Прогулки по воде

      Дни полетели стремительным потоком. Пестель вернулся в Малороссию уже через два дня, вызванный срочным письмом Муравьева-Апостола, и это на время избавило его от принятия сложного решения.       Смотр, которого все ждали с нетерпением и страхом, был отменен. Для Пестеля и остальных это значило только одно: об Их Деле узнали. Теперь уже и нечего было тешить себя напрасной надеждой и верой в то, что каждый их следующий шаг не станет известен императору сразу же. Но неудача, постигшая Пестеля, ничуть не обескуражила его и даже не удивила. Он был готов к ней и предполагал, что все случится именно так.       Князь Щербатов прямо сказал, что император отменил смотр, к которому они все готовились столько времени, и между строк Пестель смог уловить то, что озвучено не было: Александру на них донесли. Предупредили о затевающемся восстании. Спасли ему жизнь. Никто не мог знать, чем обернулся бы их мятеж — убийство царя и его брата могло и не случится, и тогда все они пропали бы. Даром что Муравьёв-Апостол до последнего противился этому. Так что, поразмыслив над этим, Пестель пришел к выводу, что ничего страшного в случившемся нет. Да, Александр теперь знал о бунтовщиках. Да, по какой-то непонятной причине он пока оставил их без внимания. Да, это обернется ему большой бедой.       Вопрос о том, кто донес на них, все еще оставался открытым. Пестель предполагал, кто мог быть предателем, но вслух свои опасения не называл. Он молча и сосредоточенно продолжал разрабатывать план и, учитывая прошлые ошибки, запоминал преподанный им урок.       Князь Щербатов, кажется, относился к ним лояльно. Его слова — история творится в Петербурге, здесь она умирает — въелись в подсознание Пестеля и твердо уверили его в том, что следующий удар они нанесут вблизи императора и всей его семьи — в кровавой столице России.       После несостоявшегося смотра Пестель вернулся в Линчин и принялся за работу с удвоенным усердием. Он отвлекался на что угодно, лишь бы не думать о Виктории, которая осталась в Петербурге. Теперь, когда он точно знал, что их цель уже известна императору, он не мог вернуться, быть с ней и таким образом подвергать ее опасности. В случае неудачи его четвертуют. А что будет с ней?..       Письма от Виктории шли и шли, он вскрывал конверт, пробегал глазами ровные узкие буквы и клал его поверх предыдущего. За истекшие недели он сам не написал ей ни строчки — на каждое из своих писем она ждала ответ, и ни на одно он не ответил. Последнее письмо пришло восемь дней назад. Больше она ему не писала.       Каждый раз, вспоминая о ней, Пестель чувствовал тупую боль в груди. После того разговора с Рылеевым он напряженно размышлял, что ему делать дальше, и не придумал ничего лучше, кроме как уехать обратно на Украину. Сергей уже был здесь, им нужно было много обсудить… Виктория знала об этом. И, как понял Пестель, она догадалась, что есть и другая причина.       Виктория была необычайно умной женщиной, скрыть от нее что-либо оказалось почти невозможно. Пестель знал это, поэтому принял решение упорно избегать ее. Пройдет месяц, два, полгода — она забудет о нем, может быть, даже возненавидит. И через год, узнав о его гибели, лишь с грустью перекрестится, но не больше. Боль притупится. И новая боль не будет ощущаться так остро.       С этим твердым намерением Пестель и жил. Но однажды летним жарким днем случилось то, чего он никак не ожидал.       Он сидел за своим столом в кабинете, когда в двери постучали. Злой, уставший, мучимый приступом головной боли, Пестель рявкнул что-то грубое, но гостя было не остановить — дверь распахнулась и ударилась о стоявший у стены стул.       — Мне хватило бы и одного слова от тебя.       С немым изумлением Пестель смотрел на вошедшую. Виктория стояла в дверях — в сером дорожном платье и со сложенным зонтиком в руках. На голове — широкополая светлая шляпка, подол юбки — пыльный. Руки гневно сжаты в кулаки, глаза пылают праведным гневом.       Сделав над собой усилие, Пестель оторвал взгляд от женщины и вернулся к изучению сложно написанного письма.       — Тебе не стоило приезжать.       Он услышал, как зашуршали юбки — Виктория подошла прямо к столу и остановилась напротив. Не отрывая взгляд от испещренного мелким косым почерком письма, Пестель мог видеть, как тонкие пальцы женщины стискивают ручку зонта.       — Ты всё время это говоришь, — понизив голос, ответила Виктория. Она тяжело дышала. Волнуется, понял Пестель, перечитывая одну и ту же фразу уже в третий раз и все-таки не понимая ее смысла.       — Ты мог хотя бы написать, что с тобой все хорошо, — продолжала говорить Виктория. В её голосе явно слышался упрек.       Пестель сидел, она стояла. Оба молчали, но эта тишина не была похожа на ту, что устраивала их обоих, когда они встречались тайком в Петербурге. Эта тишина была напряженная, отнюдь не приятная, и дышала откровенной обидой.       Пестель сунул недочитанное письмо куда-то под бумаги и медленно встал из-за стола.       — Когда ты приехала? — холодно спросил он.       — Только что, — так же холодно ответила она.       Пестель нахмурился. Его руки дрожали — он чувствовал это и знал, о чем это его предупреждает. Головная боль усилилась — в жару ему всегда было хуже — но он никак не показал своего состояния.       — А как же твой муж? Он знает, куда и к кому ты уехала?       — Алексей Дмитрич в Рязани, — Виктория поджала губы и наконец перестала терзать несчастный зонтик. Отставив его в сторону, она посмотрела прямо Пестелю в глаза. — Ты, верно, думаешь, что я очень плохо поступила, что приехала… Да ты и прав. Мне не стоило этого делать. Не хочу навязываться.       — Так почему же все-таки приехала? — почти насмешливо поинтересовался Пестель, жадно глядя на её лицо.       Виктория пожала плечами.       — Я боялась.       — Чего?       — Что тебя арестовали. Я никак не могла найти адрес Сергея, чтобы написать ему. О тебе никто не говорил в Петербурге. Что я должна была подумать?       Пестель непроизвольно сделал глубокий вдох. Боль становилась почти невыносимой.       — И как же ты… Нашла меня? — спросил он то, что интересовало его в данную минуту меньше всего остального.       Ответ он знал заранее:       — Случайно прочитала адрес на конверте. Он лежал на столе Кондратия.       Пестель машинально кивнул. Он так упорно избегал её, что теперь, встретившись с ней лицом к лицу, совсем не был готов к этому разговору. Все навалилось, как снежный ком — смотр, Муравьёв-Апостол с его осторожностью и упреками, напряжение в частях… Приезд Виктории был невовремя. Совсем не вовремя.       Пестель уперся рукой в стол и на секунду опустил голову. В глазах потемнело. Он хотел выпрямиться, посмотреть Виктории в глаза и прямо сказать ей обо всех своих опасениях, но вдруг почувствовал страшную усталость и почти упал, завалившись на бок, на стул. Виктория, до этого момента смотревшая враждебно и почти неприязненно, взволнованно подскочила к нему, встала перед ним на колени.       — Снова? Приступ?       Она тревожно всматривалась в его лицо. Пестель не видел её — перед глазами все еще плясали черные круги — но чувствовал, что она на него смотрит.       — Воды принеси… Пожалуйста… — прохрипел он, стискивая виски обеими руками. Ему было душно и плохо. Голова словно раскалывалась на две части, донимала жара. Он не знал, сколько прошло времени, пока Виктория ходила за водой. Она принесла её и открыла окно, чтобы сделать сквозняк — совсем как в их первую встречу. Пестель усмехнулся сквозь боль. Сколько воды с тех пор утекло…       Он посидел немного с закрытыми глазами, ожидая, когда боль спадет. В кабинете было так тихо, что в какой-то момент Пестелю показалось, что Виктория ушла. Но когда он открыл глаза, она сидела на полу в его ногах, глядя на него снизу вверх заботливо и без тени недавней обиды. Пестель смотрел на нее минуту, обдумывая, что он ей скажет. Он твердо решил, что Викторию нужно отправить обратно в Петербург сразу же — иначе все было зря. Сейчас он отставит стакан в сторону, встанет и скажет ей, что разговаривать им не о чем, она ему мешает и все, что произошло между ними в Петербурге, было ошибкой.       Пестель отодвинул стакан подальше от себя. Встал. На всякий случай отошёл от Виктории на несколько шагов и, не глядя на нее, сказал:       — Нам нужно поговорить.       Виктория встала с пола и выпрямилась. Она смотрела на Пестеля так, словно впервые его видела. За те несколько недель, что они провели вдали друг от друга, он сильно изменился. Во всей его фигуре появилось ощущение тревоги. Осанка, бывшая некогда горделивой, стала напряженной. В глазах, кроме его обычного стремления идти до конца во что бы то ни стало, появилась горькая насмешка. Виктория знала, что он сообщит ей плохие новости. Она ждала и боялась его слов.       — Павел, прости меня, — попросила она тихо, глядя ему в спину. Все, что происходило сейчас между ними, напоминало ей какой-то странный сон. Еще вчера утром она была в Петербурге, провожала мужа, который должен был уехать на неделю, а теперь она стоит здесь — лишний, ненужный персонаж этой пьесы.       Отвернувшись, Виктория сложила руки на груди и вздохнула. Её взгляд упал на пачку писем, лежащую на столе. Это были её письма. Перевязанные ленточкой, они лежали рядом с чернильницей, на середине стола, прямо перед глазами Пестеля. Виктория представила, как он смотрел на них каждый раз, когда садился работать, и её сердце сжалось. Теперь, только приехав в Линчин, она поняла, для чего было это бегство. Вернее, от чего.       Пестель пытался убежать от прошлого, которое у них, к сожалению, было.       — Ты мог просто написать. Я бы поняла, — Виктория покачала головой, спрашивая себя, возможно ли любить Пестеля и не испытывать при этом всю палитру эмоций от страха до ненависти. — Я бы все поняла.       Пестель нервно тряхнул головой. Виктория искоса наблюдала за ним.       — Как же все это затянулось, — вздохнул он, и ей на мгновение стало обидно.       — Ты мог хотя бы сделать вид, что рад мне, — упрекнула она его.       Он повернулся к ней так круто, что она непроизвольно отпрянула. Его глаза смотрели пристально со смешанным чувством отчаяния и ярости. Виктория уже видела его таким. Она знала, что такой Пестель может быть опасен. Она боялась его, и все-таки она даже не вздрогнула, когда он приблизился к ней почти вплотную.       — Все очень плохо, Виктория, — сказал он так тихо, что она едва расслышала его слова. — Все очень плохо. Каждого из нас могут арестовать с минуты на минуту, у нас не осталось времени! Тебе лучше уйти сейчас. Потом будет труднее.       Виктория смотрела на него во все глаза, не понимая, говорит он это всерьез или шутит. Она приехала к нему, она готова все бросить ради него, а он говорит ей «уходи»?..       — Нет, — она покачала головой и бессознательно повторила: — Нет… Уже слишком поздно.       Они стояли друг напротив друга, яркий солнечный свет жег лицо. Еще месяц назад Виктории казалось, что все наконец осталось позади. И даже когда Пестель говорил, что они все обречены и считал назначенную дату восстания конечной точкой, Виктория верила, что это еще не конец. Даже там, в Петербурге, навещая Кондратия и общаясь с его женой, она надеялась, что все останется по-прежнему, и это лето не последнее их общее лето. Даже жадно хватая первые слухи о мятежниках в Малороссии, она гнала прочь мысль, что это как-то относится к Пестелю. Да, она боялась, что его могут арестовать. Да, она злилась и в панике металась по комнатам, отправляя очередное письмо и не получая ответа.       Нет, она не хотела верить в то, что все может закончиться так плохо.       Быть может, это в последний раз, вдруг пронеслось в голове Виктории, и молодая женщина задохнулась от потрясения — как много времени они потеряли! Скоро, уже совсем скоро случится то, что должно случиться. Точка невозврата пройдена. Пути назад нет.       Она его потеряла.       В безотчетном порыве Виктория подалась вперед, обхватила лицо Пестеля ладонями, развернула к себе. Ей хотелось прижаться к нему, отдаться — раз и навсегда, и быть только с ним, всегда! Она встала на носочки и прильнула губами к его губам. И Алексей Дмитрич, и все другие отговорки поблекли и ушли в небытие. Пестель пока еще был с ней. Остальное не важно.       — Виктория… — прошептал Пестель, когда она, задыхаясь, разомкнула поцелуй.       — Молчи! — взмолилась Виктория, гладя его волосы. — Умоляю тебя, молчи!       Он притянул ее к себе ближе, и девушка уткнулась носом ему в плечо. Знакомый запах пороха и сургуча проник в самую душу. Виктория заключила его в кольцо рук и закрыла глаза. Он рядом. С ней. Живой.       Она будет вспоминать эту секунду всю жизнь.       Уже потом, когда…       — Я тебя ненавижу! — сквозь слезы прошептала Виктория, обнимая его ещё крепче. — Ненавижу!       — Прости меня, — глухо ответил Пестель, гладя ее по спине, как маленькую девочку.       Виктория рыдала у него на груди, не в силах остановиться.       — Вам нужна только ваша виктория, — горько всхлипывала она, чувствуя разрывающую сердце боль. — Но вы хотя бы раз думали о том, что станет с вашими близкими после… всего этого? Хотя бы раз вы думали, как они будут жить уже без вас? Как я буду жить без тебя?!       Пестель отстранил девушку, чтобы заглянуть ей в глаза. Он не мог сказать ей, что в последние дни он только и думал, что о ней. Он не мог объяснить ей всего, что было у него на душе. Все, что он мог — это приподнять ее лицо за подбородок и наклониться к ней ближе.       — Мне нужно гораздо больше, — едва слышно выдохнул он, не веря своему голосу. — Единственная Виктория, которая мне нужна, сейчас плачет.       Она не выдержала его взгляда и спрятала лицо на его груди. Виктория плакала, а Пестель продолжал растерянно гладить ее по спине и плечам. Впервые в жизни он даже не предполагал, что ему делать дальше. Виктория завтра уедет обратно в Петербург, а он еще пробудет на Украине неизвестно сколько времени. Когда они увидятся снова, неизвестно.       Неизвестно, увидятся ли они вообще.       Виктория молчала, и лишь слезы тихо катились по ее щекам. Пестель держал ее в своих объятиях, глядя на освещенную ярким светом стену прямо перед собой. Он старался ни о чем не думать.       Любые слова сейчас были бы неуместны. Оба понимали, что совсем скоро им придется расстаться, и поэтому особенно остро ощущали каждую секунду. То, что еще совсем недавно казалось незыблемым и постоянным, рассыпалось в прах. Пестель слишком долго верил, Виктория слишком долго ждала. А жизнь проходила мимо, и столько шансов было упущено…       — Уезжай, — тихо попросил Пестель и добавил: — Я приеду в Петербург. Я найду тебя, как только смогу. Обещаю.       Он мимолетно коснулся губами ее виска. Виктория ему поверила.