Time of Change

You feel the chill run down your spine, You know that nothing can compare And you begin to realize: You're on your own for the first time, No one will catch you if you fall down here, The sun will never shine. With all your crutches fallen You pick yourself up off the ground. Now that you've hit the bottom, Learn to not look down. Ты чувствуешь, как по спине пробегает дрожь, Знаешь, что ничто не может сравниться, И начинаешь понимать: Ты впервые сам по себе, Никто не поймает тебя, если упадешь, Никогда не засияет солнце. И когда все твои опоры рушатся, Ты сам поднимаешься с земли. Теперь, когда ты ударился о дно, Научись не смотреть вниз. Jonathan Young

      Саундвейва выдернула в онлайн вспышка страха.       Не его, чужого — достаточно сильная, чтобы ее можно было уловить, и вместе с тем мимолетная, тут же пропавшая. Саундвейв не спешил расслабляться: это могло значить как то, что кому-то всего лишь приснился кошмар, так и то, что испытавший этот страх был деактивирован. Саундвейв ждал, не двигаясь, прислушиваясь к ощущениям. Сейчас фон был тихим: не приходилось фильтровать лишние эмоции, но после страха — сильного, слишком сильного — уловить что-то еще было сложно.       Сложно — но Саундвейв все же уловил.       Раздражение. И еще боль. Наверное, все же в другом порядке — это боль вызывала раздражение, и к этому примешивались разочарование и чувство вины — тоже усиливающие злость. Да, все-таки злость — злость, разочарование, боль и вина. А такой набор эмоций в последнее время был только у одного из них.       И Саундвейв поднялся, зная, что это игнорировать он не может.       Он не сразу понял, куда идти — точно не к Старскриму в кварту, но куда тот мог направиться… Ответ пришел довольно быстро: наверх. На площадку у самой вершины шпиля, место, которое ему нравилось, но где Старскрим редко бывал — потому что нравилась площадка не ему одному и потому что свободного времени совсем не оставалось.       Саундвейв это место не любил. Не потому что высоко и не потому что открыто — у него вообще не было страха перед высотой, свойственного многим нелетающим. Просто оно слишком напоминало о доме. О Кибертроне. О том времени, когда он только перебрался в Аякон, о времени, когда Мегатрон… еще был в своем уме. Когда он, Саундвейв и Волтейдж нередко собирались на таких площадках на вершинах зданий, потому что говорилось там свободнее. Потому что любого, кто захотел бы подобраться ближе и подслушать, они бы сразу увидели, а не увидь они — так почувствовал бы Саундвейв. Там, наверху, ему не приходилось разбираться в бесконечном потоке эмоций и мыслей. Там он почти чувствовал себя обычным.       Саундвейв от своих воспоминаний не бегал. Просто не хотел лишний раз с ними встречаться по собственной воле — у него и без этого много дел. Слишком много проблем было в настоящем, чтобы отвлекаться на прошлое. Настоящее он менять мог. Прошлое — нет. Выбор был очевиден.       Попытки Старскрима убежать от собственного прошлого он почувствовал еще до того, как открылись двери, ведущие на площадку. Саундвейв замер, остановился вне досягаемости датчиков движения — не уверенный, что стоит обнаруживать свое присутствие, не уверенный, что его присутствие не сделает хуже. Мыслей он не различал — но эмоции говорили лучше слов.       Эмоции Старскрима почти кричали.       Война. Война швырнула его о землю, раздробила всю его суть, и, хотя Старскрим и поднялся на ноги, хотя и восстановил внешнее благополучие, продолжал вести себя как обычно, улыбался, все так же препирался со Слипстрим при каждой встрече, отпускал язвительные шутки по поводу и без, что-то в нем неуловимо сломалось. Что-то в его обычной ухмылке не было прежним. Он сам перестал быть собой прежним.       Разумеется, Старскрим это скрыл. Скрыл хорошо, даже очень — никто не замечал разницы, и для окружающих он оставался все тем же. Возможно, не будь Саундвейв эмпатом, не заметил бы и он сам — но Саундвейв был эмпатом сколько себя помнил, все свое бесконечно долгое функционирование, и теперь отчетливо видел, что происходит. Видел, как под фасадом рушится основание. Видел скрывающуюся за ярким и отполированным до блеска корпусом непроглядную тьму, которую Старскрим пытался прятать даже от самого себя. Понимал, что уже давно не чувствовал, чтобы Старскрим испытывал радость — не оживление, а просто хотя бы незначительную, хотя бы мимолетную радость.       Конечно, он не был единственным, у кого после войны начались проблемы, не был единственным, кто их скрывал и подавлял — и делал себе только хуже. Вот только он был их лидером — лидером, сейчас необходимым десептиконам как никогда раньше.       Старскрим мог стать этим лидером. Несмотря на молодость, недостаток опыта, излишнюю эмоциональность — он мог бы стать тем, кто снова поставит их на ноги. Просто потому, что не умел ни довольствоваться малым, ни останавливаться. Просто потому, что был неспособен представить себя без величия, а быть лидером запертого на чужой планете осколка прежних десептиконов для величия недостаточно.       Но сейчас власть Старскрима не беспокоила совершенно. Саундвейв прислушивался к эмоциям и явственно ощущал, как они берут над Старскримом верх. Как чувство вины становится сильнее и перебивает разум. Старскрим не чувствовал себя виноватым тогда, когда действительно стоило бы, но теперь винил себя в том, что при всем желании не смог бы изменить. Скайфайер сделала свой выбор — и сделала его очень давно. Четыре миллиона лет назад. Еще до войны.       Вот только расплачиваться за этот жестокий и глупый выбор теперь приходилось не ей.       Саундвейв все же сделал шаг вперед — потому что не мог и дальше стоять и ничего не делать.       Двери распахнулись перед ним — а Старскрим обернулся, пожалуй, слишком резко. А может, Саундвейву просто так казалось — Старскрим ведь не боялся упасть.       — Что-то срочное?       — Отрицательно.       Он подошел и сел рядом — просто потому, что чувствовал, как сильно Старскриму сейчас не хотелось оставаться в одиночестве. Просто чтобы показать, что он не один.       — Не боишься, колесный?       Воспоминания. Слишком много воспоминаний. Волтейдж и вечное ехидно-задиристое: «Не боишься, колесный?» — раз за разом, не потому что не помнил ответ, а потому что просто поддразнивал. Мегатрон и его такое же вечное: «Это Саундвейв. Разумеется, он не боится».       Мегатрон был уверен, что Саундвейв не умеет бояться в принципе.       Мегатрон так никогда и не узнал, в какой ужас Саундвейва приводило то, во что превращается его друг.       Мегатрон так уже и не узнает, как сильно Саундвейв боялся повторения истории, боялся, что на этот раз он сам подтолкнул и без того поврежденную Искру ближе к грани безумия.       Он уже видел, к чему это приводит. Он, чего таить, добивался этого, специально довел в отчаянной попытке расквитаться за все, что тот сделал с десептиконами, за Аутбёрста, за Сансторм, за всех них, автоботского пыточника — «дознавателя», как они это называли, — до похожего состояния. До состояния, в котором любой, у кого есть хоть какая-то сила воли, предпочтет погасить свою Искру самостоятельно. Стиффмот не смог. Стиффмот функционировал еще долго, прежде чем его Искра погасла — сама по себе. И Саундвейв не чувствовал себя виноватым — он предоставил ему выбор. Жестокий, но другого Стиффмот не заслуживал.       Одно дело — автоботский пыточник. Совсем другое — сделать это же с их лидером, каким бы он ни был, единственным лидером, все-таки преданным — как это ни звучало бы в сторону Старскрима — десептиконскому делу всей Искрой.       — Опасность падения: допустимая. Вероятность, что Старскрим перехватит до соприкосновения с поверхностью: очень высокая, — времени за этими мыслями прошло совсем немного. Совсем немного — но казалось почти вечностью.       Старскрим хмыкнул.       — Можно было просто сказать: «Ты поймаешь, если что». Намного короче выйдет.       Можно было. Он мог так сказать — только это значило переключиться с себя-для-работы на просто себя. А Саундвейв не хотел отвлекаться сейчас на это. Слишком сложно. Слишком непривычно. Слишком… бессмысленно.       Война закончилась. Необходимость в Саундвейве-мастере-допросов — в той его версии, которая говорила с другими, которая действовала, которая выполняла работу — исчезла. Не было больше допросов. Не было больше чужих ужаса, отчаяния и боли, не было больше нужды влезать в чей-то процессор силой, не было больше пыток. А именно этим допросы по сути и были. Только корпус оставался целым — но корпус починить можно, а Искру — уже нет.       Не так уж он и отличался от Стиффмота.       Когда-то давно Саундвейв разделил себя на две части целого. Иначе допросы однажды свели бы его с ума — а десептиконы нуждались в его телепатии. Нельзя было назвать это двумя разными личностями — нет, это все еще был он, и обе половины все еще были связаны друг с другом, просто одна взяла нагрузку на себя, а вторая — отдалилась насколько это возможно.       И теперь он понимал — обеими половинами своего изувеченного разума — что снова стать собой прежним оказалось непосильной задачей. Что выпустить ту половину, скрытую ото всех столько времени, привыкшую взаимодействовать с миром только телепатически и только со своими, было больно и страшно.       Это было слишком сложно, а Саундвейв вдобавок не видел смысла. Да, война кончилась, но все, кто знал, действительно знал его, мертвы, и становиться прежним собой, настоящим собой было… просто не для кого.       Саундвейву наедине с его разделенным надвое сознанием жилось вполне комфортно. Только иногда — совсем немного — тоскливо.       Старскрим тоже пытался вспомнить его прежнего — его, хотя бы говорящего нормально. Пытался — и не мог, просто потому что никогда толком и не знал того Саундвейва. Просто потому что пропасть между ними тогда была намного больше, чем сейчас.       У Саундвейва в памяти как-то сам собой возник прежний Старскрим — таким, каким он был во время их первой встречи. Еще до войны. Совсем молодой, с горящим взглядом и нерушимой уверенностью, что он в начале пути к совершенно иной — лучшей — жизни.       Они стояли в стороне ото всех и говорили — и Саундвейв чувствовал, действительно чувствовал горячую жажду перемен, искреннюю веру в идеи десептиконов и... отчаянный страх за разваливающиеся на глазах отношения. Тот Старскрим так боялся их потерять — и все равно не собирался отказываться от своих взглядов. В том Старскриме было гораздо больше желания изменить мир и гораздо меньше жажды славы.       Тот Старскрим навсегда ушел в прошлое.       Саундвейву оставался этот.       Сломанный войной и собственными амбициями, едкий, подозрительный, мстительный. Вставший во главе тех, к кому когда-то был рад просто присоединиться.       Тогдашний Саундвейв осторожно, чтобы не было малейшего риска вызвать подозрения, сглаживал его страх, приглушал тревогу. Теперешний опасался делать хоть что-то, не вызвав агрессии и не навредив. Тогдашний Старскрим понятия не имел, что стоит рядом с эмпатом. Теперешний был среди лучших из умевших ему противодействовать.       Мог ли он тогда подумать, чем все обернется? Мог ли представить, что напротив стоит будущий убийца того, кого Саундвейв мог назвать своим лучшим другом, что он сам будет считать это убийство последним возможным выходом, что он говорит со своим будущим лидером и тем, кто действительно сможет встать во главе десептиконов — и не дать им исчезнуть? Не мог, конечно. Жизнь умеет преподносить сюрпризы — даже такая долгая, как у него.       От собственных воспоминаний его опять отвлек Старскрим — тот снова думал о Скайфайер. Сколько бы он ни пытался перестать, мысли возвращались в одно и то же русло — и Саундвейв не знал, как помочь.       — Ты ведь знаешь, что недостаточная подзарядка неполезна? Тебе Аутбёрст весь процессор вынесет.       Разве что помочь отвлечься снова.       — Замечание: принимается. Встречное замечание: подзарядка необходима не только Саундвейву.       — На переговорах с автоботами наверстаю. Во время очередной речи Сентинела можно зарядиться на миллионы лет вперед.       — Шутка: смешная. Уход от темы: неэффективный.       — Снится всякая чушь. Доволен?       Кошмары. Вот чем были его оффлайновые симуляции — кошмарами. Но Старскрим избегал называть вещи своими именами, лгал даже здесь — только лгал плохо, забывая контролировать мысли. Тот самый Старскрим, который умудрялся держать в тайне свои покушения на Мегатрона тогда, когда Саундвейв еще не был уверен, что стоит отойти в сторону и не мешать.       Старскрим хотел улететь. Старскрим хотел разговаривать — но в то же время отчаянно стыдился и боялся показывать свои слабости, забывая или не зная, что Саундвейв их и так видит — и не считает чем-то постыдным. Не собирается использовать их против него — во всяком случае, до тех пор, пока Старскрим все еще в своем уме и все еще хочет процветания для десептиконов.       И Саундвейв как никто другой знал, как тяжело, когда поговорить просто не с кем.       — Забавно, на самом деле, — и все-таки он заговорил. Хороший знак — пусть лучше выговорится, чем продолжит копить это в себе. — Я достиг всего, к чему стремился столько времени. Стал лидером десептиконов. Война закончилась. Мы… не победили, конечно, но по крайней мере не проиграли. Наконец-то можно не прятаться, наконец-то есть место, где мы можем жить, не подчиняясь Сенату, можем устроить все так, как хотели с самого начала. Я достиг всего, чего хотел, а чувствую себя так, словно потерял все, что у меня было. У Праймуса определенно есть чувство юмора. — И давно он стал таким религиозным?.. За спиной раздался скрежет металла о металл: это Старскрим, забывшись, шевельнул крыльями, не подняв их. — Только шутки у него злые.       Праймус подшутил над ними всеми. Саундвейв пережил всех, кто был ему дорог — за вычетом лишь миниконов. Старскрим пережил одну из тех, кто был ему дорог, и выяснил, что никогда не был по-настоящему нужен двум другим. А это, наверное, даже хуже. По крайней мере, для кого-то вроде него — потому что Старскрим, без колебания использовавший других, манипулировавший ими, игравший на их чувствах, в тех немногих, к кому был привязан, нуждался так отчаянно, как, наверное, никто и никогда не нуждался в нем самом.       И самым страшным было то, что Старскрим, единственный, кто мог стать во главе десептиконов теперь, не мог ни контролировать, ни предугадывать эти привязанности. Знал ли он о том, каким уязвимым они его делают, пытался ли противостоять этому?       Привязанность к автоботу не заставила его свернуть с выбранного пути. Но гибель этого автобота почти разрушила все, над чем они работали — просто потому, что жажда мести пересилила рассудок. И Саундвейв, оглядываясь в прошлое, понимал, что не мог поступить по-другому. Что другого выхода не было — только причинить Старскриму вред, с последствиями которого теперь приходится иметь дело. Отойти в сторону и просто ждать во второй раз Саундвейв не мог себе позволить.       Как не мог позволить себе просто стоять и наблюдать, как Старскриму становится хуже.       Он чувствовал обиду на свое молчание — и не знал, что сказать. Что еще не все потеряно? Что нужно время, чтобы оправиться, и они еще покажут, из чего сделаны десептиконы? Вот только Старскриму было нужно не время — Старскриму был нужен кто-то, кому он мог бы довериться. Кто-то, кто мог бы залечить его раны — что время сделать не могло.       Старскрим посмотрел вниз.       А Саундвейв впервые за сегодня по-настоящему испугался.       И, не думая, что делает, вцепился в плечевой сегмент манипулятора. Зная, что не сможет удержать, если Старскрим решит спрыгнуть со шпиля, и только упадет следом — слишком большой была разница в массе и слишком неудобным было положение.       На какое-то мгновение внутри все замерло, когда Старскрим гневно взмахнул крыльями, когда поток воздуха от одного из них хлестнул по спине, а само крыло почти задело Саундвейва.       — Перестань копаться у меня в процессоре!       Теперь, пожалуй, было самое время для настоящего Саундвейва.       — Перестань так громко думать.       Мысли действительно были слишком ясными. Особенно для Старскрима, который нередко лгал даже в мыслях, понимать которого, когда тот этого не хотел, у Саундвейва получалось хуже всего, если вообще получалось. А это значило, что дело совсем плохо — раз Старскрим забыл даже скрыть, о чем думал.       В ответ раздался смех. Почти обычный. Почти — потому что Саундвейв чувствовал, как Старскрим пытается спрятаться за этим смехом. Пытается надеть обычную маску и поверить в нее.       — Ну вот. Прогресс налицо. Еще немного — и снова будешь говорить нормально. И…       «…перестанешь пугать органику».       Снова вспышка вины. Он забыл, он действительно забыл на какой-то момент, а осознав, попытался хоть немного это оправдать, раздосадованный тем, что вообще переживает из-за подобного. Саундвейв не мог винить его в этом. Он сам знал, что так все и закончится, с первого же появления человека у них на базе. Глори позволила втянуть себя — нет, самозабвенно бросилась — в войну, которая никогда не была ее, и сократила свою и без того ничтожно короткую жизнь в разы. По крайней мере, это было быстро. По крайней мере, своего она, разрушив всю собственную жизнь, в конечном счете добилась — ее действительно запомнят.       А ведь Старскрим похож на своего ручного человека намного больше, чем сам мог бы признать.       Старскрим дернул плечом, пытаясь стряхнуть его манипулятор. Саундвейв продолжал держать его — не в надежде остановить, просто молча показывая, что ему не все равно. И чувствовал, как Старскрим спокойно и отстраненно думает, что мог бы утянуть его за собой. Что это не первый раз, когда он убивает десептикона.       Это был далеко не первый раз, когда Саундвейву угрожали убийством.       — Это несправедливо. Никому нет до меня дела. Почему мне должно быть дело хоть до кого-то? Почему я должен решать проблемы тех, кого не волнуют мои собственные? Даже ты сейчас держишь меня в первую очередь потому, что никого лучше на роль лидера у нас нет.       «Скажи, что это не так. Хоть ты скажи».       Мысли были полными отчаяния. Почти умоляющими. Нет, не почти — умоляющими. Саундвейв никогда не слышал от Старскрима таких интонаций — по крайней мере, искренних, — но чувствовал их сейчас очень отчетливо.       А еще ему никогда не приходилось всерьез опасаться, что Старскрим действительно предпочтет самодеактивацию борьбе. Не тот Старскрим, которого он знал. Не тот Старскрим, с которым приходилось иметь дело все это время. Не тот Старскрим, который проложил себе путь на вершину из самых низов. Не тот Старскрим, который раз за разом выкарабкивался из самых невыносимых бед, из самых безвыходных ситуаций. Не тот Старскрим, который был никем, а стал всем.       Просто у того Старскрима было ради чего жить. А этот, добившись наконец своего, обнаружил пустоту. Испугавшую его больше, чем возможность деактивации. И теперь пытался найти хоть что-то, чем можно ее заполнить. Пытался — и не мог.       Все тот же Старскрим, так и не научившийся ни проигрывать, ни сдаваться.       «Скажи, что это не так».       Саундвейв подумал, может, действительно сказать. Если ему так легче. Сказать то, что Старскрим хочет услышать, успокоить его этим, лишь бы оттащить от края. Подумал — и не стал.       Все, через что им пришлось пройти, было из-за несдержанных обещаний.       Хватит их множить.       Старскриму не понадобилось много времени, чтобы истолковать молчание правильно.       — Так какого шлака меня должно волновать их будущее?! — вскрикнул Старскрим на такой частоте, что система Саундвейва выдала несколько ошибок в работе аудиосенсоров. Он не стал затягивать последовавшее за этим звенящее молчание.       — Поправка: «наше».       — Что?..       — Будущее.       Старскрим расхохотался. Совсем безумно, истерически, пронзительно, режущим аудиосенсоры высоким хохотом — и заговорил, не прекращая смеяться:       — Ты вцепился мне в плечо, потому что я раздумывал, а не спрыгнуть ли мне и не стать ли искореженной кучей шлака, и что-то говоришь про мое будущее? Думаешь, мне есть до него дело? Серьезно? — его голос, перемежаемый смехом, начал дрожать. — Ни единой микросхемой не скучаю по Шоквейву, но вот сейчас он бы пригодился. Нелогично, Саундвейв! Нелогично!..       Снова боль. Саундвейва окатило ей, такой сильной, что от нее не получалось толком оградиться, что хотелось сбежать, лишь бы ее не чувствовать. Та самая боль, которая порой заставляла Старскрима процарапывать собственный корпус до серьезных повреждений — чтобы отвлечься от нее хоть так, чтобы сенсорная боль хоть немного притупила эту.       Саундвейв от этого сбежать мог. Старскрим оставался со своей болью один на один. А справляться с ней сам мог все хуже и хуже, все меньше у него получалось контролировать эмоции и все чаще она просыпалась. И это заставляло Саундвейва остаться.       Он сталкивался с подобным и раньше. Видел трансформеров, не находящих слов, чтобы описать, как плохо у них на Искре, кричащих от этого, готовых вредить себе, лишь бы это закончилось. Вот только они, как правило, быстро погибали — теряли осторожность, бросались в заведомо проигранный бой, не рассчитывали сил и доводили себя до фатального истощения… деактивировали себя сами. А Старскрим продолжал жить, выживать в самых немыслимых обстоятельствах — и теперь сам не был этому рад.       — Каково тебе было узнать, что все наши убеждения были ложью? — Саундвейв вздрогнул — едва заметно. Лучше бы Старскрим его ударил — но тот знал, что это Саундвейв просто оставит без внимания, просто потом пойдет и приведет фейсплейт в порядок и забудет, как о досадной мелочи, чем это по сути и было бы. Старскрим знал, как и куда бить, чтобы сделать по-настоящему больно. — Что они были всего лишь предлогом, всего лишь поводом начать войну? Каково тебе было идти за Мегатроном, сражаться ради него, убивать ради него, рисковать собой ради него, а потом узнать, что ему не было дела ни до тебя, ни до десептиконов, ни до нашей цели? Что его целью было стать Праймом и все? Каково тебе застрять здесь, где мы чужие, где нас в любой момент могут уничтожить, из-за комплексов этого беспроцессорного куска отработки? Он отнял у нас все: наши жизни, наших друзей, нашу свободу — и все это было впустую! Так каково быть обманутым им, а?       Злость была искренней. Но говорил это Старскрим специально, потому что хотел причинить ему боль. И он добился своего.       «Преданный». В одном из человеческих языков это слово означает безоговорочно верного и обманутого одновременно — и именно это чувствовал Саундвейв, поняв, что руководило их прошлым лидером. Он не мог понять, как не догадался раньше, как не почувствовал фальши за красивыми словами, как мог действительно поверить во все эти речи — и не ощутить за ними настоящих намерений. Десептиконы были обмануты не только правительством — но и теми, кто встал в их главе. И Саундвейв невольно принял участие в этой лжи.       Каково ему было? Он мог бы показать Старскриму. Мог бы дать ему почувствовать это — но тому хватало и своей боли. Хватало и своего предательства друзей и разочарования в общем деле.       — И знаешь что? Я сам хотел лишь власти. Я убил его потому, что он стоял у меня на пути, не потому, что он был безумен и привел бы нас к уничтожению. — Ложь. Старскрим даже не осознавал в полной мере, что лгал — слишком сильно хотел вытянуть из Саундвейва хоть какие-то эмоции и готов был сказать что угодно. — Мне нет дела до десептиконов. Знаешь, что мной двигало все это время? Жажда славы! Я сделал все это лишь ради славы и только славы и я готов пожертвовать кем угодно и чем угодно ради этого. Каково тебе снова следовать за тем, кого не волнует никто, кроме себя? Не надоело еще?..       «Ну давай. Оборви меня. Заставь меня замолчать. Врежь мне, в конце-то концов. Сделай, Юникрон тебя поглоти, хоть что-нибудь!»       Какой-то части Саундвейва и правда этого хотелось.       Он молчал и не двигался с места.       — Отцепись от меня! — Старскрим снова попытался стряхнуть его манипулятор — так же безуспешно. Потому что отпустить его сейчас означало сдаться — и показать, что ему все равно. А все равно Саундвейву, несмотря ни на что, не было.       Дуло винтовки уперлось Саундвейву в грудь. И в своем теперешнем состоянии Старскрим действительно мог бы выстрелить — в упор, прекрасно зная, что броня Саундвейва этого не выдержит.       — Я сказал отцепись. Последний раз прошу по-хорошему.       Свободным манипулятором Саундвейв отвел винтовку в сторону. Всерьез опасаясь, что Старскрим начнет вырываться и сопротивляться — и все-таки утянет их обоих в пропасть.       Вместо этого Старскрим снова расхохотался.       И Саундвейв не знал, что хуже: этот смех или рыдания.       Старскрим продолжал смеяться, и Саундвейв просто… позволил ему это. Пусть. Пусть лучше выплеснет накопившееся — хоть так, раз выговориться не может. И он уловил благодарность — за то, что не стал вмешиваться.       Саундвейву не нужны были ни телепатия, ни эмпатия, чтобы знать, что Старскрим чувствовал — потому что он испытывал то же самое.       Опустошение.       Слишком долго они только и делали, что сражались. Слишком долго шла война, и теперь, когда она закончилась, они начали понимать, что больше не помнят, как это — просто жить. Война отбирала у них друзей, любимых, дом, жизни — но она давала цель. Общую цель. Война закончилась — и пришлось вспоминать другие цели. То, что их действительно объединило. То, ради чего стоило жить на самом деле.       Только для некоторых сама война стала целью.       И среди них оказались те, кто стоял у власти. Одного это в конечном счете погубило. Второй сейчас сидел рядом, истерически смеялся и искренне пытался понять, зачем ему это все.       Для Саундвейва целью были десептиконы. Их жизни. Их будущее. Их место в новом мире. И за все это время, за все четыре миллиона лет войны он ни разу не пожалел о том, что обменял на них свою прежнюю жизнь. Не пожалел — потому что десептиконов объединяло то, что он прятал в себе задолго до активации многих из них. Стремление к свободе. Нежелание быть всего лишь очередной шестерней в машине, очередным винтиком в системе, нежелание просто смириться с ней. И ради этих трансформеров, не побоявшихся пойти в войне до конца, не побоявшихся быть уничтоженными, но не рабами, Саундвейв был готов отдать всего себя.       Старскрима волновал только он сам. Для него десептиконы стали средством. Ступеньками на пути к величию. Да, они были нужны Старскриму, действительно нужны, достаточно сильно, чтобы рисковать ради них собой — но лишь потому, что правителю нужны подданные, а лидеру — последователи. Лишь потому, что без них это все не имело смысла.       Старскрим прокладывал свой путь к величию с их помощью — и в конечном счете действительно оказался на вершине.       Один.       Когда больше всего на свете он боялся одиночества.       И Саундвейв… не мог ему не посочувствовать. Хотя бы потому, что Старскрим тоже был десептиконом. И что бы им ни руководило, он тоже сражался на их стороне. Потому что он, что бы ни натворил и как много бы ни ошибался, действительно верил в их дело. Действительно отдал этому делу всю жизнь, все, что у него было, все, чем он когда-то дорожил. Отдал — и не получил взамен ничего. Даже удовлетворения тем, что делает что-то правильное, которое было у Саундвейва. Старскрим вообще никогда не был удовлетворен — и, по-видимому, никогда не будет. Вечная жажда, которую не утолить ничем — ему будет мало и всего Кибертрона.       Смех оборвался так же резко, как и начался.       — Убери от меня манипуляторы, — голос у Старскрима был удивительно ровный и спокойный. Как будто не он только что был на грани полноценной истерики и как будто не он только что угрожал убийством. — Ты прекрасно знаешь, что я трус и что включу шлаковы турбины.       Саундвейв разжал пальцы — и почувствовал, как Старскрим подавил желание спрыгнуть просто чтобы доказать, что может его обмануть. Вот только он не мог — и этого искреннего против собственной воли Старскрима было по-настоящему жаль.       — Замечание: необходима помощь специалиста.       — Нет у нас таких специалистов, сам знаешь. Схожу к Аутбёрсту, пусть покопается в системах, может, вычистит пару глюков. Не думаю, что это на что-то сильно повлияет.       Мысли у Старскрима перескочили на поиск этого самого специалиста. К которому он сам все равно не пошел бы — и Саундвейв понял, каким бессмысленным был его совет. Старскрим просто не мог себе позволить пустить к своей Искре кого-то чужого — это значило бы поставить под угрозу десептиконов, и это не нужно было никому. Специалиста он собрался искать не себе.       Теперь Саундвейв понимал, что Старскрим рвался продолжить войну не только из-за боли утраты, не только чтобы отомстить автоботам за то, что они были живы — но и потому, что действительно хотел добиться того, ради чего они это все начали. Изменить мир. Изменить Кибертрон.       Отказаться от этого значило проиграть.       И они проиграли, сколько ни называй это перемирием, ничьей и решением, которое устроит всех. Нет, не всех. Да, перемирие позволило им сохранить жизни — но Кибертрон остался прежним, и Саундвейв тоже не хотел с этим мириться.       — С чего ты вообще сюда пришел? Тоже с подзарядкой проблемы?       — Эмоциональный фон.       — Ты почувствовал мой эмоциональный фон из своей кварты? Да как ты так функционируешь вообще?..       Саундвейв только наклонил голову вбок — и не стал говорить, что функционирует так уже двадцать миллионов лет.       — Весело, наверное, вместо подзарядки наблюдать, как начальство едет процессором.       — Отрицательно. Надоедает.       Старскрим понял не сразу. А когда понял — даже не оскорбился сравнением. Почему — Саундвейв не знал. Может, потому, что просто устал от своих же нескончаемых эмоций.       — Ну вот, еще и тут меня Мегатрон обогнал. Знаешь, когда шутишь, хорошо бы при этом улыбнуться. А то ведь могут и не понять юмора.       Саундвейв, конечно, мог бы попытаться, но и так знал, что ничего не получится. А если и получится — выглядеть будет пугающе. Он достал датапад и нарисовал на нем символ, у людей означавший улыбку — занятные все-таки существа, хоть и недолговечные.       — Ну почти. Тоже от Глори набрался?       — Утвердительно.       — Дурацкая органика. Скучновато без нее.       Старскрим поднялся и протянул ему манипулятор. Искренне ожидая, что Саундвейв это проигнорирует — но Саундвейв не стал. Потому что чувствовал, что это — максимально близкая к извинениям вещь, которой только можно было ждать от Старскрима, и потому что хотел показать, что принимает эти извинения.       — Все, посиделки и разговоры по Искрам окончены. Расходимся и делаем вид, что ничего такого не было. А лучше вообще заархивируй это куда подальше. — Секундная заминка. — Спасибо.       Сейчас Саундвейв действительно хотел — хоть и не мог — улыбнуться.       Однажды они восстановят силы. Однажды они снова начнут сражаться. И когда этот день настанет, им нужен будет лидер. Сильный лидер. Лидер, которого они послушают, лидер, за которым они пойдут, лидер, который не остановится на пути к своей цели ни перед чем, лидер, который не сдастся и не отступит, лидер, чьей целью действительно была свобода. Их лидер, за которым Саундвейв последует до конца.       Надо только не дать ему сорваться сейчас. Не дать потерять себя, не дать сломаться и лишиться всего того, что делает Старскрима им самим. Не позволить остаться наедине со своим безумием — и проиграть этот бой.       Однажды Саундвейв уже допустил такую ошибку.       И повторять ее он не был намерен.