POV Марсель
Я, блять, уверен, что за плащом точно есть оружие, вот сто процентов, я готов на это жизнь свою поставить. Одноглазый подошел твердой и уверенной походкой к мудаку (как я успел его прозвать), посмотрев на меня с Эваном, ну, точнее, только на меня. Этот гад начал оценивающе разглядывать меня с головы до ног и… Черт возьми, он ухмыльнулся! Ну все, ему конец! Я оскалился и не заметил, как начал тихо рычать на него. Но этот тип… Только еще сильнее ухмыльнулся и усмехнулся. Смотри, а то лицо порвешь от этой жутко-бесящей лыбы, пидор. Я решил, что хватит быть терпилой. — Чё лыбишься, циклоп? — Я вложил достаточно яда, чтобы показать ВСЕ свое отношение к нему и его дружку. Он опешил, а я, не дожидаясь его реакции (пусть поохуевает ещё больше), процедил, — А ты, жуткий мудак, лучше перестань пялиться на моего брата! (мы всегда называли друг друга братьями). — Какой злой малыш, а ты не боишься, что за такие слова тебя могут наказать? — его взгляд приобрел странные сладкие нотки… Он, блять, Педофил?! И тот, получается, тоже?! Ну все, это переросло в какое-то жесткое дерьмо. — Педофилу слова не давали, — я процедил это сквозь зубы, а Эван встрепенулся подо мной. Будто от спячки проснулся, ей богу. Он удивлённо перевел на меня взгляд, а затем на одноглазого. Мужик в маске тоже оживился. — Простите, но не трогайте мальчиков! — обеспакоенно, с явной нервозностью в голосе, пролепетал кудрявый продавец, до этого просто наблюдающий и осознающий ситуацию, — Иначе я вам ничего не продам, а вы ребята возвращайтесь домой! Я не хотел уходить, это ведь побег! Будто я боюсь этих упырей! Да от первого только маска останется, а у второго мудака полностью пропадет зрение, если я захочу! Но почувствовав лёгкое дёрганье за футболку и повернувшись в сторону источника, увидел неловкого и немного испуганного Эвана. Не то чтобы он был очень нервным и боязливым, он просто посмотрел на меня взглядом: «Нам пора. Лучше уйти». А я не хотел, чтобы он чувствовал себя хуже, как и парни, что будут явно не на своем месте, узнав, что произошло. Я вздохнул и кинув на мудаков (в основном на одноглазого) полный ненависти и уверенности взгляд, получил в ответ хитрый (крысиный) и полный больного желания и какого-то предвкушения. Буду честен… меня передёрнуло, я вздрогнул и эта мудила видела это, растягивая свое ебало в торжествующей ухмылке. Ну все, это гребаный вызов! Я был готов налететь на него и лишить единственного глаза, пока меня не дёрнули снова, тяня за собой за поворот. Последнее переглядывание и я никогда никого так не ненавидел, как этого мудака, что отправил мне воздушный, мать его, поцелуй. Мы быстрым шагом удалились от этого чертового места, выходя с рынка и приближаясь к краю деревни, где мы и жили. Хотя как «быстрым», не буду врать, мы шли медленно. Только в начале Эван усиленно тянул меня за собой, не оглядываясь, пока я постоянно поворачивал голову в их сторону, следя, чтобы они не шли за нами. Но потом он сбавил шаг до обычного, а потом и до прогулочного, а я и не особо был против — нам надо было обдумать эту ситуацию. Мы видели много незнакомцев (всё-таки живём в торговой деревне), но эти были определенно не из обычных туристов и купцов, они явно странные… А ещё моя интуиция видела злую черную ауру вокруг них… А в силу моего прошлого она никогда меня не подводила. А ещё этот одноглазый. Черт! Да ему явно было в кайф издеваться надо мной! Этот мудак… А как он смотрел на меня, на мое тело, в мои глаза… Бррр! Даже думать об этом не хочу! Но его выражение лица и взгляд напоминает мне о… Я почувствовал два быстрых хлопка по плечу, и повернул голову, увидев лицо моего друга, что выражало беспокойство и понимание. Он же находился даже в более худшем положении, чем я! Они были наедине с этим голубоглазым ублюдком, а когда я прыгнул на Эвана, то увидел… увидел, как он завороженно смотрел куда-то, а уже получается на кого-то, а точнее на масколицего. Что было до того, как я «влетел» в их «беседу»? Почему у него был именно такой взгляд? И даже, когда я «говорил» с циклопом, они продолжали пялиться друг на друга, что с ними не так? Я не заметил, как дверь нашего дома открылась (мы уже дошли?!) и нас встретил парень в градиентной майке, с ирокезом на левую сторону головы и с очень обеспокоенным видом. — Вы в порядке?! Вы выглядите измученными и задумчивыми, что произошло? Мы переглянулись с Эваном, он вздохнул, а я скривил лицо в злостном оскале, снова прокручивая воспоминания у себя в голове. От этого Брок ещё больше разволновался, но прежде чем начать допрос (это было неизбежно) он впустил нас, отходя от двери. Перед тем, как сесть на диван мы заметили долговязого черноволосого брюнета, расположившегося у окна небольшой гостиной примерно в трёх метрах от дивана на специально выделенном ему месте для его, так сказать, хобби, он достраивал свой маленький белопарусник внутри прозрачной бутылки, детали для которого ему подарил какой-то добрый мужчина-купец; мы не знали кто это, но Дэвид был так счастлив и самое главное жив и в здравии, что мы не донимали его с этим. Му (как многие его называли из-за того, что он был мальчиком-дояром когда-то в прошлом) пошел на кухню. — Я поставлю чайник, а вы садитесь на диван, — спокойным и уравновешенным голосом произнес он, но мы знали, что внутри тот очень переживает, — Дэвид, ты будешь? — чуть громче сказал он, чтобы тот услышал, но… Как и ожидалось, это не помогло. Он был полностью погружен. Брок мягко улыбнулся и прошел на кухню. Мы сели на диван, готовясь к предстоящему разговору. Раз уж Му поставил чайник, то беседа планируется некороткая… Вокруг висела какая-то напряжённая тишина: ни я, ни Эван не решались заговорить. И если я просто не находил слов, то он вообще впал в себя, не двигаясь и уставившись в одну точку, как истукан (и почему мне кажется, что он думает о том парне?). От скуки я начал оглядывать давно знакомую холупку так, словно в первый раз в ней нахожусь. Фисташковый диван, подаренный нам за помощь одному торговцу мебелью, в полтора метра вместе с подлокотниками; осиновый чайный стол перед ним, где мы распиваем, как ни странно, чаи и за которым разговариваем, на нем постоянно была маленькая фигурка гавайской девушки, которую я оставил здесь, впервые зайдя в этот дом (технически, я ее украл, но это немного другая история); напротив дивана и стола были два небольших (где твоя задница еле уместится) грязно-бордовых кресла: одно для Ноглы и другое для Му. Различие в большом пятне из-под какао на кресле Дэвида, которое тот не хотел оттирать. Мы живём не богато (кхм-кхм, почти бомжы) и у нас нет торговцев, которые продавали бы шоколад или какао, но однажды к нам приехал мужик-торговец и за помощь в перетаскивании его хлама до ближайшего города он обещал нам небольшой пакет какао. Ну, как «помощь». Поскольку Му был страшим из нас, он взял всю тяжёлую работу на себя (как бы мы не упирались). Но все же мы были в не себя от счастья! Только Брок однажды пробовал его от своего друга, когда работал дояром, и он так расхваливал эту бурду, что желание ее выпить было до жопы велико! Но этот ирландский дурак, вылил добрую половину на свое кресло. Он настолько разозлился и расстроился, что решил не стирать ткань кресла, оставив на правом подлокотнике большое коричневое пятно. Кстати, о Ногле. Оглядывая квартиру, я дошел до его места у окна с голубым самодельным (и кривым, конечно же, собирал-то он) табуретом. Я заметил, что он не может прикрепить последнюю деталь — статую, которые находились на носу больших и развитых кораблей, это была красивая русалка. Я встал с места и подошёл к Ногле сзади, внимательно рассматривая, что он делает, он, естественно меня не заметил. — Это корма, дурак, — сказал я ему тихо, он вздрогнул и повернулся на меня с шокированным, а затем с возмущенным взглядом. — Черт, Марсель, а если бы я рукой дёрнул случайно и все сломал?! О боже, предупреждай, пожалуйста, когда подходишь к кому-то сзади! — Эй! Я помочь хочу, а он тут ещё и орет на меня! Ну и похер, делай, что хочешь, пусть у тебя все будет как всегда из жопы! — я уже собрался уходить, но меня потянули за подол футболки. Вздохнув, я повернул голову на грустное лицо Ноглы, видя его отведенный вниз взгляд. — Прости… Я просто испугался… Помоги мне, — он сделал паузу, а затем вздохнул и поднял на меня взгляд, — пожалуйста. Вся злость мигом улетучилась и, выдохнув, я потрепал его по голове. Даже, если он старше меня на год, он становится таким маленьким ребенком в некоторые моменты (чуть ли не всегда). Он слишком честен и невинен для этого мира. — Это ты прости, я опять сорвался. Только больше не улетай в другой мир так надолго, Окей? Смотри, это нос, а это карма. Ты построил почти все правильно, но рэй здесь немного отошел, а марсель на грот-мачте должен быть не так высоко. — Ха-ха, Марсель, так ты оказывается ожившая часть корабля? Но жаль, что наш белый парус стал розовым, — он ухмыльнулся и прыгнул от смеха. Этот идиот. — Пхах, заткнись.***
— Ну что, девочки, вы готовы к «Судному дню»? — глубокий и хриплый голос эхом отозвался от каменных стен пещеры, ведущей куда-то далеко вниз, под землю. — К «Судному»? Ты же не собираешься все подорвать здесь нахрен?! — чуть менее глубокий, но чуть более хриплый голос звенел в ушах из-за его громкости от эха. — Черт, ради бога, хватит орать! Чертова свинья, ты здесь не одна, — раздался звонкий, хорошо поставленный, но мужественный голос, обращавшихся к человеку выше. Но затем обратился к самому первому, — но он прав. Что-что, но подрывать здесь все уж точно не входит в наши планы. — Это как план Б, вероятность что план А сработает не так уж велика. Тем более, вы должны понимать, что скорее всего эту заварушку начнем не мы, — уже более размеренный, но с серьезной шершавостью, проговорил четвертый человек. — Не говори нам, что мы собираемся перестраивать наш план за несколько часов до дела! У нас больше вероятности, что с ЭТИМ планом что-то пойдет не так, чем с изначальным. Под «что-то» я имею ввиду ВСЕ! — снова забыв про контроль громкости закричал второй мужчина. — Если бы ты не говорил правильные вещи, я бы тебя уже давно ушатал, честное слово. Но опять же, абсолютно ВСЕ может пойти не так! — У тебя что, консервная банка вместо головы? Тебе ли не знать, что, чтобы ни случилось, мы все равно выйдем победителями. Тем более, лучше иметь, как минимум, один запасной план. — Он верно говорит, а вы, истерички, успокойтесь. Вы будто забыли кем являетесь. — Сказал мистер «Сам Сатана», — послышался смех всех, кроме одного, а затем раздался звонкий хлопок от подзатыльника и лёгкое хныканье за ним.***
— Да! О боже мой, да! — восхищённый, полный детской радости, голос, что от испытываемых эмоций заскрежетал и повысился на несколько тонов, но его владельцу было глубоко наплевать, ведь он закончил, как он сам считал, шедевр. Широкая бутылка с узким горлышком лежала в чуть дрожащих от избытка чувств и долгих часов проведенных рядом с ней, а точнее, с ее содержимым, бледных и от части костлявых ладонях. Маленький новорожденный галеон облепили блики от лучей полуденного солнца, заставляя его сиять ещё ярче в глазах парня, что с завароженным видом уставился на свое чудо. Разговор на фоне после резкого выкрика прекратился, и послышались громкие ругания Марселя, чей крыжовниковый чай прозрачно-темной лужицей распластался на поверхности стола у его груди. Он стрельнул желающим убить взглядом, но прикрыл, уже раскрывшийся в резком замечании, рот, разглядывая счастливое лицо Дэвида и искренне счастливую улыбку. Поднявшиеся в гневе плечи опустились, а взгляд стал меланхолично-проникновенным. Если быть честным, то за это он и любил этого придурка (разумеется, как брата) — за его честное и открытое умение жить. Его улыбки всегда были всегда самыми широкими и полными подлинного счастья, которого в жизни Марселя было так мало… Его мать, будучи рабыней, родила его, когда ее «хозяин» после какого-то банкета, находясь в полном неадеквате, выпив столько разного алкоголя, сколько не пил за всю свою жизнь… изнасиловал ее. На этом месте у ореховых глаз собрались слезы, а в венах кипела кровь от ненависти к этому мразотному ублюдку, вспоминая, как его мать плакала, прикрывая лицо руками; как прирывисто и громко всхлипывала, размазывая все слезы, эмоции, воспоминания и боль по своему лицу; как задыхалась, пытаясь восстановить напрочь сбившейся рваное дыхание; как ее обычно нежные и теплые руки, ставшие мокрыми и холодными, тряслись словно у непробудной пьяницы, а все тело вздрагивало так, будто сзади кто-то бил ее плетями (он знал о чем говорит, ведь не раз видел свою мать голую, исполасованную в красных глубоких рубцах, откуда шла кровь, а воздух разрезали становившиеся все громче, чуть ли не разрывая барабанные перепонки пятилетнего мальчика, свист хлыста, осевший в подсознании). Этот мелкий толстый, до ужаса мерзкий, старик не ожидал, что его рабыня забеременеет и хотел избавится от него, но она вымолила оставить маленькому Марселю жизнь за лишние два часа работы в день, который и так составлял двенадцать часов. Пять лет он рос в этом аду, прячась у мамы в мелкой коморке и выходя на улицу лишь вечером, когда этот жирный ублюдок шел спать, и днём во вторник, во время его поездок в загородный дом. Его детство было ужасным, но с любящей матерью, что отдавала ему все, что могла, как бы сильно ее не изматывала тяжёлая работа. Но даже это у него отняли… — Марсель! Резко раздалось у него в голове, вырывая из череды болезненных воспоминаний, а ведь все началось так хорошо — с радостной и искренней улыбки его брата. Теплые, но чуть шершавые руки обхватили его лицо, поворачивая на себя. Но перед собой он увидел лишь размытые силуэты. И до него дошло. Он плакал. — Марсель?.. Никто из троих не ожидал, что их всех обхватят сильными, но предательски трясущимися руками, прижимая к себе настолько, что становилось трудно дышать. Дэвид обнял того почти незамедлительно, сделав в голове свои собственные выводы. Эван с Броком встревоженно переглянулись, но в ту же секунду уверенно обвили руками два тела перед ними. Все разделили между собой боль, воспоминания, чувства и эмоции, забывая про время, других людей. Есть они и их узы, связывающие их сердца не нитью, а целым канатом. Прошло около двадцати минут, когда их «клубок» расплелся, они начали разговаривать о своем прошлом. С Марселем было почти все понятно, дальше рассказывать о себе стал Брок. Пусть о его прошлом уже известно группе, но видимо сегодня у них вечер ностальгии и душевности. Мальчишкой он был из бедной семьи доярки и мореплавателя. Отец почти не появлялся дома, находясь в плавании, Му и сейчас точно не может вспомнить его черт лица или голос. Однажды, направляясь в Норвегию, их корабль попал под сильный шторм и его отец погиб. Брок не чувствовал сильной горечи, он особо никогда не получал отцовской любви, помнил лишь высказывания: «Что-то он хлипкий какой-то», «ему бы массы набрать», «а он точно он, больно уж лицо женское». Но он приносил в семью деньги, на которые они с матерью жили, а после его смерти они полностью обеднели и Броку пришлось идти работать дояром с одиннадцати. Не то, чтобы ему не нравилось, за коровами было интересно ухаживать и у них было бесплатное молоко, которое мальчик полюбил с самого детства и пил его больше воды. Но он не мог получить образование, а ему так хотелось научиться лечить людей, поэтому он после работы занимался, читая книги, которые однажды привез отец, как сувенир (хорошо, что его успели обучить счету и чтению). Так он провел свои шесть лет. Было множество весёлых и не очень историй, которые тот расскажет в следующий раз. Единственное, о чем здесь стоит упомянуть, так это о начальнике. Он был странным, никогда не появлялся с открытым лицом, зато голос его Брок запомнил навсегда. Мелодичный, но строгий, красивый, но с милой хрипотцой… он, возможно, нравился ему, но судьба не дала Броку и шанса. Потом его мать заболела и Му до сих пор винит себя за то, что не смог спасти ее, до того момента изучив и заучив более шести книг по медицине, но он не знал чем больна его мать. Из описанных болезней не было ни одной с подобным набором симптомов и она скончалась после четырех дней мучений (не только ее, но и Брока, что тратил ночи на попытки понять и вылечить неизвестную болезнь). Убитый горем, Брок решается на смелый шаг — переезд в город. Он копил деньги на новый дом для него и его матери, но в итоге они были потрачены на переезды. Подрабатывал, где мог, еле сводив концы с концами, пока не встретил Ноглу. Переходя к нему стоит знать, что тот совсем не хочет говорить о своем прошлом. Единственное, что у них было, это то, что он всегда говорил после этого вопроса: «у меня была обычная жизнь, но потом я потерялся», их несильно удивил этот ответ, ведь это Ногла. Он был словно не из мира сего. В общем, ребята его не донимали о его жизни до встречи с Броком в магазинчике молочных продуктов. Он шатался там и ничего не покупал, напоминая Му пьяного оленя (на этом комментарии все вспрыснули от смеха, кроме Ноглы, он будто слушал через мутную пленку, улетая в свои собственные мысли, слушая историю от лица Брока) потом, будучи продавцом, тот спросил о самочувствии. — Так все и закрутилось… — обобщив, закончил юношa, нежно улыбаясь, меняя позу на кресле, садясь «лотосом», оглядывая всех присутствующих, ощущая как его глаза слезятся. Пришлось проморгаться, чтобы вместе с возможными слезами остановить нескончаемый поток воспоминаний. Встреча в магазине с Ноглой. Раненный Марсель на берегу пляжа, принесённый оттуда Дэвидом. Свернувшийся калачиком Эван под пожелтевшим дубом в самой чаще леса. Взгляд самого старшего остановился на мальчике с азиатской внешностью, что весело разговаривал с парнями, вставляя колкости и шутки в разговор о каких-то постоянно меняющихся темах. Было то, что не давало ему покоя. То, что он заметил ещё когда встретил Эвана. На его ключицах была… — Брок! — его резко выдернули из мыслей, уставившись с непониманием и лёгким беспокойством, ведь он выглядел так серьезно и хмуро, что аж дрожь взяла. — Ты так ничего и не вспомнил? — не потрудившись объяснить свое поведение, внезапно выдал он, смотря прямо в глубину ореховых глаз Эвана. Тот сразу поник, опустив взгляд в пол. Марсель переглянулся Ноглой, ожидая ответа Эвана и готовый вмешаться, если что-то пойдет не так, а как однажды… — Т-только одно… — его голос стал тихим и чуть дрожащим. Дэвид, встал с кресла и присел на корточки, рядом с подлокотником его друга, кивнул Бейсекли и они одновременно положили свои руки на Эвана, в успокаивающем и поддерживающим жесте. Тот почувствовал тепло на плече и лопатке и тепло улыбнулся друзьям. — Там была сова…***
— Все! Нахуй это дерьмо! Я хочу уже выйти из этой дыры мамонта и увидеть наконец белый свет, я пойду к нему даже, если он приведет меня прямиком к вратам в ад! — крикнув это, высокий мужчина с лёгкой щетиной, наполненными раздражением и дикой уверенности аметистово-голубыми глазами, встал с неудобного и шатающегося табурета (что было, от части, причиной его желания смыться из этого места; его задница привыкла к более нежному обращению). Когда он, в своем кожаном пальто с грязнопесочным воротником из лёгкой шерсти, тяжёлой, но быстрой и уверенной поступью подошел к широкой естественно созданной природой арке из камня, то крепкая, обернутая в черные кожаные перчатки, рука сжала своими сильными пальцами и резким движением повернула к ее хозяину раздраконенного крепкого и сильного мужчину, чьи, не особо вбивавшиеся в его образ, длинные, до плеч, волнистые каштановые волосы, взлетели и прокрутились зонтиком, мягко упав на мощные плечи. — Ты никуда не пойдешь, — серьезным, специально сниженным и более глубоким тоном, пристально глядя прямо в душу голубоглазому, произнес с явной долей азарта Картуз, с упоением слыша рычание его сводного брата — без них, — он указал на двух других мужчин, что до этого просто наблюдали и перекидывались непонимающими взглядами, готовясь к драке и даже планируя взять попкорн. Мужчина с щетиной удивлённо уставился, с начала на «дьявола», а затем и на двух других парней. — Что?! — наконец придя в себя выразил все свои мысли в одном слове схваченный, — мне и так ваших рож хватает. Сейчас мне похуй, что вы скажете, но я иду прогуляться по рынку. Удачи, сучки! Отдавшиеся эхом в небольшой пещере слова, нет, злорадный крик, заставил остальных парней скривиться. Ну сколько можно?! Почему этот мудак постоянно такой громкий, вот с самого детства! Конечно, они сводные братья (их папаше, видимо, часто было скучно) и обращения к ним было разное, но то, как этот придурок не мог контролировать свой ублюдочный характер, а особенно, крики, прилегавшиеся в этом подарочном наборе выводило из себя. Столько весёлых операций и их дерзких планов отправились на дно к кракену благодаря его нездержанности. Братья не могли с этим ничего поделать, а отец не так уж и часто виделся со всеми ними (что ж поделать, работа не позволяла), тем более, при встречах ВайлдКэт (как его прозвали служанки из-за его дикости и картавости во время криков, напоминающей рычание тигра в гневе), а то есть, в боях со своими братьями или специально подготовленными бойцами, его крики сбивали с толку и пугали, и естественно они были признаны их отцом, как отличный прием устрашения, показывающий свое доменантство и силу. Он похвалил его. И это было, блять, самой большой его ошибкой. Насколько бы это не было хорошо в боях для НЕГО, но для остальных это было, как гигантский рупор, сбивающий с мыслей и любого боевого настроя (ну действительно, ведь он заставлял их драться по одиночке или против друг друга, а не ВМЕСТЕ, как происходило почти всегда), но было что-то хорошее в этом. Всех их боялись, и всех трое и ближайшие знающие люди понимали, что это далеко не заслуга их самих и даже не отца (чье громкое имя, словно гром, предзнаменовавший бурю, звучал в головах не только моряков, но и обычных людей, и правителей целых государств), а благодаря неугомонной энергии и необузданному нраву их брата. Но это бесит. И бесит неимоверно. — Хватит быть телкой, ВайдКэт. Или у тебя «эти дни» и поэтому ты хочешь побыть один? — под конец делая голос более драматичным, чуть ли не пропел, Брайн, сверкая ярко-красной поверхностью своего «глаза» в полутемном тоннеле. Вместе со смехом братьев и ухмылкой Терминатора маленький рубильничек в разуме застывшего на месте самого энергичного парня в их команде переключился с обычного «хуево, но сойдет» на «пизда всем и вся» с громким щелчком, отдававшегося в его сознании устрашающим эхом, как и его тяжелый вздох с нотками несдерживуемого яростного безумия, заставляя смех в помещении постепенно стихать, а ухмылку с на две пятых роботизированным лицом, стереться, заменяя ее, чуть приоткрывшимся ртом с опущенными уголками губ, делая лицо Брайна полным ужасающего осознания и страха. Ведь, их брат был не только громким и энергичным, но и… чертовски сильным и страшным в гневе. — Брайан. Ну все. Это конец. Он произнес его имя. А это признак того, что он в бешенстве. — Тайлер, — успокаивающим, но предательски дрожащим тоном произнес Картунз, пытаясь заглянуть в глаза его брата, а когда это получилось сделать… — Брайн, — твердо и серьезно произнес он, панически взглянув на застывшего в ужасе Террорайзера, — БЕГИ. А дальше все было смазано и мутно для всех четырех, наверно, за исключением парня в маске, что, присев на тот самый табурет, наблюдал за быстро сменяющими друг друга действиями, тихо, хрипло и немного маньячески посмеиваясь.***
— Аааа! — вскрикнул подтянутый юноша с розоватой шапочкой, из которой были видны неряшливо выглядывающие бромные кудри, — Какого… Где я? Оглядевшись, он не видел ничего кроме какого-то большого, не имеющего стен, по крайне мере, по близости, и алого, как свежая артериальная кровь, дыма, что был относительно густым, но не настолько, чтобы затмевать обзор полностью в пару метрах. Поводя руками по воздуху, сотрясая красиво изгибающиеся клубы дыма. Завороженный этим плавным и успокаивающим действом, он совсем не заметил лёгкую, но быструю походку, сократившую расстояние от завороженного парня до того, что тот ощутил горячее дыхание, щекочащее левое ухо. — Какого черта?! — отскочил тот, как ошпаренный, приложив ладонь к уху и ища быстрым, испуганным и нервным взглядом угрозу, словно растворившуюся в самом дыме, — Кто здесь?! Лучше выходи и тогда, возможно, я не изобью тебя до полусмерти! Возможно от страха, возможно от шока, но тот выпалил эту фразу, заставляя алую пелену сотрясаться от гогочущего тяжёлого, как воздух на высокой высоте, смеха доносившегося откуда-то слева. Марсель резко развернулся в сторону наглого незнакомца, чувствуя как щеки чуть краснеют от стыда. Он совсем безоружен и, что уж скрывать, напуган, в то время, как неизвестный по всем параметрам (делая его до невозможности большой угрозой), мужчина может напасть в любую секунду и младший даже не заметит этого из-за умения того скрываться в дыме, словно он и есть этот самый дым. — Не бойся, — его талию неожиданно обхватили большие сильные руки, а чье-то горячее тело прижались к спине. Парень успел только резко вдохнуть от шока, порализовавшего его тело электрической волной, поднимая стаи мурашек по телу, — я не причиню боль. — Отвали от меня! — панически закричал младший, остервенело отталкивая от себя сильного, и явно большего по габаритам, мужчину. Стоило Марселю только повернуться на место, где должен был стоять незнакомец, как тот снова растворился в красном тумане. Но на миг, всего на миг, парень смог его разглядеть, с огромным шоком, пусть и осознавая где-то внутри себя, что кто-то другой это быть не мог, мужчину, одетого в черный плащ и бордовым поясом, с отливающими золотом устрашающими карими глазами, а губы растянулись в той ухмылке, что была на нем, когда младший уходил (был выведен) с рынка. Белая комната, словно по щелчку, погрузилась во тьму и Бейсекли уже повалили на пол, а на месте падения из ниоткуда появилась большая кровать с бордовым шелковым пастельным бельем. Стоило только моргнуть и тонкие, но сильные запястья оказались крепко завязаными у изголовья. Начав брыкаться и пытаться высвободить руки, лежавший оказался прижатым к мягкому матрасу. — Отпусти, мудак! — горячие широкие ладони начали гулять по стройному, но сильному телу темнокожего юноши, что скривился от настойчивых и настолько тяжёлых прикосновений, вызывающие у чувствительной кожи мурашки. Нависший над ним мужчина ухмыльнулся от слов того и провел шершавым кончиком языка по всей длину уха. — Хха… — от неожиданности выдохнул Марсель и, тут же смыкая губы и краснея, повернул голову, пряча взгляд. — Не закрывайся от меня, малыш… — нежно прошептал незнакомец прямо в дрогнувшее ушко, — тебе рано или поздно придется раскрыться. — Никогда… — проговорил тот тихо, но внятно, взглянув прямо горящие желанием хищные глаза напротив, тут же об этом пожалев, но из-за гордости продолжая злостно и с ненавистью смотреть. Он дернулся в попытке растянуть верёвку, но та оказалась слишком крепкой. — Насколько же… — подцепил голубую футболку умелыми пальцами мужчина, тут же встречая резкий пронизывающий взгляд снизу. Но тот даже не представлял, как он выглядел в этой позе; под ним; с его красным от смущения и стыда лицом; с сомкнутыми в тонкую линию молочно-шоколадными губами; с блестящими, от пленки горячих, но еще не выступивших, слез, ореховыми глазами, сияющих расплавленным золотом, — ты, черт возьми, красивый. От верхней одежды остались лишь большие лазурные лоскуты, отправленные умелыми руками куда-то в глубь сгустившегося алого тумана. — Чт… Ммф?! — даже не успев удивится и возмутиться странным словам и действиям циклопа, Марсель впал в шок от пухлых, горячих и требовательных губ, вцепившихся в его собственные с такой силой и уверенностью, что, казалось, уже никогда не отцепятся, продолжая остервенело сминать, оттягивать и кусать, когда само тело мускулистого мужчины прижималось к менее сильному будто хотело слиться воедино, ощущая быстро бьющиеся сердце, рваное и глубокое дыхание и пот, стекавший с напряжённых мышц. Широкие ладони начали мять вздымавшуюся грудь цвета сосновой коры, слыша протестующее мычание в их «поцелуе». Оторвавшись от опухнувших губ, с которых сорвался тяжёлый чуть осипший выдох, залившиеся красно-розовой пеленой возбуждения, серые глаза помутнели, всматриваясь в затягивающую золотую пустыню, что зыбучим песком утягивала за собой. Казалось, Марсель разучился разумно рассуждать, утратив умение складывать мысли по полочкам; словно в его библиотеке мыслей прошелся целый ураган, сметая все на своем пути. Он начал чувствовать лёгкое приятное покалывание в области паха, а вся его кожа оказалась под целым обстрелом электрических нервных импульсов, оставляя за собой поднявшиеся в мурашках короткие волоски. А в сухой и опасной пустыне возник сияющий оазис, что отображался в стекающих соленых дорожках. Между ними вспыхнула искра, пусть всего на секунду, но возникший от нее огонь воспламенил весь алый дым, охватывая все пространство за кроватью острыми языками пламени, что вздымались над ними непробиваемой стеной, отрубающей все пути отступления, в действительности сжигая все мосты… Тонкий извивающийся язычок прокусил верёвку, освобождая чуть затёкшие руки, что тутже обвили мощную напряжённую шею, приближая к себе сантиметр за сантиметром пока между их носами остался лишь один миллиметр. — Марсель… Они припали к друг другу, сливаясь в жарком и страстном поцелуе. Они исследовали рты друг друга с остервенелой нетерпеливостью, словно им осталось жить около одной минуты и они хотели в полной мере ощутить друг друга за эти оставшиеся пятьдесят секунд… Сильная рука, пройдясь от ключиц до выпирающей тазовой косточки, останавливаясь на сосках и торсе, огладила V-линию лёгкими прикосновениями, слегка щекоча, вызывая небольшую дрожь, заставляя тело под собой прогибаться. Левая рука начала мять грудь, переходя на массажирование сосков, язык во рту начал с большей энергией оглаживать десна, белоснежные и острые зубки, уделяя отдельное внимание превосходным, по его мнению, опасно острых клыках, переходя на посасывает языка, уже улавливая приятные полустоны и мычание сквозь поцелуй. В это время, правая рука перешла к резинке шортов, чуть приспуская ее до уровня лобка, а затем снова поднялась и обогнув вытянутую талию, опустилась сначала на поясницу, затем прямо к копчику, оглаживая кожу вокруг него и прождав пару секунд, сжала левую ягодицу, слыша сладостный стон и ощущая вибрацию от него. Марсель не до конца понимал, что происходит с ним, но все цунами цунами возбуждения и желания, волнами удовольствия накрывало его разумную и пытающуюся осознать ситуацию часть. Ему это нравилось. Безумно. Хотелось полностью прочувствовать тело над собой, слиться с ним в единое целое… — Марсель. Когда с него слетели шорты сразу с белыми боксерами ему уже было все равно на все, что творилось за этой кроватью и он верил, что температура поднялась вместе с жаром их собственных тел из-за них самих, а не из-за полыхающих вокруг стен пламени. — Марсель! Видя как мужчина сверху облизывает свои пальцы, обильно смачивая их слюной, все тело дрогнуло в сладком предвкушении, а когда он почувствовал их прямо у своего… --МАРСЕЛЬ***
— Аааа! — резко и нагло выдернутый из своего почти достигшего сладкого пика творения подсознания, с осевшим на сухие приокрытые бледно-бронзовые губы, что обдавались нервным горячим дыханием, духом предвкушения и томления, смуглый паренёк вскочил и переместился из лежачего в полулежачее положение, уставившись до сих пор застиленными розовой пеленой глазами перед собой. Пот стекал с висков и шеи, а с последней медленно и непринужденно проникал под свободный ворот белой футболки; пряди волос перекати-полем сплелись меж собой; пальцы нервно сжали тонкое одеяло, что больше походило на сероватое покрывало, оставляя за собой крупные складки. — Бро? — тихо, но чутко попытался вернуть друга долговязый брюнет, в глазах которого читалось беспокойство и любопытство. Что могло случиться в этом сне, что их вечно уверенный и дерзкий братишка стал настолько нервным и каким-то… перевозбужденным? — Марсель, что тебе приснилось? — с явным волнением и серьёзностью, но нежно спросил Му. — Не удивлюсь, если какая-нибудь девушка, посмотрите какой он нервный и напуганный. — не удержался азиат, даже не пытаясь скрыть в шоколадных глазах вызов и азарт. Объект интереса всех присутствующих в этой комнате оскалился и недобро блеснул сталью режущего, как нож, взгляда. — Я сейчас достану из-под кровати свою флейту и начну играть, а тебя привяжу к стулу, посмотрю как преобразится твой видок, — серьезно проговорил тот, и только тогда, когда увидел страх и мольбу в миндалевидных глазах, позволил себе усмехнуться и победно поднять подбородок. У его брата был очень чуткий и нежный слух. — Раз уж вы опять пытаетесь задеть друг друга — значит все в порядке, — вздохнул юноша в градиентной майке, но затем приобрел какой-то деловой вид, — мы с Эваном уже уходим, так что было бы неплохо если бы вы с Ноглой не разрушили дом по нашему возвращению. Будем через пару часов, может меньше, было бы неплохо уберись вы в своих комнатах, хорошо? — не то чтобы этот вопрос требовал ответа, но оба парня, переглянувшись, кивнули, — прекрасно, а теперь вставай и переодевайся. — Хорошо, мам, — усмехнулся тот, скидывая с себя одеялои вставая с кровати. Но неожиданно послышались удивлённые вздохи, а затем смех Эвана и Ноглы, Му же просто закрыл лицо рукой. Марсель недоуменно посмотрел на них, пока все тот же Му не указал на его нижнюю часть тела. Переведя взгляд тот застыл на пару секунд, а затем резко, чуть ли не бешано, начал пытаться натянуть белую футболку ниже, скорее, больше для вида, потому что все, что надо парни уже лицезрели. И пока их брат залился краской и скрючился, Вэносс не мог ни добавить перца в уже и так острую ситуацию. — Тебе что, реально девушка приснилась? — не затихая, а, наоборот, только увеличивая децибелы, продолжили смеятся парни, а Брок просто встал и проводил бедного засмущавшегося юношу до ванны. — Заткнитесь! У всех такое спросонья бывает, я к каждому из вас буду утром приходить и смеяться, чертовы мудилы! — Вхпхах, Марсель повзрослел, настоящий мужчина! — когда два парня скрылись за дверью в гостиную, начал Дэвид, вытирая проступившую слезу и выдыхая. — Да, наш мальчик так быстро вырос! — театрально грустным голосом просипел азиат. Переглянувшись снова и прождав несколько секунд, те снова залились смехом, упав на кровать, содрагаясь в конвульсиях ещё целую минуту. Но когда все запасы воздуха и сил были потрачены, а животы болезненно затянуло, они успокоились и глубоко дыша развалились на кровати и без смущения и скованности раскинули свои конечности по всему периметру, напоминая умерших морских звёзд, от которых их отличало только любовь к издевательствам над своими друзьями. Всматриваясь постепенно становившемся задумчивым и серьезным взглядом в грязно-желтый потолок, на котором были разбросаны более темные пятна уже оранжевого, одна мысль, а точнее, вопрос созрел в голове Ноглы, и собравшись с мыслями, он выдал: — Ты боишься? --…А? — недоумевал парень, переводя миндалевидные глаза на друга, удивляясь серьезному выражению его лица. — Своего прошлого? Того… что можешь найти у того дуба? — тихо, но отчётливо уточнил зеленоглазый. Его слова из-за тишины, в которую были брошены, отразились в разуме младшего особенно четко, заставляя остатки былого задора и веселья полностью вывестись, а шестерёнки в мозгу крутится усерднее, перебирая мысли, как страницы какой-то сложной и философской книги. И даже не зная, полностью ли уверен, ответил: — Я… Думаю, что немного. Или не немного… На самом деле, я не знаю, что испытываю. Страх, любопытство, отторжение… Я чувствую тяжесть этого прошлого, даже не зная его. Что-то вроде, вещи которой ты уже не изменишь, но из-за потери даже воспоминаний о ней тебе кажется, что произошло что-то действительно плохое и возможно в этом виноват даже ты… Вдруг, я был совсем другим, плохим? Не то чтобы тринадцатилетние осознанно могут быть сущим злом, но это все равно остаётся огромным камнем, нет, даже не так, горой (!), на твоих плечах, — он повернул голову в сторону друга, тот сделал также, смотря прямо в глубину неуверенных ореховых омутов, когда в своих собственных начало плескаться какое-то успокаивающее тепло. — Кем бы ты ни был в прошлом и какое бы оно у тебя ни было, ты остаешься Эваном, нашим злобным и заносчивым комочком милоты и добра, — видя как быстро меняется выражения на лице его друга брюнет широко улыбнулся и продолжил, — будь ты хоть Властелином Зла, убивающим когда-то там давным давно людей налево и направо, сейчас ты — Эван, мать его, Фонг, парень, у которого есть самые лучшие, верные и честные братья в мире, один из которых самый прекрасный, неповторимый, всегда готовый помочь и поддержать… — закрывшему от собственных грез и актерского эффекта глаза, Ногле не дал договорить быстрый хлестский звук, буквально отразившийся эхом в его голове, оставляя ненадолго за собой жгучую боль. Звонкий злорадный смех прорвал тишину. — Этот «прекрасный и неповторимый» что-то разбалакался, но не бойся, я тебя спас своим коронным лещом, ха-ха! — заулыбался тот во все тридцать два, но затем улыбка стала более нежной и спокойной, — спасибо. Уже хотевший начать бой, зеленоглазый тоже приулыбнулся и кивнул… Но затем всё-таки свистанул ладонью по лицу младшего и, рассмеявшись, стартанул к двери. Тот по приходу в себя от шока, встрепенулся и стрельнул полными желания сладкой мести глазами, растягивая губы в ухмыльном оскале, а затем и вовсе на третьей передаче погнался за смеющимся Ноглой. Вскоре, Брок и Эван ушли в близлежащий лес, оставив двух оболтусов (каждый являлся таковым по разным друг от друга причинам) дома. Те, благополучно забив (Марсель) и забыв (Ногла) про просьбу убраться в своих комнатах отправились прямиком из дома: первый на пляж из-за горького осадка всплывших сегодня воспоминаний и парочки других причин, второй в глубь деревни к начинавшимся танцам и играм, что всегда проходили в это время (он надеялся увидеть собак, что выпускали дети). В то же место направился оскорбленный, потрёпанный, обиженный и раздраженный Тайлер. Картунз предпочел остаться в пещере по своим, известным только ему причинам, а растрёпанный, немного побитый, но по некоторым причинам счастливый, Брайн с довольным и чего-то предкушавшим Делем отправились за нужным их плану хворостом…To be continued