***
Пестель долго потом вспоминал лица офицеров, собравшихся у дома Директории, и никак не мог найти ответа на свой вопрос — кто предатель. Потому что им мог оказаться любой из полутора десятка людей. Так же, как им мог не оказаться ни один из них. Они собрались, чтобы задать вопросы. И вопросы были, по сути, верные. Всем хотелось выступить как можно скорее, каждый из них считал, что тянуть нельзя. Люди волновались. Они понимали, как понимал Пестель, что Южному обществу не суждено объединиться с Северным. И боялись, что дело рухнет, так и не начавшись. К тому же слухи, долетавшие из Петербурга, говорили о том, что волнения идут не только на Украине, и Александр уже начинает что-то замечать. Был уже поздний вечер, когда стихли последние разговоры и расквартированные военные разошлись по домам. Пестель мрачно сидел за столом, разгребая ворох бумаг и писем, работая с удвоенным усердием. Он и без того провел двое суток в постели. Упущенное нужно наверстать. Письма, жалобы, сообщения, квитанции и указы — все это было прочитано-отвечено-принято-к-сведению уже через три часа напряженной работы, и теперь Пестель просто сидел за столом, машинально перебирая свои записи и документы, заново собирая их в аккуратные стопы. У него всегда все было аккуратно разложено: письма — перевязаны бечевкой, документы и военные карты — сложены в папку. Бумаги Общества и важные записи — завернуты в ткань и убраны в надежное место. Какая-либо переписка с Муравьёвым-Апостолом или кем-то из близкого окружения — давно сожжена. Пестель всегда был готов к любым неожиданностям. Виктория в этот вечер была необычайно тихая. Она где-то нашла завалявшийся выпуск «Вестника Европы» и теперь читала его, сидя на скамейке в углу комнаты. Колени по-детски подтянуты к груди, пальцы машинально ковыряют шов платья, на лбу — озабоченная складочка. Она не сказала ни слова с того момента, как Пестель вернулся, и вообще как будто старалась не замечать сидевшего с ней в одной комнате мужчину. Это молчание с ее стороны не расстраивало Пестеля, нет. Просто немного беспокоило. — Что нового пишут? — как бы невзначай спросил он, вызывая Викторию на диалог. Два внимательных глаза сверкнули над развернутым журналом. — С 1818 года ничего не изменилось, — ответила девушка, переворачивая потрепанную страницу с нехарактерным для нее шелестом. Пестель задумчиво повертел в руках выпавший из первой версии «Русской правды» лист. Раскладывая бумаги по местам, он не мог не заметить, что страницы были сложены в обратном порядке. Он поднял исписанный лист и спросил, как бы между прочим: — Здесь, конечно, ты нашла что-то новое? Виктория предательски покраснела и ещё ближе подтянула колени к груди. Она умудрилась сесть так, что юбка полностью скрывала ее ноги, включая носки старых домашних туфель. — У тебя был жар, и я боялась отойти, а она… Она лежала на столе, — виновато закончила Виктория, ковыряя шов еще усерднее прежнего. — Понимаешь?.. Пестель позволил себе незаметную усмешку. — Понимаю, — ответил он и с невольно прозвучавшим в голосе любопытством спросил: — И что думаешь? — Думаю, что в вашем плане нет одного важного пункта, — Виктория отложила журнал и опустила ноги на пол. Ее лицо тут же стало до крайности серьезным и одухотворенным, и Пестель, сам того не замечая, откровенно любовался девушкой, почти не слыша, что она говорит. — И какого же? — спросил он, поддерживая странный диалог. Виктория быстро мазнула языком по губам и вся подалась вперед. — Народ. Он даже не знает, что готовится нечто подобное… А ведь бóльшая часть населения — низшее сословие. Крестьяне. Уверена, они поддержали бы вас, если бы знали. — Угу, — Пестель кивнул, размышляя над ее словами. — Но, позволь заметить, народ не волен решать что-либо. Власть императорская всегда опиралась на дворянство… — Не в этом дело, — Виктория тряхнула головой, отчего маленькая прядь упала ей на висок. — Дело в том, что их много… Пестель снова кивнул. Виктория смотрела на него выжидательно, как смотрит на учителя ученик, ожидающий похвалу или порицание. Пестель не хотел ни хвалить ее, ни ругать. Он хотел вручить ей женский роман или томик с любовными стихами, чтобы ее красивая голова генерировала другие мысли, кроме революционных. Он наклонился чуть вперёд, жадно ловя взгляд ее больших наивных глаз. — Ты же красивая девушка, — сказал Пестель очень тихо, словно стыдясь этих своих слов. — Действительно тебе надо все это? Виктория заметно растерялась. Она явно не привыкла слышать нечто подобное. Пестель встал из-за стола и подошел ближе. Остановился у скамейки, на которой сидела Виктория, и вся его уверенность тут же сошла на нет. В памяти появлялись давно забытые образы: девушка в богом забытом заснеженном городке. Это было много лет назад, и теперь вспоминалось, как старый сон. А ведь он тогда хотел на ней жениться… Пестель молчал, глядя в глубь своей памяти. Она была красива и умна, с ней было легко говорить обо всем, но почему же он тогда уехал, не оставив адреса и не написав потом ни одного письма?.. Блестящий офицер и тонкий политик, Пестель попросту пренебрегал тремя пагубными, как он сам считал, вещами: женщинами, спиртным и азартными играми. И если с последними двумя пунктами проблем не возникало, первый уже был под угрозой. Потому что Виктория была не такая, как все женщины. Потому что она была здесь, с ним, и от нее веяло теплом и неизвестным ему уютом. — Павел? — тихо окликнула его Виктория. Пестель вздрогнул. Очнувшись от своих мыслей, он только теперь заметил, что девушка уже стоит рядом с ним, глядя на него снизу вверх внимательно и настороженно. — Тебе плохо? — спросила она, перебегая взглядом от одного его глаза к другому. Пестель молчал, не находя слов для ответа. Виктория ждала. В свете неяркой лампы ее лицо казалось еще бледнее обычного. Ей здесь не место, отчетливо осознал Пестель. Она не должна сейчас быть здесь, с ним, в этом военном поселении на краю страны, среди клятвоотступников, замысливших преступление против государя. Она должна по-другому прожить эту жизнь, с другим мужчиной, который не будет подвергать ее опасности. Она и так уже натерпелась. Ее отец пострадал за правду, но дети за родителей не в ответе?.. Она не ради меня здесь, напомнил себе Пестель. Конечно, Виктория здесь по совсем иной причине. Ради него одного она бы не поехала сюда. Для нее он вообще не мужчина, а ходячий пример Справедливости. Да, в ее глазах то, чем он занимается — дело благородное, возвышенное. Нет, она не понимает, что для достижения поставленной цели он готов на все. — Виктория… — Пестель выдохнул ее имя почти неосознанно и замолчал снова, продолжая смотреть ей прямо в глаза. Он не мог не заметить, что теперь они стоят почти вплотную друг к другу — так близко, что можно услышать дыхание друг друга. — Я не знаю, как правильно, а как нет, — нашел в себе силы продолжить Пестель. Его голос снизился до шепота. — Но я знаю точно, что ты еще можешь выбрать другой путь. Он сам не знал, что именно вложил в эти слова. Вслепую нащупав руку девушки, он поднял ее к своей груди. На ум почему-то пришел образ Натальи Рылеевой. У нее всегда были печальные глаза и горькая складочка возле губ. Пестель был уверен, что до встречи с Кондратием не было ни этой складочки, ни вечной печали в глазах. Может быть, Наталья была похожа на Викторию — строгую и спокойную, временами беспечную и безрассудную, не вздрагивающую от каждого стука в дверь и не ждущую беды каждую секунду… Если Виктория останется с ним, рано или поздно и у нее появится такая же покорная улыбка и такой же загнанный взгляд. — Я уже выбрала. Я хочу остаться, — сказала Виктория, и Пестель невольно отметил, что она не добавила «с тобой». Он отпустил ее ладонь, и рука девушки безвольно повисла вдоль тела. — Это твое решение, — отстраняясь от нее на шаг, сухо сказал Пестель. — Но в любом случае, здесь тебе не место. Так говорил разум. Сердце считало иначе.-5-
21 января 2020 г. в 16:35
Морозный воздух обжигал незащищенную кожу, но Виктория была уверена, что причина ее покрасневших щек совсем в другом.
Она выскочила на улицу вслед за Пестелем и вслед за ним пошла, увязая в сугробах, к дому Директории, вокруг которого уже собралась толпа встревоженных людей. Он шел впереди, его широкий шаг не оставлял девушке шансов. Виктория спотыкалась и почти падала на колени в сугробы, каких в Петербурге и не бывает. Утыкалась ладонями в снежный покров, выпрямлялась и шла дальше. Она уже привыкла всюду следовать за Пестелем — его молчаливый, по-мужски суровый силуэт даже внушал доверие.
Виктория споткнулась, запутавшись в намокшей юбке, и на этот раз все-таки упала в снег. Пестель обернулся и, только теперь заметив плетущуюся за ним девушку, вернулся на несколько шагов назад. Молча подхватил ее подмышки и, одним рывком вытащив из снега, поднял на ноги.
— Отведите ее в дом! — приказал он, вверяя Викторию в руки какому-то офицеру.
И ушел, не сказав самой девушке ни слова.
Виктория смотрела ему вслед, ни на шутку напуганная офицерским собранием. Пестель ни разу до этого не говорил, что в Их Деле участвует столько людей, и уж конечно же он даже словом не обмолвился о том, что среди этих людей могут возникнуть разногласия. О последнем Виктория догадывалась сама. Но она даже предположить не могла, что могут возникнуть разногласия таких масштабов.
Чьи-то руки осторожно взяли ее под локти, и, подняв голову, Виктория увидела перед собой того самого молодого офицера, который и пришел к Пестелю с доложением о назревающих возмущениях.
— Пойдемте, я провожу Вас в комнату, — учтиво сказал он, мягко подталкивая девушку назад. Что-то в его интонациях было странное. И улыбка под редкими усами тоже была какая-то наигранная. Может, он пытался таким образом ее успокоить? Виктория не стала в это вникать.
Она позволила себя увести. На ходу обернувшись назад, Виктория увидела Пестеля, который уже поднимался на крыльцо дома с поднятой вверх рукой. Очевидно, он призывал толпу к тишине. Воспользовавшись секундной заминкой девушки, офицер уверенно раскрыл дверь дома и жестом приказал Виктории войти внутрь. Обескураженной, растерянной — ей ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
Она вошла в комнату, на ходу стягивая с головы наспех повязанный платок. Волосы свободными локонами упали на плечи. Отыскав где-то на столе заколку, девушка принялась со всей сосредоточенностью, на которую была способна, собирать волосы в узел. Пальцы не слушались. Пряди то и дело выскальзывали из-под заколки, и Виктория с завидным упорством начинала делать прическу заново.
Молодой офицер вытянулся по струнке, стоя у двери, очевидно, ожидая от девушки каких-то слов. Виктория с горем пополам закончила собирать волосы и, обернувшись к своему молчаливому провожатому, в растерянности опустила руки.
— Это очень серьезно? — решившись, задала она вопрос, который давно ее мучал.
Офицер неопределенно пожал плечами.
— Не настолько, чтобы Павел Иванович не мог с этим разобраться.
Виктория кивнула и, скрестив руки на груди, отвернулась к окну. Спиной она чувствовала на себе взгляд молодого человека, и от этого ей было не по себе.
— Поверить трудно, что такая красивая мадемуазель озарила своим присутствием наш скромный лагерь, — не преминул напомнить о себе тот, сделав ей вычурный комплимент. — Простите мне мою наглость, Вы здесь…
— …с Павлом Ивановичем! — поспешно ответила Виктория, опередив опасные слова офицера. Разговор, который он начал, был ей совсем не по душе. Девушка догадывалась, что многим любопытно узнать, кем она доводится Пестелю, и как огня боялась этого вопроса.
Офицер растерянно молчал, видимо, до глубины души потрясенный тем пылом, с которым девушка прервала его речь. Почему он не уходит? — в отчаянии думала Виктория, с напряжением вслушиваясь в каждый звук, доносящийся из-за ее спины.
Чтобы хоть как-то разрядить тяжелое молчание, Виктория обернулась к молодому мужчине и задала один из тех вопросов, которые задают, когда нечего больше сказать:
— Здесь всегда такие холодные зимы?
— О, нет, вовсе нет, — с готовностью поддержал разговор ее собеседник. — Помнится, прошлой зимой было гораздо теплее. Все-таки, это не север… Слава Богу, не север, — поспешно добавил он, снова улыбаясь своей натянутой улыбкой.
Тема была исчерпана, и Виктория снова отвернулась к окну. Из-за морозных узоров, затянувших все стекло, было почти невозможно разглядеть хоть что-то на улице. Зачем-то Виктория приложила к окну ладонь, но тут же снова спрятала ее под руку. Холодно.
Со вздохом она повернулась к офицеру. Последний все так же стоял у двери и смотрел исключительно на девушку, но Виктория готова была поклясться, что секунду назад он жадно осматривал заваленный бумагами и обмундированием стол Пестеля.
— Вам совсем не обязательно караулить меня, — поборов неловкость, заметила Виктория. С каждой секундой этот офицер нравился ей всё меньше. — Я буду ждать Павла Ивановича здесь и никуда не уйду, можете быть спокойны.
Она улыбнулась, смягчая резкость своих слов. Молодой офицер улыбнулся в ответ и, склонив голову в знак прощания, вышел из комнаты. Виктория вздохнула с облегчением.
Оставшись одна, она снова устремила взгляд в окно, вслушиваясь в каждый звук, доносящийся с улицы. Бессознательно Виктория прижала руку к груди и, опустив голову, думала о том, что у Пестеля, наверно, все еще держится температура. Он еще не до конца осознал, что она ослушалась его, поэтому не рассердился — другого объяснения его молчаливому согласию остаться она не находила. Щеки вновь запылали, по коже пробежали мурашки. Должно быть, ему было спокойнее, когда она сидела рядом с ним.
И все-таки жаль, что он думает только о революции, с грустью подумала Виктория, но тут же прогнала эту мысль. Ей нельзя влюбляться в него, это заранее проигрышный вариант. Пестель никогда не посмотрит на нее, как на женщину, потому что в его жизни просто нет места для женщины. Виктория это ясно понимала.
Как и то, что этот факт ее невероятно расстраивал.