязным. Он был совсем не таким, как Ремингтон, но приходилось терпеть. Эмерсон всё же принялся наступать на Бирсака, вынудив его отступить в гостиную, где Барретт заставил гостя сесть на диван и откинуться на подушку, а сам поудобнее устроился на коленях. Энди положил руки на талию такого худого, хрупкого парня, после чего губами скользил по оголённой шее, оставлял обжигающие поцелуи, зубами оттягивал бледную кожу, проводил по ней языком. Эмерсон закрыл глаза и издал тихий стон, а вскоре стянул с Бирсака куртку, оставив на нём широкую футболку. Пока Энди целовал совершенно не возбуждённого Эмерсона, тот томно вздыхал и тихо постанывал, водил руками по широкой спине, прижимался и ёрзал, и, судя по тому, как Бирсак вздрагивал, он уже возбудился. Всё оказалось проще, чем Эмерсон думал. Пока Энди был занят «невинным» телом Барретта, тот отнял одну руку от чужой спины и плавно, как можно осторожнее полез рукой за рядом стоявшую подушку. Незаметно не получилось. — М, что ты там ищешь? — поинтересовался Энди, оторвавшись таки от этих прелюдий. господи, просто заткнись и целуй меня, в чём твоя проблема Эмерсон не растерялся. Он улыбнулся, хитро прищурил взгляд и произнёс: — Я немного подготовился. Он вытащил нож. Острый, большой, которым никто практически никогда не пользовался. Энди удивлённо и с каким-то страхом смотрел на Эмерсона. Барретт улыбнулся — именно такой эффект он хотел увидеть. — Я люблю поиграть. — Барретт завёл нож за спину Бирсака, и тот заметно встрепенулся, смотрел на Эмерсона, как на больного, сжал бока парня сильнее, но тому было плевать. — Ты блять... Эмерсон не дал ему договорить. Нож в одно мгновение оказался в чужой груди, на уже расстёгнутой рубашке — Барретт даже не заметил, когда Бирсак успел почти его раздеть — и теле появились брызги крови, чуть стекавшие, расплывавшиеся в небольшие пятнышки на одежде. Энди открыл рот в немом крике — ничего, кроме хриплого полустона он издать не смог. Это к лучшему. Эмерсон вынул нож и вонзил ещё раз, чуть выше первого ранения, и побелевшие руки Бирсака наконец разжали талию мальчишки, голова непроизвольно откинулась, а стеклянный взгляд устремился куда-то в потолок. Тело под Эмерсоном немного задёргалось и побелело, кожа парня постепенно холодела, а из горла вырывались хриплые вздохи и стоны. Ещё удар, чуть левее предыдущего. Он был сильнее и яростнее, и почти в самое сердце. Глаза Эмерсона, казалось, стали темнее от злости, дыхание вместе с пульсом участились — ему нравилось то, что сотворил. Грёбанный маньяк. Ненормальный. а что бы сказал Реми? Нет больше никакого Реми. Пока что. Эмерсон вынул из тела нож, после чего поднялся с него и оставил на диване: плевать, всё равно Барретту предстоял следующий этап, и всем будет уже насрать, кто там его прирезал. В кармане куртки Эмерсон нашёл небольшую ампулу. Героин, угадал. Тут даже больше, чем нужно, великолепно. Эмерсон отправился в душ, забрав ампулу с собой. Ему было необходимо отмыться от грязи, которая осталась на его теле от поцелуев и укусов Энди, чужого и не того, в ком Барретт нуждался. Он бы никогда не позволил этому торгашу даже прикоснуться к себе, но выбора не было. Простояв под прохладной водой минут десять, он вытерся, решил не пытаться расчесать спутавшиеся мокрые волосы и надел ту же окровавленную одежду. Ему даже нравились эти пятнышки на одежде. Красиво. Побольше бы их, было бы ещё лучше... Выйдя из ванной, он отправился в свою спальню, сжав ампулу в ладони. Лёг на идеально заправленную постель и уставился в потолок. Это всё определённо неправильно. Так не должно быть. Но Эмерсон не видел выхода: или сходить с ума дальше, видя то, чего нет, или резко отрезать всё, чтобы не мучиться. Он бы всё равно долго не продержался, если быть до конца честным. Глубокий вдох. Он решил. Так будет лучше, терять-то уже нечего. Эмерсон приподнялся с кровати и взял свисавший со спинки стула шарф, достал из тумбочки заранее приготовленный шприц, после чего сел, прислонившись спиной к стене. Ещё один глубокий вдох, и шарф, как жгут, крепко перевязан на мышце. Немного постучав по руке, он увидел, как вздулась вена. Прекрасно. Эмерсон вскрыл ампулу и набрал в шприц всё содержимое, а после, сделав ещё один глубокий вдох, ввёл иглу в взбухшую вену. Медленно содержимое шприца разливалось по организму, по телу волной прокатился странный холод. Введя всё, Эмерсон выронил шприц и кое-как ослабил шарф, после чего закрыл глаза и откинул голову назад. Его кидало в жар, перед глазами всё плыло, руки перестали слушаться. Эмерсона словно связали по рукам и ногам — он не мог двигаться и практически ничего не чувствовал. Он отчётливо и громко слышал, как стучало сердце, и это причиняло ему странную боль. Сознание помутнело, перед глазами возникла пелена. Он слышал где-то недалеко голос, до боли знакомый, хриплый и до ужаса реальный. Эмерсон глубже вздохнул и приоткрыл глаза, прищурился. На пороге комнаты виднелся знакомый, но размытый силуэт. — Реми... — выдавил Эмерсон, после чего веки закрылись. Барретт сделал последний глубокий вдох. Это было его последнее слово.