Прогулки по воде

      Незаметно прошла неделя.       Пестель поочередно получил письма от матери, Рылеева и Сергея. Эти письма разбередили его душу. И в ответ на каждое он ответил ложью. Рылееву он врал, что Виктория приболела и отправится домой буквально на днях, в ответе матери писал, что с ним все в полном порядке, а навестить родной дом он не может из-за службы, Сергея уверял, что в лагере спокойно и все идет своим чередом.       На самом деле все было совсем не так.       Все стало не так с самого того вечера, когда он по роковому случаю встретился с Викторией. Если так подумать, то этот ряд случайностей уже не казался ему случайным. Совпадение было слишком явным. Виктория приехала в Петербург как раз в то время, как туда вернулся сам Пестель; он оказался рядом с ней как раз в ту минуту, когда за ней пришли, чтобы арестовать; в конце концов, он невероятно удачно заболел, из-за чего Виктория и оказалась здесь — в месте, куда она не могла попасть ни при каком другом раскладе. Теперь уже Пестелю, который отнюдь не был фаталистом, казалось, что встреча с Викторией была предрешена свыше.       В любом случае, он старался об этом не думать.       Виктория быстро нашла общий язык почти со всеми из окружения Пестеля. Жены офицеров обожали ее и постоянно звали в гости; холостые мужчины при виде девушки старались произвести впечатление. Одни поздравляли Пестеля с удачной помолвкой и уверяли его, что он настоящий счастливчик, другие бросали недоуменные, а порой и завистливые взгляды. Все считали, что Пестель вернулся из Петербурга с невестой. Пестель никак не комментировал эти слухи, позволяя всему идти своим чередом.       Как законные жених и невеста, Пестель и Виктория жили в одном доме. Как порядочный мужчина, Пестель ночевал в просторных сенях на топчане. Это не доставляло ему особых трудностей — он привык не спать ночами, либо работая за столом, либо расхаживая из угла в угол в размышлениях. Единственное, что напрягало и в какой-то степени пугало его — это Виктория, которая спала за дверью и к дыханию которой он часто прислушивался.       Девушка спала неспокойно. Она могла проснуться посреди ночи и долго стоять у окна, не зажигая лампы. Пестель не задавал лишних вопросов. Он давно заметил, что Виктория изменилась, и считал, что вся причина в Обухове.       Последний захаживал в дом Пестеля довольно часто, прикрываясь то каким-либо поручением, то передавая новости. Куда бы Пестель ни пошел, везде был Обухов. И в большинстве случаев рядом с ним была Виктория. Преимущественно из-за этого последнего факта Пестель считал молодого офицера самой что ни на есть «лицемерной и крайне неприятной личностью».       Опять он, неизменно думала Виктория каждый раз, когда в поле ее зрения возникал Михаил Обухов. Куда бы она ни шла, везде появлялся он. Обухов ждал ее у дома вечером, случайно заходил к Камышовым, когда она бывала у них в гостях, часто вертелся рядом с сестрой подполковника Якошевича, с которой у Виктории сложились вполне дружеские отношения, но старательно избегал общества Пестеля. Виктория заметила это не сразу. Но, заметив, старалась находиться как можно ближе к Пестелю, одновременно делая всё для того, чтобы он этого не заметил.       К нему она в последнее время испытывала совсем уж странные чувства. Ей казалось, что она знает его всю жизнь, хотя в общей сложности они были знакомы немногим больше двух недель. Кроме доверия к нему она изредка чувствовала что-то, похожее на страх. С каждым днем ей становилось все труднее смотреть ему в глаза, а проснувшаяся паранойя уверяла девушку, что мужчина ее на дух не переносит. Иначе объяснить холодность Пестеля Виктория не могла. Она видела, каким оживленным был он в обществе других мужчин. И с горечью замечала ярко выраженное безразличие по отношению к себе.       Зря я осталась, думала Виктория, в последние дни особенно остро ощущая себя лишней.       Зря я разрешил ей остаться, перекликалась с ее мыслью мысль Пестеля.       Дело во мне, решили оба.       Дни проходили за днями в молчаливом напряжении между ними. Каждый из них знал, что добром это не закончится — обязательно случится что-то, что станет разрядкой в их холодной войне. И это «что-то» произошло под вечер вторника, когда Виктория возвращалась домой.       Стоял уже февраль, но крещенские морозы не отступали, а мороз к вечеру только крепчал. Виктория, которая ушла утром на целый день и забыла варежки, теперь горько об этом жалела. Когда она вернулась в дом, ее руки онемели от холода, и девушка тщетно растирала покрасневшую кожу, пытаясь согреть ее. Тепло комнаты с мороза ощущалось почти болезненно. Виктория скинула с себя шубку и платок, не с первого раза смогла разжечь лампу, чуть не обожгла лицо, наклонившись слишком близко к огню, и лишь отпрянув, заметила, что в комнате кроме нее есть кто-то еще.       Чья-то фигура, сгорбившись, стояла у письменного стола. Замерев, Виктория следила за тем, как распрямляются узкие плечи. Кем бы ни был этот человек, он прекрасно знал, что его заметили. И уж конечно он догадывается, что его визит не выглядит таким уж себе невинным. А значит, он постарается уйти незамеченным. Девушка не знала, какой именно способ он для этого изберет, но на всякий случай поставила лампу на подоконник и, отступив к печи, нащупала рукой кочергу.       Человек развернулся к ней вполоборота, и Виктория в растерянности узнала в нем Обухова.       — Вам не нужно бояться, Виктория, — сказал он, медленно разворачиваясь к ней и выпрямляясь до конца. — Это я.       — Вижу, — холодно ответила Виктория, крепче обхватывая непослушными пальцами свое оружие. — Что Вы здесь делаете?       Обухов остановил заинтересованный взгляд на заведенной за спину руке девушки, и его губы растянулись в усмешке.       — Право же, Вам не о чем беспокоиться, — поспешил он утешить Викторию и даже руки поднял в знак дружбы.       — Что Вы здесь делаете? — повторила Виктория, пристально следя за приближающимся офицером.       Обухов продолжал улыбаться.       — Что Вы изволите ответить, если я признаюсь, что ждал Вас? — вычурно, как умел только он, сказал мужчина, подходя к девушке ближе, но останавливаясь в двух шагах от нее.       Пальцы неуверенно соскользнули с кочерги. Виктория виновато отвела взгляд. Ей было стыдно за свой испуг — в конце концов, Обухова она знает хорошо. Даже слишком, с досадой добавила она про себя, исподтишка наблюдая за мужчиной. С чего она решила, что ей угрожает опасность? Обухов действительно мог ждать ее здесь — в последнее время он сторожил ее повсюду, и Виктория уже не удивлялась ничему.       Вопрос о том, как он вошел в дом, почему-то в ее голове не возник.       Обухов сделал еще один шаг к девушке, и Виктория, машинально отступив, уперлась спиной в стену. Растерянная, все еще напуганная, она думала только о том, что безразличное молчание Пестеля ей нравится гораздо больше навязчивого внимания Обухова. Где же он? — подумала она, метнув взгляд в сторону двери, словно ожидая увидеть мужчину на пороге.       — Я отвечу, что Вы меня ждали зря, — вслух сказала Виктория, избегая смотреть офицеру в лицо.       Странные сомнения стали закрадываться ей в душу. Если он ждал ее, почему не зажег света? Почему стоял у стола? Почему не сразу объявил свое присутствие?       — Я очень устала, — в отчаянной попытке прогнать офицера выдохнула Виктория. — Если Вы не против… Может… Поговорим завтра?       — Как скажете, — слишком легко согласился Обухов и, откланявшись, вышел в сени.       Виктория проводила его рассеянным взглядом и вздохнула с облегчением. Ей не хотелось думать о том, для чего он приходил, она мечтала лишь об одном — чтобы он не возвращался. По правде, такое внимание с его стороны настораживало ее уже давно, и она сказала бы об этом Пестелю, если бы не странная робость, сковывающая ее по рукам и ногам каждый раз, когда она замечала на себе его долгий взгляд.       Рассудив, что Обухов не так уж и опасен, Виктория зачем-то взяла в руки кочергу и взвесила ее, прикидывая, каковы были бы ее шансы, если бы ей пришлось отбиваться подобным образом от мужчины. Кочерга была тяжелая, но не то чтобы очень. Много урона ею Виктория бы не нанесла. Разве что…       Она услышала шаги и шорох прямо за своей спиной, и реакция сработала раньше, чем Виктория успела дать себе отчет в происходящем. Сердце ухнуло куда-то вниз. Конечно, Обухов не мог уйти так легко, если задумал что-то плохое. Он просто хотел застать ее врасплох.       Круто развернувшись назад, Виктория уже готова была обрушить кочергу на голову незадачливого офицера, когда сильные мужские руки перехватили ее запястья на лету. Два внимательных знакомых глаза уперлись в нее острым взглядом. Пестель нарочито медленно забрал у девушки кочергу и, нахмурившись, сложил руки за спиной. Он ждал объяснений.       Все, что смогла выдавить из себя Виктория:       — Павел! Я так рада, что это ты!       — Любопытно узнать, кого ты еще ожидала увидеть, — намеком поинтересовался Пестель, впервые, кажется, за всю неделю снизойдя до разговора с девушкой.       Виктория пораскинула мозгами и решила, что, раз Пестель с Обуховым не встретился, значит, говорить ему о нем вовсе не стоит. Она хорошо помнила испепеляющие взгляды, которые Пестель кидал на молодого офицера, так же хорошо, как она помнила источающие яд фразы о нем.       — Просто… Тут только что был офицер Обухов, — предательски краснея, призналась Виктория. Врала она так же плохо, как скрывала эмоции, а Пестель был слишком умен, чтобы понять, что от него что-то скрывают.       — Обухов? — подозрительно переспросил Пестель, напрягаясь всем телом.       Под его взглядом хотелось съежиться, свернуться клубком, провалиться сквозь землю — да хоть в тар-тарары!.. Виктория стойко выдержала его и, зная, что подписывает себе смертный приговор, убито закончила:       — Он сказал, что хотел меня увидеть…       И — видя, как изменилось лицо Пестеля:       — Но я сразу сказала ему, чтобы он ушел! Понимаешь, Павел, он мне совсем не нравится! Он ходит за мной целыми днями, выслеживает… Куда я не пойду, он оказывается там же… Правда, забавное совпадение? — готовая сгореть со стыда, Виктория издала некое подобие смешка и сконфуженно замолчала.       Пестель был зол. Даже не так. Он был в холодной ярости. В таком состоянии люди обычно идут на преступление и убивают твердой рукой.       — Можно просто лопнуть со смеху, — процедил он сквозь зубы. В его интонациях звенел лед.       Под его взглядом Виктория чувствовала себя ребенком, которого несправедливо наказали. Она была еще совсем девочкой, когда видела отца в последний раз, но это ощущение мужской власти осталось в ее памяти. Отец ее любил. На памяти Виктории было лишь несколько случаев, когда он бранил ее, но сейчас, оказавшись зажатой между стеной и Пестелем, она вдруг явно ощутила себя тем неразумным ребенком, которому отец объяснял, за что ей должно быть стыдно.       Воспоминания об отце больно кольнули Викторию в самое сердце, притупив чувство страха перед Пестелем. Стараясь ничем не выдать своих эмоций, она осторожно отстранилась от стены и, подняв голову, спокойно сказала:       — Я не понимаю, почему ты злишься.       — Конечно, не понимаешь, — ядовито произнес Пестель, даже не думая выпускать девушку из плена. — Ведь так трудно понять, что твое поведение, мягко говоря… Весьма компрометирующее.       Виктория нахмурилась, пытаясь вникнуть в суть сказанных им слов.       — Мое? — наконец переспросила она и, осознав упрек, ахнула. — Я же говорю тебе, что это он мне прохода не дает!       — Ты сама виновата, — жестко оборвал ее Пестель, который и не думал успокаиваться.       Виктория глотала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Она всю неделю мечтала поговорить с Пестелем хотя бы о чем-нибудь — и вот тебе, пожалуйста!       — Я не виновата! — воскликнула она наконец, не найдя других слов. — И, чтоб ты знал…       Пестель ее не слушал. Он шагнул еще ближе к девушке, вынуждая ее снова вжаться в стену, и поднял руку к ее лицу. В какую-то секунду Виктории показалось, что он ее ударит, и она непроизвольно зажмурилась. Когда она открыла глаза снова, перед ее пальцем трясся указательный палец мужчины.       — Конечно, ты здесь не при чем! — тихо, но от этого не менее грозно рубил слова Пестель. — Ведь это не ты навязала мне свое общество, это не из-за тебя у меня были проблемы! В конце концов, это не ты приехала сюда вопреки моему запрету!       Виктория почувствовала, как задрожали ее губы, и попыталась переключить внимание на что-нибудь постороннее. Выхватив взглядом бьющуюся на виске Пестеля венку, она тщетно старалась не слышать обидных слов.       — Может быть, Кондратий и терпел все это, но я не он. Ты завтра же — слышишь? — уезжаешь отсюда. Мне абсолютно безразлично, как ты это сделаешь, но завтра тебя! здесь! быть! не! должно!       Пестель понял, что перегнул палку, когда увидел слезы. Соленая капля скатилась по щеке к подбородку, оставив после себя мокрую дорожку, и, как Виктория ни старалась это остановить, следом за первой упали еще две слезы. Девушка всхлипнула и закрыла лицо ладонями. Пестель в растерянности опустил руку. Увлеченный своей пламенной речью, он не заметил, что Виктория оказалась зажатой, как в тисках, и не могла даже укрыться от его гнева.       Злость исчезла так же внезапно, как и появилась. Пестель смотрел на Викторию и клял себя всеми ругательствами, какие только знал. Она не виновата в том, что Обухов к ней пристал. И в том, что она оказалась здесь с ним, она тоже, скорее всего, не виновата. Все-таки ехать с незнакомым человеком от границы до дома было страшнее, чем ехать сюда с ним.       Пестель отошел от Виктории и, подойдя к ведру в углу комнаты, кружкой черпнул из него воды.       — Попей, — сказал он, вернувшись обратно и вручив девушке кружку. Виктория обхватила ее обеими ладошками и сделала несколько жадных глотков.       — Прос-ти, — немного успокоившись, сказала она. Пестель забрал кружку и отставил ее в сторону на окно. — Я правда не хо-отела. Я уеду, если ты хо-чешь…       Пестель подошел вплотную к девушке и притянул ее к себе за плечи. Виктория не сопротивлялась.       — Я уже и сам не знаю, чего я хочу, — признался Пестель, обнимая Викторию уже смелее и чувствуя, как она доверчиво прижимается к нему в ответ.       Ложь.       Как раз в эту минуту он больше всего на свете хотел пустить пулю в наглого офицера Михаила Обухова.       Дыхание Виктории постепенно выровнялось, но покидать спокойные объятья Пестеля она вовсе не собиралась. Положив обе ладони ему на грудь, девушка закрыла глаза и вдохнула его запах — пыльного бархата и пороха, но если прислушаться, можно уловить отдаленный аромат воска и сургуча. Пестель впервые за все эти дни не гнал ее от себя, а только легонько гладил по спине, успокаивая. Странная слабость сковала тело девушки.       Пестель растерянно проводил рукой по узкой девичьей спине, не зная, как правильно утешать женщину. Он в принципе не знал, что делать с женщиной. Раньше он не сталкивался с подобной проблемой и, чего уж греха таить, даже не предполагал, что она может когда-нибудь возникнуть.       Он уже собирался отстранить девушку, когда Виктория подняла голову. Слезы на ее щеках уже высохли, и губы больше не дрожали. Зато дрожали ее плечи.       — Замерзла? — спросил Пестель и потянулся было за своим плащом, но девушка перехватила его руку.       — Нет… Постой… Я хотела сказать, что…       Она замолчала, отвела взгляд и, увидев свои руки на груди мужчины, сконфуженно убрала их. Пестель молча смотрел на девушку, испытывая странную неловкость.       — Я просто хотела спросить… Когда ты сказал, что я красивая, ты просто хотел сделать мне приятное или на самом деле так считал?       Она выпалила последние слова быстро, как на духу, и тут же зарделась от своей смелости. Пестель усмехнулся, сразу почувствовав себя увереннее. Пунцовые щеки девушки доставляли ему странное удовольствие.       Пестель хотел ответить что-то в своей манере и сказать, что Виктория слишком худая и ей не мешало бы носить платья более нежных оттенков, но, неожиданно для себя, сказал совсем другое:       — Конечно, я так считаю.       Виктория бросила на него недоверчивый взгляд.       — Но почему ты тогда не обращаешь на меня никакого внимания? — тихо спросила она. — Мне казалось, что, когда женщина нравится мужчине…       Она неопределенно пожала плечами, но договаривать не стала. Пестель, которому разговор нравился все меньше, убрал руки с плеч девушки и поджал губы.       — Давай оставим этот разговор, — сказал он, не глядя на Викторию. Пестель не собирался отвечать на ее вопрос до тех пор, пока сам не разберется в своих чувствах. — Мне нужно работать.       Он отошёл от Виктории, оставив ее без внимания, и уселся за стол. Погрузившись в книги, Пестель слышал, как девушка вышла из комнаты. Она вернулась минут через пять и снова ушла. Пестель ни разу не поднял голову.       Работа не шла. Пестель чутко прислушивался к доносящимся из-за стены звукам. Виктория явно что-то искала в своих вещах.       Встревожившись, Пестель вышел в сени.       — Что ты делаешь? — спросил он у девушки.       — Собираю вещи, — глухо ответила Виктория, с явным трудом завязывая в узел скромные пожитки.       Она попыталась пройти мимо Пестеля, но тот не дал ей этого сделать, поймав девушку за плечо в уже привычном жесте.       — Ты никуда сегодня не поедешь, — остановил он ее. Виктория выдернула руку.       — Я поеду завтра. Думаю, Михаил не откажется меня проводить.       — Так значит, уже Михаил? — с издевкой переспросил Пестель, наблюдая за тем, как Виктория кружит по дому, бессмысленно слоняясь из комнаты в сени и обратно. Она выглядела растерянной и подавленной и в отчаянии заламывала руки.       Она где-то нашла свой сундучок и, встав перед ним на колени, теперь возилась с замком. У нее ничего не получалось. Продолжая в таком духе, Виктория рисковала сломать пальцы.       — Не выходит? — сочувственно поинтересовался Пестель, подходя к девушке со спины.       Виктория со злости пнула сундучок и сразу же прижала ушибленную руку к груди. Она встала с колен и возобновила свой шаг от стены к стене. Пестель еще ни разу не видел ее в таком состоянии.       — Какая же я дура! И как я могла только подумать о том, что могу быть кому-то нужной! Зачем я приехала в Петербург, зачем я встретила тебя! Ведь я же ничего, ничего для тебя не значу! Ты меня даже не уважаешь!       — С чего ты взяла? — задал Пестель резонный вопрос.       Виктория остановилась, кусая губы.       — Как будто я не вижу.       Пестель рвано выдохнул и сделал шаг к девушке. Виктория в испуге отпрянула назад. Она шагнула за дверь комнаты, и полумрак поглотил черты ее лица. Пестель видел лишь глаза, блестящие в темноте, словно у лесного зверька.       И губы.       Приоткрытые от жаркого дыхания губы.       Пестель больше ни о чем не думал. Он шагнул в темноту вслед за Викторией и, сгребя ее в охапку, прижал к себе. Вслепую нашел ее губы своими. Пальцы машинально прочертили линию позвоночника — от шеи к пояснице. Своей грудью он чувствовал, как бьется сердце девушки. Ритм неровный, стучит глухо, быстро. Все из-за платья. Оно слишком сильно затянуто.       Пестель почувствовал, как узкие ладони уперлись ему в грудь. Оторвавшись от Виктории, открыл глаза. Девушка смотрела прямо на него — глаза широко распахнуты, припухшие губы разомкнуты, ресницы дрожат.       Ладони по-прежнему лежат на его груди.       Словно протрезвев, Пестель разомкнул руки, позволяя Виктории уйти. Девушка не двигалась.       — Этого не должно было произойти, — сказал Пестель, тщетно стремясь выровнять дыхание.       — Да, наверно… — неуверенно согласилась с ним Виктория.       Пестель отвел взгляд и тут же увидел лежащий на полу дорожный сундук. Притупившаяся было злость потихоньку возвращалась.       — Убери это, — приказал он, возвращаясь к своей обычной манере. — И не говори больше глупостей.       Потому что уезжать куда-то с другим — очень плохая идея.