О главном

      Портос нервничал. С того рокового дня, когда отца ранили, прошла всего неделя, за которую изменилось одновременно многое и не изменилось ничего. Родителя перевели из палаты интенсивной терапии, но он всё равно всё ещё находился в реанимации под постоянным присмотром врачей, так как ранение оказалось достаточно серьёзным. И к пациенту всё это время пускали разве что сенатора, в то время как мальчишки, терпеливо и не очень, ждали позволения наконец-то увидеть любимого папу.       Портоса пожирало чувство вины. Братья воспринимали его по-прежнему как одного из них, никак не вспоминая его опрометчивую выходку, и он был им за это благодарен. В конце концов, даже им, своим лучшим друзьям и братьям, он наговорил много глупостей, но они всё равно не отвернулись от него и продолжали быть рядом. Однако будет ли также снисходителен к нему отец… — Собирайтесь, мальчишки, — за завтраком как всегда категорично к ним обратился «Кардинал», который все эти дни, конечно, жил вместе с детьми и присматривал за ними. — Ненадолго, но врачи позволяют вам увидеться с вашим отцом. — Ну наконец-то! — д’Артаньян подпрыгнул на месте и усерднее заработал челюстями, за раз запихивая в рот остаток бутерброда, и его энтузиазм полностью разделил Арамис. Атос облегчённо улыбнулся, полосуя на кусочки яичницу, а Портос, наоборот, почувствовал, как внутри всё напряглось, а сердце забилось быстрее.       Нет, он очень хотел увидеть папу, просто… В то же время он так сильно боялся этой встречи, что был готов оттягивать её до последнего.       Тем не менее, после завтрака погрузившись в машину сенатора, всем дружным семейством они направились в больницу. Ришелье, который успел примелькаться, кажется, даже уборщицам, пропустили без особых проблем, стоило ему только показаться на пороге клиники, и он вместе с подростками двинулся на третий этаж, где и находилась палата Тревиля. — Джентльмены, — остановившись напротив дверей, «Кардинал» чопорно удержал решительно двинувшихся к входу д’Артаньяна и Арамиса. — Первым должен войти Портос. Уверен, им с Жаном есть что сказать друг другу, — холодные серые глаза выразительно посмотрели на несколько отрешённого мальчика, и тот против воли вздрогнул.       Конечно, это должно было произойти, но сердце в груди предательски забилось сильнее, а руки похолодели и вспотели, так что Портос сжал их в кулаки, чтобы скрыть позорную слабость. Неуверенно кивнул, и сделав глубокий вдох, решительно подошёл к двери, открыв её.       Стоило ему зайти за порог палаты, как мальчик замер в нерешительности. Одиночное просторное помещение было светлым из-за белого потолка и светлых обоев, а также проникающего сквозь широкие окна яркого дневного света, и тишину его нарушало лишь мерный писк приборов и тяжёлое дыхание пациента. Который как раз с шорохом повернул на посторонний звук голову и с удивлением хрипло произнёс: — Портос?       От звучания собственного имени мальчик снова против воли вздрогнул. Бросил быстрый взгляд на бледное осунувшееся лицо отца и виновато потупился, всё-таки набравшись смелости и подойдя к нему ближе, забравшись на свободный стул рядом с постелью. На несколько длинных минут между ними повисла неловкая пауза, так как оба не знали, что друг другу сказать, прежде чем Портос неловко пробормотал: — Как ты себя чувствуешь? — Мне уже гораздо легче, спасибо, — Тревиль тепло улыбнулся сыну, а тот недоверчиво нахмурился, снова окинув его фигуру быстрым взглядом. — Храбришься, да? — фыркнул, стараясь скрыть волнение, на что родитель с деланым возмущением ответил: — Да я почти здоров! Хоть завтра в бой! — он, правда, несколько неловко дёрнулся и тут же поморщился от вспышки боли. Успокаивающе погладил встрепенувшегося сына по руке и снова тепло улыбнулся: — Я рад, что ты пришёл. Я скучал по тебе, сынок.       Портос в замешательстве смотрел в его лицо, только сейчас замечая, как отец постарел под давлением всех проблем и переживаний. Но при этом он совсем не изменился и совсем не злился, и мальчик почувствовал, как у него предательски зажгло глаза. — Я тоже скучал по тебе, — он шмыгнул носом, в вине и стыде опустив глаза. — Прости меня за всё, что я наговорил тебе. Я… я… — Тебе не за что оправдываться, — Тревиль понимающе сжал его ладонь. — Мне стоило поговорить с тобой и рассказать тебе всю правду. Возможно ты мне не поверишь, но я хотел сделать это, просто немного позже, чтобы не травмировать тебя слишком сильно. Да и откровенно говоря, у меня нет опыта в ведении таких бесед, и я… Был растерян? Боялся того, как ты можешь это воспринять? В конце концов, ты со мной с младенчества, и я люблю тебя как родного сына… Впрочем, как и любого из твоих братьев. — Я знаю, — Портос снова шмыгнул носом, всё ещё стыдясь поднять глаза. — Мы знаем, — добавил уверенно и вздохнул, качнув головой: — И я не должен был сомневаться в этом. Потому что я тоже тебя люблю, и ты всегда был моим папой… Хотя теперь я не знаю, имею ли право так тебя называть. — Что за глупости! — слишком эмоционально дёрнувшись, комиссар снова поморщился от боли, и Портос бросил на него испуганный встревоженный взгляд. — Ты был, есть и будешь моим сыном, и клянусь милосердием Христа, я не знаю, что должно произойти, чтобы это изменилось! Иди ко мне, мой мальчик, — он протянул руки, и хрупкая оборона Портоса рухнула.       Заглянувшим в палату несколько минут спустя Ришелье и братьям открылась болезненная и трогательная картина. Портос, стоя на коленях на плитке пола, осторожно обнимал отца и беззвучно плакал на его плече от облегчения и вины так, что его выдавала лишь дрожащая спина. Тревиль тепло и печально улыбался, в ответ успокаивающе поглаживая сына по тёмной кучерявой макушке. Какие бы испытания ни выпали на долю их семьи, все вместе они определённо с ними справятся.