И никогда не забывать

Sommes nous les jouets du destin Souviens toi des moments divins Planants, eclates au matin Et maintenant nous sommes tout seuls Perdus les reves de s'aimer Protect me from what I want Protect me Он был в этой комнате лишь раз. Плохо помнит, каким образом там оказался - кажется, был ужасно пьян и не спал несколько ночей подряд. Или просто не спал. Уже не вспомнить. Сейчас история примерно та же - он чертовски устал, так, что даже с трудом идет, и вероятно через пару недель забудет о том, что был на служебной квартире Бестужева-Рюмина. Только бы он забыл. Пока Сергей размышлял, Бестужев успел снять свой китель и начал расстегивать его. — Оставь, я сам. Вроде не пил, в отличие от тебя. Михаил лишь слегка ударяет по рукам, уже потянувшимся почти оскорбленно расстегивать пуговицы, и продолжает это делать сам. Затем наклоняется и пытается снять сапоги. — Сергей, подними ногу. Сергей вырывается. — Я сам могу себя раздеть, — наклоняется, пытается снять сапог, почти падает. — Да, я вижу, кто тут совсем не пьян в отличие от меня и готов сам раздеться. Ухмыляется и снимает сапог. Затем второй. Поднимается и легко целует. Касается. У Сергея нет сил отвечать. Сопротивляться. Говорить. — Иди ложись, надеюсь, штаны снимешь без моей помощи, а я пока заварю тебе травы. Чтобы ты поскорее уснул. Михаил уходит, Сергей проходит в комнату и садится на небольшую кровать. Как они на ней умещались в прошлый раз? Она же крошечная даже для одного. Воспоминания проявляются отрывками - кажется, Миша закинул на него все конечности, и они больше занимались друг другом, чем сном. Ага. Щеки начинают пылать - как же хотелось все забыть. Или наоборот. Никогда не забывать. Он смотрит по сторонам. У кровати стоит тумбочка, на ней лежит медальон, часы, какие-то травы. Боже. Думает Сергей. Как я могу с этим жить. Что подразумевается под этим и жить - остается загадкой даже для него самого. Он просто не может понять, в какой момент все пришло к тому, что есть сейчас. К тому, что он заваливается в квартиру Михаила, позволяет себя раздевать, целовать и... другие вещи. Позволяет и делает сам. Наверное, все было не совсем нормально с самого начала - как только они начали общаться. Бестужев практически не отходил от него, преданно слушал каждое слово, был рядом. Да, он просто был рядом. А потом этого стало недостаточно. Первое прикосновение - интимнее, чем пожатие руки - случилось в какой-то нелепый момент, когда рядом были люди. Сергею после этого было тяжело что-то говорить солдатам, что-то объяснять, кем-то командовать. Все, о чем он мог думать, это о руке Бестужева, которая коснулась его лица. Потом были долгие разговоры по ночам, тогда же первый поцелуй, Сергей на самом деле даже не помнит, кто начал первым. Помнит лишь, что на следующее утро он должен был устраивать смотр полка и принимать проверку, что в итоге после той ночи он проспал (что было наверное первый раз в его жизни), и чуть не получил нагоняй. Он. Нагоняй. Михаил потом долго извинялся. И почти неделю близко не подходил, чувствовал себя виноватым. Хотя, в сущности, виноватым он никогда не был. — Вот, возьми, выпей, пожалуйста. — голос Михаила вырвал из воспоминаний. — Спасибо. — Сережа с благодарностью взял чашку, выпил все залпом. — Полегче, это тебе не вино. Может горчить. Сергей закашлялся. — Ох, какая противная жидкость. Надеюсь, это не яд? Михаил смеется. — Тогда я бы принес такую же чашку себе. Сергей серьезно глянул на Бестужева. Пара тяжелых секунд весомо ложатся на плечи - оба чувствуют, насколько устали, и - насколько быстро сгущается воздух между ними двумя. Сергей отставляет чашку к часам - на тумбочку - притягивает Михаила за пояс, ближе к кровати, ближе к себе. — Мне казалось, что ты уснешь к тому моменту, как я принесу тебе отвар. — улыбку уже не скрыть, не спрятать, не отказаться. От нее. От него. — Мне казалось тоже. Михаил наклоняется - роняет Сергея спиной на кровать - близко к его лицу лицо - тянется пальцами, чтобы потрогать тонкую синюю кожу под глазами, затем ниже, к скулам. — Тебе нужно поспать. Прямо сейчас. — еле слышно говорит Михаил. Муравьев целует. Размашисто, медленно, засасывая нижнюю губу. Ловит мягкое дыхание - протестующее, пока, но уже готовое продолжить. Держит правой рукой шею, вжимает пальцы в волосы на затылке - могут остаться синяки, надо легче. Расслабляет хватку, проводит рукой по лбу. Целует снова - требовательно, с языком, пробует вкус шампанского, забирает его с собой. Бестужев издает стон. — Сережа... Немного отстраняется, все еще пытается призвать к здравому рассудку. — Мне нужен ты. Сейчас. — Муравьев говорит громко, как всегда, нисколько не сомневаясь в том, что ему действительно нужен. Бестужев-Рюмин. Прямо сейчас и здесь. В этой его темной, слабо освещенной, обветшалой комнате. Михаил закрывает глаза, слабо ухмыляется, удерживает себя на одной руке. Сергей тянется расстегнуть штаны, Михаил отстраняется, встает, всем своим видом говоря: сейчас ты должен смотреть на меня. В слабом свете Сергей видит, как Миша порывисто расстегивает свои штаны, вынимает из них белоснежную рубашку, кладет туда же - на тумбочку - снимает с себя все остальное - подходит ближе, наклоняется. Тянется к штанам Сергея - тот не может упустить - раскрасневшегося Мишеля - целует в мягкие, влажные губы, проводит рукой по груди, считает ребра, заводит руку назад. — Подожди. Сейчас, — Михаил снимает штаны, вытаскивает рубашку Сергея, тот нехотя поддается. Полностью снять рубашку с тяжелого тела у Бестужева не выходит. Один глубокий поцелуй за другим, Михаил садится на Сергея, удерживая свой вес руками, чтобы не дай бог не сделать больно - это же Сережа, он на грани -мучительного сна и вымученного секса. — Посмотри на меня. — Сережа просит. Бестужев не может отказать, смотрит. Вкладывает в свой взгляд все, что не может сказать словами — свои переживания за Сергея, свою возбужденность, свое внимание, свое желание. Желание не только тела, но и всего остального. То, что недоступно другим. То, что видит только Сергей сам в себе, когда остается один. Бестужев хочет, чтобы это все было с ним тоже. Он наклоняется ниже. Слышит стоны Муравьева. Тихие, но глубокие стоны, с которыми Бестужеву даже не нужно прикасаться к себе, чтобы испытать весь спектр эмоций. Сергей запускает пальцы в волосы Бестужева, когда тот усиленно пытается не смотреть наверх и довести до края. Черты, которую они уже давно переступили. Он знает, что Сергей устал. Он хочет сделать так, чтобы ему было хорошо. Чтобы слышать его стоны один за другим. Муравьев, кажется, потерял свой разум еще где-то на том моменте, когда Бестужев опустился вниз и обхватил его член губами. Все, что он мог осознавать в данный момент, это то, что его стоны уже могут услышать соседи. Надо быть... — Миша... Бестужев не отстраняется. Сергей выдыхает на последнем стоне, сжимает пальцы на затылке Михаила. Бестужев поднимает довольное лицо наверх, улыбается мокрыми губами, пытается отодвинуться, чтобы достать одеяло и укутать их обоих, но Муравьев перехватывает его за шею и тянет выше - целует в грешные, расхристанные губы, растерзанные, это видно даже в полутьме, хоть и начало светать - долго, пока не забирает что-то с собой. Эту радость, улыбку, их общее. Одно на двоих. Забыть бы. Но вряд ли когда-то выйдет. Они лежат, кое-как устроившись на маленькой кровати. Ноги в ногах, пальцы в запястьях, глаза в глаза. — Расскажи мне, что тебе снилось, когда ты в последний раз спал. — Бестужев просит. Сергей отводит взгляд. — Пожалуйста, Сережа. Я хочу, чтобы ты мне рассказал. Сергей смотрит в потолок, ищет там смысл всего, что с ним происходит в последнее время. — Мне снилась смерть сестры. Как будто я был на поле сражения, знаешь, как это бывает в самые страшные моменты, когда ты понимаешь, что сейчас - либо ты, либо тебя. И посреди поля она. И в нее летит заряд... — Сережа. Посмотри на меня. — Михаил говорит тихо, но твердо. Сергей поворачивает голову, смотрит. Встречает преданные, взволнованные глаза, перестает думать и волноваться сам. Хочет раствориться. И уснуть, наконец уснуть. — Твоя сестра на небесах. В лучшем мире. Ты знаешь это. Ты знаешь, что ее уже не вернуть, и что там, в том мире, ей намного лучше, чем нам с тобой. Здесь. — уверенно говорит Михаил, ближе прижимается к Сергею. — Ты веришь, что есть этот лучший мир? И что там лучше, чем нам здесь, сейчас, с тобой? Михаил все еще не отводит взгляд, проводит рукой по щеке Сережи. — Я верю в то, что лучше, чем здесь, сейчас, с тобой для меня ничего не будет. И я так же уверен, что когда я умру, для меня в лучшем мире не будет места без тебя. Сергей улыбается. — Я все время забываю, что ты еще слишком молод. И открываю для себя с каждым разом понимание, что ты романтик, Мишель, — Муравьев прижимает его руку к своим губам, оставляет там свой след - запечатлевает сегодняшнюю ночь — Давай будем думать, что до лучшего мира у нас еще есть много времени, чтобы быть здесь и сейчас. Михаил улыбается. Шире. Своей улыбкой, той, от которой у Сергея щемит где-то под ребрами и схватывает в горле. — Сережа, давай поспим. Завтра рано вставать. Я хочу, чтобы ты поспал, — прикасается губами к губам — И обещаю, сегодня никаких кошмаров. Я рядом. — Обещаешь? — рядом с Мишелем Сергей может себе позволить быть слишком мягким, слишком... слишком. — Закрывай глаза. За окном почти светло, белым отдает кровать — одеяло на ней, чистейшего белого наволочка. Переплетение тел, сплетение душ на ней — темные вихры, светло-русые, молочная кожа, кожа цвета слоновой кости. Легкий запах алкоголя, трав и усталости. Ночь без кошмаров, утро с улыбками, солнцем и нежными прикосновениями. Кожа к кожа, скула к скуле, один мир к другому.