Эмпатия

I long enough to find yourself screaming every night /сейчас/

- Опять? - Ммммм…. - Опять?! - Ммм… - Ужасно, ты же знаешь? Кайя судорожно перекидывает длинную растрепавшуюся косу за спину и, проверив, не заперта ли дверь на случай, если потребуется помощь, вздыхает и подходит к развалившемуся на широком подоконнике клавишнику. Состояние последнего оставляет желать лучшего – пьяный до невозможности, взмыленный после часа два назад окончившегося фестивального концерта, с потерянным взглядом и, кажется, желанием сдохнуть, благо, что последнему фактору препятствует алкоголь. Туомас переводит затуманенный взгляд с оконной рамы на сммщицу и расплывается в самодовольной улыбке. - Я видел ее. - Тебе показалось. - Я знаю, что я видел. - Туомас, ты надрался еще до концерта. - Я был абсолютно трезвый. Финка обреченно вздыхает. Спорить трудно – у полубезумного музыканта в голове помимо разъедающей шизы еще и два литра алкоголя. Кайя на мгновение зажмуривается, вырывая собственное сознание из пучины всеобъемлющей темноты, отмечает про себя, что неплохо бы было попробовать спать хотя бы часа по четыре, пусть даже два из них будут бесконечными водопадами крови, стекающими по узорчатому лезвию алыми каплями. Туомас не замечает ничего – он пьян и счастлив в своей безумной эйфории. Сознание щедро подбрасывает ему давно забытые образы – той, что была так важна, что была необходима, как воздух. Перед глазами все плывет, противоположная стена сливается с потолком и полом, крутится в бешеном водовороте вместе с комнатой. Поэт бросает мечтательный взгляд на стоящую рядом Кайю с крайне обеспокоенным выражением лица. - Она пришла, она помнит, она все еще думает обо мне! - Пойдем. - Я могу все исправить… - Уже поздно. Ничего не исправить. - Еще не поздно… - Поздно. Кайя рубит правдой похлеще злосчастного маятника, но в этом, пожалуй, и есть единственный выход – если не отрезать это сейчас, то оно нарастет новой опухолью и будет ныть и болеть, пока не воспалится до белесого жидкого гноя. Туомас смотрит на нее затуманенным алкогольной завесой взглядом, где-то в глубине серо-голубых глаз проскакивает отчаяние и минутная паника, отражается блеск сверкающего лезвия. Кайя закусывает губу, поддерживает клавишника за плечи, когда тот в каком-то безумном порыве пытается сорваться с подоконника на пол гостиничного номера. И все кричит и кричит о том, что еще не поздно, не поздно, не поздно. Маятник качается все быстрее, быстрее, быстрее, на коже почти ощущаются порывы ветра от качающегося лезвия. Кайя судорожно втягивает воздух – хочется курить. Бросить все, как есть, уйти, убежать, закрыть голову руками и никогда больше не видеть этого знакомого полубезумного взгляда в пустоту. «Нет,» - одергивает себя Кайя, нервно прижимая слабо вырывающегося друга к себе за плечи, - «я не оставлю его в таком состоянии». Финка понимает, что кроме как сочувствием тут ничем не поможешь – Туомас пьян и почти безумен, в голове у него творится настоящий ад, еще похлеще, чем у нее самой. В груди отдает ноющей болью – все это так знакомо, что даже представлять особо не нужно. Кайя стискивает зубы, через силу улыбается заглянувшему в открытую дверь Марко, интересующемуся, не нужна ли помощь. - Но если все-таки будет нужна – кричи. Хорошо? - Конечно. Вот только чем тут поможешь? Ходить по битому стеклу босыми ногами способны либо безумцы, либо очень выносливые люди. Кайя думает, что они с Туомасом скорее безумцы, чем выносливые люди. У выносливых людей в голове железки заточенные не качаются, не разрезают все, что успевает срастись. С горем пополам Туомаса все-таки удается уложить на гостиничную кровать. И даже заставить снять концертную рубашку и высокие кеды. Кайя облегченно выдыхает, стягивает резинку с растрепавшейся косы и идет в небольшую кухню - выпить воды и собраться с мыслями. Финка знает, что останется здесь до утра – такое уже бывало и не один раз, а друг – он все-таки друг. Ему помощь нужна. И, по-хорошему, позвать бы Марко – он ведь тут за лучшего друга считается, да и силы у него явно побольше будет, чем у слабой девчонки-сммщицы. Но Марко – не поймет. Поймет только тот, у кого такие же демоны в голове. Или что похлеще. Стены в гостиницах хоть и устроены практично и с применением всех возможных современных технологий, да только вопрос звукоизоляции до сих пор остается открытым. Да, Кайя представляет, что их вопли слышала если не вся гостиница, то весь этаж точно. Но это уже в порядке вещей – на этаже, как правило, стараются заселиться участники группы, техники, менеджеры и все остальные, имеющие какое-либо отношение к музыкантам. Хямяляйнен знала это, она же сама на правах смм-менеджера резервом номеров и занималась, когда у начальства руки не успевали доходить. В общем, слушать пьяные вопли Холопайнена тут никому не в новинку. Но сейчас, стоя в кромешной кухонной темноте, рассекаемой периодическими всполохами фар от проезжающих мимо автомобилей, Кайя понимала, что слышит то, что не должна слышать. Счастье – оно ведь тишину любит, верно? За стеной так не считали. За стеной явно разливается ярким светом чужое счастье. Золотым светом. Теплым, всепрощающим, в котором хочется утонуть и раствориться, к которому хочется бежать из самой лютой темноты. Кайя потягивает воду из граненого стакана, вперив взгляд в окно. Краем глаза замечает, как по темной стене в ее сторону ползет черная липкая волна необъяснимой паники и страха. Кайя тонет в черной бездне, слушая, как ее когда-то лучшая подруга любит и любима. Липкая бездна смыкается над головой. Грохот падающего на пол стакана с треском выдергивает из притягательной темноты. Кайя резко открывает глаза и обнаруживает себя на полу все той же маленькой гостиничной кухни. Откатившийся стакан обнаруживается здесь же – возле ножки небольшого стола. Стекло чудом не разлетелось на осколки, даже трещиной не пошло. «Чего уж точно не скажешь обо мне,» - усмехается финка и с трудом, цепляясь за стену, поднимается на неверные ноги. Трясущейся рукой подбирает спасительный стакан и ставит его в раковину. Затем с минуту трет пальцами виски, вспоминая, кто она, где и что здесь вообще происходит, а потом срывается в соседнюю комнату, совершенно наплевав на скалящиеся острыми зубами тени, затаившиеся в пустоте черного коридора. Туомас обнаруживается сидящим на краю кровати и уронившим кудрявую голову на скрещенные на коленях руки. Кайя незаметно выдыхает – пьяный клавишник в порыве воспоминаний о былом мог за это время уже раз семь выйти в окно, раз семь подняться обратно и, задолбавшись ходить туда-сюда, попросту повеситься на цепочке со штанов. Но не вышел, не повесился – и на том спасибо. Сммщица откидывает назад длинные каштановые пряди, которые так и не переплела в нормальную косу, слегка расстегивает молнию на толстовке с логотипом группы и садится позади Холопайнена. - Ты как? - Мог бы быть и лучше. - Ясно дело. - Спасибо. - Я ничего не сделала. Как всегда. - Все равно спасибо. - Все равно не последний раз. Холопайнен вздыхает, сокрушенно кивая ее словам. Кайя осторожно кладет ледяную ладонь на разгоряченную спину друга – пальцы обжигает от такого резкого контраста. Туомас заметно вздрагивает, поднимает голову и смотрит в стену. Кайя задумчиво смотрит туда же и вдруг видит в полумраке комнаты совсем не стену – бесконечную толпу, кричащую и скандирующую название любимой группы. Словно наяву слепят глаза яркие вспышки прожекторов и софитов, слышится рев гитар и барабанный бой, нежный перелив клавиш. Шум разрастается настолько быстро и сильно, что Кайя невольно тянется руками к ушам и зажимает их, что есть силы. Следом хочется зажмуриться и не видеть всех этих лиц, сливающихся в одно страшное и непонятное, многорукое, многоногое чудовище, кричащее на разные голоса и языки. Кайя закрывает глаза, что есть силы сжимает пальцами уши и прячет голову между локтями – на отдаленной периферии сознания всплывают воспоминания о первых действиях для выживания при взрывах и землетрясениях. Кажется, Кайя что-то кричит, пытается позвать на помощь, но многоликий монстр громче и сильнее ее самой. Кто-то трясет ее за плечи, бьет по рукам, старается оторвать голову от локтей – финка лишь сильнее зажимается. Пытается открыть глаза – и вдруг резко видит всполохи серебряного света, вырывающиеся откуда-то из-за собственной спины, врезающиеся в чудовище. Монстр кричит, разрывается на части, распадается на отвратительные скользкие куски, покрытые зеленой дымящейся слизью. Монстр кричит и Кайя кричит вместе с ним. Откуда-то издалека слышится скрежет, и финка чувствует, как липкая паника сдавливает тощей когтистой лапой глотку. Скрежет становится отчетливее, приближается все быстрее. Кайя снова кричит, в глазах стоит полнейшая темнота, но она и без этого может определить, с какой стороны на нее летит маятник. В темноте прорезается светлый луч – серебристый, поблескивающий, он летит навстречу маятнику и разбивается об заточенное железо. Свист рассекаемого воздуха уже над самым ухом, Кайя не может дышать – воздух из легких куда-то подевался, - она плачет от страха и беспомощности. Если нужна будет помощь – кричи. И Кайя, набрав в грудь побольше воздуха и едва не задохнувшись ядовитыми парами, вопит из последних сил. Свет, взявшийся из ниоткуда, резко бьет по глазам и вырастает стеной вокруг скорчившейся маленькой фигурки. Кайя видит, как огромный маятник летит со всей возможной скоростью, стараясь достать до нее, но разбивается о яркую преграду. Шум в ушах постепенно прекращается, на глаза снова наплывает кромешная темень и через мгновение отступает. Кайя судорожно хватает ртом воздух. Кто-то крепко держит ее за запястья, прижимая к чему-то мягкому. Где-то в районе пояса тоже чувствуется тяжесть чьего-то прикосновения. Длинные волосы тянет куда-то вниз. Кажется, она лежит. Кажется, даже на кровати. Финка сглатывает, выдыхает и широко раскрывает глаза. Все тот же гостиничный номер, все тот же полумрак. Перед собой она видит взволнованное лицо басиста, а за его спиной - мрачный взгляд Туомаса. Будто опомнившись, клавишник отпускает Кайины руки и извиняется. Марко же руку с ее пояса убирать не торопится, а его синие глаза выражают больше, чем он мог бы сказать словами. - Жива? - Жива. Басист кивает и переводит взгляд на в момент протрезвевшего Холопайнена. Кайя чувствует вину перед другом, но сказать ничего не может – из легких будто пропал весь воздух, все силы ушли на последний вопль. Туомас и Марко о чем-то тихо переговариваются еще где-то минут десять. Кайя даже не вслушивается – в голове роятся другие мысли, попеременно разлетаясь от метрономом раскачивающегося в разные стороны лезвия. Узорчатый бок мстительно блестит в абсолютной темноте. Осторожное прикосновение прохладной ладони ко лбу возвращает в сомнительную реальность. Неожиданно, почти как приговор, звучит абсолютно трезвый голос клавишника. - Лучше – забирай. Ты теперь ей больше поможешь, чем я. - Уверен? - Как лучший друг – на все возможные проценты. Кайя не особо понимает значение сказанных слов, но чувствует, как ее поднимают в воздух, а затем сразу же прижимают к теплому телу. Толстовка в процессе битвы куда-то испарилась и, оставшись в одной майке, финка чувствует, как кожа покрывается крупными мурашками. Кайя доверчиво жмется к сильному плечу басиста и закрывает глаза. В глубине сознания слышится озлобленный лязг металлических болтов, но на это уже не хватает сил. Спасительная липкая темнота накрывает мощной волной и смыкается над головой, поглощая реальность и выдуманные образы.