Однажды, когда все кончится

Его звали Серега, он русский. Это все, что осталось в памяти у человека в стерильной, серо-белой палате — остальное вышибли его мучители, не то доктора, не то ученые. Их двое. Первый — долговязый и седой Феликс, второй — невысокий и голубоглазый Ронни. Они говорили по-испански. Серега с трудом понимал их. Иногда Феликс переходил на английский, но говорил так плохо и быстро, что он снова едва улавливал смысл. Они никогда не обращались к нему по имени, всегда только «он» и «ты». Серега их ненавидел, потому что за этой парочкой неотступно следовала боль. Они мучили его — электрическим током, гипнозом, уколами и таблетками, от которых, казалось, голова развалится на части. Однажды Серега стал сопротивляться, с тех пор они держали его руки прикованными к кровати кожаными ремнями. Он не помнил, когда это случилось: неделю назад, месяц или больше. Он вообще словно потерял чувство времени и ощущение себя. Иногда ему чудилось, что все это затянувшийся глюк. В истерзанной памяти всплывали тусклые эпизоды — как в немом черно-белом кино. Несвязные, рваные события, больше похожие на вымысел. Лица, одновременно разные и похожие, женские и мужские. Еще реже Сереге казалось, что и Феликс с Ронни не всегда относились к нему так жестоко и равнодушно, как к вещи или подопытной крысе. Странная застрявшая в голове, как заноза, картинка снова и снова снилась ему: в ней он просыпался в обычной больнице и видел перед собой Феликса в белом халате. Они разговаривали вполне мирно и дружелюбно, Феликс улыбался, а потом делал ему укол — и все проваливалось в непроглядную черноту. Когда не донимали головные боли и когда мышцы не скручивало судорогой, Серега гадал, не так ли они познакомились? А если именно так, то почему все столь круто переменилось? Он даже отважился спросить об этом Феликса, когда тот пришел один и долго с недовольством смотрел немигающим взглядом на бледно-серую мину своего подопытного, но ответа не последовало, Феликс будто его не услышал. К Сереге регулярно приходил еще кое-кто. Девушка с испуганными глазами и черными волосами чуть ниже плеч. Она была кем-то вроде его сиделки: смотрела за ним, ухаживала, кормила с ложки, ставила капельницы, умывала. И была, наверно, единственной, кто не делал Сереге ничего плохого. Он отвечал ей тем же и ненавидел ее намного меньше, чем Феликса и Ронни. Серега не сразу, но все же узнал ее имя — Анна. Про себя же на русский лад звал ее Аней. Она редко разговаривала и только по-испански, больше ограничивалась смущенным «gracias», за то, что Серега вел себя смирно и не противился ее заботе. Аня приходила к нему одна. Смотрела молча, но с нескрываемой жалостью в серых глазах. Серега в минуты покоя, одиночества или наблюдая за ее работой, иногда занимал себя мыслями, сколько ей лет и как она попала к Феликсу и Ронни. Ей было лет тридцать или чуть больше. Наверное, как самому Сереге — он и этого не помнил. Невысокая, с вьющимися волосами и едва заметным шрамом на подбородке, прямо под губой. Действовала она всегда быстро, словно хотела скорее покончить со своими обязанностями и убраться, не оставаться с ним наедине, не слышать его вопросов. Она была обычной медсестрой, каких здесь, наверно, много, думал Серега, хотя ни разу не видел никого лишнего: только Феликса, Ронни, Аню да пару одинаковых типов — видимо, охранников. Единственное, что, бывало, смущало Серегу — едва уловимая дрожь в пальцах, когда она делала ему очередной укол. Тогда он тоже испытывал к ней беспомощное чувство жалости, вспоминал ее вечно испуганный взгляд и представлял, что, должно быть, положение Ани в этом непонятном месте ненамного лучше, чем его. Однажды Феликс и Ронни привели с собой Аню. Впервые. Они выглядели недовольнее, чем когда-либо. Она растерянно озиралась за их спинами и, как показалось Сереге, старалась на него не смотреть. Но Феликс властно приказал: — Смотри! Она кивнула и уставилась на него, округлив глаза. Он тоже посмотрел на нее и обреченно ждал, когда в очередной раз к его пальцам и ушам подсоединят провода, намешают коктейль из корвалола, нашатырного спирта и воды, а затем пустят ток. Серегу уже по привычке, но по-прежнему больно и резко тряхнет, возможно, он отключится сразу или успеет почувствовать встряску еще и изнутри, словно органы попросятся на свободу. В чувство его приведут мерзким и прошибающим коктейлем, состав которого он после очередного мучительного пробуждения узнал от Ани, когда она сжалилась и тайком показала ему несколько бутыльков. И будут повторять снова и снова, пока он не перестанет ни на что реагировать, пока не забудет еще что-то из прошлой, настоящей жизни, настоящего себя, пока не провалится в глубокую вязкую темноту, где нет ничего, кроме бесконечности. А очнется Серега наверняка только через много часов — как обычно. Первым делом почувствует тупую боль, разливающуюся по всему телу, точно он один большой ушиб. А потом сквозь болезненную пелену увидит Аню. Так было много раз. И в ожидании пытки Серега просил у кого-то неведомого сверху лишь одного: чтобы все наконец кончилось, чтобы он не проснулся. Почему-то на этот раз Феликс и Ронни медлили. Первый долго рассматривал провода и специально показывал их Ане, от чего она молча кусала тонкие бледные губы. Второй рылся в своем портфеле, чертыхался под нос и перекидывался с Феликсом быстрыми фразами, смысл которых ускользал от Сереги. Хотя они и говорили бегло и чисто, Серега чувствовал отвращение, будто эти двое невыносимо коверкали язык. Совсем другое ощущение охватывало его, когда он слышал тихие фразы Ани. По сравнению с Феликсом и Ронни, она говорила медленнее, с акцентом. Серега довольно скоро понял, что она не испанка — так кто же она? — но все равно слушать ее ему было приятно. Наконец Ронни оставил в покое портфель — достал из него сложенный вчетверо лист и твердым шагом подошел к Сереге. Расправил бумагу, это оказалась листовка с его, Сереги, фотографией. Под снимком было что-то написано по-испански, он не успел прочесть, но вдруг вспомнил, что примерно так выглядели распечатки о розыске людей, преступников и без вести пропавших. Значит, его искали? Но как преступника или просто пропавшего? Ронни яростно потряс листовкой у него перед носом, скомкал ее и швырнул в угол. Он что-то сказал. Длинное и непонятное слово. Затем Ронни вернулся к портфелю и снова порылся с раскрасневшимся лицом. На этот раз вернулся уже с двумя листовками. На них были двое — парень и девушка, и они показались Сереге смутно знакомыми. Ронни опять что-то сказал. И Серега разобрал сразу два слова: город и полиция. Внутри у него сразу похолодело, не то от неуловимой догадки, пронзившей мозг иглой, не то от того, что Феликс наконец пустил по проводам ток.

***

Среди ночи в информационно-аналитическом отделе московского КТЦ было тихо. Разве что размеренно и убаюкивающе гудели компьютерные процессоры и на главном экране отображались важные сводки по городу. Несколько дежурных сотрудников сидели, таращась в свои мониторы, и попивали кофе. Мура тоже сидела на своем месте, но перед личным ноутбуком, и старалась разгрузить голову от лишнего. Она не любила ночные дежурства, потому что в тишине вечно в голову лезли ненужные и тяжелые мысли. Обычно от них удавалось отмахнуться, но только не сейчас. С гибели Физика прошел почти год. И ровно столько Мура, Кот, Пригов и остальные причастные искали его. Хотя бы тело. Они перевернули с ног на голову всю ту улицу, прошерстили госпиталь, возле которого все случилось, искали следы, свидетелей, камеры видеонаблюдения — что угодно! — но впустую. Тогда Мура посмела подумать, что его нашли другие, что он жив. И почему-то ей показалось, что и остальные не до конца поверили в смерть Сереги, хотя вслух никто ничего не сказал. Когда Серегу объявили без вести пропавшим, а операцию — завершенной, Мура перевелась в Москву. Ей не хотелось каждый день видеть Кота, который оставил Физика, Пригова, с которого вообще все началось, вечно хмурые и будто с немым укором лица Бизона, Умы, Бати, Багиры. Не хотелось раз за разом натыкаться на шкафчик Сереги и снова переживать случившееся. Но Мура, как и остальные, продолжала искать. Точнее, ждать вестей от агентов и информаторов Пригова, разбросанных по Испании. Но пока было глухо, если не считать пару холостых сигналов. И от этого Муре отчаянно хотелось выть и лезть на стенку. Ноутбук внезапно подал голос — пришло письмо в Скайпе. Неизвестный контакт. Вместо внятного имени — набор цифр и букв. Нахмурившись, Мура открыла письмо и словно заледенела. «Он жив. Остальное позже. Жди. И не торопись трепаться». Мура не сразу поверила глазам и еще долго смотрела в монитор. А потом, когда до нее наконец дошло, выскочила в коридор, чтобы не пустить слезу у всех на виду.

***

Когда Серега открыл глаза, он, как обычно, увидел перед собой Аню. Она смотрела на него сверху-вниз и ставила капельницу. Почему-то копалась дольше обычного. Серега подумал, что, наверно, его вены уже почернели от постоянных уколов, но вслух ничего не сказал. Ему было плохо, хуже, чем когда-либо после тока, мутило, к горлу подступала рвота, бросало то в жар, то в холод. Сквозь боль и тошноту Серега предположил, что, должно быть, те двое просто перестарались, слишком увлеклись, а может, он им наконец надоел и это была попытка убийства? Внезапно его вывернуло, желчь обожгла горло. Серега беспомощно и стыдливо отвернулся. Ему нестерпимо захотелось извиниться, но сил не было, а голова трещала так, словно над ухом шла бомбежка. Аня не подала виду. Она долго смотрела на него и сказала: — Твоя фамилия Мыцик. Ты разведчик. И ты можешь верить мне. Из-за раскалывающейся головы, из-за темноты и пустоты, из-за тяжелого беспамятства Серега не сразу понял, что она заговорила по-русски, чисто, без акцента, как на родном. Если бы не ремни, туго сдерживающие руки и ноги, он бы точно свалился с койки. Но вместо этого только оторопело уставился на нее. У него даже в голове слегка посветлело, и он попытался хоть что-то спросить, но получился лишь хрип. — На тех фотографиях твои друзья. Они ищут тебя, — снова сказала Аня. Серега не сводил с нее мутных глаз и все повторял про себя, боясь забыть: «Мыцик. Сергей Мыцик. Разведчик», — а в памяти словно что-то откликалось, как доказательство, что она не врала. Да и как она могла врать? Единственная, кто говорила с ним на русском, кто не хотела его смерти, кто смотрела на него как на человека, а не непонятно что, кто рассказала ему, кто же он такой. Тогда Аня не сказала больше ничего. Серега не запомнил, как она ушла — отключился. Когда он проснулся в следующий раз, Аня снова была рядом, но не одна, поэтому он не успел обрадоваться и наконец что-нибудь сказать. Рядом стоял еще и Ронни и таращился на него, как на что-то мерзкое и грязное. Серега — в голове у него прояснилось — отчасти его понимал. Он не помнил, когда в последний раз видел свое отражение — должно быть, волосы отросли, да и брила его Аня довольно редко. Насмотревшись, Ронни переключил внимание на Аню, она в очередной раз возилась с Серегой и, видимо, старалась не обращать на Ронни внимания. Тот же приблизился к ней и попытался погладить по стройному, прикрытому халатом бедру, приобнять. Но Аня ловко извернулась, не сказав ни слова. Однако Серега успел заметить на ее симпатичном лице мелькнувший отпечаток неприязни. Он и сам вдруг испытал острый приступ раздражения и прошил Ронни суровым взглядом. Ронни, кажется, не заметил ни ее, ни его реакции. Серега по-прежнему не ориентировался во времени, и оно текло невыносимо медленно. Пробуждение, отключка, таблетки, порошки, уколы, капельницы, пытки — они казались нескончаемыми. Хотя вроде бы Сереге показалось, что издеваться над ним стали меньше, а Аня сидела возле него чаще. По крайней мере, она всегда была рядом, когда он открывал глаза. Теперь они разговаривали по-русски. Серега старался расспросить о себе, но Аня отвечала не всегда. Говорила, что не знает очень много, лишь какие-то детали. Еще он спрашивал о Ронни и Феликсе, о них она знала больше, но говорила неохотно, урывками, очень тихо, чтобы ни одна живая ушастая душа не услышала. — Будь готов, — сказала она как-то, как всегда, очень тихо и наклонившись к его лицу. Это значило, что сегодня опять будут пытать. — Электричество? — спросил Серега, хотя шевелить губами было больно, после последних издевательств они потрескались и кровили. — Нет. — Гипноз? — Нет. Асфиксия, — помешкав, ответила она. — Зачем им это? — не без труда придушив в себе панику, спросил он. — Они хотят узнать, сколько ты вынесешь. Аня не соврала. Серегу снова мучили, на этот раз обычным полиэтиленовым пакетом с ручками. Пока сажали на стул и обездвиживали, перед глазами у него нарисовался седой крепкий мужчина лет шестидесяти и легкомысленно так сказал: «Простейшая пытка, нужен только пакет. Любой». Мужчина почудился Сереге знакомым, но он не успел ничего припомнить, на голову ему накинули пакет и туго потянули за ручки, в ту же секунду стало нечем дышать, глаза заслезились, в горле обожгло. Но Серега держался, непонятно где снова и снова выискивая силы и терпение. Ему хотелось орать и вырываться, но вместо этого он лишь хрипел, до крови кусая губы. Отросшие волосы прилипли ко лбу, во рту давно пересохло, лицо горело, из глаз текли слезы, мышцы казались задубевшими. Ронни и Феликс добились своего — вернули его на койку только после того, как он охрип от криков. Лежа в палате, Серега не чувствовал ничего, только сильную усталость и зуд по всему лицу — видимо, в пакет добавили содержимое перцового баллончика. Он не мог даже языком ворочать, поэтому, когда пришла Аня, без слов смотрел на нее и тяжело дышал. — Думал, будет хуже, — все-таки через некоторое время смог пробормотать Серега. — Я тоже так думала, — сказала Аня, она выглядела бледной и уставшей. Потом он рассказал ей о странном мужчине, которого вспомнил. И он, кажется, говорил об этом приеме с пакетом так, будто когда-то Сереге самому придется применить его. — Я мучил так людей? — спросил он, пока она его умывала. — Вряд ли, — пожала плечами Аня. — Такое ты бы не забыл, я думаю. Прошел месяц — так сказала Аня. Серегу продолжали испытывать то гипнозом, то пакетом, то избивали, то подвешивали, от чего потом долго ныли руки и ноги и не заживали ушибы. Но отходить Серега стал проще и быстрее. Причиной тому были капельницы. Они стали какими-то другими, легкими. От них больше не темнело в глазах, не разбегались мысли, не выкручивало мышцы, не сводило дыхание. Серега даже вспомнил, как это — спокойно спать и разговаривать, не хватая отчаянно ртом воздух. К нему вернулось чувство времени. Аня объяснила, что на свой страх и риск уменьшила убойные дозы опасных препаратов и добавила безобидные. Но оба понимали, что могут в любой момент попасться. Пользуясь ясной головой, Серега пытался узнать что-то о себе или о тех двоих на снимках. Но то навязчивые боли, то по-прежнему крутившийся возле Ани Ронни постоянно мешали. И это было невыносимо: Серега вроде бы мог нормально сформулировать вопрос, но дождаться нормального объяснения — не факт. Поэтому все больше они с Аней переговаривались шепотом, короткими и емкими фразами. Она тормошила его покалеченную память и спрашивала, что он помнил, что ему снилось, что он умел. Серега всеми силами, но часто тщетно рылся в голове и после таких разговоров чувствовал себя растоптанным. А еще он пытался узнать, кто она сама и откуда о нем узнала, но Аня была не болтлива и лишь качала головой: — Долго объяснять, все позже, когда выберемся. И это «выберемся» мощно обнадеживало Серегу. Значило, что у него есть будущее. И что в этом будущем рядом с ним есть Аня. Но точных сроков она не называла. Оставалось ждать. Зато теперь ему совершенно не хотелось не просыпаться, как прежде. — Ты помнишь Смагина? — однажды, когда Серега снова чувствовал себя не очень, спросила Аня. В памяти у него всплыло что-то знакомое и близкое, но Серега не смог ухватить воспоминание — оно будто выскользнуло сквозь пальцы, поэтому он честно ответил: — Не помню. — А он тебя помнит.

***

Следующую весточку, пусть даже коротенькую, Мура ждала с маниакальным блеском в глазах. Когда в Скайп прилетело сообщение: «Все по-прежнему. Будем действовать сами» — она ненадолго зависла, а затем едва справилась с шальным желанием написать в ответ: «Вы кто?» Ей очень этого хотелось, любопытство и подозрение зудели везде, где только можно, но умом Мура понимала: это не шутка, кто-то по ту сторону говорил серьезно и обладал очень мощными возможностями. Пока она заносила и отдергивала руку от клавиатуры, пришло еще одно сообщение: «Не спеши обо всем рассказывать, так будет правильнее». Уже через минуту Мура набрала Кота и порадовалась про себя, что там, в Мурманске, тот же часовой пояс — солнце в зените, значит, она не застанет его сонного, усталого и еще черт знает какого. Пошли гудки, и Муру вдруг уколола неуверенность: может, стоило сначала позвонить Пригову?.. Кот успел брякнуть только удивленное «да», Мура тут же его перебила и с заговорщицким шепотом рассказала о странных сообщениях и Физике. Ответом ей сначала послужило тягостное молчание, а затем скептический, но адекватный вопрос: — Ты уверена, что это не ловушка? — Тогда Мура поняла, почему без раздумий набрала именно Васю — потому что Пригов растоптал бы ее надежду куда жестче и суровее. — Уверена. Но пока, наверно, не стоит говорить остальным… — Подождем, — поддержал Вася каким-то странным, пришибленным голосом. И они стали ждать, параллельно гадая, кто же сидел по ту сторону сообщения, кто их единственная зыбкая ниточка к Сереге.

***

К Сереге окончательно вернулось чувство времени. И даже издевательства не могли его из него выбить. А вот сон пропал. Может, виной тому были не заживающие синяки, ссадины, порезы и ожоги, а может, мысли, вихрем кружившие в голове день и ночь. Особенно часто он думал о таинственном Смагине и совершенно его не помнил. Те двое на листовках, его друзья, — Аня не назвала их имен, но Серега знал, как они выглядят, даже иногда вспоминал их сквозь тяжелый туман. А Смагин… Да кто же он такой? Серега был бы рад расспросить Аню, но она исчезла — не появлялась третий день, — что окончательно ввело его в замешательство. Он волновался так, будто знал ее сто лет и считал практически родной. Хотя сама она рассказала, что возилась с ним всего пять месяцев. Возможно, и так, но у нее было прошлое, было, с чем сравнить и что вспомнить. А у него — пустота и только жалкие клочки неправдоподобных и необъяснимых воспоминаний. Из-за размышлений о Смагине и беспокойства об Ане Серега выглядел задумчиво и оторопело. Когда его в очередной раз уволокли на сеанс гипноза, он продолжал думать о своем, а внешне на самом деле походил на глубоко загипнотизированного человека. Однако Феликсу не понравились его словно ослепший взгляд, заторможенность и слишком ровное, как у спящего, дыхание. — Он не отошел еще, похоже. Придется еще подождать, — сказал он, и Серегу вернули на койку. Там он ненадолго заснул, а когда открыл глаза, чуть не подскочил от радости — помешали слабость в мышцах и крепкие ремни. Аня стояла возле него со шприцем, а глаза ее подозрительно сверкали, как при лихорадке. Со стороны это выглядело слегка устрашающе, но Серега знал: она не сделает ему ничего плохого, она друг, причем единственный. — Ни о чем не спрашивай, — попросила Аня тихо. Затем склонилась и сказала: — Я кое-что узнала. Они хотят сделать из тебя что-то вроде солдата-убийцы, а для этого вошьют тебе под кожу какой-то препарат в виде капсулы. Нельзя этого допустить, иначе… — Иначе? — сипло переспросил Серега и по коже у него пробежали мурашки. — Иначе эта штука тебя убьет. Антидота от нее не существует, — закончила Аня и сделала наконец укол. Пока она протирала место инъекции ваткой и легкими прикосновениями осматривала долго заживающие, желто-зеленые синяки, Серега вдруг ясно почувствовал две вещи: у нее ласковые руки и мозоль от спускового крючка на указательном пальце правой руки. Уже на следующий день Серегу увели в лабораторию — просторную, с белыми стенами, полом и потолком. Там было холодно и гудела громоздкая аппаратура. Уже месяца полтора он ходил сам — прежде его, не отстегивая от ремней, возили на каталке. Но Серега все еще шел неуверенно, как кукла-калека. Ему и правда было тяжеловато в вертикальном положении, но также он опасался: если его мучители поймут, что силы в нем больше, чем кажется, то мигом придумают, куда ее деть. Серегу привязали к штуке, похожей на дыбу. Он машинально попробовал пошевелить запястьями — не вышло. Рядом с дерганным Ронни и хмурым Феликсом стояли незнакомые люди и смотрели на него, как на экспонат в музее. Серега в ответ таращил на них пустой взгляд и ощущал легкое оцепенение. Он знал, что виной тому укол, который недавно поставила ему Аня — специально, чтобы его обычная бодрость из-за подмены ею лекарств не бросалась в глаза. Серега понимающе терпел — ему даже было немного забавно изображать полузомби. Феликс не заметил ничего подозрительного, Ронни вообще на него не смотрел. А какой-то третий сморщенный и сухой старикашка в безразмерном халате рисовал на исхудавшем, местами изуродованном торсе Сереги линии и крестики. От фломастера ему было щекотно, зубы стучали от холода, руки и ноги затекли от неудобного положения, но Серега держался. Держался ради себя и Ани, ради их общего дела и скорого побега. Единственное, что его заботило: не свалится ли он, если его вдруг сейчас развяжут?

***

«Скоро он будет в России. Встретишь в аэропорту. Конкретнее напишу позже» — такое сообщение прилетело Муре среди ночи. Сон как рукой сняло. По телу пробежала дрожь и первым делом Мура уже по привычке, как за спасательный круг, взялась за смартфон и позвонила Коту. — Что там? Есть конкретика? Когда? Где? — пробормотал он вполне бодро — либо тоже маялся бессонницей, либо сидел на дежурстве. — Ничего. Но, наверно, Пулково, — щелкнув пару раз мышкой, доложила Мура. — Но почему прямо сейчас-то не пишут? Не доверяют нам? И это вообще кто?!.. — Чушь не болтай, раньше об этом думать надо было, — отрезал Вася. — Теперь просто ждем. — Но, может… — Ждем, Жень. Я перезвоню. Кот очень вовремя сбросил звонок. Мура не успела разразиться гневной тирадой, а ведь хотела. Хотела с тех самых пор, как рассказала ему обо всем, а он твердо заявил, что они не станут никого вводить в курс дела. Если понадобится, слетают сами к этому или этим таинственным союзникам и заберут Серегу. А потом вручат Пригову практически из рук в руки, чтобы никуда больше не делся. — Ты больной, — тогда заявила Женя и бросила трубку, хотя картинка в голове сложилась что надо. Ведь если все пойдет по плану, они и Физика вернут, и увидят его первыми, и себя полностью реабилитируют в глазах генерала и всего КТЦ. Одно смущало и тормозило: однажды они уже пробовали справиться с заданием сами и ничего хорошего из этого не вышло.

***

Серегу больше не пытали, но зато долгие часы держали привязанным к стулу и со странной штукой на голове — она напомнила ему детектор лжи. А еще забрасывали дурацкими вопросами и рассматривали все на той же дыбе, как смышленую обезьянку в зоопарке. Серега от этого чувствовал себя едва ли лучше, чем после побоев, но терпел, потому что знал — скоро все кончится. — Завтра, — сказала Аня ему как-то вечером после обыкновенных процедур и освободила его руки и ноги от ремней. — Я приду к тебе сюда и заберу. — Ты одна? — спросил Серега, взяв ее за руку, и запоздало понял, что прозвучало это двояко. — Почти, — ответила она. — Я во всех смыслах, — осмелел он. Аня внезапно улыбнулась — наверно, впервые со дня их знакомства. Более того, Сереге показалось, что она готова рассмеяться, но это слишком опасно, она ведь никогда не смеялась в этих стенах. Всю ночь он не спал, старался собраться и представить, как все пройдет. Ему было страшно за Аню, хотя она давно дала понять, что не сахарная. С утра Серега выглядел разбитым и постоянно прислушивался — не шел ли кто, не гремели ли выстрелы? Аня пришла лишь поздно вечером. Растрепанная и с чуть покрасневшими глазами. Сереге даже подумалось, не плакала ли она? — Пошли, — сказала Аня и повела его в коридор. Они побежали, постоянно озираясь. Но коридор пустовал. Серегу это не особо удивляло — так было практически всегда. Однако звенящая, вымершая тишина немного напрягала. Аня уверенно тянула его за собой по петляющим коридорам — освещенным и не очень. Серега заметил на ее халате и на левой руке потертые капли крови, и его прошиб холодный пот. Что с ней происходило, пока он куковал в палате? Аня посмотрела на него, затем на свой халат и хмыкнула: — Просто пришлось немного пострелять. — У тебя есть пистолет? — спросил Серега, покрепче сжав ее руку. — Есть, но тебе не дам, — сказала Аня. — Ты около года не держал в руке ничего тяжелее и опаснее стакана с водой. Так что извини… Дальше они бежали еще быстрее и молча. Серега пытался вспомнить эти коридоры. По его ощущениям выходило, что всякий раз идти или ехать на каталке приходилось от силы несколько минут. А сейчас они все бежали и бежали, а коридоры становились все грязнее, темнее и непонятнее. Наконец он рывком остановил Аню и несильно прижал ее к стене. Она была гораздо ниже его, но посмотрела снизу-вверх так, что Серега мигом пожалел о содеянном. — Прости, просто я не понимаю. Объясни, — тихо заговорил он.- Куда мы бежим? Где Феликс и Ронни? — О боже, меня ведь предупреждали, что ты обожаешь грузиться ненужной информацией, — больше для себя, чем для него буркнула Аня. — А я не верила, вот дура. Грузиться? Серега стушевался. Да, он любил подумать, любил анализировать. Но чем еще ему было заниматься сутками, неделями, месяцами, прикованным к койке?! Кажется, его негодование отобразилось на исхудавшем лице, и Аня смилостивилась: — Мы бежим на свободу, где нас ждет машина. Осталось еще чуть-чуть. Просто верь мне. Феликс мертв, — она взмахнула у него перед носом той самой рукой с кровью. — Ронни сбежал, но это ненадолго. Больше Серега ни о чем не спрашивал, и минут через десять беготни они наконец выскочили на улицу. В предрассветном сумраке, с непривычки у Сереги резко закружилась голова, а по голому торсу пробежала крупная дрожь. Он не сразу сообразил, что виной тому прохладный мелкий дождь. Аня заметила удивление на его лице и позволила себе улыбнуться, но лишь на пару секунд. Пока они смотрели друг на друга, из-за угла вырулил серебристый «мерседес» и затормозил возле них. С водительского места шустро выбрался мужчина примерно одного с Серегой возраста, который почудился ему смутно знакомым. Пониже ростом, крепкий, с короткой стрижкой и добродушно-хитрой улыбкой. Он восхищенно присвистнул, почесал мокрый от дождя затылок и протянул: — Серега-а-а… — голос тоже Серега где-то и даже недавно уже слышал. — Ты когда из тюрьмы вышел, и то лучше выглядел! — Макс! — воскликнула Аня. — Пардон, — опомнился тот и шаркнул ногой по асфальту. — Валите. Дальше я сам. Марги привет. — Садись. — Аня кивнула на «мерседес». — Машина Феликса, — объяснила она сквозь шум мотора и скрип дворников о стекло. Дальше они ехали молча. У Сереги было море вопросов. Кто тот мужчина и почему он не поехал с ними? Куда они едут? Что дальше? Он, Серега, еще и в тюрьме сидел? Но он видел и даже чувствовал, что Ане не до него, поэтому молчал в тряпочку. Чтобы занять себя, Серега осмотрел руки и голый живот и тихо скривился. Услышал, как Аня хмыкнула, и выдавил улыбку и сам. В конце концов, он жив, он больше не в плену — чем не повод улыбнуться? Ехали долго: по широкой, но ухабистой землистой дороге, по мосту, по пустынной, с редкими встречными машинами, трассе, потом свернули к лесу и снова долго тряслись на ухабах. Остановились лишь на окраине какой-то деревушки. Аня переключила внимание с руля на Серегу, молча посмотрела на его синяки и потертые следы фломастера. Затем откинулась на спинку сидения и протянула конверт: — Передашь это своим. Тут обо всем, что с тобой делали. И о том, как скорее вернуть тебе память. Макулатура и флешка. Прости, не было времени подыскать тебе одежду. А шмотки Макса тебе маловаты даже худющему. — Макс? Это тот?.. — Сергей неопределенно дернул головой. — Ага. И твой хороший друг. По крайней мере, так было когда-то. Аня не стала продолжать. Наверно, пожалела его дымящийся от пережитого мозг, подумал Серега. И неожиданно вспомнил, где видел этого Макса. Он же был с Феликсом и Ронни и с другими людьми в белых халатах, как раз когда сухонький дед рисовал на нем фломастером. — Сейчас пойдешь с одним человеком. Со Смагиным. Помнишь, мы говорили о нем немного? — Да. Марги — это он? И опять в голове у Сереги случилась вспышка. Прозвище, разведка, пакет на голову — все как будто сошлось в пазл, но все равно еще не целиком. Несколько минут они сидели молча. Потом Серега осмелился и спросил: — Меня встретят, значит, ты уедешь? — Уеду, — пожала плечами Аня. — Пойми, я еще не закончила со своим заданием. Нужно найти Ронни и помочь Максу… Он кивнул. А в памяти всплыло что-то знакомое, словно он когда-то где-то перед кем-то оправдывался точно так же: служба превыше всего. Серега попытался улыбнуться, мол, ясно, я ведь тоже разведчик. Но не смог. Он практически ничего не помнил, а все, чего ему хотелось — чтобы она плюнула на все и осталась с ним. Ведь она была сейчас единственной, кого он знал, помнил и кому верил. Серега снова спросил, пока была возможность узнать подробнее и конкретно, а не собирать дурацкие пазлы в голове: — А Смагин, кто это? — Мой командир. И твой. Бывший. Из ГРУ. Он отправил нас с Максом сюда, к Феликсу, узнать о его делах, ну, и все такое, — не вдаваясь в ненужные подробности, сказала Аня. — Потом я увидела тебя, рассказала Максу, он узнал тебя и передал Смагину. А дальше мы получили новый приказ: по боку Феликс и Ронни, сперва любыми способами вытащить тебя. — Спасибо, — пробормотал Серега. — Вам всем. Аня сдержанно улыбнулась, будто невидимые тиски не давали ей расслабиться и забыться, ведь все позади. Точнее, позади для него, но не для нее. Она одобрительно покачала головой. Серега с плохо скрываемым интересом проследил за ней и быстро, на одном дыхании, признался: — Я не хочу, чтобы ты уходила. Знаю, что это невозможно. Но ведь мы можем встретиться однажды, когда все кончится? Почему-то ему показалось, что она может обидеться или разозлиться от его предложения. Но Аня сказала, только голос чуть дрогнул: — Встретимся. Я обещаю. А теперь иди. Неожиданно она подалась вперед и ненавязчиво поцеловала его, сначала в огрубевший щетинистый подбородок, потом в потрескавшиеся губы. Неожиданно, потому что Серега и сам хотел сделать что-то подобное, но вот она его опередила, и теперь… Он едва сдержался, чтобы не тряхнуть головой от внезапно набежавших мыслей. Вместо этого только машинально провел рукой по отросшим волосам и ответил на поцелуй — долго и жадно, стараясь вообще ни о чем не думать. Прерваться их заставил приближающийся свет фар другой машины. Серега напрягся и с прищуром уставился на лобовое стекло, по которому как и прежде отчаянно скользили дворники и тонкими дорожками стекали дождевые капли. Аня же на прощание обняла его и шепнула в самое ухо: — Расслабься. Для тебя все кончилось. Это свои. Передай привет Марги от Макса.