***
Виктория выждала несколько минут и незаметно выскользнула из комнаты в коридор. Ей понадобилась пара секунд, чтобы нащупать вожделенный конверт и сунуть его под платок. В гостиную она вернулась уже с ним, сжимая его в пальцах и чувствуя шершавую поверхность бумаги. Конверт шуршал и грел душу. Она ещё не знала, что Пестель ей написал, но догадывалась, что он назначил ей дату и место встречи. Остаток вечера прошел для нее в мучительном нетерпении. Кондратий снова, вопреки здравому смыслу и увещеваниям супруги, устроил чтения. Виктория терялась в этом бесчисленном количестве незнакомых людей и смотрела на гостей почти с трепетом. Ей всё казалось — вот сейчас ее кто-нибудь узнает. Кто-нибудь из тех, кто был в Тульчине два года назад, или из тех, кто случайно оказался в Линчине этим летом и видел ее там. Среди всех встречались и знакомые лица, и тогда Виктория старалась поскорее отойти в тень или затеряться в толпе. За два года она научилась тому, что подслушивать чужие разговоры и влезать не в свое дело очень и очень опасно. Все время — в гостях у Рылеевых и в экипаже по дороге домой — Виктория держала конверт под сердцем и не решалась взглянуть на него. Она не замечала ничего из происходящего вокруг, все её мысли вертелись вокруг этой случайной записки. Даже сидя в экипаже на одном сидении с мужем, Виктория думала о Пестеле и с замиранием сердца представляла их новую встречу. С тех пор, как она вернулась из Линчина в Петербург, они виделись только урывками. Трижды на улице, дважды в гостях. Виктории этого было мало. Виктория не заметила, как экипаж подвез их к подъезду дома. Не слышала, как ее окликнул Алексей Дмитрич. Она очнулась только после того, как он распахнул перед ней дверцу и подал руку. Молодая женщина послушно оперлась на нее, спрыгнула со ступеньки на землю. Когда они вошли в квартиру, Виктория скинула свое пальто и, не мешкая, быстрым шагом пошла в свою спальню. — Милая, ты куда? — очень тихо спросил Алексей Дмитрич, следя за женой с удивлением и ещё каким-то чувством, понять которое Виктория так и не смогла. — Я на секунду, — на ходу ответила Виктория. — Сейчас вернусь! Я обещала Наталье Рылеевой найти свою камею, если не сделаю этого сейчас, обязательно забуду… Виктория врала, уже не краснея. Оставив за спиной и Алексея Дмитрича, и сомнения первых дней, она вошла в комнату и, мягко притворив за собой дверь, прошла к столику у окна. Огарок свечи и спички она нащупала почти вслепую — ночные шторы были задернуты, да и тусклый уличный свет уже не смог бы осветить просторную комнату. Высечь искру у нее получилось не с первого раза. Руки дрожали от волнения и нетерпения. Виктория зажгла свечу, достала конверт и жадно пробежала взглядом по строкам. Так и есть. Пестель писал, что пробудет в Петербурге еще несколько дней и предлагал встретиться завтра вечером на набережной Невы — у излюбленной ими скамейке за высокой оградой. Виктория прижала конверт к губам, оставляя на нем едва заметный след от помады. Вдохнув знакомый запах пороха — от Пестеля по какой-то непонятной причине всегда им пахло — Виктория бережно убрала конверт в ящик своего трюмо и закрыла его на ключ. Каждое письмо любимого мужчины она берегла, как самое дорогое сокровище. Когда она вышла из спальни, Алексей Дмитрич сидел в столовой за столом и читал вечернюю газету. Услышав шаги, он поднял на жену взгляд. В этот вечер вместо обычного тепла и благодушия на дне его зрачков затаилась настороженная внимательность. — Сейчас будем ужинать, — сказал Алексей Дмитрич, сворачивая газету и откладывая ее в сторону. Виктория села на свое обычное место напротив супруга и безропотно сложила руки на коленях в ожидании прибора. Алексей Дмитрич, который не имел привычки курить, сидел без малейшего движения и смотрел прямо на нее. Впервые за весь вечер у женщины закралось подозрение, что что-то идет не так. Девушка принесла ужин, и Виктория неуверенно взялась за вилку. Молчание за столом напрягало и заставляло волноваться. Не зная, как завести разговор, Виктория спросила первое, что пришло ей на ум: — Вы сегодня, наверно, устали на работе… — Я сегодня не был в больнице, — ровно ответил Алексей Дмитрич. Он уже отвел взгляд от жены и теперь смотрел исключительно в свою тарелку, но Виктории по-прежнему было неловко. Не зная, куда деть себя от смущения, Виктория отпила глоток воды. Кусок не лез в горло. На ум ей вдруг пришла мысль о том, что Алексей Дмитрич обо всем догадался. Может быть, он видел их вместе? Но его же не было на вечере у Кондратия!.. Он не мог их видеть!.. А что, если он заметил их раньше? Случайно на улице или из окна проезжавшего мимо экипажа? Нет, поверить в это Виктория не хотела! Да и если бы Алексей Дмитрич увидел их, утешала она себя, он бы сразу ей об этом сказал. Ведь так поступают все мужья, заподозрив своих жен в неверности? О, думать об этом было слишком мучительно!.. — Надеюсь, тебе было весело сегодня, — с прежней мягкой интонацией сказал Алексей Дмитрич, и у Виктории отлегло от сердца. Она пожала плечами, принимаясь за ужин с явным аппетитом. — Не сказала бы, что очень, — пожала женщина плечами. — Из всех приглашенных я знала от силы двоих или троих. Кондратия я почти не видела. Перед глазами были одни мундиры — никогда бы не поверила, что встречу в одном месте столько мужчин в форме!.. Сказав неосторожные слова, Виктория тут же пожалела об этом. Невольно она шагнула на опасную дорожку, сама повернула русло реки не в ту сторону. Снова взяв стакан, женщина осушила его и поставила на стол уже пустым. Но, вопреки ее опасениям, продолжать тему Алексей Дмитрич не стал. — Ну что ж, в любом случае, ты хотя бы немного развеялась. Виктория благодарно ему улыбнулась и кивнула. — Честно говоря, меня беспокоит, что тебе частенько приходится коротать вечера дома в одиночестве, — продолжал Алексей Дмитрич. — Мне хочется это исправить. Виктория мельком взглянула на мужа и так и замерла, не в силах отвести от него взгляд. Алексей Дмитрич пристально наблюдал за ней, и, судя по всему, уже давно. Неприятное чувство вновь родилось в груди, под ложечкой засосало. Виктория заставила себя не отвести взгляд и как можно более спокойно пожала плечами: — Я вовсе не жалуюсь. Меня все устраивает. — А меня не устраивает, что моя жена гуляет вечерами по улицам совсем одна, — спокойно, но твердо заявил Алексей Дмитрич. Виктория только теперь заметила, что он так и не притронулся к еде. Он что-то знает, снова пронеслось у нее в голове, но Виктория тут же отогнала эту мысль прочь. Алексей Дмитрич смотрел на нее минуту, потом отодвинул тарелку в сторону и встал из-за стола. — Завтра я постараюсь достать нам билеты в театр, — он улыбнулся впервые за весь вечер, и взгляд его потеплел. — У меня как раз свободный вечер. Похолодев, Виктория машинально встала из-за стола вслед за мужем. — Я… Я не могу завтра… — совсем не убедительно пролепетала она, лихорадочно подбирая правдоподобную отговорку. Алексей Дмитрич, направлявшийся к двери, остановился и обернулся к ней через плечо: — Почему же, позволь спросить? — Мы договорились выпить чаю с Натальей, — услышала Виктория свой голос. — Помнишь, я говорила про серьги… Даже она сама слышала, как жалко звучат ее слова. Но все, что ей оставалось — это принять беспечный вид и улыбнуться. — Да-да, — Алексей Дмитрич кивнул, на его лицо упала тень. — Помню. Он больше ничего не сказал. Просто вышел из столовой, так и не поужинав. Это было на него так не похоже, что Виктория растерянно смотрела на пустой прямоугольник двери и не могла понять, что же с ним произошло. Может быть, он все-таки что-то заподозрил? Или не одобряет ее знакомств? А может, он просто больше ее не любит?.. Виктория вспомнила зимние вечера, которые они проводили вместе, вспомнила разговоры, которые они вели, оставаясь наедине. Алексей Дмитрич всегда уважал ее, не настаивал на своем, относился к ней с трепетом и добротой. Он на многое закрывал глаза, его любовь к ней была такой же чистой и светлой, как у брата к сестре, но — вместе с тем — он боготворил ее, как жену. Сгорая от жгучего стыда, Виктория села за стол и понуро уставилась взглядом в тарелку. Есть больше не хотелось.-16-
22 февраля 2020 г. в 23:10
— Выступать только потому, что вас раскрыли, мы не станем.
Трубецкой злился, и Пестель это видел. Сидя за столом напротив него, он мог только угрюмо молчать и пытаться совладать с раздражением, которое князь неизменно у него вызывал. Незаметно сжимая пальцы в кулак, Пестель смотрел прямо на него — лицо холеное, бакенбарды обрамляют безупречные скулы, глаза смотрят с холодком. Важный, надменный и крайне неприятный человек. И как Кондратий может ему так доверять, думал про себя Пестель, следя за каждым изменением на лице Трубецкого. Он предаст их при первой возможности, это ясно, как день.
Рылеев сидел вдали от них, потихоньку отхлебывая свой чай. В первое время он не вникал в разговор вовсе — просто молча слушал, и это очень не нравилось Пестелю. В какой-то момент у него даже промелькнула мысль о том, что он догадался о них с Викторией, но вскоре эта мысль перестала его терзать. Рылеев горел только одной идеей, ничего остального он не замечал. Удивительно, как слеп он был в некоторых вещах!..
Прошло какое-то время, прежде чем он вступил в диалог:
— Лично я не верю Павлу Ивановичу, и не верю давно, — сказал он то, что Пестель меньше всего ожидал от него услышать.
Не скрывая своего удивления, он уставился на недавнего товарища, требуя объяснений. Мысль о Виктории и запоздалый страх снова пришли ему в голову. А вдруг Рылеев что-нибудь у него спросит? Может быть, он узнал, куда и для чего ездила Виктория в тот памятный летний день?..
Чтобы спрятать истинные эмоции, Пестель передернул плечом и довольно сухо поинтересовался:
— Вот как, Кондратий Федорович?
Он намеренно подчеркнул интонацией свое обращение к нему, и Рылеев, кажется, покраснел. Он звякнул ложечкой о край чашки, и Пестелю вдруг с неимоверной силой захотелось выбить эту самую чашку из рук поэта.
Рылеев что-то ему ответил, потом Трубецкой снова повторил то, что уже было сказано раньше. Пестель, чувствуя, что назревает скандал, понял, что пора уходить. В тесной комнате было душно, но окно открыть не представлялось никакой возможности — рама была плотно запечатана. Сжав и разжав кулак, чтобы наладить кровообращение, Пестель встал из-за стола и одним быстрым движением свернул карту. Это получилось у него резче, чем он предполагал, и выдало клокотавшую в нем ярость.
Конечно, и Рылеев, и Трубецкой правы — выступать сейчас было бы верхом неразумности. Пестель, отрезвленный недавней неудачей, это понимал. Как понимал он и то, что время уходит стремительно и безвозвратно.
Он вышел из кабинета, погруженный в свои мысли. В том, что никакие усилия теперь не приведут к объединению Обществ, не оставалось сомнений. Да, императору известно о том, что на юге замышляют противозаконное деяние. Да, ему еще пока неизвестно, что такой же опасный штаб расположен прямо у него под боком — в Петербурге.
Нет, ни Трубецкой, ни Рылеев не станут рисковать.
Пестель с кислым лицом стремительно миновал наводненную людьми гостиную. Кто-то из офицеров хотел остановить его, а может, ему всего лишь показалось. Он вышел в коридор и на секунду остановился, чтобы перевести дух и успокоиться. Пестель всегда был импульсивным, эмоции поглощали его целиком, а это, как он знал, чревато последствиями.
В конце концов, принятое решение было единственно верным. Пестель вел людей к победе, а не на убой — а незапланированное выступление неминуемо повлекло бы за собой много бессмысленных жертв. Они сами уже были первыми жертвами этой самой Великой войны. А значит, война уже началась. Это и утешало, и доставляло смутную боль одновременно.
Пестель собрался уйти, но замешкался у двери. Что-то словно заставило его опустить поднесенную к дверной ручке ладонь и обернуться. Краем глаза он увидел мелькнувший в дверях знакомый силуэт. Виктория, конечно же, была здесь. И конечно же, она не могла вот так — в открытую — к нему подойти.
Подумав несколько секунд, Пестель достал из внутреннего кармана пустой конверт и карандаш и, написав несколько строк, сунул записку в карман знакомого пальто. Он намеренно задержался у бокового кармана подольше, чтобы Виктория заметила его движение. Потом поправил воротник мундира и вышел из ставшей ему ненавистной квартиры.