последнее прощание

      — Мы знакомы?       Зорри хмурится, глаза ее бегают по лицу напротив, впитывая до боли привычные черты, ища так нужные ответы. Девушка перед ней в белых одеждах и посохом наготове, самым настоящим световым мечом и странной связью с тем, что сеет смерть.       Мусорщица       Отчего-то прозвище не кажется правильным, зудит на периферии, заставляет шестеренки крутиться в голове. Не мусорщица, нет. Что-то другое, более мрачное, жуткое, смертельно       опасное.       — Чума, — в каштановых волосах белоснежная корона, вот-вот грозящая стать чернее ночи, ореховые глаза насмешливо оглядывают с ног до головы, пока их обладательница сидит, развалившись на стуле в трактире. — А ты... стой, не говори, сама угадаю. Война?       — И что меня выдало? — хочется отчего-то усмехнуться. Чума подпирает руками подбородок, проникновенно в глаза глядит и выдает.       — Плащ алый. И шлем. А еще у тебя на лбу так и написано. В о й н а.       — Не думаю.       Мусорщица — Рей, ее зовут Рей — глядит настороженно, все держит под прицелом, не дает шагу ступить без бдительного ока. Зорри только кивает. Не время. Еще совсем      не время.       Зорри помогает идиотам-знакомым сбежать из-под носа Первого Ордена и Верховного Лидера в частности. Помогает, будто чувствуя нутром, что именно в лапы Первого Ордена они и летят.       Зорри смотрит на мужчину в испещренной алым маске, что ужасом ночи врывается на Киджииму и едва не убивает всех от очередной неудачи.       — Смерть, — иссиня-черные волосы скрывают большие уши, небольшая бородка делает его еще старше, а глаза-туннели навевают благоговейный ужас. Она так много слышала о нем, так мечтала однажды встретиться, но совершенно оказалась неготова к тому, что он окажется... обычным? Современным? Похожим на типичного миллиардера? Ей хочется одновременно смеяться и плакать, но...       ... Глаза, боже, какие у него глаза. Глубокие, черные, будто впитавшие всю тьму миллиарднолетней вселенной, равнодушные ко всему живому со смешинкой на самом дне. Смерть любит шутить над своими подчиненными. Смерти не интересна серость бытия, он привык к спокойствию и тиши и абсолютно недоволен тем, кто посмел потревожить вековой покой.       Ей хочется смеяться и плакать. Чума не сводит со Смерти абсолютно влюбленного взгляда.       Зорри столько слышала о Кайло Рене, столько мечтала о встрече и битве, столько думала о нем, что в первые секунды стоит столбом едва не посреди улицы, жадно разглядывая некогда жуткую, а ныне дурацки едва склеенную безжизненную маску существа, дышащего войной и питающегося смертью. Не он ли убил Хана Соло? Не он ли погубил Люка Скайуокера? Не им ли припугивают маленьких непослушных детей?       Монстр в маске, к которому так рвется та отчего-то знакомая девушка в белых одеждах, легко одолевшая и приставившая меч световой к скрытому в шлеме лицу.       Зорри хочется смеяться и плакать. Может, не стоило так просто отказываться от поцелуя Дэмерона? Они могут более никогда и не встретиться.       Не ей о прошедшем сожалеть. Не она ли бежала от следовавшего по пятам прошлого? Не она ли отвергала намеки, данные Силой? Не она ли отрицала очевидную скорую погибель всего живого? Не она ли, сама война, бежала от битвы?       — Он хочет, чтобы мы что, помогли ему уничтожить мир, где для нас столько развлечений? — Голод — рыжий голубоглазый парень с очаровательнейшей улыбкой на свете — оглядывает каждого из них. Смерть молчит. Смерть ведет себя как       мертвый, и ей хочется смеяться вовсю от собственного каламбура. Чума выстукивает азбукой морзе просьбу о помощи на столе, губы задумчиво жует. Война против воли все возвращается к обветренным губам, что юркий язычок то и дело облизывает, а белоснежные зубы нижнюю прихватывают, сдирая слой за слоем. Войне в пору прекратить, возмутиться словами Голода — уж она-то точно ждала дня, ради которого была создана — и призвать к гласу разума, но...       ... не хочется. Ничего абсолютно. В последний век она просто жила, равнодушная ко всему, со связями на одну ночь и бессмысленными выездами куда-то в Ирак или Сирию. Даже выходка с Ираном и Штатами не оказалась такой уж интересной — люди научились жизнь ценить, а не расходовать почем зря.       — И что, хотите сбежать? — Чума подает голос, складывает на груди руки, смотрит на Голод в упор. — О н найдет нас и не спастись. Так просто это все не останется.       — Я знаю, к кому мы можем пойти, — Смерть подается вперед, Чума полностью обращается вслух. Войне хочется закатить глаза, получается лишь горько отчего-то усмехнуться.       — Нет, — Голод категоричен, он вскидывает вверх указательный палец и едва не скрипит зубами. — Эта... Сила — ребенок с амбициями выше головы. Большой многомиллиардный ребенок. Я не стану к ней обращаться.       — Разве сила не связана со вселенной? — хмурится Чума. — Вселенная оберегает ее, укрывает. Укроет и нас.       — К тому же, мы уже перерождались, — ставит точку Смерть. — Прекрасные были времена. Это не будет таким уж страшным.       — Оно же станет последним, — хрипло отзывается Война, вдруг понимая очевидное. Больше никакой угрозы, никаких дурацких человеческих эмоций и чувств, никаких привязанностей и глупых мыслей. Вряд ли они даже вспомнят друг друга и предназначение, от которого всю жизнь бежали. Они растворятся в небытие. Навсегда.       — В самом деле, Смерть мы всегда ждали как старого друга, — Чума мягко улыбается, и Смерть возвращает улыбку в ответ. Голод изображает, как его тошнит, и Война усмехается. Горько.       Стоит попытаться. Хотя бы ради побега от собственных дурацких чувств.       — Они мертвы, — Зорри встает рядом, не смея даже открыть глаз. Рей смотрит на горизонт, вздыхает и качает головой. Зорри продолжает. — Оба. Скоро придет наш черед.       — Неужели тебе не нравится быть человеком? — Рей поворачивает голову, ореховые глаза смотрят в упор. — Неужели не нравится любить и жить? Неужели ты не дорожишь всеми этими... людьми?       — А ты? — Зорри складывает на груди руки. — Я знаю, почему ты решилась на это, моя дорогая. Ты единственная из нас, кто по-настоящему был предан ему, и ты его оставила, предала доверие, а в довершение еще и убила его сосуд. Не лги, что думала, что тебе все это сойдет с рук.       Рей прикрывает глаза. Сжимает кулаки до побеления костяшек. Выдыхает. И вновь взгляд ее проникновенный, пробирает все фибры души, и струны сердца отзываются навязчивой мелодией. Рей усмехается криво, трясет головой, сгоняя оцепенение.       — А я знаю, почему на это решилась ты.       И, развернувшись, уходит прочь, оставляя Зорри одну ртом хватать воздух, пока в голове бьется назойливо...       ... знала. Все эти века знала и не говорила. Ждала ли?       Зорри оборачивается, наблюдая, как Рей ловко запрыгивает в Х wing и, улыбнувшись ВВ8, взлетает.       Вряд ли. играла, веселилась и       любила. Не Войну, нет. Чума любила лишь Смерть, ведь без Смерти Чума...       ... и не Чума вовсе. Так, простуда.       Зорри с усмешкой тяжко вздыхает. Неудивительно, что Голод решил бросить их и первым согласился сбежать и более не встречаться. Никого из них он терпеть не мог да и вряд ли что-то изменилось. Но генерал Хакс... возможно, был вполне себе неплохим малым. Жаль только, знакомы не были.       — Куда отправишься на этот раз? — Дэмерон встает рядом, смотрит тепло. Зорри жмет плечами.       — Куда-нибудь на Внешнее Кольцо, размяться бы.       — Где война, там и Зорри Блисс, — поддевает По. — Устанешь, возвращайся. Здесь тебе всегда рады.       — Не думаю, что где-то будут рады войне.       — Вот ты и не думай, — По подмигивает, и что-то во взгляде его заставляет нахмуриться.       Какого             черта.