I will try for you

      — Нас с твоим отцом связывал не только Энтони Тёрнер, дорогая Сара, — тёмноволосая женщина лёгким движением поправила помаду на губах, которая своим рубиновым оттенком придавала им чуть больший объём.       Каждое её незначительное движение было точным и уверенным, в то время как я чуть ли не вырывала отросшую кутикулу, нервно пощипывая большой палец левой руки. Лёгкое прикосновение ладони, обрамлённой в кожаную перчатку, вынудило всё-таки оторвать взгляд от разглядывания рассыпанной пудры под туалетным столиком. Из глаз оттенка тёмного виски словно вылетали заточенные стрелы, пронзая смоченными в яде кончиками всё тело. Эта женщина была подобна актёру из древнегреческого театра, который умело сменял различные маски, подбираю необходимую в определённый момент эмоцию. Её улыбка излучала поддельное тепло, в то время как глаза обжигали холодным пламенем, оставляя боль в душе, подобную ощущениям при соприкосновении кожи и раскалённого металла.       — Мы ещё с тобой встретимся. Без лишних ушей, — едва ощутимо маленькая картонка упала во внутренний карман стоявшей на стуле спортивной сумки. Сердце билось медленно, словно в режиме слоу-мо. Каждый удар разносился глухим эхом по черепной коробке. Не торопясь, будто ожидая ответных действий от меня, Моника подошла к двери и, медленно нажав на ручку, слегка повернула голову, чтобы был виден лишь её самоуверенный профиль. — Ты же хочешь узнать как избежать эту потерю?       Проведя кончиком пальца по продольной линии на визитной карточке, я медленно помешивала ложкой чай с молоком, чтобы две части напитка равномерно смешались. Цифры номера телефона Моники были столько раз просмотрены, что я могла уже без колебаний набрать его наизусть. Тот разговор в гримёрке беспрестанно крутился во снах, превращая ночи в часы беспрестанных обтираний холодного пота со лба, поднятия подушки и одеяла с пола и ощущения тяжести грудной клеткой, словно кто-то стягивал её цепями, а утро — в провальные попытки избавиться от головной боли, усталости и бледности лица. Появившиеся тёмные, подобные грозовым тучам, синяки под глазами не хотели скрываться даже под толстым слоем тонального средства и коректора. Капсулы для кофемашины закончились ещё прошлым утром, поэтому оставалось пить лишь крепкий чёрный чай вприкуску с молочным шоколадом. Цельные орехи приятно хрустели между зубами, а сладкий вкус словно пропускал через рецепторы ниточки эйфории. Но даже их было недостаточно, чтобы вернуть более живой вид. Подходя к зеркалу, я видела в нём нечто похожее на труп невесты из мультфильма Тима Бёртона, а не Сару О`Нил. На концертах всегда спасали яркие парики и идеальный макияж, придавая визуально искусственную бодрость и жизнерадостность. В голове вопросы, которые так и оставались без ответа, пытались перекричать друг друга, создавая неприятную какофонию и вызывая пульсирующую головную боль. Что связывает их с отцом? Откуда она знает про условия получения наследства? Насколько важная фигура она в моей жизни на самом деле? Пешка? Ладья? Или может быть даже ферзь?       В подростковом возрасте у меня была пагубная для ментального здоровья привычка хранить всё в себе. Возить огромный груз мыслей, который со всей тяжестью наваливаясь, вынуждал сердце кровоточить от нестерпимой боли. Попытки выговариваться в кривых строчках личного дневника, страницы которого почти всегда были волнистыми из-за быстрыми ручейками стекавших по щекам слёз, проваливались и заканчивались минутами истерики в подушку, а потом — пустым взглядом в потолок или на пейзаж за окном. Потому что бумага не может тебя обнять или хотя бы слово сказать, от которого сердце словно укутается в пуховое одеяло. Каждому в жизни нужен человек, который будет готов выслушать и поддержать. Раньше, у меня был психолог, который был незаменимым собеседником два раза каждую неделю по три часа. Но после переезда в Кембридж у меня совсем не осталось времени на то, чтобы посещать специалистов. Да и в новом городе трудно было бы найти того, кто сможет понять и дёргать за нужные ниточки души. Правда, я нашла кое-кого получше. Адель Моринг, которой можно было позвонить в любое время, уточнить её состояние и может ли она сейчас говорить, выговориться и получить хороший совет. Рыжеволосая подруга была в сети несколько часов назад. Оставив ей сообщение, я натянула спортивный костюм и, затянув волосы в высокий, но слегка неряшливый хвост, решила проветриться, надеясь на то, что все эти ужасные мысли сдует порывом холодного северного ветра.       Возле отеля был небольшой парк. По вечерам здесь гуляли только собачники и группы студентов из расположенного неподалёку университета. Классическая музыка едва слышно доносилась из колонок на фонарных столбах, освещавших тёплыми лучами небольшие участки вокруг себя. Тихая трель уведомления о поступившем сообщении вырвала меня из провальной попытки развязать хотя бы один двойной узел мыслей. Сообщение пришло от Адель. Оно было разделено на два абзаца. Первый гласил о том, что она позвонит через полчаса, чтобы поговорить. А второй спустил курок сдерживаемых эмоций.       Adele Moring: «Сара, сегодняшние твои видеосообщения и последнее сообщение окончательно удостоверили меня в том, что ты опять копишь всякую гадость внутри себя. Запомни уже, что ты не помойка, чтобы весь хлам, который копится днями, неделями, месяцами, хранить в себе. Дай волю тому, что рвётся изнутри.»       Крупные капли слёз начали медленно стекать по впалым щекам, обрамляя бледную кожу влажными полосами. Серый хлопок шорт медленно покрывался принтом «горошек». Сильно прикусив нижнюю губу, я поднесла дрожавшие ладони к лицу и, до боли сжав передние выпущенные пряди волос, подтянула к себе ноги. Обвив их руками и, уткнувшись носом в колени, я начала громко рыдать, забыв обо всех прохожих. Потому что когда ты сама осознаешь то, что творится внутри тебя — становится невозможно сдержать цунами рвущихся на свободу эмоций и чувств. Жгло, неимоверно разжигало всю грудную клетку, что хотелось просто заснуть. Надолго.       Беспрестанно поправляя капюшон толстовки, чтобы работники на ресепшене отеля не стали распускать совершенно ненужные сейчас слухи или докучать проявлением вежливости и вопросами о том, что случилось, я забежала в лифт. Нажав на кнопку седьмого этажа, я медленно сползла на пол. Слёз уже не было, лишь оглушающая пустота и покалывающий изнутри холод. Достав телефон из кармана, я растерянно растёрла мутные от пелены слёз глаза и, скинув капюшон, дрожащим пальцем нажала на начатый пять минут назад чат с Энтони Тёрнером, где было лишь одно сообщение от него.       Anthony Turner: «Добрый вечер, Сара. Извини, что беспокою тебя в такое позднее время. Но мне нужно задать тебе один очень важный вопрос. Стоило сделать это сразу же после произошедшего, но тогда такой сильной тревоги не ощущалось. О чём с тобой разговаривала Моника?»       Слипшиеся обветренные губы приоткрылись в удивлении, пока я несколько раз перечитывала последний вопрос. Очередное судебное заседание в моём сознании решало вопрос о том, утаить или рассказать всё как было? Вот, моё истинное отношение к фатализму. Я считаю, что вся моя жизнь уже давно расписана. Но она подобна алгоритму. Каждый день мы выбираем между чем-то, что влечёт разные пути нашей жизни. Так и сейчас, мне предстоял сложный выбор, от которого моя судьба может сильно поменять своё направление.