Ледяной Король

— Н-нет! Пощади!.. — животный ужас от ощущения близкой смерти заставил одного пустого вспомнить о такой вещи, как мольба. — Страшно умирать, да? Я тебя понимаю, ты не подумай. Но тут уж либо ты, либо я, — в голосе второго ни намёка на сочувствие, какое должно было быть, если исходить из сказанного. Короткий вскрик, треск разрываемой плоти, и на белом песке расцвели алые отпечатки. Холодный лунный свет придавал окружающему миру неестественную, неправильную контрастность. Внизу это не чувствовалось, но на поверхности было не спрятаться в мягкий бархат теней от бьющей по глазам резкости и яркой на фоне антрацитового неба белизны. Что же, пустой уже давно к этому привык, как и к постоянным боям за право жить и, что куда интереснее, за возможность развиваться. Идти по головам других ради силы? Так и только так. Милосердие? Чушь. Честь? Пустой звук. Попытка сохранить в себе человечность в этом жестоком мире? Пустая трата времени. Он и раньше-то не был человеком, а уж сейчас тем более. Этот мир лишь вывел на передний план всё, что было скрыто глубоко внутри: инстинкты, древние, как само время, и желания, которые обычно давятся нормами и правилами. Пустыня была равнодушна и жестока одинаково ко всем, и каждый был сам за себя. Группы… бывали, но редко когда из них выходило что-то путное. Скорее в какой-то момент один из объединившихся просто бил в спины чуть расслабившихся «товарищей». Так уж вышло, здесь товарищество — тоже пустой звук. На такую глупость, как «узы дружбы», сочувствие и взаимовыручка, тратить свои силы бесполезно. Если ты не желаешь смерти или не стоишь на совершенно ином по отношению к другим уровне. Что же, пустой уже однажды прочувствовал, что такое смерть, и повторять опыт не собирался. А вот встать на ступень, что будет выше остальных, он как раз и стремился. Так что самонадеянный глупец, в последний миг решивший вымолить себе право на жизнь, стал лишь очередным шажком к цели. То, что кровавая трапеза притупила Голод, лишь подстёгивало к движению по выбранному пути. Когда он закончил, кровь на песке уже растворилась, не портя белоснежный бурым. Идиотов, решивших сунуть длинный нос не в своё дело и посмотреть, кто же это тут пирует, не нашлось. А стоящие выше по эволюционной лестнице уже давно не появлялись в этой части пустыни. Пустой даже начинал подумывать, что всколыхнувшие даже отдалённые уголки мира мощнейшие вспышки силы, просто уничтожили так называемых Высших. Почему «Высших»?.. Так шептала пустыня, когда поднимался ветер. Впрочем, даже если их всех перебили, это к лучшему — меньше будет конкуренции, когда он сам встанет на эту ступень. А он однажды встанет, в этом у него даже не было сомнений. Пожалуй, тот, кем он был до смерти, был бы сожран ещё в первые дни после появления, но смерть, как оказалось, неплохо меняет жизненные ориентиры. Если бы только она ещё забирала память… Однако именно память дала ему неоспоримое преимущество над безмозглыми «сородичами», чьи мысли сводились к алгоритму «Голод-жрать-убивать-бежать». Нет, он был разумен и мыслил холодно и ясно почти что с момента своего появления здесь. У остальных, забывших себя в пучине инстинктов, не было и шанса. Конечно, поначалу контролировать себя было тяжело, но, когда неприятный пример перед глазами, мотивацию искать не приходится. Становиться тупой тварью, обречённой быть убитой и сожранной другими, он не собирался. И если для этого придётся перебить ещё тысячи себе подобных… значит они окажутся слишком слабыми, и их всё равно однажды бы уничтожили, так почему бы не обратить их неминуемую смерть себе на пользу? И он убивал. Убивал равнодушно, с трезвым расчётом. Лишь только считал из интереса, скольких надо съесть, чтобы стать на уровень выше. Число постепенно росло, а особых изменений в себе пустой не ощущал. Разве что в последнее время периодически начинало протяжно ныть в дыре, напоминая… о многом. Об очень и очень многом, что хотелось бы похоронить в самых тёмных глубинах памяти, если уж забыть невозможно. Ярче всего вспоминалась боль, испытанная перед самой смертью. Она, конечно, была смешана с радостью, но… Светлого чувства тогда было недостаточно, чтобы душу не разъедало от непонимания, боли и отчаяния. Это был короткий миг, прежде чем на него обрушилась тьма конца. Впрочем, как оказалось, ничего ещё не было кончено… как минимум попадание сюда было бы невозможно, будь та смерть действительно концом. И теперь предстояло сохранить это странное состояние не-жизни. Воспоминания невольно утянули его к моменту, как он открыл глаза, ошалело уставившись на пустыню, и в первые секунды вообще ничего не понимал. А потом у него появилось куда более важное занятие — научиться ходить. О, сколько времени он убил на это… но зато сейчас ему было уже сложно представить, что раньше, при жизни, было иначе. Да и не хотелось представлять — чем меньше его связывало с прошлым, тем лучше. Он уже не тот мальчишка, что искренне верил, что для любви не может быть преград и сроков, и был готов бежать хоть на край света, но вместе. Не тот… Сколько он уже здесь? Год? Два? Десяток, сотню лет? Время в этой мёртвой пустыне было не отследить, да оно и не имело никакого значения. Зачем тварям, рвущим друг друга на части, чтобы прожить чуть подольше и быть разорванными более сильными, знать, сколько лет они выгрызают себе право на существование? Месяц словно издевательски скалился с тёмного бархата, наблюдая за копошащимися на поверхности пустыми. Вот только именно этот пустой — пока адьюкас, но стоящий в шаге от следующей ступени — отличался от других практически всем. Холодное равнодушие шло рука об руку с расчётливой целеустремлённостью, а инстинкты злобными псами скалились с привязи разума. Раньше непривычная, чуждая сила струилась теперь по телу подобно крови в венах, а костяной покров отливал на свету серебром. Он был подобен другим только одним… его душа была мертва, рождая внутри болезненную пустоту. А из пустоты рождался Голод… Пустой недовольно скривился, вновь ощущая выкручивающее, сосущее, ненавистное чувство, и поднялся с песка. Теперь предстояло найти следующего, кто заглушит вечный Голод на хоть какое-то время. Обратно вниз спускаться не имело смысла. Равных ему по уровню там было крайне мало… разве что недавно перешедшие на такую же ступень, но до прискорбия слабые, никчёмные; чёрные балахонистые создания практически не утоляли Голод, про низших и вовсе говорить было нечего. А вот на поверхности частенько встречались довольно… интересные экземпляры. Конечно, одолеть таких было практически всегда не самым простым делом и порой приходилось ещё долго восстанавливаться, но зато и прирост сил был поначалу весьма ощутимым. Сейчас развитие будто бы замерло на месте, и пустой никак не мог понять, какого же толчка ему не хватает, чтобы пробить «потолок» своей ступени и двигаться дальше. Ведь только в постоянном развитии был смысл существовать. Не так уж далеко нашлась небольшая — всего четыре тварюшки — группа, которая как раз заканчивала охоту, решив поиграть с добычей, прежде чем отрывать ей голову. Юркий, хрупкий на вид пустой метался в ловушке своих врагов и отчаянно пытался хотя бы выжить. Конечно же, это было бесполезно. Единственное правило — правило сильного — было беспощадно одинаково ко всем и не делало исключений. Ведь не найдётся же идиотов, что полезли бы против четвёрки, чтобы спасти бесполезную обузу вместо того, чтобы использовать ситуацию себе на пользу и подкрепиться сразу пятёркой? Пустой, расположившийся на вершине бархана на небольшом отдалении от места чужой охоты, считал, что нет. И уж точно не собирался становиться таким идиотом. Однажды он уже заплатил жизнью из-за своей глупости и наивной веры другому. Положил на алтарь счастья всё, что у него было… и получил в ответ полный холодного интереса взгляд вместо спасения. Больше он не собирался так ошибаться, а облизывающая холодным огнём душу ярость при каждом воспоминании об этом была более чем хорошим напоминанием. Крик боли, донёсшийся от места «игры» найденной группы, подсказал, что пора, и пустой переместился ближе, концентрируясь. Жидкое серебро — практически вода — скользнуло в песок, чтобы через несколько секунд пронзить тонкими и длинными шипами начавших пировать и потерявших бдительность глупцов. В этот раз всё получилось даже слишком легко и быстро, но он был последним, кто стал бы жаловаться на такой ход событий. Было ли ему жаль неудачника, который послужил отвлечением внимания? Ничуть. Очередной пир начался. Пустой довольно быстро понял после своего первого пробуждения, что нужно уметь скрывать себя. Приобретённая сила тогда приносила одни неудобства и полное отсутствие пользы. Однако он подчинил её своей воле и научился прятаться под самым носом у противника. Сколько раз это спасало его странное подобие жизни? Считать было бесполезно. Но, пожалуй, именно умение затаиться и не отсвечивать помогло ему не попасться странному чужаку, что ощущался врагом, хоть и был принят Высшими. Конечно, пустой слышал краем уха, что пришедшим к тому даровались немалые силы, буквально выход на новый уровень. Вот только… инстинкты, проснувшиеся и обострившиеся до предела, буквально кричали держаться как можно дальше от этого чужака. И пустой послушался, чем, скорее всего, спас свою жизнь-не жизнь. В пустыне было откровенно скучно. Кроме охоты, бесцельного блуждания и долгого сидения на песке, заняться было как-то нечем. Даже поговорить с кем-нибудь не представлялось возможным — из пустых собеседники были, откровенно говоря, отвратительные и первым делом стремились оторвать голову, не заморачиваясь на тему того, что там вякнула потенциальная добыча. Уж таков был этот мир… В общем-то, пустому было откровенно плевать на это всё, и он тоже не спешил терзаться моральными сомнениями или угрызениями совести. Ведь так всё было куда проще: есть ты, и есть твои враги; ты охотник, они — добыча. И всё. Никаких законов, правил, норм… если уж ты сильнее, то и творить можешь то, что вздумается. И никто не посмеет тебе указывать, разве что кроме более сильных. И такая система его более чем устраивала. Да, она была жестокой, первобытной и безжалостной, но при этом твоё положение в ней зависело только от одного — силы, которую вполне можно было увеличить. Это дарило ощущение свободы, независимости… и вседозволенности. По сути, весь мир был наполнен кровавыми расправами, среди которых редко встречались немного более мирные уголки. Тому, кто за свою крайне короткую жизнь пережил многое, всё это более чем подходило. Здесь можно было забыть себя прежнего и стать тем, кем хочешь, а не тем, к чему тебя обязывает общество. Такие мелочи, как совершенно спокойное устраивание бойни и пожирание себе подобных, его волновали мало, если и волновали вообще. Вновь взвыл ветер, неподалёку закручиваясь в смертоносный вихрь. Такие смерчи периодически появлялись в этой части пустыни, гуляя по белым барханам довольно продолжительное время. Попадёт туда пустой — несколько секунд, и потоки ветра окрашиваются в алый, буквально в кровавую пыль превращая неосторожного или просто слишком тупого жителя пустыни. Хотя для Высших эти смерчи вроде бы уже не должны быть столь опасными… что же, ещё один камушек на чашу весов, отвечающую за желание достигнуть высшей ступени. К тому же это позволит избавиться от маски, которая физически-то может и не мешала, но почему-то давила психологически. Сорвать её, разбить, раскрошить в пыль и вдохнуть, наконец, холодный воздух с еле различимым привкусом пыли и крови не через своеобразный «фильтр» — всё чаще эта идея навязчиво крутилась в голове пустого. Ему была нужна эволюция. Жизненно необходима, если, конечно, к его существованию применимо слово «жизнь». Пустой неосознанно коснулся края дыры, в очередной раз невольно удивляясь, как может разговаривать, если она находится в горле. Но он мог… Край даже не костяной, а какой-то будто фарфоровой маски тоже попался под пальцы, находясь совсем рядом. Напоминания… сплошные напоминания о прошлом, о пережитой боли. Интересно, может ли этот мир специально вытаскивать на поверхность разными мелочами самое болезненное и мучительное, чтобы питаться бессильной злобой, ненавистью и обречённостью?.. Пустому порой казалось, что именно так и было. И вновь о себе дал знать Голод. Его позывы… нет, скорее вспышки постепенно становились всё чаще, так что всё больше времени приходилось тратить на охоту. С одной стороны, это было даже хорошо, давая возможность избежать скуки, но постепенно приносило всё больше проблем. Ведь и не каждый подходил… а искать хоть немного схожего по уровню с собой было несколько проблематично. Хотя бы потому, что тогда возрастал риск проиграть. А пустой хотел существовать ещё очень и очень долго, так что предпочитал нападать на тех, кто был слабее его. Его уже неоднократно молили о пощаде, но… как говорится, ничего личного. По правде говоря, он относился к ним именно как к диким тварям, никогда не ставя с собой на одну ступень. Ощущение собственного превосходства породило некоторое высокомерие, которое могло бы стать смертельно опасным, если бы не сдерживалось холодным разумом. А так чем дальше, тем более совершенной машиной для убийства он становился. Быстрый, сильный, наделённый хорошей способностью, обладающий повышенной регенерацией, прочностью и ясным разумом, который не могли заглушить инстинкты. И у него была цель, путь к которой уже был проложен кровью. Лишь Голод путал планы, заставляя нестись по песку в поисках новой добычи. И он её нашёл… или же его нашли. Двое охотников замерли друг напротив друга, чуя, что в этот раз повелись на то, что уровень излучаемой силы был довольно мал, и ошиблись. Шаг в сторону с тихим шорохом, и они пошли по кругу, неотрывно следя за действиями противника, пробуя воздух на вкус смешанной с ним чужой силы в попытке понять даже не уровень, но направленность способностей. Он не знал, какой привкус у его силы, но вот враг пах странно, чем-то сладковатым, приторным и в то же время обжигающим. Яд? Путы? Он был уверен в том, что что-то подобное будет. Можно было попробовать достать врага шипами, но жидкое серебро не успеет сквозь песок вернуться достаточно быстро, чтобы помочь отразить слишком сильный удар, если таковой будет. Осторожность не давала действовать опрометчиво, но движение по кругу начинало действовать на нервы. И всё-таки первым сорвался не он. Противник, напоминающий своим видом то ли растение, то ли жука, резко рванул вперёд, решив прощупать его на скорость. Мимо. Он был так же быстр, так что успел как уйти от атаки, так и постараться ударить самому. Обмен ударами, слишком быстрыми, чтобы их можно было нормально различить… лишь почувствовать, куда он придётся, закончился резко. Они отпрыгнули в разные стороны и вновь закружили, ожидая, когда же один из них ошибётся, даст слабину… проиграет жизнь одним неверным движением. И вновь практически синхронное схождение, вновь попытки достать врага любым способом. Но всё, что им удалось, лишь немного зацепить друг друга. Оба были слишком осторожны и слишком хитры, чтобы вот так быстро попасться. И всё-таки со временем оба оказались довольно сильно ранены, да и сил поистратили изрядно. Очевидно, что всё должно было решить то, у кого первого кончатся силы, кто первый упадёт на пропитанный кровью песок, невольно подставляясь под смертельный удар. Пустой смотрел оценивающе на своего противника и старался расходовать силы экономно, ведь становиться добычей он не желал. Он слишком хотел существовать, да и привык уже слишком быть охотником, стоять выше… И теперь концентрировал силу, терпеливо ожидая, когда же враг даст возможность решить всё одним ударом. Просто потому, что иначе силы раньше кончатся именно у него, а не у этого жука. А это ну никак не вписывалось в его планы. И вот, в какой-то момент буквально на миг враг раскрылся. Пустой не мог не воспользоваться этим шансом, посылая под песком и над ним жидкое серебро, тут же становящееся острыми шипами. Но… враг окутался зеленоватой дымкой, в которой атака мгновенно завязла, а сам ударил в ответ. Путы… нет, несколько длинных гибких лоз пробили оставшегося на секунду без защиты пустого, а ещё одна захлестнула вокруг шеи, резко дёргая и вбивая в песок. Тело начало неметь, а пошевелиться не давали буквально приросшие к песку лозы, одна из которых продолжала удавкой сдавливать горло. Враг прохаживался рядом и что-то самодовольно говорил, но услышать его было непросто. В ушах шумело, а в глазах темнело от унизительности положения — быть распластанным у ног какой-то твари, будто шкура убитого зверя, и выслушивать его самодовольные слова в ожидании смерти. Внутри клубилась бессильная злость. Неужели он, как и другие пустые, сейчас будет просто сожран? И всё, что он делал до этого, не имело смысла?.. На несколько долгих секунд его охватило отчаяние, а потом… Смерть?.. Нет. Он так просто не умрёт! Ни. За. Что. Внутри будто что-то треснуло, надломилось. И внезапно пришло осознание: ведь он не безоружен сейчас, нет. Ведь жидкое серебро всё ещё при нём, оно часть него. Повинуясь неожиданно окрепшей воле, пролитая кровь засияла серебром и ударила в не ожидавшего атаку врага, мгновенно убивая его. Лозы ослабли, потеряв управление, и рассыпались горьковатым пеплом. Пустой встал и, пошатываясь, дошёл до поверженного противника, не спешащего истаивать чёрными хлопьями вслед за своим оружием. Поглощение не заняло много времени. Вот только вновь подняться на ноги пустой неожиданно не смог. Тяжесть навалилась, заставляя осесть на песок, а оглушающая слабость — свернуться на песке, ожидая, когда же неприятные ощущения пройдут. Но ускользнуло лишь сознание. Среди белоснежных песков рождался новый обладатель права приказывать…