Давай попробуем

— Давай попробуем. С опустевшей террасы тянется ненавязчивый солёный запах моря и вечерней свежести. Чимин вскользь одаривает Юнги вялым взглядом, то ли не заинтересовавшись сказанным, то ли не расслышав. Или подумав, что сказано не ему — старший часто бормочет что-то себе под нос, перебирая строчки и рифмы. Чимин возвращается к рассматриванию чего-то в стороне. Возможно, глянцевой, багряной звезды, что неслышно утопает в волнах, как наливное яблоко в карамели. Точно Юнги не знает, потому что отодрать сейчас взгляд от Чимина — равно что лишиться всей, годами накопленной уверенности. А это то же самое, что обнажиться прилюдно. — Чимин, — мягко, но требовательно окликает Юнги вновь, желая получить необходимое внимание. Между прочим, перед ним сидит самая что ни на есть Звезда, а Чимин так опрометчиво не туда залипает, и это почти злит. — Что? — удивляется тот, наконец оборачиваясь и глядя прямо в глаза. Картинно хлопает ресницами. В лучах заходящего солнца его светлые вихры подсвечиваются золотым. Очаровательный. Юнги вздыхает восхищённо и неторопливо, словно маленькому неразумному ребёнку, решившему испытать терпение взрослого, спокойно, чтобы не выдать удушающего волнения, повторяет: — Давай попробуем. Кажется, Чимину в этот момент достаточно просто смотреть на Юнги, чтобы понимать, что именно он имеет в виду. Точнее, на что соглашается. Точнее, на что хочет, чтобы оба согласились. И эта короткая, но ёмкая фраза вызывает двоякие, кардинально противоположные эмоции — восторг и ужас. Они наполняют Чимина, как стеклянный сосуд, в равной степени, и отражаются на лице. Оно медленно превращается в застывшую кривоватой улыбкой маску с округлёнными глазами, в искрящейся темноте омутов которых плещутся чертята. Именно это выражение, сглотнув — словно на ужастик сходил, честное слово, — лицезреет Юнги, всё так же терпеливо дожидаясь реакции. И Чимин не заставляет долго ждать. Правда, вместо ожидаемых радостных воплей и, возможно, неуклюжего поцелуя с ударом зубами, уплотнившуюся атмосферу комнаты прорезает неожиданным и немного растерянным: — Ты о чём, хён? Ясное, как звёздное небо, дело, что Чимин лишь переспрашивает на всякий случай. Вдруг понял не так, хотя понял без слов вовсе. Ведь эта тема безмолвно висит над ними и серебряной нитью прошивает их — вроде как — отношения. Пусть даже оба отрицают хором и наперебой, что их это волнует, но, право слово, они же взрослые люди! Со своими желаниями и потребностями, вечно игнорировать которые — как минимум неразумно. И невозможно. Вечно, по крайней мере. Хоть ты двести тысяч раз скажи, что не хочешь интимной близости с человеком, к которому давно и сильно неравнодушен, к тому же постоянно находишься с ним рядом, со временем только очевиднее станет факт, что врёшь себе безбожно и просто иного выхода не находишь. Нужно отдать Юнги должное — он первым взял быка за рога. Пусть изо всех сил и хочется теперь сдать назад. Он до этого момента ни разу даже словом не обмолвился. Чимин, к слову, тоже. Но вовсю обходился взглядами до одури недвусмысленными и как кружево тонкими намёками. А ещё хотенья его можно было понять по чрезмерно активному исполнению некоторых элементов хореографии… Секс. — Боже, Юнги, тише! — Чимин жмёт указательный палец к губам, нервно озираясь. Ох, Юнги сказал вслух… Ну, так даже проще. Он сверлит растревоженного Чимина выжидающим взглядом, пока тот бурчит что-то недовольное про «мы же не дома, вдруг кто-то услышит и бла-бла-бла». Юнги думает, что «Боже, Юнги, тише!» неплохо звучало бы в виде стонов, но потом встряхивает головой торопливо, пытаясь избавиться от мысли. Мысль, к слову, оказывается вёрткой, ушлой, и выгоняться не собирается. Берёт извилину в ипотеку и селится навечно. — Давай попробуем заняться макраме, — перебивая сам себя, а заодно и Чимина, ехидничает Юнги. Фыркает и добавляет: — Или давай попробуем усыновить Тэхёна. Так же можно попробовать научить меня балету. Чимин явно по праву не оценивает «гениальный» в своей абсурдности юмор, лишь в упор глядя на Юнги с явственным в глазах «ты шутишь или издеваешься?» — Чимин, отвисни уже, а то врежу, — выдыхает Юнги, под столом подцепляя пальцами его ладонь. — Что скажешь? — Если ты мне врежешь, я хочу, чтобы у тебя был парный синяк, хён. — Можно обойтись парными царапинами, — на губах расцветает ухмылка.

***

Когда они ненавязчиво просили поселить их в одном номере отеля, то не ожидали, что кровать окажется одной на двоих. В принципе, такое бывает. Такое бывало. Но Юнги на всякий случай всё же проверил ванную и балкон — вдруг вторая завалялась. Не завалялась. — Ну, не впервой вместе спать, хён, — пожав плечами, Чимин скидывает на пол сумку и просто уходит в ванную. Просто. Ничего ведь необычного. Юнги нервно прикусывает щёку изнутри, провожая его спину взглядом. Осторожно притулив копчик к краешку кровати и прошерстив пятернёй по волосам, он вздыхает устало. Звездец. С того рокового разговора прошло около недели. Всё это время — выступления, встречи с фанатами, перелёты, остановки в отелях. Всё в привычном ритме. Не вместе — рядом, но врозь. Как-то не до близости, когда ты под прицелом десятков и даже сотен камер. Словно у снайпера на мушке, и в любую секунду могут снести точным выстрелом голову. А тут такая засада… По Чимину вовсе не похоже, что он встревожился. Устаёт, конечно, знатно, постоянно выкладываясь на пресловутые сто один процент, выжимая себя до капли. Он наверняка мечтает о том, чтобы по-человечески выспаться, наконец, а не о непотребствах с любимым хёном. Юнги, между прочим, вымотался не меньше, но больше морально, чем физически. Он, в отличие от младшего, знает свои возможности и выполняет свою норму, не пытаясь себе позвоночник переломить в наиболее эффектном прогибе или сорвать связки в попытке достичь более высокого звучания голоса. Но загоны и бессонные ночи за любимой работой утомляют не меньше. И Юнги честно решает освободить свою голову от вертлявых размышляшек, после Чимина оккупировать душ и вырубиться, не видя снов. Но… Струи бьются о кожу под тугим напором. Чимин дышит загнанно, прижимаясь горячей спиной к холодному кафелю. Уже тёплому. Всё тело горит, а щёки пылают. Он ругает хёна за то, что так не вовремя поднял эту их «сложную» тему, на которую было наложено негласное табу. Ну, любили они друг друга. Ну, целовались иногда и даже обнимались — всё очень целомудренно, как у детей невинных. Почти. Там иногда ещё случалось спонтанное лапанье через одежду. А потом Юнги за каким-то, кхм, понадобилось затронуть запретное… Чимин выдыхает сквозь зубы, макушкой тараня стену. Были бы мозги, было бы сотрясение. Но их, похоже, нет. Все внезапно перетекли в более любопытное место. К другой «голове»… Ох, знал бы Юнги, как сложно после его грёбаных слов сохранять грёбаное спокойствие, зная, что придётся спать вместе в грёбаной постели! Вдох-выдох. Надо пофиксить эмоции, а то зашкаливают. И закончить уже с душем, а то… — Чимин-и, ты уснул? Чего так долго? Оу… …кажется, Юнмины всегда идут комплектом с каким-то эпичным пиздецом. С прытью, достойной лучшего применения, Юнги сканирует обнажённое тело взглядом, а после, зацепившись за недвусмысленно вздёрнутую его часть, как в замедленной съёмке, поворачивает голову в сторону и бочком покидает слегка наполненную клубами пара комнату. К слову, пара недостаточно, чтобы хоть что-то скрыть. Для этого умными людьми придумана душевая шторка. Но Чимин, вероятно, против такого прогресса. Он опоминается с тихим хлопком двери. Моргает пару раз. Ему даже подумать страшно, как он выглядел. Нагой, рельефный, мокрый, с прилипшими ко лбу прядями, приоткрытыми губами и напряжённой шеей. И не только шеей… Он готов поклясться, что слышал, как очень громко сглотнул Юнги, прежде чем ретироваться. Плюс дохера к неловкости.

***

Они сверлят друг друга взглядами добрых две минуты. Чимин кожей чувствует, что полотенце, обёрнутое вокруг его бёдер, намеревается совершить побег для страстной встречи с полом, но не шевелится, остолбенев. Юнги же просто смотрит в глаза, опасаясь сорваться ниже. Обоим до жути неуютно. — Возможно… — голос хрипит, и Юнги прочищает горло. — Может, это наш шанс? — Хён, трахаться — чревато, — с глазами испуганной лани бормочет Чимин. Где же твоя мужская уверенность? Смылась в душе? Осталась на полочке? — Никто из нас, я думаю, не залетит, — парирует Юнги, и сам осознаёт, насколько неуверенно прозвучал. «Я думаю», конечно, не точно же уверен. Не, ну, а вдруг, верно? Было бы не с руки ходить беременным. Накал нервозности достигает апогея, когда махровая стервозная тряпка покидает бёдра и шумно припадает к ламинату. Зашипперено. Хоть у кого-то кипят страсти. Спустя всего мгновение Чимин остаётся разбираться с горе-влюблёнными в одиночестве, под аккомпанемент звонко защёлкнувшейся двери. Дважды. Весьма предусмотрительно, Мин Юнги. Спасёт ли тебя это? Плюнув и послав всё к праотцам, Чимин натягивает футболку и шорты, а после устраивается на избранной им половинке постели с телефоном.

***

Звонкое шлёпанье босых ступней звучит угрожающе и приближается со спринтерской скоростью. В дверном проёме возникает недовольно сопящий Юнги, завёрнутый в пушистый белый халат — а что, так можно было? — и с размаху втыкает в Чимина осуждающий взгляд. — Только не на лбу! — вскрикивает младший, пряча лицо в ладонях. Старший вскидывает в недоумении бровь. — Ты сейчас во мне взглядом дыру проделаешь! Перестань. — Предпочту не взглядом, — зловеще изрекает Юнги, оказываясь в опасной близости — на своей половине. Скрещивает ноги, смотрит пристально. Чимин хмурится. — Ты уже всё с ролями определил? — бурчит недовольно. — А меня спросить? — Мне казалось, всё яснее хуя, — ответно ворчит Юнги. — Что не так? — Всё не так! — в повышенном голосе звучит упрёк. — С чего ты взял, что можешь меня трахнуть? — У меня есть член, — буднично сообщает Юнги, косясь на нахохлившегося Чимина. — С чего ты взял, что можешь меня трахнуть? — Всё яснее хуя, хён, — передразнивает младший. — У меня он тоже есть. Эти препирательства кажутся Юнги по-детски нелепыми, и он вздыхает глубоко, чтобы успокоиться, но напарывается на лишь сильнее распаляющий раздражение взгляд Чимина. Кажущееся спокойствие лопается проколотым шариком. Бах! — Блять, Чимин! — не выдерживает старший, вскидывая руки к потолку. — Мы взрослые люди. Неужели мы не можем решить, кто кого трахнет? Чимин коротко чешет макушку и поднимает просветлевший взгляд, словно в глазах зажглись свежеизобретённые лампочки. Миленько. — На камень-ножницы-бумага? — На камень-ножницы-бумага, — кивает, соглашаясь, Юнги. Про себя гаденько хихикает. Считалочка повторяется, кулаки вскидываются, пальцы оттопыриваются. Недовольство изливается возмущённым воплем: — Какого художника, блять, Чимин?! — Хён, всё честно, — невозмутимо отвечает младший, складывая руки на груди. — Да знаю я, но… — Юнги морщит нос, нервно проходясь по губам языком. — С каких пор ты не проигрываешь? Чимин лишь коварно ухмыляется, вежливым жестом приглашая Юнги проследовать в положение лёжа. Юнги проиграл. Сперва два из трёх. Потом три из пяти. И даже в четвёртый раз. Вечно проигрывающий Чимин, как назло, именно в этот блядски важный раз дал осечку. И Юнги проиграл. И именно сейчас Чимин, словно испачканную футболку, снимает с себя те напускные встревоженность и нерешительность, давая истинным намерениям волю. Хитрожопый Пак Чимин являет своё истинное лицо. Не в первый раз уже Юнги попадается на эту очаровательную мордашку и младенчески непорочные глазки. И теперь он должен ему подчиниться… Юнги это, конечно, понимает, но удержаться от саркастичного комментария, учитывая всю неловкость ситуации, просто не может. Сарказм — это защита, поэтому: — Ты что, актив? — Хён, я бы обиделся, если бы в этом был смысл, — Чимин не расстраивается ни на йоту. В лице не меняется. Мускулом не ведёт, всё так же ухмыляясь. — Вообще-то, я — лучшее, что могло с тобой случиться. Я — универсал. Лицо Юнги кривится настолько, словно он целиком умял лимон, после запив кислым молоком. Он бурчит что-то невнятное, по смыслу схожее с детским капризным «не хочу, не буду», и дует губы бантиком. — Хён, хорош ломаться, ты сам это начал, — расплываясь в разомлевшей улыбке, Чимин уже даже не пытается давить. Он подаётся чуть вперёд, касаясь лба старшего губами и убеждающе шепчет: — Тебе понравится. То ли даёт о себе знать усталость, и он просто хочет разделаться со всем побыстрее, поставить галочку — да ещё какую! — напротив пункта «секс» — да ещё и с Юнги в нижней позиции! — и успокоиться. То ли что-то с этим мелким подлецом не чисто… Юнги всегда поражался, как мог Чимин своим окутывающим голосом и мягкой настойчивостью склонять чашу весов в выгодную себе сторону. От такого Чимина весь скрупулёзно собранный матерный арсенал крошится вместе с холодной неприступностью, и остаётся только поверить. Только согласиться. — Ладно. Ладно, блять… — обречённо выдохнув, Юнги откидывается на подушку в позу бревна. — Но в следующий раз я тебя так отделаю, что не встанешь. — О, так у нас будет второй раз? — оживляется Чимин и хихикает. Он легко тянет недовольно фыркнувшего в ответ Юнги за щиколотки ниже. Устроившись между разведённых ног, Чимин поднимает свой, знакомый фанаткам до боли в груди и спёртого дыхания — в лучшем случае — взгляд на Юнги. Ладонями неспешно ведёт по голеням до коленей, очерчивает кончиками пальцев чашечки и с бесстыдным причмокиванием облизывает губы. Юнги соврёт, если скажет, что его это не будоражит. Очень даже. Меж тем ладони следуют дальше, проскальзывая по худым — едва ли не воспетым всё теми же фанатками — бёдрам, ласкающе оглаживают, сдвигая полы халата в стороны, и несдержанно сжимают пальцами. Ещё бы, такая однозначная реакция любимого несказанно радует. У Юнги — красиво, чудесно, воодушевляюще — стоит. Стоит в белье — раз. Стоит в глазах — два. Правда, вопрос. Что-то из разряда «А где же тот скромник со смущённо алеющими щёчками?» Хихикнув, Чимин суетливо отпрыгивает к своей сумке, суёт во внутренний кармашек руку. Покопошившись, с широкой улыбкой и характерным шелестом вынимает пригоршню… Он уверен, что никогда в жизни не видел настолько округлившихся глаз Юнги, а у него ещё и челюсть от шока отвисла. …презервативов. Красиво упакованных и блестящих. — Давай попробуем, хён, — приподняв Юнги за подбородок, Чимин мягко льнёт к его губам. — Не все за раз, конечно, но… Юнги, как старшему и ответственному за всё это недоразумение, явно не пристало в голос завывать и жаловаться на свою судьбу. Да и, честно говоря, не так уж и велика потеря, когда рядом — до щенячьего восторга и сердечек в глазах — любимый человек. Ой, да пусть творит, что хочет! Чем бы дитя ни тешилось… Признавать это непросто, но единственный, кому Юнги может и хочет доверить своё тело, свою душу и свою любовь — этот самый ребёнок, ловко переключающийся с режима «кроткий ангелок» до «соблазнительный чертёнок» по чьему-то щелчку умелых пальцев. Кстати, об умелых пальцах… Нет, они вовсе не вторгаются нахально в напряжённый анус. Не проделывают отвлекающий манёвр, оглаживая член по всей длине. И даже не размазывают, согревая, смазку. Они поддерживают под чашу два невесть откуда взявшихся бокала с вином, пока губы хитро изгибаются в улыбке и томно шепчут: — Такое событие, Юнги-хён. Надо отметить. — Придурок. Впрочем, после гулкого звона соударяющихся стеклянных тел, после того, как губы заканчивают принимать внутрь несомненно ароматное и терпкое вино, а запотевший от дыхания хрусталь водружается на тумбу… пальцы проделывают всё ранее предположенное. Но не так быстро, как бы Юнги хотелось. Сперва Чимин нарочито медленно разрывает упаковку, добывая презерватив, натягивает его на пальцы и, предвкушающе облизываясь, выдавливает из тюбика смазку. Юнги закатывает глаза, упуская из виду половину якобы заманчивого действа. Его возвращает в суровую — и очень горячую — реальность прохладное касание к головке, неторопливо спускающееся всё ниже и ниже, пока не достигает входа. Там, конечно, нет указывающей таблички, но, судя по лицу Чимина и горящим глазкам, он на все сто уверен, что именно туда ему и надо. А у Юнги едва нервный смешок с губ не слетает. Надо отдать Чимину должное, ведь на грани ответственного момента, который Юнги про себя ознаменует как «наглое вторжение», младший прекращает все свои дурачества и глупые выходки, действительно стараясь сделать всё как надо, безболезненно и любовно. По мере того, как указательный палец проникает в нутро, на член Юнги так же неспешно насаживается горячий рот Чимина. Он широким мазком языка обводит головку и смакующе очерчивает кончиком выпирающие венки. Старшего от этого действа дёргано распластывает по одеялу, ведь и таких поступков по отношению друг к другу они себе ранее не позволяли. Юнги запрокидывает голову и дышит надсадно при повторных движениях, аж краем сознания ловит мысль, что не так уж всё и плохо. Хотя не обманывается особо, зная, что это только цветочки. А налившаяся кровью «ягодка» из последних сил ждёт своего часа, через ткань слегка потираясь о любезно подставленное аристократически бледное колено. Юнги с его дерзким характером, тягой к препирательствам по мелочам, желанным телом, умопомрачительным голосом и взаимной любовью хочется до помутнения сознания. Сорвись и возьми. Но ласковые тонкие пальцы, на которые Чимин молиться готов, мягко поглаживающие и оттягивающие его пряди, зарывшись в волосы на макушке, не дают сорваться и всё испортить. Ну, нет. Чимин сделает всё, чтобы растянуть и самого Юнги, и их долгожданную близость, и в целом их нежные отношения с нотками семейных перепалок и поддеваний. И Чимин постарается, чтобы добиться не только скрипучих вздохов, но и полноценных стонов. И неожиданно даже для себя Чимин исполняет свою негласную клятву, когда Юнги подаётся бёдрами вверх с звучным «ах», разорвавшим всю привычную картину мира в клочья. — Блять… — оседая, выстанывает старший и смачивает языком пересохшие губы. Соскользнувшей с макушки Чимина ладонью оглаживает его плечо и очерчивает ключицу. И просто не представляет, как сейчас выглядит. Чимин представляет. Видит своими широко распахнутыми глазами, и от степени поражённости дышит через раз. Сглатывает и выпускает из плена губ член, чтобы ещё лучше выжечь на сетчатке образ раскрасневшегося, дрожащего от навалившегося наслаждения Юнги. Кто бы мог подумать… — Хён, я… — смелое «не остановлюсь» проглатывается и заменяется менее уверенным: — не хочу останавливаться… — Чимин-и… — голос Юнги ломается, и он приоткрывает глаза, чтобы его слова звучали убедительнее, — хороший мой, не останавливайся… — Хён, боже, Юнги… — выстанывает Чимин, утыкаясь носом в изгиб шеи, и тихонько хнычет. Юнги удовлетворённо отмечает, что да, звучат такие стоны ожидаемо великолепно. Ради такого и не жалко подставиться. Когда-нибудь бы это всё равно случилось. А Юнги со своей несдержанностью наверняка наломал бы дров, сделал больно по неосторожности. Стоит признать: Чимин хорош. Правда, хочется это признать немного иначе. — Ты знаешь, — шепчет Юнги, прильнув губами к виску, ловит изумлённый взгляд и сладко, неторопливо отвечает на поцелуй. — Я знаю, — в самые губы выдыхает Чимин, немного отстраняясь и любовно оглядывая черты лица напротив. — И я тебя, Юнги… Несколько ласковых поцелуев приходятся на щёки, кончик носа и за ушком, где Чимин и замирает, глубоко вдыхая ненавязчивый запах шампуня — мятный, что обдаёт волной тёплых воспоминаний и заставляет улыбнуться. Пальцы внутри проделывают ещё несколько осторожных движений, следом заменяясь на член. Чимин входит медленно, слегка покачивая бёдрами, то отстраняясь, то углубляясь. Войдя во всю длину, Чимин замирает, прислушиваясь к сбитому дыханию и трепетно бьющемуся в груди прямо под ухом, сердцу. Тонкие прохладные пальцы скользят по спине, сцепляясь на лопатках, и Юнги жмётся ближе, теснее. И, чувствуя первые толчки, слушая родной тонкий голос, своего не сдерживает, отдаваясь с чувством, страстью и душевными порывами. А ещё с царапинами, как и обещал. Свои-то он точно оставит. Чимин, может, чем другим отомстит совсем скоро. Но он дышит всё тяжелее с каждым движением, голову всё ниже клонит, и тягучая размеренность верно сменяется мучительно медленными толчками. — Что, устал? — язвит Юнги. — Хён, хоть сейчас не будь мудаком, — жалостливо тянет Чимин. Внутри, где-то под слоями кожи и мышц, под корсетом рёбер и сетью кровеносных сосудов, отдаётся обволакивающим теплом. Юнги вряд ли когда-нибудь скажет вслух, но докажет-таки делом. Ноги сами собой скрещиваются на пояснице Чимина, прижимая его теснее и вынуждая на несдержанный стон. Юнги сложно признать, что он млеет от природной ласковости младшего, и при всей своей грубости тоже желает нежить его в своих тёплых чувствах. Именно поэтому берёт на себя инициативу, чуть морщась, насаживаясь самостоятельно, чтобы приблизить обоих к разрядке. Всё же очевидно, что отношения не строятся односторонними усилиями.

***

— Это было даже лучше… чем я думал… — поводя кончиками пальцев по тяжело вздымающейся груди Юнги, Чимин и сам едва дышит, прикрывая глаза и облизывая губы. — Что скажешь, хён? — Заебал. Не, ну, а чего ещё ожидал Чимин? Даже после того, как Юнги дважды кончил. Но выпасть в осадок он не успевает. — То есть, не совсем так сказал, — лениво мурчит Юнги, приоткрывая глаз. — Минет был потрясным, а вот трахаешься ты не очень. Всему тебя надо учить… Я займусь. Чимин стряхивает с ресниц шок и негодование, набирая воздуха в грудь для гневной тирады. — Хён, боже, тебя так задело, что первый раз был за мной? Ты же сам должен понимать, что будь ты на моём месте, нам обоим было бы больно, неприятно и вообще… — Да понимаю я, не шуми, — бурчит старший, прижимая к груди его хмурое лицо и зарываясь в волосы пальцами. — Но это не меняет того факта, что твоя хитрая жопка поплатится. Чимин посмеивается хрипло, чуть ли не ломая шею, чтобы поднять взгляд на Юнги. Поднять и безбожно залипнуть. На приоткрытые губы, по которым лениво скользит язык. Их хочется безумно поцеловать. На подрагивающие ресницы, слегка поблёскивающие влагой. На взмокшие тёмные пряди, липнущие ко лбу, которые так хочется смахнуть в сторону. Его вообще нещадно хочется касаться. Хочется брать. Хочется отдавать. Хочется быть. Теперь — ещё сильнее. — Давай попробуем, хён, — шепчет Чимин, улыбаясь. — Ты же обещал мне месть… — Она будет сладкой, Чимин-и, — сонно обещает Юнги. — Жду с нетерпением, — нараспев тянет младший, прислушиваясь к успокаивающемуся дыханию. — Можешь, например, познакомить меня со своей «техникой языка», — говорит вкрадчиво и хихикает, когда слышит согласное мычание. Знал бы Чимин раньше, что Юнги становится таким сговорчивым, если его хорошенько удовлетворить, давно бы сломал эти их «рамки». Кажется, кто-то открыл Ящик Пандоры…