О политических взглядах Есенина

Но Россия… вот это глыба… Лишь бы только Советская власть!.. С. А. Есенин

      Вопрос об отношении к революции и восприятии её Есениным до сих пор остаётся открытым. Естественно, бравые правые до последнего будут уверять, что никакой он не революционер. В среде коммунистов, к сожалению, тоже существует разнобой мнений: одни, не разобравшись, винят Есенина в контрреволюционности, другие, забегая чересчур далеко, стремятся показать его идейным коммунистом. На мой взгляд, ни точка зрения «Е. — контрреволюционер», ни точка зрения «Е. — убеждённый коммунист» не являются верными. Поэтому так важно разобраться в отношении поэта к революции, к Советской власти и т.д.       Революцию Есенин, конечно, принял. И подтверждается это не только строками из автобиографии, но и, скажем, строфой из «Небесного барабанщика» (1918 — нач. 1919):       Листьями звёзды льются       В реки на наших полях.       Да здравствует революция       На земле и на небесах!       В этих строках можно увидеть осознание Есениным широких просторов великой революции, отправившей на слом ту Россию, о которой нынче вопят «мы потеряли». Однако как раз из-за того, что он остался одной ногой в той России, пусть и выражал желание избавиться от пагубного влияния архаики (см. стихотворение «Родина» 1917 г.), Сергей Александрович не смог воспринять глубины революции. Он хорошо видел именно разрушение старого, но не до конца различал созидательное начало революции. Да, к примеру, в своей «Кантате» (1918), посвящённой памяти павших борцов революции, он писал:       Мимо вас движется ратью       К зорям вселенским народ.       Однако зори во многом остались для поэта зорями. «Солнце коммунизма», о котором говорил Александр Безыменский, полностью не открылось поэту. Он всё ещё оставался «последним поэтом деревни», которая давила на него и диктовала во многом неправильное понимание происходящего. Так, например, он полагал, что в будущем, в той стране, «где тишь и благодать», уже не будет всего того, что так дорого поэту, потому-то «перед сонмом уходящих я всегда испытываю дрожь». Гиперболизируя разрушительную силу революции, он так и не осознал силы созидательной.       Тем не менее, Есенин упорно рвался прочь от этого «сонма уходящих», старался догнать ту «стальную рать», о которой говорил в «Руси уходящей». В «Избранном», выпущенном Гослитиздатом в 1952 г., подчёркивается, что «Есенин своим талантом замечательного русского поэта чувствовал движение жизни вперёд, в будущее. Он любил Советскую Русь и гордился тем, что наша родина первая вступила на путь величайших социальных преобразований». В то же время он сильно сокрушался по поводу того, что не может полно понять строительство новой жизни, новый уклад общественной жизни, что выражалось в несколько надрывных мотивах его творчества. Например, в стихотворении «Русь советская» (1924) Сергей Александрович писал:       Вот так страна!       Какого ж я рожна       Орал в стихах, что я с народом дружен?       Моя поэзия здесь больше не нужна,       Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.       И дело не в том, как пытаются убедить нас правые, что поэт разочаровался в революции, порвал с Советской властью и т.д. Нет. Дело в том, что поэт всей душой хотел служить победившему народу, хотел участвовать в строительстве нового, но из-за тех ограничений, накладываемых архаикой, не мог понять в полной мере этого строительства. Советскую же власть как таковую он поддерживал целиком и полностью — во всяком случае, настолько, насколько мог понять масштаб её мероприятий. В знаменитых «Стансах» (1924) он писал:       Хочу я быть певцом       И гражданином,       Чтоб каждому,       Как гордость и пример,       Был настоящим,       А не сводным сыном —       В великих штатах СССР.       Всё же, великое в основе своей стремление «быть настоящим сыном» превалировало в мировоззрении Есенина. Именно поэтому все разглагольствования правых на тему того, что, дескать, поэт пошёл в противодействие Советской власти, потому его убили Сталин/чекисты/Блюмкин/завистники-писатели, — не просто смешны, но ещё и ничтожны. Ведь не случайно, следуя внутренним убеждениям, Есенин в интервью Ветлугину говорил: «Я люблю Россию. Она не признает никакой иной власти, кроме Советской». Точно так же и сам поэт — не признавал никакой власти, кроме Советской, и свою веру в Советскую власть, признательность Советской власти зафиксировал в своих произведениях.       Прекрасной страницей в творчестве поэта стал его образ Ленина, вождя мирового пролетариата и основателя Советского государства. Про того, кого так хает современный литбомонд и огромная лига булкохрустов, Сергей Александрович говорил, согласно воспоминаниям Чагина, что он, Ленин, «не то что как Пётр Первый Россию вздёрнул на дыбы, а вздыбил всю нашу планету». Естественно, правые апологеты могут набежать и возразить, что ссылаться на воспоминания идейного большевика Чагина, — мы же знаем, что, по их мнению, всё, что связано с большевиками, пусть это будет даже чистейшая правда, не заслуживает внимания и уж точно проигрывает любой антикоммунистической сказочке, — это дело не очень хорошее. Что же, хорошо. Тогда обратимся к есенинским стихам. В уже упомянутом в первой части статьи отрывке «Ленин» из поэмы «Гуляй-поле» (1924) поэт писал:       И он пришёл.       Он мощным словом       Повёл нас всех к истокам новым.       Он нам сказал: «Чтоб кончить муки,       Берите всё в рабочьи руки.       Для вас спасенья больше нет —       Как ваша власть и ваш Совет».       И мы пошли под визг метели,       Куда глаза его глядели:       Пошли туда, где видел он       Освобожденье всех племён.       В данном отрывке подчёркивается не только значение Ленина для освобождения народа бывшей Российской империи, но и его всемирно-историческая роль, роль его учения, направленного на освобождение. Некоторые особо правоверные… правые, впрочем, склонны полагать, что написал это не Есенин, а опять-таки те самые чекисты. (Где ж, откуда ж постоянно брались эти чекистские таланты и почему ж они всё время сидели в тени? Если посчитать, сколько всего было ими написано, — по мнению право-знатоков, конечно, — то складывается ощущение, что в кулуарах ВЧК, ОГПУ, НКВД, НКГБ и т.д. был какой-то специальный писательский батальон, состоявший из Пушкиных, Лермонтовых, Толстых и Горьких вместе взятых.) Но на деле же чувства Есенина к вождю мирового пролетариата были вполне искренними. И на одном лишь этом отрывке он совсем не остановился. Ленину было посвящено и прекрасное стихотворение «Капитан земли» (1925), в котором, в частности, говорилось:       Не обольщён я       Гимнами герою,       Не трепещу       Кровопроводом жил.       Я счастлив тем,       Что сумрачной порою       Одними чувствами       Я с ним дышал       И жил.       Действительно, Есенин был далёк от патетических восхвалений. Хорошо известно, что он упорно отказывался славить романовскую монархию. Это ещё больше подчёркивает ту степень уважения, которой мерилось отношение Сергея Александровича к Ленину. В великом вожде он видел именно «капитана земли», видел, что он, реализуя теорию Маркса-Энгельса, «совсем по-ленински творил». С именем Ленина для Есенина во многом была связана та заря коммунизма, которую, как я уже указывал, он хорошо видел. И всё же, не побоюсь повторить, убеждённым большевиком Сергей Александрович не был, а лишь тянулся к ним, но не на основе теории научного коммунизма, а больше инстинктивно, что и повлияло на его восприятие строящегося социализма, на отношение к современности. Уместно, я думаю, будет привести слова из предисловия к есенинскому сборнику 1957 г., изданного Новосибирским книжным издательством; комментируя те строки из «Иорданской голубицы», которые я позволил себе взять в качестве эпиграфа к статья, автор предисловия указал: «Конечно, большевиком Есенин не был, но сочувствие революционной расчистке мира, начатой большевиками, жило в его сердце».       В знаменитом стихотворении «Издатель славный! В этой книге…» (1924) неспроста Сергей Александрович сказал о себе:       Учусь постигнуть в каждом миге       Коммуной вздыбленную Русь.       Прошу заметить: именно «учусь». Можно сказать, что Есенин проходил школу политического ученичества, всеми силами стремился постигать современность, строящееся социалистическое общество. Ещё в 1923 г. поэт, находясь по пути в США и наблюдая разительное отличие между социалистическим государством и государством буржуазным, капиталистическим, отметил: «С того дня я ещё больше влюбился в коммунистическое строительство. Пусть я не близок коммунистам, как романтик в моих поэмах, — я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может, близок и в своём творчестве». Желание идти рядом с коммунистами, идти в ногу со строящейся новой жизнью, стремление считать себя «по убеждениям идейным коммунистом, примыкающим к революционному движению, представленному РКП», но — в то же время — недостаточное понимание условий современности, довлеющие пережитки прошлого, построение убеждений не на основе теории научного коммунизма, а на основе некой инстинктивности, гиперболизация разрушительной силы революции и в это же время смутное понимание её созидательной роли, — всё это позволяет говорить о Есенине не как об убеждённом коммунисте, а как о попутчике, который, впрочем, был и оставался до самого конца близок большевикам своим умом.       Да, прав был в своё время Прокушев, выступив против суждений о Есенине как о поэте, всё творчество которого — исключительное служение мелкобуржуазным интересам, но, в то же время, был не совсем прав, решив оспорить то, что Есенин действительно во многом не понимал строительства социализма (в частности, решив оспорить доводы Бухарина). Правильность заключений Прокушева ценна тем, что нынешние правые и их подпевалы-прихлебатели точно так же говорят, что Есенин был целиком их, за это его якобы и запретили в СССР. Начитавшись нескольких таких бравых критиков, — а я прошу вспомнить, что время смерти Есенина было ещё и временем жесточайшей литературной борьбы, когда пышным цветом цвела групповщина, выдвигались неправильные и глубоко ошибочные лозунги о назначении литературы, позднее осуждённые ВКП(б), — так вот, начитавшись бравых критиков, не менее бравые правые тут же решают, что все думали точно так же, как эти критики, и на основе этих «дум великих» запрещали поэта.       Конечно, это не соответствует действительности. Я уже упоминал изданный в 1952 г. сборник Гослитиздата — и вновь хочу обратиться к его предисловию: автор указывал на необходимость чёткого разграничение творчества Есенина, на отличие ошибок от подлинных успехов, на критическое отношение к ошибкам поэта и всецелом признании лучших его произведений; указывал на то, что, в конце концов, Есенин смог «создать в своих стихах подлинное золото поэзии, которого не могут заслонить от нас его ошибки»; указывал, что «лучшие стихи Есенина знает и любит наш читатель. Картины русской природы, созданные Есениным, представляют собой шедевры русской лирики». Чтоб было понятно — именно такие предисловия писало центральное союзное издательство при злом тиране Сталине к сборникам запрещённых поэтов.       Да и многие писатели-коммунисты, ровно как и писатели-попутчики, близкие к большевикам, имели с Сергеем Александровичем очень хорошие отношения и отзывались о нём весьма и весьма тепло. Он был знаком с основоположниками советской литературы Фурмановым и Серафимовичем; Дмитрий Андреевич Фурманов участвовал в издании собрания сочинений Есенина и оставил о нём воспоминания, хорошо говорившие о силе поэзии Сергея Александровича: «Мы жадно глотали ароматичную, свежую, крепкую прелесть есенинского стиха, мы сжимали руки один другому, переталкивались в местах, где уже не было силы радость удержать внутри»; Александр Серафимович Серафимо́вич, выступая на одной из лекций, отметил: «Быть может, самый большой, самый крупный, самый оригинальный поэт из современных — это Есенин», — и выступал категорически против того, чтобы, как требовала публика, отторгнуть поэта, отказаться от его творчества. «Великим русским поэтом» звал Сергея Александровича Максим Горький. «Мы не так богаты большими поэтами, чтобы не почувствовать непередаваемую боль утраты», — писал один из основоположников героико-революционной драматургии Борис Лавренёв в траурные дни. Свои стихи Есенину посвятили Маяковский и комсомольские поэты Жаров, Уткин и Светлов. Был знаком Сергей Александрович с ведущими мастерами соцреализма — Леонидом Леоновым и Петром Павленко, подчёркивал значимость творчества Всеволода Иванова.       Да, именно так «запрещали» Есенина злые писатели-коммунисты…       Конечно, можно было бы ещё разобрать тему «убийства» Сергея Александровича, о котором постоянно говорят великие право-знатоки. Насмотревшись именитого сериала «Есенин», где происходит драка между Есениным с гармошкой и Блюмкиным и Ко с подсвечником, где Яша отхватывает гармошкой по носу, а Серёжа подсвечником по голове — всё та же кочующая мелочь разражается громом о том, что Есенина всё-таки убили. Я уже говорил, что ссылаться на художественный, игровой фильм, где многое основывается не на фактах, а на вымысле (и это подчёркивает энциклопедический словарь «Кино» 1987 г.), — это непозволительно в исторических дискуссиях. Поэтому, а ещё и потому, что расследование смерти Есенина не являлось целью данной статьи, рассматривать данное событие я не буду.       Моя главная цель же остаётся неизменной — не дать превратить Есенина в икону контрреволюционеров, не дать орде булкохрустов дохрустеться до объявления поэта бесспорно своим. И в то же время — показать влияние великих революционных преобразований на творчество такого же — великого — поэта, показать, как эти преобразования отражались в его творчестве, и хоть сколько-нибудь развеять завесу тайны и молчания, какой окружили его революционные и «советские» произведения.       И я искренне надеюсь, что хотя бы одному человеку данная статья будет полезна.       С коммунистическим приветом, ваш К. Ч.