Не могу вспомнить, когда нам было хорошо, Моменты счастья избегают меня, Может, я просто неправильно их понимал.... Мы оставили позади всю нашу любовь, Наблюдая, как переплетаются кадры из прошлого. Воспоминания, которые я никогда не найду...
Muse, Falling away with you
Осознание реальности было подобно сильному удару по голове. Оно обрушилось так внезапно, разрушая, круша и разбивая идеальный мир «Трюмпера и Каулитца», так старательно выстраиваемый Томом у себя в голове. Нет никакого «и», никакого «вместе», никакого… нет ничего. Наложник увидел это в глазах Каулитца, когда тот прошлым вечером его безжалостно трахнул. Просто пришел и взял его. Что это было - инстинкт, потребность или просто скука, черт его разберешь. Неприятное чувство обиды и собственной никчемности не давало Тому покоя. Каким же надо было быть кретином, чтобы поверить в сказку о любви Билла Каулитца к нему? Он любил его, да, но тогда… в школе, когда Трюмпер собственноручно растоптал нежные чувства брюнета. До Тома только теперь дошло, насколько изыскана оказалась месть брюнета. Вначале он измывался физически, а затем копнул глубже — пробился сквозь толстый слой недоверия и презрения к самому сокровенному. Заставил поверить в нереальное, ощутить себя нужным, любимым… Ведь Трюмперу, как оказалось, так не хватало этого — просто знать, что кому-то он небезразличен и что этот кто-то готов ради него и его любви на все. Каулитцу удалось завоевать расположение Тома, пробраться в его мысли и сердце. Он заставил его почувствовать себя счастливым рядом с человеком, который его любит… А затем жестко раскрыл карты, разрывая ощущение этой эйфории на куски. Душа выла, сердце разрывало, мысли, подобно коршунам, выклевывали из памяти все приятные воспоминания, выворачивая наизнанку все хорошее… Открывая каждое хорошее событие с другой стороны. На следующий день Билл казался почти прежним. Изредка улыбался уголками губ, тянулся за поцелуями, томно дышал в шею. Трюмперу было противно. Он — игрушка. Грязная шлюха. Последнее время стал ею. Ведь Каулитц трахал его всегда, когда хотел. В любое время, в любой позе. Уже не мужчина, а тряпка. Бесхребетная, безвольная, никчемная. Об которую можно вытереть ноги пройти дальше. Пока он несмело, шаг за шагом, открывался Биллу, уверял себя в искренности происходящего, Каулитц сделал из него податливую проститутку, раздвигающую ноги по щелчку пальцев хозяина. Трюмпер сжимал зубы от ненависти к самому себе. С силой жмурил глаза, когда брюнет покрывал его шею поцелуями. Выдавливал улыбки, когда Каулитц спрашивал, все ли у него хорошо. Покорно раздвигал ноги, слушая томные речи брюнета и презирал себя еще сильнее. А ведь у него был шанс свалить из этого дома, забыть все как страшный сон. «Ну как я мог быть настолько слеп?» — в сотый раз задавался вопросом наложник. Повел себя как мальчишка. Очередной хриплый стон. Оргазм. Сперма брюнета на его животе. И легкий поцелуй в губы. Скатившись с парня, Билл надел трусы и футболку. Сходил в ванную комнату за полотенцем, чтобы вытереть с торса наложника сперму. — О чем ты думаешь с таким серьезным лицом весь день? — четким взмахом руки Каулитц отправил полотенце в корзину для грязного белья и лег рядом с Томом. — Ничего особенного, — отмахнулся Трюмпер, выдавливая из себя улыбку. — Думаю о том, что надо сходить в душ. После этих слов он резко поднялся на ноги и отправился в ванную. Он не мог находиться рядом с Каулитцем теперь, когда понял его замысел. Раскрыл его ложь. Разглядел в искусной игре фальшь. Глубокий вздох. И ни о чем не думать… Том решил, что нужно всеми силами избегать близости с Биллом. Не слушать его сладкие речи, чтобы вновь не окунуться в столь желанное забвение. Ему срочно нужен новый план, чтобы сбежать из этого дома и побыстрее. Надеяться остается только на сообразительность и понимание Лили. Для начала, наложник решил обсудить все со служанкой при первой же возможности.***
В обед Билл проводил сестру с отцом. Они как ни в чем не бывало обнялись. Гордон поблагодарил сына за гостеприимство, Билл же в свою очередь пожелал им удачно добраться до дома. И только когда за ними захлопнулась дверь, брюнет облегченно выдохнул. Билл пока не был готов к подобным разговорам. Да и вряд ли когда-то он будет готов к разговорам о матери. Он позволяет себе мысли о ней только наедине с самим собой. — Билл? — окликнула парня Лили. — Завтракать будете? Или вам… кхм… с Томом принести в комнату? — Я, пожалуй, перекушу на кухне, а Тому я подниму сам. Том… Каулитцу было безумно стыдно за вчерашнее поведение. Он и сам не понимал, что на него нашло. Эмоции взяли верх, просто захватили его разум. Ему жизненно необходимо было выплеснуть всю эту боль и раздраженность. Билл корил себя за то, что сделал это таким образом. Ему казалось, что наложник порвет его за подобное поведение. Утром он собирался извиниться перед Трюмпером. Но проснувшись и увидев обнаженного парня, слегка прикрытого простыней, Билл позабыл обо всем на свете… А когда вспомнил, Трюмпер уже сбежал в душ. «Ну, ничего, вечером извинюсь как-нибудь "по-особенному", — подумал Билл, с аппетитом уплетая овсянку.***
Мысли о побеге не давали Тому покоя в течение всего дня. Но поговорить со служанкой не было возможности. Каулитц крутился возле него весь день и был довольно-таки мил. Тому было неприятно. Ведь теперь он отчетливо видел в поведении брюнета ложь. — Знаешь что! — вдруг воскликнул Билл, вырывая наложника из глубокой задумчивости. — Мне тут вспомнилось, что у нас в подвале, если не ошибаюсь, осталась одна бутылочка чудесного красного вина. Шато мутон Ротшильд, мое любимое. Как насчет дегустации? Каулитц смотрел на него с игривой улыбкой и светящимися радостью глазами. Невозможно было не заметить хорошего настроения брюнета. А вот Трюмпер заметно отставал. Он поднял на своего мучителя пустые глаза и, с трудом натянув на лицо улыбку, кивнул, соглашаясь с предложением Билла. — Что с тобой? — чуть нахмурив брови, поинтересовался Каулитц. — Все в порядке. Наложник пожал плечами, давая понять, что нет причин для беспокойства. — Надеюсь, пара бокалов вина поднимет тебе настроение. И не только настроение. Кокетливо подмигнув наложнику, Билл отправился за вином. Негромко хлопнула дверь, и то, что было дальше, было словно под действием гипноза. Том не понимал, что делает и зачем… Как только брюнет покинул комнату, Том судорожно схватил мобильный телефон с тумбочки Каулитца, который тот, видимо, в спешке, забыл. Он набрал первый пришедший в голову номер, службы спасения, слушая длинные тягучие гудки. Его сердце бешено колотилось, отдаваясь угрожающим набатом в ушах. Он с силой прижимал трубку к уху, словно от этого что-то может измениться. И именно в этот самый момент, как по закону подлости, дверь в комнату Каулитца распахнулась, и туда влетел сам хозяин комнаты. — Представляешь, пошел в подвал, а фонарик взять забыл, — улыбаясь, сообщил он. Заметив у окна Тома со своим сотовым телефоном в руке, Билл замер возле двери. Улыбка мгновенно исчезла с его лица. Сердце Тома пропустило удар, а внутри все мигом похолодело. Он со страхом перевел взгляд на Каулитца. И без того бледное лицо приобрело какой-то болезненный оттенок и ничего не выражало, глаза смотрели цепко и настороженно. В них вновь появилась некая опасность, что Том видел в них раньше. Словно он смотрел в глаза хищнику, готовящемуся нанести роковой удар. На Билла вновь нахлынули те чувства и ощущения, о которых он в последние дни почти забыл. Сейчас он чувствовал только боль и опустошенность, еще сильнее, чем прежде. Это было хуже, чем тысячи пощечин. И эта боль, разочарование, обида обрушились на него разом и с такой силой, что он с трудом держался на ногах. Билл медленно подошел к Тому, вырывая у того из рук сотовый телефон и приложил к уху как раз в ту секунду, когда на той стороне провода, наконец, ответили: — Здравствуйте. Вы дозвонились в единую службу спасения. Спасибо за ожидание. У вас что-то случилось? — Нет, все нормально. Извините, это мой сын ошибся номером. До свидания, — глубоко вздохнув, дрогнувшим голосом ответил Билл. Он сбросил вызов и перевел взгляд на наложника. Том буквально сжался под тяжестью его взгляда и перестал дышать, отступая на шаг назад. — И что же у тебя случилось, а, Трюмпи? — произнес Билл ледяным тоном. По всему телу наложника пробежалась дрожь. Билл очень давно не называл его так и не разговаривал в подобном тоне. «Наверное, у меня талант все портить», — промелькнула мысль в голове Тома. Он почти физически ощущал исходящую от брюнета ярость. Удивительно, что он до сих пор не разорвал его на тысячи мелких кусочков. — Я... я просто хотел, — начал мямлить он. Язык не слушался, голос дрожал, ладони вспотели. Билл не дал ему договорить, ударив по лицу с такой силой, что парень отшатнулся и ударился головой о стену. — Убирайся, — презрительно цедя слова, тихо сказал он. Прижав ладонь к пылающей от удара щеке, Том непонимающе смотрел на него. — Оглох? Я сказал — убирайся! — закричал Билл, хватая Трюмпера за волосы. Он потащил его к двери и вытолкнул с такой силой, что тот не удержался и упал на колени, в ужасе отползая от разгневанного брюнета. Его глаза метали молнии, а лицо исказилось гримасой презрения и ненависти. — Билл, я... — вновь попытался вставить слово наложник, но это ему не удалось. Стоящие недалеко от двери комнаты Каулитца охранники в изумлении наблюдали за этой картиной. — Уберите это дерьмо из моего дома, — прошипел Каулитц, обращаясь к ним. Он зашел в комнату, захлопнув за собой дверь, и медленно сполз по стене на пол.