Послание для двух адресатов

      За огромным распахнутым окном слышался стук ботинок и громкие крики — низкорослый сержант гонял по двору облачённых в зелёно-оливковую форму солдат в полной боевой выкладке. Дворцовой охране, отвечавшей за безопасность президента, ни на минуту не давали расслабиться. Одни бойцы дежурили на постах, других доводили до посинения на тренировках офицеры, стремясь сделать из них непобедимых воинов, способных в мгновение ока убить любого противника и выложить из его костей имя своего главнокомандующего.       Смотря на солдат, маршировавших по просторному двору посреди цветущих садов и клумб, и попивая французский коньяк, Фрэнсис Нгемала вспомнил молодость. Он ни за что не назвал бы далёкие годы, когда его, наивного мальчишку из племени шонда, с утра до ночи до потемнения в глазах буквально дрессировали англичане, «белые чудовища», лучшими в жизни. Уроженцы туманного Альбиона не считали Нгемалу за человека, называли парня «грязным животным», а их темнокожие прислужники били молодого солдата за любую провинность, порой даже до потери сознания. Но именно тогда Фрэнсис стал самим собой — из капризного сына колдуна он превратился в бесстрашного воина, не знавшего жалости к друзьям и пощады к врагам.       Нгемала понимал, что в будущем его солдаты должны стать подобными ему. Он считал, что лишь так рядовые бойцы могли выжить в горниле перемалывавшей человеческие жизни, точно молотилка, войны. А о ней полковник знал не понаслышке. В молодые годы Фрэнсис воевал сначала с итальянцами, ещё одними «белыми чудовищами», в Абиссинии и Сомали, затем с японцами в Бирме. Вместе со своим лафиандийским полком, что числился в составе британских западноафриканских пограничных сил, он прошёл долгий путь до самой независимости Лафианды в 1960 году.       Фрэнсис ненавидел белых колонизаторов за пережитые унижения и их надменность, напыщенность и высокомерие. Однако служил им, по ночам скрипя зубами от ненависти. Служба в колониальных войсках давала ему большие возможности. Пока другие надрывали спину на плантациях, Нгемала потом и кровью заработал звание сержанта. Перед днём независимости британцы даже произвели его в офицеры, после чего воинского звание будущего диктатора начало расти в геометрический прогрессии.       И в то же время Нгемала никогда не забывал про беды, что принесли «белые чудовища» на земле их племени. Отец Фрэнсиса помнил каждое злодеяние англичан. Сын же служил врагам, в глубине души веря, что рано или поздно народ шонда поквитаются с угнетателями.       Один из солдат отстал от строя, за что подвергся нападкам сержанта:       — Шевели костями, задохлик! Марш к остальным! На тебя смотрит сам полковник! Ты хочешь огорчить его?! Он доверил тебе свою жизнь, отрыжка носорога! Хочешь подвести президента?! Шевелись!       Остальные бойцы в стальных шлемах MK III ритмично чеканили шаг нога в ногу, словно бездушные машины. Армейская муштра напрочь лишили их индивидуальности. Уставшие взгляды, изнурённые лица, однотипная форма — издалека они выглядели одинаково. Один лишь крикливый сержант в берете цвета крови выделялся на фоне безликой массы постоянными воплями и размахиванием руками.       Нгемала знал, что каждый солдат готов умереть за него при необходимости. Он выгнал из Лафианды белых чудовищ, виновных во всех бедах племени шонда. Плантации британцев разграбили солдаты и полицейские. Каждый сторонник полковника получил доселе невиданные богатства.       Для завоевания симпатий своего племени полковник руководствовался простой логикой — отнять и поделить имущество белых колонистов. Но для начала обвинить их во всех смертных грехах, создав в глазах народа образ внешнего врага. Банальным грабежом он заслужил лояльность племени шонда, пусть среди его представителей нашлись и недовольные.       Армия Лафианды комплектовалась только из соплеменников Нгемалы. Оппоненты Нгемалы больше не представляли угрозы внутри страны. Одних убили, другие бежали. Армия, от рядового до подполковника, всецело подчинялась президенту.       «Слабый погибнет. Он должен стать воином. Иначе трусы не убоятся его, — рассуждал Нгемала, следя за отставшим от строя бойцом. — Проклятые предатели гванда и белые чудовища должны бояться каждого моего солдата. Они не дрогнут перед слабым. Гванда трусливо шепчутся у меня за спиной. Они познают страх. Мы вернёмся к истокам, к тому, как жили наши свободные предки. Они не знали рабства и раболепия перед белыми чудовищами. Мы познаем истинную свободу».       Племя гванда, отличавшееся миролюбием и тягой к знаниям, до прошлогоднего переворота поддерживало тесные связи с европейцами. Для чёрного расиста Нгемалы, чья политика представлял собой чистой воды национал-популизм и грабёж, прикрытый громкими словами об «истинном освобождении от рабства и власти угнетателей, гванда являлись врагами.       Образованных людей начали выдавливать. Их обвиняли в предательстве, а также в сговоре с колонистами. Убирая умных лафиандийцев из обоих племён со своего пути, полковник выстраивал новую систему. Она держалась на двух столпах — страхе и невежестве.       Властитель много говорил о «возвращении к истокам» перед беднотой. Простой люд наивно верил каждому слову диктатора, точно маленькие дети. Им обещали богатую жизнь в светлом будущем, путь к которому лежал через возвращение к великому прошлому.       Зато на верху пирамиды власти никто и не думал отказываться от благ европейской цивилизации. Сторонники полковника получили хорошо отлаженный механизм для обогащения. Никто из них не хотел бегать в набедренной повязке с копьём. Они желали ездить на дорогих машинах, стильно одеваться и жить не хуже ненавистных их сердцам колонистов. Потому и сохранялись дипломатические отношения с бывшей метрополией, чьё посольство просто вынесли за городскую черту подальше от глаз обывателя.       Да и сам Нгемала успел пристраститься к запретным плодам прогресса. За победой военного переворота последовал переезд нового президента из скромного домика, построенного из белых досок, в бывшую резиденцию британского генерал-губернатора. Роскошное поместье находилось на живописном морском побережье за пределами Джеймстауна, вдали от нищеты и невежества.       Изысканный французский коньяк с очень сладостным вкусом стал страстью полковника. Бедняк, живший раньше в спартанских условиях, поддался соблазну. Ему хотелось вернуть времена подлинной свободы. И в то же время не собирался расставаться с награбленными богатствами. Речи перед бедняками служили для их отвлечения от грабежа. Власть позволяла Нгемале жить на широкую ногу и чувствовать себя вершителем судеб. Ради неё он долго терпел невзгоды. И ради её сохранения диктатор считал допустимым использовать любые методы, вплоть до кровавого террора.       «Всем не хватит. Надо делиться, но мы беднеть не готовы. Я шёл к вершине не ради того, чтобы и дальше жить в нищете. Я полковник, я здесь командую. Лафианда целиком принадлежит мне. Они и пальцем не пошевелили для изгнания белых чудовищ. Я шёл к цели, я воевал и получил то, что принадлежит мне по праву сильнейшего. Они ничего не делали, зато получили щедрый подарок от меня — былую свободу. Большего из них никто не заслужил. Президент не может жить в нищете. Я никому не уступлю. Командир здесь только один - я», — рассуждал Нгемала.       Стук в дверь прервал его размышления. Перед полковником вытянулся по стойке смирно первый лейтенант Матобо, рослый офицер в мундире цвета хаки и фуражке. Он служил личным помощником полковника.       — Пришло сообщение из нашего посольства в Лондоне. Операция провалена. Ваш племянник, простите, майор Теодор Нгемала ранен. Два дня назад капитан Путида отправил вам свой доклад. Он прибыл сегодня, — быстро проговорил без лишних эмоций, передав сидевшему в огромном кожаном кресле чёрного цвета диктатору папку с бумагами, Матобо.       Далее Матобо виновато опустил голову. Подчинённые полковника боялась приносить ему плохие новости. Требовалось недюжинное мужество, чтобы «радовать» командира вестями о невыполнении его приказов.       Нгемала ощутил вспышку ярости. «Проклятый предатель выжил! Он продолжит вставлять мне палки в колёса со своими белыми покровителями. Он должен был умыться собственной кровью. Никто не смеет меня ослушаться! Никто и никогда! Я здесь командую. И никто больше. За непослушание есть лишь одно наказание — смерть. Если смутьяны выжили и посмели бросить мне вызов, они подрывают мой авторитет. Я лучший воин племени. Как мне подчинятся другие, если я не расправился со своими личными врагами? Никто не смеет меня оскорблять! Страх — моё оружие. Они должны дрожать передо мной!»       Внутри правителя бушевал огонь. Снаружи же он выглядел невозмутимо. При взгляде на Нгемалу никто бы сказал, что его разозлили плохие новости: похожий на гнилую сливу лик диктатора ничего не выражал.       — Посмотрите мне в глаза, Матобо. Почему операция провалилась? — ледяным тоном спросил Фрэгсис. Голос диктатора звучал пугающе, будто с первым лейтенантом говорил дух смерти из пантеона племени шонда.       Матобо посмотрел в глаза Нгемале, и молодого офицера вывернуло наизнанку от одного взгляда командира. Полковник редко когда поднимал голос. Ему хватало взгляда маленьких чёрных глаз. В них в минуты гнева читалась готовность убивать. И никто не сомневался, что сорокачетырёхлетний президент мог собственноручно разделаться с врагом. Он не отличался горой мускулов. Однако жестокость и бесстрашие вкупе с кровожадностью делали Фрэнсиса опаснее любого тяжеловеса.       — Капитан Путида изложил всё в докладе. Он жаждет искупить свою вину перед вами, — набравшись духу и поправив фуражку, ответил Матобо.       — Свободны. Жду вас через полчаса без опозданий, — Нгемала решил ознакомиться с докладом Путиды в полном одиночестве, а потом отдать приказ. Даже дипломатами у него служили военные из специального полка под кодовым номером четыре-четыре-шестьдесят шесть, что отвечал за разведку (поиск беглых противников Нгемалы за рубежом) и внутреннюю безопасность на территории Лафианды.       Матобо развернулся кругом и вышел.       Оставшись наедине с собой в просторном кабинете с белыми обоями, полковник принялся за чтение. Из папки, лежавшей на красивом тёмно-коричневом столе с изысканным узором, он достал пару листов бумаги и лондонскую газету.       Аримба выступил перед репортёрами после покушения и обрушил в адрес Нгемалы целый ворох обвинений. Капитан Путида от руки расписал ход операции от начала до конца вместо её руководителя, по совместительству — племянника Фрэнсиса. Теодор Нгемала лежал в больнице.       От чтения доклада полковник настолько разозлился, что ему захотелось так сильно ударить по большому столу, чтобы он треснул надвое после первого же удара. Однако Фрэнсис помнил, какой ценой ему всё это досталось. Узурпатор выдохнул и выпил с горла коньяку. Лафиандиец совсем не пьянел с него.       Несколько капель «Мартеля» пролились на ковёр кремового цвета, подобно крови. Полковник позвал служанку, за ней прибыл Матобо.       — Капитан Путида должен вернуться в Лафианду. Я лично хочу его видеть. Меня интересует его мнение по поводу майора Говонды, — сказал диктатор помощнику. — И узнайте, каково состояние майора Нгемалы. — не забыл он и справиться о самочувствии любимого племянника. Фрэнсис всегда мечтал о сыне, но судьба одарила его двумя дочерьми, что отразилось на его отношении к племяннику: Теодор заменил ему сына. Полковник ни в чём не отказывал       Нгемала не собирался казнить исполнительного и покладистого Путиду. Каким бы кровожадным ни считали Фрэнсиса, он имел принимать взвешенные решения. Путида знал язык «белых чудовищ», как и сам полковник, вдобавок, оставался верен президенту. Другой бы на месте капитана предпочёл бы бежать. А Путида честно доложил диктатору о провале. Фрэнсис решил поощрить честность подчинённого, дав ему спасительный шанс.       Полковник задумал отправить Путиду в Либерию. Майор Говонда представлял не меньшую опасность для режима Нгемалы, чем свергнутый президент.       Цивилизованный и миролюбивый Аримба хорошо ладил с европейцами, из-за чего Фрэнсис на мировой арене всё больше и больше превращался в изгоя. Международные организации предпочитали иметь дело именно с презентабельным Тайроном, а не с Нгемалой. Правда, гуманный и дипломатический подкованный Аримба в силу своих убеждений не имел никакого военного веса. Он мог разве что обличать Нгемалу из Лондона, зарабатывая там политическое влияние.       Зато Говонда находился ближе и не гнушался «грязных» методов. Фрэнсис совсем не удивился бы, если бы майор организовал покушение на него. Или создал боевую организацию из беглецов от тирании Нгемалы. «Вполне в его духе. Он готовил план моего свержения. От него можно ждать напастей», — считал диктатор.       В идеале полковник не отказался бы избавиться от Аримбы и Говонды одним махом. Однако провал в Лондоне заставил Нгемалу пока заняться врагом из Либерии. Гневаться оказалось бессмысленно — проблемы всё равно никуда не делись. С холодной головой Фрэнсис занялся их решением.