Десять лет спустя

Определяться с кафе не потребовалось. Девушка сама выбрала направление, и теперь Бехлюль с некоторым недоумением осматривался в небольшом и довольно неприметном кафе, расположенном среди живописно растущих деревьев и кустарников. Более надёжного и скрытого от глаз места трудно было сыскать. Ведь если не знать, что среди всех этих зарослей находится маленький домик, рассчитанный буквально на человек шесть-восемь (столиков в помещении было всего три), то пройдёшь мимо. - Здесь только национальная турецкая кухня, а горячие блюда готовятся на открытом огне, - пояснила госпожа Сонай, когда они сели за один из столов. Больше посетителей не предвиделось, и как подумалось Бехлюлю, знали об этом специфическом месте немногие. Так что, скорее всего, у хозяина была малочисленная, но постоянная клиентура, для которой он и готовил. Обстановка в кафе была проста, если не сказать приближена к бедной. Однако тут было чисто, и его спутницу, похоже, мало трогало то, что место, где она предпочла трапезничать, настолько далеко от мира роскоши. Как только пара расположилась с удобством, из соседнего помещения вышла немолодая, но энергичная полная женщина с румяным и приветливым лицом. - Сонай, дочка, - воскликнула женщина, - наконец-то зашла! Я уж думала, ты со своей заграницей совсем про нас забыла, - и женщина укоризненно покачала головой, поправляя платок на голове. Сонай с улыбкой поднялась и обняла её. - Тётя Нергис, я недавно вернулась, - пояснила она, - и потом, вы же знаете, что работа для меня всегда на первом месте – мне нужно было сначала влиться в процесс. На это хозяйка заведения придирчиво оглядела молодую женщину и сказала: - Доведёт тебя твоя работа до истощения! Вон как похудела, совсем веса не осталось. Бехлюль едва не открыл рот от удивления. Дочь доктора Гюлера никак нельзя было назвать худой или истощённой. Наоборот, она была ладной, а её округлые формы как раз позволяли назвать их обладательницу вполне пышной, но не толстой. Тут ворчливая знакомая госпожи Сонай соизволила обратить внимание и на её спутника. - Кто это с тобой? Небось опять пациент? – прищурилась она. - Да, мне нужно позавтракать и пообщаться, - кивнула Сонай, - что у вас сегодня имеется? - Ох, хоть бы раз ты повела себя не так, - покачала головой тётя Нергис, - ты можешь прийти ко мне в кафе на свидание, а не на деловую встречу? Все в твоём возрасте уже замужем, а ты до сих пор одна. Не по-людски это, девочка. Что ты, что родитель твой неуёмный! Кроме медицины, ничего вас не интересует. Только он хоть раз женат был! А ты!.. – она обречённо махнула рукой. – Ладно, попусту с тобой разговаривать, лучше покормлю, а то ты сама не озаботишься. Пока мы с Хикметом немного приготовили, но сама понимаешь – рановато ты заглянула. Начали мы сегодня с каридеш гювеч, ещё есть фырында мантар, ну и хамсы сегодня нам рыбаки в шесть часов принесли, так что выбирай, - милостиво предложила хозяйка. Сонай немного задумалась, но тут Бехлюль решил больше не изображать немого. - Несите всё, тётя Нергис, - сказал он, вежливо улыбаясь женщине, - я первый раз в вашем кафе, так что с удовольствием попробую всё, что вы принесёте. - Хорошо, красавчик, как скажешь, - усмехнулась хозяйка, - надеюсь, от кофе ты тоже не откажешься? - Не откажусь, госпожа, - подтвердил он, после чего Нергис их покинула. Сонай же присела на своё место и пристально посмотрела на Бехлюля. - Вы не пожалеете, - коротко произнесла она после паузы, - здесь нет еды на заказ, но то, что они готовят – выше всяких похвал. - Я так понял, что вы часто приходите сюда? – Бехлюль решил, что начать беседу уже можно. - И я, и мой отец, - кивнула женщина, - он случайно зашёл к ним как-то, пока его клиника только строилась. С тех пор никакое другое место общественного питания его не интересует. А я заглядываю к ним после того, как долго пробуду в другой стране и соскучусь по родной кухне. Бехлюль кивнул, принимая ответ. У Левента и Нихал была примерно такая же традиция; только они посещали кофейню, где наслаждались турецким кофе, который нигде не готовили так, как в Стамбуле. А страстью госпожи Сонай, очевидно, были родные блюда, заставлявшие вновь почувствовать себя на родине. - Вы недавно прибыли из Индии, насколько я понимаю? – уточнил он. - Да, я прожила там несколько месяцев, обучаясь аюрведе. - И как сильно отличается индийская еда от турецкой? - Достаточно сильно. Наши блюда более пряные и ориентированы на мясо и рыбу, хотя, как вам известно, и овощами с зеленью мы не пренебрегаем. А индусы в большинстве своём – вегетарианцы. К тому же их приправы и специи отличаются остротой. - Но, насколько я понимаю, мусульман в этой стране тоже достаточно, - удивился Бехлюль, - почему же вы предпочли ту пищу, к которой не привыкли? - Господин Хазнедар, - холодные глаза Сонай слегка потеплели, - а разве вы, путешествуя по Франции или Штатам заглядывали в турецкие рестораны? Я уверена, что нет. Вы спешили насладиться тем, что вам даёт та страна, в которой вы находитесь, потому что понимали, что Турция сможет вам дать только вкус национальных блюд. Ведь согласитесь, что даже французские рестораны высшей категории, но в Стамбуле, отличаются от ресторанов среднего качества, но в Париже. - Пожалуй, вы правы, - и Бехлюль улыбнулся, вспоминая передвижения по разным странам в бытность своей навсегда ушедшей молодости. Тогда он тоже осознавал, что безумно соскучился по родным местам только по возвращении в Стамбул. Его радовал турецкий язык, местные привычки, столь несвойственные европейцам, любимые блюда, которые готовил к его возвращению дядя Сулейман… Даже девушки казались ему красивее, чем в тех городах, по которым был его очередной вояж. Так было всегда. Так было до того, как в его жизнь ворвалась Бихтер… И при помпезном возвращении из Тегерана, под шум журналистов, строгие замечания дяди относительно безответственности названного племянника, счастливых слёз Элиф, радостных криков всех обитателей особняка, он мог думать только об одном. О том, что его ждёт та, которая стала смыслом всего его существования. Как бы ни презирала за трусость, как бы ни злилась перед его отъездом, как бы больно он ей ни сделал – она готова была простить ему всё. Лишь бы знать, что он жив. Это её лицо Бехлюль высматривал в толпе домочадцев, едва они въехали на территорию Зиягиль. Это её улыбку он ловил, понимая, что подойти к друг другу и открыто выразить свои чувства им нельзя. Каких уж усилий им стоило дождаться вечера ради трёх минут наедине – не нужно и говорить. Бехлюль очнулся, когда перед ним была поставлена глиняная ёмкость, аппетитно пахнущая и моментально выводящая из транса. Он мгновенно узнал гювеч из креветок, который и сам любил, хоть и не так сильно, как блюда из баранины. Но в этот раз все его ожидания даже сравниться не могли с тем, что он в итоге попробовал. Отвлечься от еды невозможно было себя заставить. У его спутницы, очевидно, были те же ощущения, поэтому ели молча, прерываясь лишь на то, чтобы взять с тарелки лишний кусок фырында мантар, либо бутерброда с хамсой. Ощущение сытости пришло не сразу, а после того, как вылизанные дочиста тарелки уже были убраны, а на столе стояла турка с дымящимся кофе и две чашки. - С ума сойти, - поражённо сказал Бехлюль, - я даже боялся разговаривать – настолько сильные вкусовые ощущения, хотя не могу сказать, что живу впроголодь. Но это… что-то необыкновенное. Ни с чем не сравнится, - признался он. Сонай подавила насмешку и добавила: - Вот-вот. Потому я и не хожу сюда часто, иначе беда грозит фигуре. И тётя Нергис прекрасно знает, что никто не в силах уйти отсюда, пока не съест всё, что на столе. Но для хорошего настроения – самое лучшее место. - Значит, они каждый день готовят то, что захотят, не думая о потребностях клиентов? – спросил мужчина, наливая кофе своей собеседнице и потом уже себе. - Именно так. Но у них всегда всё разнообразно, и они никогда не предупреждают заранее, что именно будет на предстоящий день. Думаю, они решают это, подходя к плите рано утром. Конечно, это не всегда хорошо… Потому что если очень хочется чего-то определённого, то приходится искать другое место. - Но ведь нигде ничего подобного не готовят в Стамбуле, - возразил Бехлюль, - поверьте, я знаю множество шикарных ресторанов, где шеф-повара закончили несколько кулинарных школ, имеют по десять наград победителей в разнообразных шоу, ежегодно стажируются в других странах – и ничего похожего на эту еду не могут приготовить. - Я и не говорю вам о ресторанах премиум-класса, - ответила Сонай, - я говорю о тихих и малозаметных кафе, где никто не гонится за стилем и модными течениями. Они готовят то, что знают и умеют, их рецепты передаются в семье из поколения в поколение, и свои маленькие, но значимые секреты, они бережно хранят, чтобы потом передать своим детям. Я недавно была в таком – там готовят чудесные манты. Бехлюль уточнил, где же находится то кафе. Ответ был предсказуем, он и не сомневался, что речь идёт о том месте, где он как-то раз обедал с Бихтер. Вообще же госпожа Сонай Гюлер не была похожа на его бывшую возлюбленную абсолютно ничем. Бихтер и в гневе, и в ярости, и в счастье, и в любви – в любых своих эмоциях была воплощением огня. Живого, неукротимого, иногда хищного и обжигающего, а порой и мягкого, согревающего, но она была пламенем! Бехлюль полюбил её - такую стихийную и такую обманчиво-сильную. Любой огонь можно затушить, если приложить достаточно усилий. Но если усиленно гасить костёр неустанными потоками воды, то будь готов к тому, что вместе с ним уйдёт и сама жизнь существа, в котором полыхает пожар. Бихтер со своей жаркой страстью дошла до самого конца. Конечно, она не могла смириться с тем, что тот, кто заставил её пылать, решил отказаться от этого огня. Он разбудил в ней все чувства, открыл бесчисленные потоки эмоций, не оставив и следа от прежней сдержанности и умения держать себя в руках. С каждой минутой ей всё хуже давалось существование без любимого, с каждой секундой неутолённая жажда любви поглощала её, превращаясь к вулканическую лаву, которая, в конце концов, затопила всё, не оставив в Бихтер жизни… В ней большего не было ни сил, ни огня… И Бехлюль прекрасно видел, как в последний месяц перед свадьбой его любимая женщина едва дышала, пытаясь выхватит для себя хоть какой-то смысл жизни… Но надо отдать Бихтер должное: она умела держать своё слово даже на пороге перед Гранью. Она поклялась, что этой свадьбы не будет. Она выполнила свою клятву. Госпожа Сонай, как пришлось отметить Бехлюлю, больше напоминала стихию земли. Эта аналогия была уместна, потому что подобное сравнение как нельзя более точно описывало характер и темперамент девушки. Спокойная, улыбчивая, приветливая и весьма добродушная – при отсутствии последнего качества невозможно было бы представить её в медицине. Она обладала также и хорошим самообладанием, что, безусловно, полезно как для врача, так и просто для человека, которых поднимает на ноги людей во время периода реабилитации или же разговаривает с ними, когда на тех находит откровение. Дочь доктора Гюлера не любила яркие и трендовые вещи, не носила никаких украшений, а одеваться предпочитала в нечто нейтральное и удобное. Косметика на её лице была почти незаметна – естественные и светлые тона немного освежали и слегка подчёркивали черты. Да, она обладала привлекательностью – тем её типом, который не поражает воображение и не даёт разгуляться фантазии; но затрагивает сердце и заставляет собой любоваться. Бехлюлю она не могла бы понравиться во времена его далеко неправедного образа жизни. Он ценил девушек другого типа, более темпераментного, и вряд ли прельстился бы чем-то настолько умиротворённым и безыскусным. - Вы закончили свой анализ, я полагаю? – услышал мужчина голос своей собеседницы, и только после этого осознал, что продолжал всё это время разглядывать её, мысленно сравнивая с Бихтер. От неё не укрылось подобное бесцеремонное внимание, но она не одёргивала его, пока это не стало совсем уж неприличным. Глаза Сонай не выражали ни гнева, ни возмущения – только сдержанное любопытство. - Прошу прощения, госпожа Сонай, - вынужденно извинился Бехлюль, - просто вы очень похожи на… одну женщину, которую я знал несколько лет назад… - Так вы поэтому захотели со мной поговорить? Или вас действительно интересует здоровье вашего дяди? - Поверьте, интересует. Но также я хотел бы узнать, говорил ли дядя обо мне? Насколько я понял вашего отца, именно вы были самым близким ему человеком в эти дни. - Господин Хазнедар, а вам знакомо такое понятие, как врачебная этика? - Разумеется. Вы не вправе говорить о своих личных разговорах с пациентами. Но я спрашиваю вовсе не из праздного любопытства. Видите ли, я был изгнан из семьи Зиягилей, да и Аднан не является моим дядей… Так, дальний родственник, который пожалел сироту после того, как родной дядя отказался его воспитывать. Уверял, что не справится с обязанностями опекуна. А господин Аднан без возражений решил взять эту ответственность на себя. И за это я по сей день ему благодарен. Хотя мои поступки говорят об обратном, - поправил он сам себя в то время, как женщина пристально смотрела на него. - Я дежурила через пару дней после того, как ваш дядя лёг на обследование, - после паузы произнесла она, - близилась полночь, у меня шла работа с пациентами, реабилитация которых проходила тяжело. Так что я присматривала за ними и перечитывала кое-какую литературу. А потом в коридоре послышались шаги. Я с некоторым удивлением обнаружила, что ваш дядя не спит. Он сказал, что иногда страдает бессонницей. Тогда я спросила, не нужен ли ему препарат для нормализации сна, но он отказался. Вместо этого он попросил меня с ним поговорить, если я несильно занята. И смотрел он на меня точно также, как вы сейчас: словно бы не доверяя увиденному, со странной алчностью в глазах и тоской. Думаю, что не ошибусь, если предположу, что ту женщину, на которую я похожа, он тоже знал? - Не ошибётесь, - кивнул Бехлюль, - эта женщина была его женой. Она умерла десять лет назад. - Вот как, - взгляд Сонай стал задумчивым, - а не она ли стала причиной того, что вас изгнали из семьи Зиягилей? - Вы совершенно правы. Но всё же – что говорил обо мне господин Аднан? - Сначала мы просто затрагивали общепринятые темы для беседы. А уже потом он увлёкся рассказом о своей семье. Кажется, о детях он может говорить бесконечно. Ещё он с удовольствием вспоминал свою покойную супругу – мать господина Бюлента и госпожи Нихал – и с уважением отзывался о нынешней своей жене. Но про его вторую жену не было сказано ни слова. Хотя не спорю, ещё при первой встрече мне показалось странным пристальное внимание четы Зиягиль ко мне. Но тогда я списала это на обычное волнение, ведь в кабинете доктора нет причин для хорошего настроения, если приходишь на диагностику; к тому же и в нынешний прогрессивный век не все мусульмане относятся с одобрением к тому, что женщина может выбрать профессию врача. - Так чем он болен? И насколько это серьёзно? - Не то, чтобы это было очень серьёзно, но господину Аднану требуется операция. - Срочная? - Скажем так: ещё через пару месяцев она будет жизненно необходима. Опуская все медицинские термины, постараюсь объяснить коротко. У вашего дяди сердце вполне здорово. Но четыре инфаркта… Сами понимаете, положительно на здоровье это не могло сказаться. У него сильно истончены сосуды, и нам необходимо их восстановить. Подобное обычно делается при механических повреждениях, но в данном случае мы не можем полагаться на терапию. Нужно хирургическое вмешательство. И хотя Сонай доносила информацию довольно спокойным тоном, Бехлюль вдруг ощутил безотчётный страх. У него пересохло в горло, и он поспешил запить весь ужас понимания водой. - Скажите, а дядя может не перенести эту операцию? – решился спросить мужчина. - Господин Бехлюль, как вы знаете, ни я, ни отец не можем лгать, даже если понимаем, что реакция будет не вполне здоровой. И – да, учитывая возраст, он может не перенести операцию. А период реабилитации будет очень тяжёлым и многомесячным. Но если ваш дядя справится, то я могу гарантировать, что к нему вернуться жизненные силы. Отец наверняка уже переговорил с его родными и предупредил их о риске. Пока вы ждали в коридоре, доктор Гюлер так же попросил меня быть реабилитологом господина Аднана на весь послеоперационный период. - А вы… согласились? - Да, разумеется. - Спасибо. - Не за что, - сухо кивнула женщина. Они немного помолчали, пока тётушка Нергис несла им новую порцию кофе, заметив, что с предыдущей они уже справились. - Ваш дядя вспоминал о вас, - неожиданно Сонай вернулась к тому вопросу, на который так и не ответила. – Он говорил, что вы были его слабым местом. Таким же, как его собственные дети. Положение сироты всегда подкупает и освобождает нас от выбора линии поведения в отношении того, кто имел несчастье потерять близких. Обидеть сироту – тягчайший грех, шариат это осуждает, если вы не знали… - Не знал, - чуть резковато подтвердил Бехлюль, заворожённый её словами, - я никогда не был благочестивым мусульманином. - Когда умерла госпожа Инжи, господин Бюлент и госпожа Нихал оказались в одинаковом с вами положении. И это ещё больше привязало вашего дядюшку к вам. К тому же вы утешали его дочь, когда она была не в себе после смерти матери. - Он вам и это рассказал? - Именно так, - спокойно кивнула дочь доктора Гюлера, - конечно, его огорчало то, что что вы слабо интересуетесь учёбой и семейным делом, но… Это ни в коей мере не отменяло его любви к вам. По крайней мере, именно это он утверждал. Вы вели праздный, не отягощённый ответственностью, образ жизни, но приносили в семью бесконечную радость. У вас легко получалось всех рассмешить, вывести из оцепенения, помочь прийти в себя… И всё это – без напряжения, с долей задора и юмора, которого так не хватало в семье Зиягилей. И, как я теперь понимаю, не хватает до сих пор. - Я не всегда был честен с ними, - неожиданно вырвалось у Бехлюля, - меня вовсе не всегда волновали их проблемы и желания… То есть… Я хотел быть благодарным, хотел, чтобы они не пожалели о своём решении… Но каждую минуту своей жизни я боялся, что не смогу угодить. Не справлюсь с задачей быть полезным. - Разве перед вами ставили подобную задачу? - Нет, что вы. Вслух никто не говорил мне о том, что я не совсем законным образом оказался в их доме. Я был даже не двоюродным братом Нихал и Бюленту. И страх, что я могу лишиться семьи ещё раз, постепенно превратился в паранойю. Я нечасто бывал тем, кто есть я на самом деле. Я делал всё, чтоб они видели меня таким, кем хотели видеть. - А сейчас? Сейчас вы разобрались с тем, кто вы? - Думаю, что да. И был крайне удивлён, когда выяснилось, что сам по себе, без ужимок и клоунских замашек, я, оказывается, тоже не безразличен. - Так, может, вам с самого начала не стоило притворяться? - Может… Бехлюль наконец обратил внимание, что госпожа Сонай, несмотря на ровный тон, проявляет довольно неслабое внимание к его отношениям с Аднаном. Но она не задала ни одного уточняющего вопроса о причине их размолвки. Даже несмотря на то, что Бехлюль честно признал, что именно вторая жена его дяди стала мотиватором его изгнания. - Вы не спросили меня, что же произошло у нас с господином Аднаном, - резко произнёс он, стараясь не упустить ни одного изменения в лице или взгляде госпожи Сонай при этом вопросе. Выражение осталось тем же самым. Даже губы не сжались. Женщина только пожала плечами и ответила, как показалось ему, несколько безразличным тоном: - Ну, для начала это ваше право – сообщать мне такие подробности или же не сообщать. А после всего сказанного вами ранее, выводы вполне можно сделать самостоятельно. Как я понимаю, вторая жена вашего дяди была приблизительно вашего возраста, соответственно, гораздо моложе своего мужа. Вспыхнувшая страсть разумеется сама собой. Думаю, вам обоим не доставляла большого удовольствия тайная связь, и вы от неё отказались. Но к тому времени, скорее всего, сохранение вашего секрета уже не представлялось возможным, и господин Аднан всё узнал. Наверное, ваша любовница не выдержала публичного унижения и, полагаю, наложила на себя руки. Я ошиблась? Всё это было сказано обезличенным, канцелярским языком, как будто шёл обычный доклад криминалиста. Бехлюль понимал, что говорит с врачом, который со смертью здоровается и прощается каждый божий день, вырывает у неё души и отвоёвывает жизни. Который достаточно долго провёл в медицине и работал в самых жутких условиях – как выяснилось, Сонай Гюлер была и военным врачом какое-то время. Она решила повторить путь своего отца если и не полностью, то хотя бы частично. К тому же сидящая напротив женщина явно с почтением относилась к вероисповеданию и была, несомненно, гораздо более прилежной мусульманкой, нежели он сам. И, как правоверная, она не могла не осуждать грехов супружеской измены, самоубийства, предательства и нагромождения лжи. И всё равно он ощутил себя так, будто Сонай несколько раз ударила его под дых – хватать ртом воздух приходилось так же. Немного придя в себя, он хотел было яростно возразить, что – нет, она жестоко ошибается, называя Бихтер его любовницей, и что на самом деле их история была совсем другой… Но не посмел. Потому что по сути дочь доктора Гюлера была права. Конечно, у каждого из участников свой взгляд на эту историю, и можно сколько угодно считать их с Бихтер не столько виновными, сколько наказанными… Только ничего от этого не изменится. Он сам старательно объяснял той, которую любил, что они совершили грех, и теперь должны за него расплатиться. Хотя та же Бельгин отреагировала на весь его печальный рассказ более чем лояльно… - В целом, вы недалеки от истины, - выдал он, наконец, хотя Сонай не требовала от него ответов. Она молча пила кофе и ждала, пока её собеседник сможет говорить. Догадалась ли эта женщина, что причинила ему боль? Наверняка. Ей положено неплохо разбираться в психологии людей, особенно учитывая опыт её работы в самых разных странах мира с их особым менталитетом. – Только я бы не стал так категорично отзываться о тех людях и тех событиях. Вы ведь в них не участвовали, - удалось ему не опуститься до откровенной грубости, - и не знакомы с теми, кто был замешан в них. - Как минимум, двух участников я знаю, - вежливо не согласилась Сонай, - с вами и вашим дядей я уже познакомилась. Если я правильно понимаю, вы хотели бы попросить его прощения, иначе не стали бы так рьяно выспрашивать о его здоровье и о том, говорил ли он о вас. - Мы не разговариваем уже десять лет и столько же времени не виделись. У меня хорошие отношения с его сестрой и его детьми. Но… да, вы не ошибаетесь. Я бы хотел, чтобы он снова позволил мне назвать себя частью семьи Зиягиль. - В чём, позвольте узнать, причина? Вы, насколько я понимаю, самостоятельны, обеспечены, не обделены вниманием общества… Зачем вам нужно прощение господина Аднана? Бехлюль был поражён во второй раз – насколько циничным показался ему вопрос и точка зрения на него самого. С другой стороны, другого мнения о себе он и не заслуживал. Госпожа Сонай услышала достаточно, чтобы сделать выводы – пусть и не делающие ему чести, зато вполне точные. По крайней мере, относительно того парня, каким он был много лет назад. - Вы считаете меня настолько непорядочным человеком, который только и может искать прощения своего богатого родственника, чтобы что-то получить взамен? – он даже не разозлился, ему вдруг стало интересно, отчего женщина со столь выдающимися качествами и благородной профессией не верит в то, что человек в состоянии измениться. - Почему же? Вы просто такой, какой есть. Вы же сами сказали, что больше не притворяетесь другим. Зачем же делать вид, что вам важны чужие интересы, если это не так? Видите ли, господин Хазнедар… - Бехлюль. Зовите меня по имени. - …Господин Бехлюль, я видела достаточно, чтобы понимать, что свои собственные интересы всегда будут ближе и важнее, чем интересы кого-либо ещё. И неважно, насколько человек нам дорог, симпатичен или, возможно, любим нами, но мы переступим через него, если поймём, что он мешает нашему благополучию. - Но вы ведь не такая. Да и ваш отец тоже. - Мы с отцом выбрали занятие, которое предполагает спасение чужих жизней. Нам положено отличаться. К тому же отец – больше учёный, чем человеколюбивый; а я предпочитаю думать, что врачебная профессия угодна Всевышнему. И он не станет слишком строго спрашивать с нас за другие ошибки. - Вы довольно странно рассуждаете, госпожа Сонай. Вы добры и терпеливы к своим пациентам, но при этом уверены, что каждый в этом мире ищет выгоду. Вы – мусульманка, которая старается жить по правилам и осуждает отступление от них, но при этом вы ищите знания в других культурах и не считаете зазорным узнать что-то у тех, кто исповедует другую религию. И хотя я не могу назвать ваши взгляды двойными стандартами, однако… - Если хотите – называйте, - ничуть не обиделась дочь доктора Гюлера, - но именно таково моё мнение об этой жизни. Я не самый добрый человек, господин Бехлюль, но если я выбрала медицину, мне надлежит быть милосердной. Да, человек – создание весьма испорченное, давно уже забывшее о том, что на всё воля Аллаха, и нынешнее благополучие легко может обернуться прахом. Но если Аллах сразу не предал его Смерти, и даёт ему возможность исправить свои провинности, то почему я должна с Ним спорить? А по поводу моих знаний, так Кораном не возбраняется искать лучшие способы врачевания. Они уже покинули кафе, когда Бехлюль решил задать женщине тот вопрос, ответ на который его страшил: - Мне необходимо ваше мнение, госпожа Сонай. Имею ли я право просить прощения у своего дяди? Захочет ли он меня видеть? - Судя по вашему рассказу, господин Бехлюль, у него есть все основания не иметь желания видеть вас до конца его дней, - её голос звучал всё так же беспристрастно, - хотя мне и неизвестны подробности. - Я могу вам рассказать всё более подробно, - немедленно вызвался он, но женщина покачала головой: - Не стоит. Но, учитывая то, как отзывался о вас сам господин Аднан, думаю, его гнев и его обида уже не имеют той остроты, что была раньше. Вы вполне можете попытаться с ним поговорить. Только не сейчас. Подождите, пока придёт время. - Вы хотите рассказать ему о нашем разговоре? - Хочу. Не думаю, что это сильно его удивит, он ведь в курсе, что вы общаетесь с другими членами его семьи? Так что будет вполне естественно в этой связи, что вы беспокоитесь и о его здоровье. - Значит, мне нужно будет предварительно встретиться с вами? - Вас это как-то смущает? – и тут в её взгляде впервые мелькнуло что-то похожее на насмешку. – Вы боитесь, что я стану одной из ваших поклонниц? - Нет-нет, госпожа Сонай, - поспешно возразил Бехлюль, - меня смущает лишь то, что вы не самого высокого мнения обо мне. Не спорю, я это заслуживаю, но всё же – я хочу примириться с господином Аднаном вовсе не потому, что мне нужны его связи или деньги. Я хочу этого примирения, потому что до сих пор помню о том, что он взял на себя заботу о сироте, о котором не обязан был заботиться. Он мог сразу же забыть о моём существовании, и никто бы за это его не осудил. Но он поступил иначе. И я всегда буду об этом помнить. - Хорошо, господин Бехлюль, - после небольшой паузы сказала Сонай, - я встречусь с вами через несколько дней. Когда будут новости, вам сообщат. - Благодарю за то, что уделили мне время, госпожа Сонай, - произнёс мужчина и, дождавшись сдержанного прощального кивка, отправился на парковку.

***

Трудно было судить, какое впечатление произвела Сонай Гюлер на него. Он видел, что она ещё меньше похожа на его любимую женщину по характеру, чем представлялось в начале. И в то же время было в ней что-то такое, за что разум пытался зацепиться. Что-то странное, словно давным-давно забытая мелодия. И Бехлюль никак не мог понять, что же его мозг хотел вытащить из памяти. Его Бихтер никогда не была религиозна. Никогда в своей жизни она не испытывала почтительности к религии, которую ей прививали по всем правилам их страны. Она была мирской, неравнодушной к слабостям, к тому же обучалась в чересчур демократичной Америке, со своими достоинствами и недостатками, но вера точно не входила в число ни тех, ни других. Бихтер старательно держала дистанцию между Бехлюлем и собой, когда только переехала в особняк. Госпожа Сонай, казалось, не смущалась его общества, не обольщалась на его счёт, не пыталась язвить, не стремилась избежать с ним встречи или этого завтрака… Она вела себя так, что у Бехлюля сложилось ощущение, будто бы подобные посиделки для неё – обычное дело. А может, так оно и есть, с учётом сказанного всего тётушкой Нергис… Бехлюлю нужно было обдумать всё то, что он сегодня увидел и услышал. К тому же он, кажется, услышал что-то важное, но никак не мог понять, что же ему показалось важным в их с доктором Сонай Гюлер довольно тривиальном разговоре. Он отправился в офис, размышляя, как же сейчас будет реагировать на его рассказ любимый младший брат.