***
в привычном понимании мира, человек является лишь единицей измерения жизни, этакая разменная монета на чаше весов, удерживающих вселенское равновесие в порядке, но если система даёт сбой, то чаши весов фемиды никогда не примут единое положение, и будут колебаться вечно. у чанбина в руках тает и плавится сигарета, дым стелется туманом в маленькой комнатушке. хёнджин играет на гитаре, сидя на кровати, а чанбин, кажется, опять ловит бабочек перед глазами под каждую смену аккорда. хёнджин что-то напевает, специально для него, и ни для кого больше, стирает в кровь пальцы о гриф, закусывает свои губы пухлые, а потом всё разрушается в очередной раз, когда мелодичная песня the neighborhood разрезает образовавшуюся на пару секунд тишину. хван берёт трубку и: — да, минхо? я сейчас свободен… и я приеду. без проблем. сука, ты же обещал. выстрел в спину созвучен с хлопком двери позади, сигарета тушится о грани реальности, когда бин прикладывает её к пульсирующей венке на шее, с мучительным громким криком боли откидываясь на пол, голова трещит от удара, а перед глазами, кажется, лишь маленькая точка света в виде потухающей лампы, ебал он фемиду, если честно, но скажи мне, хван хёнджин, ты ведь этого добивался?scream
7 января 2020 г., 17:59
противоположностью негативу является позитив, противоположностью холоду — жар, что является противоположностью точке невозврата?
чанбин крутит в руках самую дешёвую пластмассовую зажигалку и усмехается себе под нос, пока хёнджин пинает какую-то жестяную банку по периметру парковки. чанбин сравнивает себя с этой самой банкой, смятая и холодная, грязная, а ещё недавно была полной и нужной,
не об этом.
кулаки — последний метод, которым решаются дела, но у чанбина он почему-то самый первый в списке. он бы и сейчас впечатал хвана в стенку и разукрасил его мордашку,
но не будет. что-то всегда мешало ему начать по-животному ненавидеть хёнджина, несмотря на всю его приторность и несерьёзность.
хёнджин ходит где-то недалеко, как-то уже оказывается за спиной, и дёргает сидящего бина назад, заставляя приземлиться на холодную и грязную землю с мерзкой усмешкой на лице.
какого хуя ты творишь?
— какого хуя, хёнджин? — рычит сквозь зубы, пытаясь подняться, пока грязная подошва кроссовка не вписывается в плечо, не давая встать. хван лишь улыбается в ответ на слова чанбина, осуждающий взгляд даже не пугает, но тот бьёт под колено кулаком, заставив хвана потерять равновесие и упасть.
какого хуя ты творишь, хёнджин?
чанбин поднимается с асфальта, отряхивает себя, зная о том, что спина всё равно останется грязной, и смотрит на хвана, которого уже поднимает с холодной земли другой парень, заставляя все внутри бина сжаться.
какого? хуя? хёнджин?
какого хуя?
все перед глазами разливается черничным джемом по полотну, улыбка ли минхо натягивается стрункой:
— здравствуй, чанбин. не думал, что ты явишься. — нотки презрения, хван стоит чуть позади и улыбается,
стоит и у л ы б а е т с я.
капли дождя на волосах кажутся кислотными, асфальт под ногами — желейной массой, а улыбка хёнджина режет без ножа, животным страхом по ребристой поверхности гравируется слово «ревность», а реальность заменяется пожеванной кинолентой в проекторе.
минхо машет рукой, минхо приближается, его голос противным металлическим скрежетом врезается в барабанную перепонку, м#-'о т*ря//ся в т----
фантомная рука сжимает горло, мешая выговаривать слова, невнятно «я пойду», невнятно «удачи», ноги несут подальше от адской карусели эмоций, оставляя хенджина наедине с минхо.
и если бы всё было настолько просто, как думает хёнджин, то чанбин бы не убегал каждый раз, когда ли подходит к нему на расстояние ближе вытянутой руки.