Север|North

В тени королевского сада мирно и благостно. Покой отпрысков Короля хранят несколько гвардейцев, стоящих не далеко и не близко. Так, чтобы не слышать личные разговоры двух братьев, но и смочь подоспеть к принцам в случае опасности или беды. Свою службу несут они спиной, а не визави, не смея лишний раз поднимать глаза на невенчанного ещё юношу, не только по правилам приличия и веры, но и по приказу самого Короля. К присутствию стражи за свои шестнадцать лет старший сын правителя Запада давно уж привык настолько, что и не замечает их вовсе. Но младшему из трёх сыновей воины всё ещё интересны, не даром ведь альфой родился. Бегает за марширующими рыцарями по замку или плацу с широкой улыбкой, любуясь натёртыми до блеска доспехами, и, подражая им, играется в покоях своих с деревянным мечом. Но в сей час всё детское внимание обращено лишь к исписанным чернилами страницам и нежному голосу старшего брата. Читающего ему с интересом и выражением: — И тогда поднял рыцарь взгляд от земли и оглянулся вокруг. Солнце встало над морем Средиземья, освещая своими лучами покачивающиеся на волнах обломки кораблей и бездыханные, переплетенные друг с другом тела его соратников и врагов. Альфочка ёрзает на его коленях, прикусывая губы и не сдерживая восторга от концовки захватывающей и длинной истории. О сражениях, вере и чести. Почти час уж прошел с тех пор, как Джихён отвлёк омегу от занятий верхом, прося внимания, и, не смея отказать в нём любимому брату, Сокджин немедленно велел конюху вернуть лошадь в стойло. Нечасто в последние дни удавалось им общаться. Младшему принцу скоро исполнится целых шесть лет, и тогда, вместо игр и сказок, учителя возьмутся за альфу всерьёз, целыми днями обучая его науке и военному делу. — Рыцарь ахнул и горько заплакал. И эхом разнеслось над водой его одиночество, боль, да безутешная скорбь. Воды Средиземья окрасились кровью его погибших родных и друзей. Склонил он колени, гремя доспехами. Отбросил в сторону свой тяжёлый меч и сказал: «Отныне море это ни Востока, ни Запада. Будет эта вода теперь нашей общей болью и нашим совместным грехом». Сокджин перелистнул последнюю страницу, позволяя младшему брату рассмотреть изображённый на ней рисунок. Безымянного рыцаря, стоящего перед водой. Джихён тихонько выдохнул, так, словно и не дышал вовсе все то время, пока омега читал, прикасаясь к бумаге слегка вспотевшими пальчиками и обводя подушечками чёрные линии. — И зовётся с тех пор оно Алым, напоминая всем живым о страшной войне. Закончил, наконец, омега, касаясь губами макушки ребёнка, утопая в сладости спокойствия и нежности этих драгоценных минут. — А когда она была? Война? Затёкшие бёдра, на которых сидел альфочка, немного ныли. С последней их встречи Джихён заметно прибавил в весе и, кажется, даже подрос, хоть и не виделись они всего пару недель. Папенька забирал младшего принца с собой, в летний дворец, чтобы ребёнок смог насладиться теплотой моря, подле которого он находился. Сокджин с грустью подумал о том, что вскоре, наверное, и вовсе не сможет удержать брата на своих коленях или руках. Совсем большой будет. — Очень давно. Мы с тобой тогда ещё не родились. — А папенька? — И он тоже. В саду сегодня было немного зябко. Западное, затянутое тучами небо, темнело с каждым часом, предвещая дождь и грозу. Скорее всего к ночи оно заплачет. Но пока первые капли ещё не упали на них с небес, Сокджин не хотел возвращаться в замок, оставаясь с братом здесь, в своём излюбленном с детства месте. Под раскидистыми ветвями многолетнего и величественного гранатового дерева, чьи спелые плоды валялись вокруг них на траве. Дерево то было совсем невысоким, всего около трёх метров от земли, но самым большим из всех когда-то посаженных. Несмотря на все разнообразия дворцового сада, полного самых разных и прекрасных цветов и культур, именно эта полянка была принцу дороже всего. Когда-то каждый из этих гранатов посадил здесь их дедушка в честь рождения на свет его папеньки. — А Король? — И Король. Джихён, охваченный лучшими минутами своей детской непосредственности и наивности, всё продолжал наглаживать руками старый рисунок, не волнуясь ни о погоде, ни об охраняющих их гвардейцах, ни о гроздьях граната, что иногда могли упасть с ветвей прямо на них, от чего папенька всё время ругался и наказывал Сокджину больше под деревом не сидеть, но омега каждый раз нарушал его строгий запрет. Ребенок не волновался даже о себе самом. Альфочку совершенно не волновал окружающий его мир. Сейчас всё, что имело для него важность, было заключено лишь в этом рисунке, написанном в конце старой книги каким-то неизвестным художником когда-то очень и очень давно. И омеге это казалось прекрасным. Джихён наслаждался моментами своего беззаботного детства, не думая ни о королевстве, ни о торговых соглашениях с другими землями, ни о соблюдении церковных обрядов и правил. И Сокджин наслаждался им вместе с ним. Детством, которого у него, старшего сына Короля, было так ничтожно и несправедливо мало, по сравнению с братом. Опустив подбородок на его чернявую макушку, принц улыбнулся, зарываясь носом в волосы мальчика. Вьющиеся и очень мягкие. Пахнущие пока что лишь молоком и их папой. — Ой! Вздрогнул вдруг младший брат в его объятиях всем своим маленьким телом. — Колокола звонят, Джин-и! Колокола! И правда. Омега тут же нахмурился, вслушиваясь в звон, что исходил с крыши королевского собора Бирмингтона. Настолько большая была его звонница, что слышали перезвон даже те, кто жил в самых дальних уголках столицы. Но с чего бы колоколам звонить вечером? Инстинктивно прижав альфочку к себе ближе, Сокджин начал считать удары главного колокола. Раз. Единожды он звонит каждый день, оповещая верующих подданных Запада о начале утренней службы. Два. Дважды звон королевство слышит нечасто. Означает он, что во дворце родился ребёнок. Принц. И не простой, а имеющий притязания на престол. По Сокджину колокола не звонили, ведь не имел права омега наследовать трон. Три. Сердце юноши сжалось в тиски. Ведь то был самый страшный счёт. Он велел омегам закрыть ставни домов, а альфам точить копья, стрелы или мечи. О войне оповещает сей звон. И ни разу еще не слышал Сокджин его за всю свою короткую жизнь. Четыре. Еще больше спёрло дыхание в груди принца. Ведь четыре удара – это смерть Короля. Но как же? Отец их еще утром был в добром здравии. Джихён, подняв на брата свой взор, тоже казался напуганным. Пусть и мал он был, но знал, что означает каждый из ударов соборного колокола. Пять. — Пять… Повторил Сокджин с нескрываемым облегчением. Колокола утихли. Вновь настала в саду тишина. Тревога отпустила принца. Не смерть короля! Не война! Наоборот, свадьба! И не простая, а самая праздная и пышная. Королевская. Ох, и кто же придумал оповещать о радости сразу после угрозы кровавого боя или смерти правителя? Наверное, то для того сделано, чтобы простой народ лишний раз порадовался мирному небу над своей головой и искренне желал вступившему в брак наследнику счастья. Ведь не понаслышке известно принцу, как тяжела она – жизнь вне дворца. Хлопнув густыми ресницами, Джихён поднял на брата свои темно-карие глаза и спросил: — Джин-и, а чья свадьба нас ждёт? Замер омега. И воздух из лёгких его вновь пропал. Сердце перестало стучать, остановилось и ухнуло куда-то глубоко вниз, к самому желудку. Уши принца заложило, словно оказался он вдруг под водой, и руки его отчего-то начали холодеть и дрожать. Королевская свадьба. — Джин-и? Колокол главного собора Западного королевства звонил ни по службе, ни по рождению и ни по войне. А по нему.