Его искали, а он нашелся

       Любая стационарная защита, при достижении и преодолении определенной планки качества, начинает превращать укрываемую территорию в отдельную лакуну с собственными законами реальности. Разумеется, большая часть таких изменений уж очень незаметна, почти косметическая, даже если речь идет о действительно хороших барьерах и полях. Большей мерой забавный научный феномен, так интересный всяческим исследователям или теоретикам, чем нечто, что можно использовать к собственной выгоде. Для того чтобы действительно подойти впритык к тому, чтобы создать своей защитой отдельную реальность, нужно изрядно превзойти планку легендарности. А мифическая защита на то и мифическая, что только в мифах ее и встретишь. Это тоже прописная истина, никому кроме теоретиков не интересная и трудно применяемая для всех мастеров барьеров без исключения.        Почти без исключения.        Среди сохраненных, раздобытых, разработанных, просто нагло украденных или отобранных силой знаний, что хранила в своей власти Вечная династия, имелось много того, о чем остальной мир практически не подозревал. А если и подозревал, или даже точно знал, то все равно понятия не имел, каким способом увиденного результата удалось добиться. Игры со спящим в крови неотъемлемым Правом, ставящим любого из них над Законом, не поддаются нормальной магической теории, только и всего.        Это не совсем правдиво, ведь как бы то ни было, не одним только Временем были сильны Вечные, не только играми с константами реальности могли удивлять и повергать. Будь иначе, то рано или поздно, но против них нашли бы свои способы противодействия, а их династия так и не взошла бы на престол, не говоря уж о том, чтобы держать его столь крепко и долго даже по меркам долгоживущих рас. Именно к этим вот трюкам, украденным или завоеванным, не относящимся напрямую к их крови, широкие круги шпионов да аналитиков относили умение работать с защитными полями на недосягаемой простыми магами высоте.        В чем-то эти предположения были правдивыми, но каждый из несущих в себе кровь правителей Империи Веков знал, что только частично. Напрямую манипуляция константой Времени не давала особых преимуществ в барьерной магии. То есть, могучие защитные мистерии в их арсенале присутствовали, регулярно использовались и раз за разом спасали жизни своих пользователей, но они относились именно к силе династии, а не классической магии.        Защита этого имения, поэтично названного Одинокая Птица, к силе династии не относилась, оставаясь при этом нехарактерно крепкой, мощной, монолитной и непоколебимой. Не настолько, чтобы разом перепрыгнуть на грейд вверх, нет, но заметно лучше стандартных и нестандартных типов защиты. Что-то из этого было заслугой более изощренных техник создания, затраченных на установку купола отрицания реагентов, регулярных усиливающих и обновляющих ритуалов, целой плеяды комбинированных подборок амулетов и множества других вещей. Но основой, делающей и без того отличную броню еще крепче, служила все-таки сила династии, только не напрямую.        Едва заметное влияние, которое когда-то наложил давно уже отправившийся в Вечность предок, не оставило после себя никаких следов и пусть хоть удавятся от натуги всяческие эксперты, но не увидят они никаких игр с Законом. Просто в тот миг, когда фундамент имения, - маленького дворца, если уж не скромничать, - был заложен, чужая воля сумела сделать так, чтобы все лепестки будущего творения развернулись одновременно. Их и так стараются активировать как можно более синхронно, но всегда будут незримые, едва отличимые разрывы - сама природа магических ритуалов, что основывали защиту, не позволяла достигнуть абсолютной синхронности.        Воля Вечности смогла эти мельчайшие "несхождения" нивелировать, полностью погасить, создав не просто шедевр магической защиты, но настоящее произведение искусства. Больше подобных успехов династия не демонстрировала, попросту из-за отсутствия в том необходимости. Чистые мистерии на силе крови все равно давали больший выхлоп, требовали меньше усилий и не вынуждали посвящать в семейные тайны посторонних. Императорский дворец был закрыт не в пример крепче, изысканнее и, самое главное, надежнее, тогда как Одинокая Птица осталась памятником давнему эксперименту одного из предков. Успешному, но уже давно не нужному - династия любила хранить плоды подобных деяний. Во многом потому, что очень часто они переставали быть ненужными, когда им находили новые применения, зачастую совсем не тем способом, о каком мыслил создатель.        Сейчас обладающее уникальной системой защиты поместье позволяло, за счет той самой защиты, вообще игнорировать происходящее в Вечном безумие. Там, за обманчиво тонкими, проявившимися в реальность от чрезмерно концентрированного энергетического шторма, барьерами бушевала настоящая война, какой столица Империи Веков не видела уже не один, простите за каламбур, век. Внутри здания была только тишина и спокойствие, словно ничего опасного и не происходит вовсе - чистые полы, шелковые занавески, паркет из зачарованного дерева, белоснежные стены и колонны из редчайшей разновидности мрамора.        Последние никогда ей не нравились, ведь Валзея предпочитала чуть более темные, пастельные тона. Кричащая белоснежность интерьера Одинокой Птицы вызывала одно только раздражение и, она не сомневалась, именно поэтому ей это имение и жаловали. Волей правителя, разумеется, но она догадывалась, кто именно эту волю вытребовал с отца. Даже тот факт, что ее братец теперь уже ничего и ни от кого не сможет требовать, не особо утешал. Во-первых, он все же оставался родней, той же крови и плоти, что и сама Валзея, а потому испытать к нему истовую ненависть она не могла физически, как, впрочем, и наоборот. Во-вторых, ей хватило везения в тот злополучный день в очередной раз разменяться со Вторым Принцем колкостями, отчего на прогулку по парку она не пошла.        Игнорировать необходимость регулярно прогуливаться ножками над сокрытыми под слоем камней и земли древними руинами... не самый умный поступок для тех, в чьих жилах застывает Время. Хитрый родовой титул требовал регулярного поддержания и пусть даже несколько пропущенных прогулок ничего страшного не сделают, но потерять внезапно столько полезных атрибутов и отдельную способность было бы обидно. Но она в тот день сама была обижена, зла и раздражена, а в таком состоянии попытка медитации, в ходе которой дотягиваешься самой сутью до сокрытого в древних камнях чего-то, могла обернуться большими проблемами, чем просто пропущенная прогулка.        Пропустила, называется, медитацию - несмотря на плещущуюся в ее жилах кровь ей пришлось держать ответ перед самим Императором, который очень внимательно ее выслушал. Разрабатывались самые разные версии и, видят Боги, даже она сама заподозрила бы если не прямое предательство отрекшейся от своей крови родственницы, то незаметное влияние на ее разум. Подчинить кого-то из их породы почти нереально, воздействовать незаметно чрезвычайно сложно, оказать разовое влияние требует целого подвига, но... она ведь самая слабая из их поколения, обладает худшей властью над Законом, уступая в том даже некоторым бастардам или представителям ненаследуемых, побочных линий!        Слишком сильна в ней кровь ее матери, тоже не водица, разумеется, но все же не Вечность. Она ведь была зачата не в законном браке, без соответствующих ритуалов и пусть на момент рождения мать ее уже была одной из законных жен, принятой по всем правилам, но кому как не ей знать, что Время вспять повернуть так ужасающе сложно. Чужая кровь, сильная, но ненужная.        Бесполезная.        - Значит, именно здесь находится коллекция андорских ваз, если я не ошибаюсь, с шестнадцативековой историей, верно? - Мелодичным и вкрадчивым голосом поинтересовался ее собеседник, вырывая Валзею из плена мрачных мыслей. - Помнится, при погребении в них складывали забальзамированные сердца вернейших из слуг господских, что связывали свои жизни с жизнями их господ.        Стоило только появиться первым следам атаки, как командир охраны поместья тут же активировал вверенный ему артефакт, успев, к счастью, попросить у Валзеи право на его использование. Запертый в пузыре остановившегося времени особняк и прилегающие территории стойко сносил все попытки извергов проколупать себе дверцу внутрь защитных систем. И будет сносить еще очень долго, по крайней мере, для засевших внутри долго. Мир за пределами особняка, конечно, не застыл, но изрядно замедлился, позволяя разменивать одну минуту снаружи на пару-тройку таковых внутри.        - Да, м-м-м, несомненно, да... - Валзея уже давно не вслушивалась в слова своего собеседника, сына главы гильдии Золотого Пера, между прочим. - Совершенно согласна.        С того самого момента (за несколько часов до чрезвычайной ситуации), как он предложил ей спор, сделку рассказать о каждой из реликвий, что хранится в этом доме больше, чем знает она сама, принцесса Вечная почти перестала отслеживать его речи. Дело даже не в случившемся катаклизме, просто она не особо могла похвастаться знаниями о "своей" коллекции. Зато своеобразная экскурсия по давно знакомым коридорам позволяла успокоить заполошно бьющееся сердце и собраться с мыслями.        Это место действительно использовалось в качестве своеобразного хранилища для вещей дорогих, статусных, редких, но не несущих в себе истинного могущества. Коллекционирование никогда не было страстью их рода, но, имея средства, глупо не тратить их на раскрытие возможностей. Какой бы глупостью ни казались попытки собирать старые, практически бесполезные в плане эффектов артефакты мертвых и не очень цивилизаций, но за многие из них платили даже не деньгами, а политическим весом. Высокие Секты в составе Империи Рук, например, очень любили такие вещички, которые для них значили тот же статус, только куда более нужный для иноземцев. Это в Вечном можно хвалиться наличием подлинной коллекции деревянных масок Многоно разве что на каком-то рауте, перед другими коллекционерами, а для обезьяньих помазанников, порою, невозможно пойти на карьерное повышение, не имея достаточного количества свидетельств древности.        Главное, действительно не отдать вместе с простыми безделушками нечто намного более ценное, несущее в себе если не силу, то ключ к ее получению. Но на то и нужны были Трое из Библиотеки да их никогда не закрывающий глаз алтарь, не говоря уж о сотнях частных картотек и архивов, чтобы найти спрятанные среди драгоценного мусора настоящие бриллианты.        - А вот эти скрижали! - Продолжал говорить парень, оказавшийся таким любителем истории, что ему впору было давать ученую степень, настолько знания его были полны и нехарактерны для, фактически, потенциального верховного счетовода при магической гильдии. - Они могут показаться пустышкой, но, поверьте, если знать, что изображенные на них знаки станут понятными, только если суметь расшифровать уже другие послания, оставленные не в гробницах высшей аристократии Анрианон, а в основе краеугольных камней, что стоят на руинах перводворцов каждой династии... О, эти каменные пустышки разом повысят свою цену если и не до полного веса в золоте, то до половины подобной суммы! Не желаете знать, что здесь на самом деле спрятано, почти на самом виду? Как подарок от одного из познавших те, другие, письмена?        Молодой человек, в компании которого она была такой спокойной, такой уверенной, что и вовсе не желала думать о происходящем за пределами поместья, сейчас предлагал Валзее нечто по-настоящему ценное, раз о таком секрете не узнали раньше, при этом буквально лишь за право пребывать в ее компании. Этот дар, несомненно, приятен и, как дитя крови Вечной, она принимала подобное в порядке абсолютной нормы. Но полностью проигнорировать красивый жест было бы несколько ошибочно, ведь не просто пятый сын кого-то из графов, а, фактически, наследник гильдии из первой десятки, хоть и самого ее низа.        - Оставлять такой, такой, такой подарок без ответа... - Валзея пыталась подобрать правильные слова, но заученные и триста раз отработанные на многочисленных раутах шаблоны речи и поведения словно не хотели подсказывать ей нужные манеры, нужное амплуа, набор формальных и неформальных знаков, обозначающих легкое одобрение и признательность. - Будет плохо, неправильно.        Вот стоило вообще подымать эту тему? Она вроде как собирала свою коллекцию, так ведь должна была бы... должна была сама знать почти все то, что он говорил? Но ведь если она знала, то почему не узнавала ни слова из сказанного мальчишкой? Да еще и его манеры, поначалу кажущиеся чрезмерно грубыми... Он ведь счетовод, пусть и очень высокопоставленный, в будущем так и вовсе второй человек в Золотом Пере. Достаточно знатная персона, чтобы быть ей представленным и чтобы она согласилась беседовать с ним, но его никогда не учили ставить себя. Вернее, какие-то уроки были, но их начали давать поздно, не позволив впитать осознание своего положения с молоком, отчего вел он себя откровенно не на уровне беседы с ней, дщерью Вечной. Путал слова, повторялся, не мог нормально строить предложения, то и дело сбивался, даже допускал появления слов-паразитов!        Совсем как она...        Валзея не стала давить, не стала унижать своего собеседника без повода, хотя в иной ситуации не преминула бы пройтись по нему словесно, чтобы неповадно было даже смотреть в ее сторону. В иной ситуации она обязана была бы это сделать, чтобы не уронить авторитет собственный, самим фактом того, что она терпит подобную косноязычность рядом с собой. Но поскольку сегодня он был гостем, передающим через нее какие-то важные документы (достаточно важные, чтобы дарителя почтили честью отдать их одной из династии, но недостаточно ценными, чтобы позволить самому войти в приемную к Императору), она ограничилась только теми уколами, которые собеседник понять не мог в силу отсутствия тех самых инстинктов социальной дуэли.        Парень, сам понимая свое косноязычие, даже заключил одну из сделок, обменивая исторические справки на урок ее манер, то есть хороших манер, то есть... почему она не может вспомнить, не может отслеживать беседу, расплетать словесное кружево и вплетать собственное в несколько слоев? Она ведь умеет, умела, могла...        - Усладой моим устам будет лишь право называть ваше имя, дорогая моя. - Попытку понять прервал ответ собеседника, такой выверенный и методичный, словно поток весеннего ветра поутру. - Согласны ли вы на такую сделку?        - Разумее... то есть, да, согласна. - Машинально кивнула Валз... Аз... она, встряхивая головой, словно пытаясь поймать за перо взлетающую птицу, догнать собственную мысль. - Продолжи, расскажи дальше.        - В этих скрижалях сокрыта часть так называемого свободного ключа наследования. - Принцесса слушала внимательно, ловя каждое слово, но почему-то понимая все меньше и меньше. - Среди Ан'Лиит, вернее, среди определенной части их аристократии, подобные вещи было принято оставлять затем, чтобы передать часть своих обещаний, заплатив за них частью собственного наследия. Расшифровав скрижали, проведя нужные ритуалы сначала на камне основания родового гнезда, а после на месте захоронения (желательно выбрать то, где похоронен последний из рода, но можно использовать фамильный склеп) ты берешь на себя часть невыполненных контрактов падшего дома. Взамен испытавшему и прошедшему испытание ритуала достанется несколько титулов, часть из которых повысит грейд или даже дополнится новыми, если взятые обязательства выполнить.        - Это... это... очень полезно? - Неуверенно попыталась вставить хоть слово принцесса. - Наверное?        - Не так уж и сильно, но суть совершенно в другом, дорогуша. - Прервал ее лепет довольно улыбающийся юноша. - Большая часть этих контрактов либо автоматически считается неисполнимой в силу прошедших веков, либо столь же автоматически оказалась давно исполненной. Если правильно выбрать тех, чье наследие принять, получится возвыситься почти без рисков или усилий.        - А... ясно. - Слова ее уже казались почти шепотом, а тело против воли ластилось к ласкающим рукам, теплым прикосновениям, пролезающим под платье ладоням. - Ясно. Да.        - Ох, дорогая моя. - Собеседник словно просиял еще сильнее. - Я с истинным наслаждением опишу вам наследие, сокрытое в этих скрижалях. Ах, если бы я знал об этом доме, этой твердыне, вашем поместье немного больше. Согласитесь ли вы обменять мою историю на несколько ваших?        Она была согласна, благо даже в столь затуманенном разуме ее хватало чужих тайн, которыми поместье ее династии было переполнено до самых краешков. Настолько переполнено, что среди них без труда удастся найти десяток таких рассказов, какие можно обменять на нечто куда более материальное, чем несколько старых легенд, не несущих прямой пользы. Если бы еще не эта ее косноязычность, скованность, заставляющая робеть и застывать в любой ситуации...        - Ага... - Заплетающимся языком и уже не понимая толком, на что она согласилась, девушка подтвердила уговор.        А потом следующий.        И последовавший за ним.        И еще один.        Сделка за сделкой, где каждый раз платить приходилось чем-то странным, сразу ускользающим из памяти. Как ускользнуло ее имя, как ушли отточенные навыки, как испарились знания о всех-всех-всех ее секретах, как пропало умение решать, изъявлять собственную волю, как растворило в уютном тумане понимание написанного текста и умение его писать, как истекла пронзительным жаром способность ходить на двух ногах.        Договор за договором.        Сделка за сделкой.        Под конец она не понимала ни слова из сказанного, только кивая, соглашаясь, просто потому что все остальное она уже забыла, забыла, как совершать что-либо, помимо согласия. Из открывшегося в попытке выдать хоть какой-то звук рта текла ниточка слюны, куда-то пропала неудобная и такая жесткая одежда, а чьи-то руки уже замыкали вокруг обнаженной шеи изящное ожерелье, напоминающее, однако, прекрасной работы ошейник.        - Ну, вот и все. - Слова не имеют смысла, но по тону говорящего она, - кто она? - улавливает довольство и легкую усталость, которую, если бы она могла о том подумать, легко принять было бы за наслаждение от факта выполнения трудной задачи. - Даже жаль, Вази, очень жаль, что ты дальнейшего не поймешь. Я бы вернул тебе часть полученной выгоды, но ты теперь все равно бесполезна.        Бесполезна.        Бесполезна.        Почему-то, именно этот набор звуков кажется ей знакомым, каким-то колючим и неприятным, словно прикосновение голыми ягодицами к холодному мрамору. Она перебирает ногами и руками, ползя вслед за неспешно ступающей фигурой, пачкая пол слюной и собственными соками, продолжая крутить в голове столь глупые звуки.        Бесполезна.        Тело требует чего-то знакомого, но забытого, между ног словно пылает теплый и не обжигающий костер, но она не помнит, как это чувство утолить, заполнить пустоту. Из так и не закрытых уст вместе с потоками слюны срываются бессвязные звуки, но фигура не обращает внимания, уже делая следующий шаг в неизвестном направлении.        Бесполезна.        Бесполезна.        Бесполезна.        Общепринято считать магическое воздействие актом в первую очередь разума, а только потом чувства - сложные и тонкие механизмы волшебства требуют не только правильных классовых умений, тщательно подобранных навыков и разумно выбранных отметок за достижение кратного числа атрибутов. Если желаешь сотворить что-то посложнее, чем простой поток неструктурированной силы, тебе просто необходимы хоть сколь-либо разумные мозги. Или хотя бы мозги неглупые, если разумным тебя одна лишь матушка в детстве называла, да и то по праздникам.        Есть, конечно, способы иные, менее требовательные, но и более опасные - каждый ученый муж легко расскажет вам, что большинство планарных тварей светочами разумения не являются, но использовать высокоранговые чары, временами очень даже изощренные, им это не слишком мешает. И будут они правы, ведь людям тоже открыты эти пути - нужно лишь иметь уже далеко не перворанговые умения родного класса, да еще и класс завоевать не из последних.        Опасно, вредно, сложно и, самое важное, все равно требует если не длительного обучения (которое тоже не помешает), то ледяного хладнокровия, чудовищной выдержки, запредельной концентрации и некой доли везения. Если же говорить о силе, что спит в крови правящей Империей династии, то едва ли найдется более требовательное наследие, одинаково зависящее и от глубины понимания, и от личных сил, и от прошедшего обучения, и, конечно же, от правильно проведенных обрядов, без которых даже наличие крови не даст почти ничего.        Принцесса Валзея, даже не входящая в перечень нумерованных наследников, несмотря на свой возраст и прямое родство с нынешним Императором, как раз относилась к упомянутой "пустой" крови. Из-за интриг ее родителей, не проведенных ритуалов и козней братьев с сестрами, в крови ее плескалась сила рода ее матери. Рода старого, лишь чуть менее древнего, чем правящая династия, но все же куда слабее была та кровь, уступая во всех отношениях. От воли Вечности в ней оставались жалкие крохи, особенно на фоне того, что умели Отец или Первый Принц. Эти крохи более чем позволяли ей владеть родовыми артефактами, ходить по закрытым для не имеющих родства территориям, давали доступ к сотням и тысячам различных ритуалов и вообще создавали из нее идеальную невесту на выданье... и не более.        Вот только при всей сравнительной бесполезности основы ее родовых сил по отцовской линии, из упомянутых недостатков вытекала весьма забавная деталь. В ситуациях, когда Отцу приходилось тщательно сплетать воздействие, продавливать своей волей реальность, одновременно сотворяя изощренные конструкции на основе даже не волшебства, а чистой мистики, у нее все было как у тех самых планарных тварей. Или неразумных животных, в подобие которого ее успешно преобразили серией удачных, только не для нее, сделок.        Пожелать, добавить эмоций, немного неоформленного стремления и вот тебе результат. Непредсказуемый, не всегда (почти никогда) именно тот, какой задумывалось, лишенный изящества и несокрушимости, но все еще хранящий в себе мистерии Вечной Династии. Валзея пожелала не быть бесполезной, просто из-за неприятных ее новой недоличности эмоций, связанных с этим словом. Само собой разумеется, что ее далеко не выдающиеся таланты подобное желание выполнить не могли, иначе она сама бы использовала их намного раньше.        Поток воли, чистой и не запятнанной связным мышлением, просто сделал ее такой же, какой она была за пару минут до знакомства с Рорцаром Брадкийским, первым сыном отца своего и наследником если не всей гильдии Золотого Пера (поразительный антиталант к волшебству давно стал среди знати столицы притчей во языцех и поводом подколоть его папочку), то ее финансовых активов. Меньше секунды потребовалось ей, чтобы осознать степень и обширность настигших ее неприятностей. Абсолютно голая, одетая только в золотой ошейник тончайшей работы, намазанная ароматными маслами от головы до ног, стоящая на коленях она еще раз услышала, как Рорцар говорил с одним из проникших под барьер имения (вместе со свитой гильдейца) культистов.        - ...все равно для закрытия контура ее смерть не нужна, а в остальном она уже бесполезна. Не лишайте меня игрушки, почтенный Посвященный, ведь я тоже имею право, лишь немногим ниже вашего!        Осознание того, что ее вполне могли успеть принести в жертву, как, например, большую часть прислуги и охраны, прошло мимо разума с ледяным равнодушием северного ветра. Не вызвала никаких чувств сцена массовой оргии, в ходе которой прибывшие с гильдейским выкормышем служанки весело смеясь скакали на зачарованных охранниках, не обращая внимания на их пол. Остались проигнорированными все повреждения интерьера главной гостиной имения, где даже одну из колонн и ту почти пополам переломили.        Все, что она услышала, все, на что обратила внимание, презрев постепенно затекающую обратно в голову теплоту, идущую от ошейника-ожерелья, взметнувшуюся ввысь интимную чувствительность обработанной маслами кожи и даже обычную осторожность. Единственное слово, которое не отпускало ее, пожалуй, с самого первого дня ее жизни, ставшее ее клеймом и проклятием.        Бесполезна.        Бесполезна.        Бесполезна!        - Бесполезна... - Губы прошептали слово, будто пробуя его на вкус, почти не породив звука, не привлекая внимания двух жарко спорящих мужчин. - Бесполезна?        Во второй раз, когда Валзея уже вслух задала вопрос, удивительно мягким, будто все еще зачарованным на влюбленность и желание тоном, на нее обратили внимание. Удивление сменилось непониманием, следом за непониманием пришел легкий шок, следом за шоком пришел откат от разорванных сменившимся Законом сделок, а вот страха он так и не испытывал. Возможно, считал, что справится с ней, околдованной и в ошейник одетой, еще раз, особенно при поддержке собравшихся в этом зале изменников. Может быть, отсутствие страха родилось из какой-то иной причины.        Валзея лишь улыбнулась, вставая на ноги.        Высокая, по-эльфийски тонкая, несмотря на полностью человеческую кровь в своих жилах, лишенная пышных форм, отчего сама временами называла себя в мыслях плоской аки пластина стальной брони, она брала свое изяществом, что сквозило в каждом ее движении. В этот миг желанности в ее движениях было совсем немножко, тогда как желания, наоборот, хватило бы на троих и немного на четвертого, если эти четверо были бы высокоуровневыми берсерками. Воля проявилась, воплотила свое величие, сделав мимолетное желание Валзеи тем, чем и должно быть желание каждого из управляющих Законом - реальностью.        Они стоят посреди одного из коридоров имения, вдоль которых ее водили кругами, раз за разом рассказывая одну и ту же информацию, часто и вовсе выторгованную у нее же. Стоят на том же месте, но она вновь закутана в свои одежды, на тело не нанесены ароматные масла, а ошейник-ожерелье вернулся в карман к тому, кто его надевал на шею принцессы. Валзея стоит напротив Рорцара, неподвижная и тонкая, хрупкая и беззащитная, но улыбка ее больше напоминает оскаленную пасть голодной твари, уже почуявшей кровь своей жертвы.        Ее враг, за свершенное обязанный быть хуже, чем убитым, только начал осознавать еще раз сменившуюся ситуацию, понимать, чем грозит ему такая перемена в обстановке. Оставшиеся в зале культисты, заметившие исчезновение жертвы и ее хозяина, не успели сделать даже того. Река бытия, течение Времени, просто перенесло их обоих в ту точку пространства, где они оба были отведенный и выверенный Валзеей срок тому назад. И первый сын, после недавнего покушения оказавшийся единственным, старого Рамарца Брадкийского успел удивиться той уверенности, с какой лишенная львиной доли полагающейся ей по статусу власти принцесса скалила ему волчью улыбку.        Кроме удивления он не успел ровным счетом ничего.        Разорванные договоры вернули Валзее разум, память и сакральные тайны, которые ей доверяли. В иной ситуации этого было бы слишком мало, но именно сейчас, возносясь вверх на гребне волны, в потоке невыносимой злобы, обиды, горечи и страха, она словно срывала с себя цепи, дотягиваясь куда-то, куда раньше не могла. Все еще слишком слабая, все еще недостойная высокой крови Отца своего, но теперь уже немного ближе, самую малость выше, на один гран сильнее.        Уста разомкнулись, выхаркивая куски слов, звучание которых непереносимо для людских ушей, произносить которые людской глоткой либо бессмысленно, либо просто смертельно опасно. Раньше она не рискнула бы попытаться, не посмела бы позвать, по крайней мере, без предварительного разгона полной звездой бенефиков, без слаженной тройки целителей за спиной, как пыталась она тренироваться ранее. Глупо поступала, как стало ясно ей в этот самый миг - те ее попытки были обречены на провал еще до начала, ведь не имея смелости требовать, как смеет она хоть что-то просить у самого Времени?        Слова складываются в короткое, отрывистое заклятие, одно из одиознейших в арсенале ее рода, специально созданное для прямого боя накоротке, ради того, чтобы любую битву превратить из сражения в казнь, из противостояния равных в жестокую расправу. И она собиралась вершить именно казнь, совершать расправу над ублюдком, посмевшим даже не унизить, не оскорбить, а вновь напомнить ей о слабости, о ненужности, о бесполезности.        Зрачки Рорцара расширились настолько, что заняли всю радужку темно-карих глаз, кожа стремительно бледнела, выделяя иссиня-черные вены, а ранее сокрытая скверна порочности оборачивалась вокруг него жестким сегментированным доспехом, несокрушимыми латами. Развернись они и даже истинному воину придется постараться такую броню сломить, даже стой его противник неподвижно. Валзея не воин, но ведь латы так и не успели раскрыться, застыв вместе со всем остальным миром.        Глаза торгаша, продавшего себя в рабство, что хуже гибели, метались в орбитах - единственное движение, доступное разуму пойманного в ее сети. Они оба сменили состояние, сдвинулись в потоке бесконечной реки и только ее воля удерживает сознание жертвы, не давая тому застыть так же, как и остальному миру. Улыбка Валзеи стала еще более хищной, еще более злой, а вот Рорцар впервые с момента, когда его ноги переступили порог ее дома, показал признаки страха.        - Бесполезна? - Еще раз переспрашивает принцесса, которую даже Первый Принц в этот миг поостережется назвать полным титулом лишь в насмешку над ее слабостью, после чего сама же отвечает на собственный вопрос. - Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна!        Каждое слово лишь еще одно подтверждение, лишь еще одно признание собственной никчемности в глазах своих и чужих, преисполненное болью, усталостью и дикой, сметающей любой налет цивилизованности яростью. Кровь династии бурлит, давая крохи истинной силы, но вместо недостающего приходит на помощь кровь иная, принадлежащая роду матери. Кулак наносит удар, но сколько силы в ударе женской ручки, чья хозяйка, несмотря на все титулы и дополнительные вливания атрибутов, сосредотачивала свое развитие на восприятии да концентрации? Кулак бьет не единожды, а снова и снова, словно сливая свои удары, объединяя их в один. Магия иллюзий, создание боевых доппелей, чем славились ее дальние предки, недоступна ей, попытавшейся взять в руки Вечность, но не преуспевшей. Отказавшейся от могущества матери, так и не получив отцовской силы.        Кулак бьет, но вместо иллюзий удары становятся реальностью, будто бы она нанесла этот удар тысячу раз, но в одно и то же самое время. Что такое миг для той, кого отметил Закон? Тысяча ударов, тысяча вариантов, но итогом становится лишь одно прикосновение - хрупкая ручка совсем неизящно, без выверенного навыка рукопашного боя, грубо и предсказуемо сталкивается с почти успевшей активироваться защитой. В глазах застывшего юноши проскакивают нотки облегчения, но вместо того, чтобы разбить в кровь кулаки, напоив овеществленную Похоть этой кровью, неуклюжий и слабый удар ломает полуреальный доспех, раскалывая сокрытые под ним ребра Рорцара.        Боль на лице его.        Кровь на руках ее.        Принцесса не обращает на факт того, что совершила невозможное, ни малейшего внимания, вообще не осознавая сути случившегося, лишь повторяя свои удары раз за разом, дробя тело и кости, выпуская кровь и отбивая нутро. Напитанное жертвенной силой тело стремительно регенерирует, лишь продолжая мучения, не давая тому перейти в наслаждение болью, снова и снова заставляя казнимого содрогаться в мучениях.        - Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! - У принцессы уже нет мыслей, нет желаний, только ярость и попытка вылить ее хоть куда-то, выплеснуть осточертевшую мерзость, что так долго травила душу. - Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! БЕСПОЛЕЗНА!        Каждое слово - удар.        Каждый удар - кровь.        В безумном порыве, не помышляя о невозможности задуманного исключительно потому, что даже думать в таком состоянии неспособна, Валзея зовет, притягивая к себе, сквозь пространство и время то, о чем когда-то рассказывала ей уже покойная мать, то, что никто после нее не сумел взять в руки, заставить его обрести реальность.        - В ножи! - Уже не слова, а вопль призыва, неотвратимый приказ, силы в котором едва хватило, но все же хватило, чтобы призвать желаемое.        Прямо из воздуха проявились семнадцать идентичных кинжалов. Полупрозрачные, кажущиеся неудобными из-за странной формы лезвия и рукояти, они словно не существовали и были одновременно. Каждый из артефактов мог быть приравнен к очень слабой и лишенной любых дополнительных козырей легенде, лезвие которой игнорирует любую стандартную защиту, а раны, нанесенные ими, чрезвычайно сложно хотя бы закрыть, не говоря уж об исцелении.        Все семнадцать клинков без малейшего сопротивления входят в тело все еще живого, все осознающего и все чувствующего Рорцара, да только ярости конца и края не видно. В голове звенит лишь одна мысль - всего этого по-прежнему мало, слишком мало, чтобы вылить на него хоть крошечку из бьющихся в сердце переживаний. Воля движет каждым клинком по отдельности, расширяя раны, нанося новые травмы, выпуская все больше крови из не могущего подохнуть тела.        Выдавая дикий, уже даже на человеческий голос не похожий вопль, Валзея смещает кинжалы к ближайшей колонне, заставляя артефакты аккуратно подрезать каменный столб сверху и снизу, роняя ту оземь, одновременно располагая импровизированное орудие вне остановленной Вечности. Ее движения кажутся ей самыми обычными, только дерганными и нескоординированными, но в застывшем мире она делает их мгновенно, ведь мгновение это успело остановиться. Скрежет камня о камень, звук давящихся крошек и щебня, сопровождают движение колонны, которую она катит прямиком на упавшего о холодный камень культиста. Пришлось немного ослабить тиски Закона на его персоне, но это уже ничего не решает - слишком много ран и боли, отчего Рорцар только и может, что тихо стонать и бессильно наблюдать, как его ноги исчезают под катящимся камушком. Превосходно зачарованным камнем, чье воздействие преодолевает почти иссякшую регенерацию тела, а от прочной защиты не осталось к этому моменту (если вообще можно разделять на моменты уже застывший миг) даже памяти.        Руки и все тело ноют от перенапряжения, родовой дар, оба из них, высасывают из тела последние соки, давление Закона все сильнее и очень скоро тот потребует платы, а платить будет уже нечем. В груди жар, под сердцем словно поселилось дуновение легендарной Первой Кузни из гномьих легенд, ладони дрожат, пальцы сверкают обломанными ногтями, а кулаки - сбитыми костяшками. Но с каким же наслаждением Валзея вслушивается в хруст раздавливаемого тела Рорцара, который все чувствует, все понимает и даже подохнуть из-за своей живучести не может!        Куда там Пороку?        Где здесь воля извергов?        Никто не даст ей большего наслаждения, чем этот миг!        В момент, когда поваленная колонна окончательно раздавила череп выродка, превратив все его тело в нечто столь же плоское, сколь и его чувство прекрасного, когда она без сил упала на колени, еще сильнее пачкая и без того красное от крови платье... улыбка Валзеи в этот миг кажется настолько искренней, как не улыбалась она никогда и никому.        Улыбка цветет недолго.        Примерно до того момента, когда немного успокоившаяся принцесса начинает думать головой, а не жаждущим крови сердцем, осознавая, что пусть даже она троекратно выше головы прыгнула, разом сократив отставание в силе династии в несколько раз (все равно оставаясь слишком слабой для полноценного признания), но все свои силы она бездарно растратила на месть почти забравшему ее суть Рорцару. А во всем имении уже не осталось верных людей, больше нет рядом охраны, зато хватает злых на нее культистов. Уж за гибель-то первого наследника главы, очевидно, мятежной гильдии они точно оскорбятся до глубины того, что у них сейчас вместо душ осталось.        Презрев боль и усталость, Валзея встает на ноги и начинает бежать, неровно и вихляя, но бежать. Нет, не в надежде оттянуть гибель - не имей она ни единого шанса, то предпочла бы остановить собственное сердце или направить на себя свои же кинжалы. Теперь свои. Лучшее оружие матери, существующее только тогда, когда его призывает в реальность владелец, перешедшее ей по наследству - этот дар ей кажется несравнимо более ценным, чем любое иное имущество. Жаль только, что поддерживать их в реальном мире она больше не может, исчерпав лимит призыва, зависящий от ступени навыка владения кинжалами.        С оттенком панического сожаления Валзея осознает, что пусть она и откатила время обратно, но к моменту отката с нее уже успели снять защитные артефакты. Она не помнит, какие это были амулеты, зная, что никакой защиты у нее нет и не было. Суть используемых убитым торгашом чар, очевидно, как-то действует на память, а заключение сделки служило своеобразным контрактом, позволяющим чарам найти дорогу в самую глубину личности. Сделка, что заставляет тут же забыть о том, что у тебя когда-либо был предмет договора? Что бы там ни думала она сейчас о покойном Брадкийском, но свою душу он запродал отнюдь не задаром, если ее, сквозь все предосторожности, взяли с такой оскорбительной легкостью.        Валзея понимала, одним лишь умом и логикой, что у нее, принцессы династии Вечной, крови от крови Отца, пусть даже слабой и нелюбимой, просто не могло не быть комплекта легендарной защиты минимум. Если бы она задумалась об этом во время беседы с Рорцаром, то имела бы шансы сломать наложенное помрачнение даже раньше... если бы нашла в себе силы, что маловероятно. Очевидно, помимо работы с памятью на нее постоянно оказывалось виртуозно тонкое давление флером Похоти, затуманивая и затормаживая, делая милой дурочкой, чтобы не дай Пекло не сорвалась с крючка. В иной ситуации этого было бы мало, совершенно недостаточно, но в качестве инструмента поддержки для заключения новых сделок? На рассеянную и буквально текущую от страсти, словно опоенная зельями заезжего алхимика деревенская девка, Валзею хватило и этого. В любом случае, у нее сейчас нет ни оружия, ни защиты, ни охраны, зато есть проблемы.        Тем не менее, даже частичного отката навязанных сделок хватило, чтобы вспомнить об известных ей тайниках. Оставалось только надеяться, что выдоив из нее это знание, культисты не стали торопиться обносить тайники - даже зная все ключи, открыть их без участия носительницы крови и ее аурных меток слишком проблематично. Уже превращенная, она бы сама с радостью помогла бы их вскрывать, так что надежда найти тайник нетронутым была довольно сильной.        Далеко бежать не пришлось - буквально до ближайшей комнаты. Она успела ворваться в нее, протянуть руку к основанию массивного комода, начать подавать силу на правильные точки и в нужном порядке. Открыть хранилище боевых амулетов и экстренного прыжкового амулета-эвакуатора она уже не смогла. Десяток красно-алых нитей влетели в комнату вслед за ней, сковывая тело, пробивая кожу, заражая Похотью кровь и ломая кости, превращая боль в наслаждение, смешивая их друг с другом, заставляя биться в оргазме, еще сильнее вгоняя в себя проклятые нити.        Закон.        Тело исцелено, возвращено во времени, а нити алого цвета вновь вернулись на несколько отстающую позицию, только-только влетая в дверь вслед за Валзеей. Еще одно усилие, под растущую боль в ноющей оболочке, останавливает нити прямо в полете, заодно создавая из зоны вневременья своеобразный щит, об который разбивается клякса бледно-розовой массы, пропитанной Пеклом до того уровня, когда просто смотреть на нее уже опасно. Времени не хватает даже ей, она не успевает предпринять еще одну попытку добраться до тайника, как на голову словно намотали влажную ткань, пропитанную в дурманящих травах.        Сбрасывая воздействие, Валзея пропускает следующий удар, даже не осознавая, что инстинктивное желание разорвать платье и крепко ущипнуть себя за твердеющие соски, было навязано извне. Подмена рефлекса, заставившая ее выкручивать свои вишенки вместо создания еще одной преграды, продержалась недолго. Ровно до стремительного, неестественно быстрого оргазма, растекшегося по телу сладкой патокой, отключая возможность чувствовать свои ноги. Девушка падает на колени, а следом и на бок, начиная растягивать воздействие Закона, замедляя окружающий мир.        Повторно остановить события вокруг ей не удалось, но едва различимую тень влетающего в дверной проем одержимого становится куда проще воспринять. Стелящийся под самым потолком изверг словно застрял мухой в банке с медом, теряя преимущество в скорости, а Валзея, наоборот, начинает действовать еще быстрее. Очередное обращение свершившегося возвращает платью первоначальный вид, а ногам способность держать ее в стоячем положении, но бьет она все равно лежа. Тончайшая полоска реальности, выведенная из-под диктата Закона, была создана ею прямо под горлом твари, сыграв роль лезвия, а уж с ролью гильотины противник отлично справился сам, попросту напоровшись на удар на всей доступной скорости.        Смертельно раненная мерзость умирает отнюдь не сразу, благо обезглавленное тело-то совсем не жалко, но раненая тварь не может остановить следующий удар, немного ускоряющий отведенный раненому срок. В иной ситуации состарить априори малоуязвимую к таким атакам сущность показалось бы задачей непосильной, но Валзее нужна была не смерть от старости. Ускоренный поток реки времени лишь дал смертельному ранению забрать не успевающего исцелиться изверга, заодно не дав тому это исцеление применить.        Малоизвестный трюк, но в условиях цейтнота, где любая ошибка будет стоить буквально всего, Валзея о нем вспомнила, хотя практика применения этой хитрости осталась только на страницах семейных мемуаров. Сила изверга в его коллекции душ, но меняя значение Закона для самой твари, вполне возможно сделать так, чтобы изменение не затронуло эту коллекцию. И даже имей ты тысячу пленников, что готовы забрать твои раны, как воспользоваться ими, коль вас разделила сама река?        Порадоваться уже второй победе Валзея не успевает, содрогаясь под новой ментальной атакой, закатывая глаза в удовольствии. Попытка вновь отменить давление натыкается на все возрастающее наслаждение. В разуме снова поменялись ориентиры и, пытаясь позвать кровь, она только сильнее раскрывала душу Похоти. Очередной оргазм пачкает белье потоками любовного сока, на лице расплывается улыбка, а любые мысли о сопротивлении смывает, словно грязь под дождем.        Второй, вернее, вторая атакующая не врывается в двери, а входит почти не торопясь, приветственно кивая Валзее, отчего та еще раз уносится на волнах любовного пика. Глаза закатываются, оставляя видимыми только белки, но принцесса еще различает, как осторожно ступает ее, очевидно, Госпожа, опасаясь еще одного лезвия стазиса. Опасалась она совсем не того, поскольку склонившись над порабощенной жертвой, неосмотрительно повернулась спиной к застывшим красным нитям. Валзея ведь не Отец ее, чтобы замораживать чужое колдовство на месяцы реального времени, для нее, особенно уже вымотавшейся, и десяток секунд покажется самой вечностью.        Нити эти, вообще-то, сами искали свою жертву, обходя преграды, но одержимая расположилась слишком близко, отчего вернувшие свой разгон и скорость чары не успели избежать столкновения, вонзившись в тело твари. Ломать такими чарами подобное существо можно долго, но даже так боевая магия, пусть и с уклоном в Порок, остается, первоочередно, боевой. Валзея искренне хотела предупредить такую милую одержимую, чьи чары дарили ей уже третий кряду экстаз, но попытка вспомнить, как нужно говорить подарила сразу и четвертый.        Хрустя костями и мышцами, изверг падает на пол, прямо рядом с обезглавленным соратником, переставая поддерживать воздействие на своей жертве. Оно не пропало, но ослабло настолько, чтобы девушка вспомнила о своем долге если не принцессы, то просто порядочной и благовоспитанной леди, которой не пристало истекать телесными жидкостями на полу собственного имения. С огромным, нет, не усилием, а сожалением, она еще раз возвращает себе разум, сразу же подавляя жажду выдать что-то из репертуара профессиональных военных, потому что принцессе не пристало. Подавить желание довести разгоряченное, несмотря на откат, тело до оргазма еще разок потребовало сил даже больших, чем победить жажду выругаться.        Встать и снова попробовать открыть злополучный тайник она в очередной раз не успела, что демонстрировало весьма неприятную тенденцию. Полный паралич всех мышц тела и даже частичное подавление мыслей. Думать и осознавать она могла, как могла ощущать приятное тепло во всем неподвижном теле, но любая попытка даже подумать об активации своих умений натыкалась на мягкую и пушистую стену отрицания. Биться о нее можно бесконечно - не покалечишься, но результат все равно нулевой.        Внутрь вошло еще трое извергов, молча и без лишних слов принявшись опутывать сознание Валзеи целыми слоями мерзостно-сладостных чар. Воля ее сопротивлялась, но быстро истаивала, да и само сопротивление было больше символическим. Измотанная нервным срывом и убийством Рорцара, без комплекса амулетов, под прямым воздействием флера - тут никакая воля не поможет. Твари опутывали ее быстро и профессионально, не отвлекаясь на попытки поиграть с добычей. Не иначе, впечатлились продемонстрированным сопротивлением и имеющимися жертвами.        Валзея смотрит немигающим взглядом на склонившегося над опутанной нитями тварью соратника, избавляющего попавшую под дружеский огонь изверга от ран. Невольно отмечает подгоревшую одежду свитского слуги, несколько не до конца затянувшихся ран и ожогов, осознавая, что пока Рорцар играл с ней, охрана и прислуга сдались отнюдь не без боя, несмотря на внезапную и предательскую атаку. Немигающий взгляд и пересыхающая роговица не доставляют никакого неудобства на фоне остальных проблем юной принцессы.        Едва слышный стук и скрип Валзея проигнорировала, посчитав его частью окружающего безумия, а вот все четверо одержимых, включая уже оправившуюся от нанесенных нитями ран, среагировали нервно, перестроившись в боевой порядок. Настолько нервно, что Валзея даже смогла немного сдвинуться, пошевелив шеей... хотя это все потому, что с нее сняли паралич тела, взамен полностью лишив возможности помыслить о сопротивлении. Скрип доносился из старого платяного шкафа, покрытого волшебной резьбой и являющегося памятным подарком кому-то из династии, хотя в этот миг вспомнить точную историю сего предмета Валзея не смогла бы, даже не зияй ее память провалами от дьяволовых сделок.        Скрип повторился, заставляя тварей действовать, обмениваться безмолвными знаками и таки выбрать одного из них, чтобы подошел поближе. Тварь уже была готова открыть шкаф и ударить по спрятавшемуся там слуге или даже охраннику. Кто бы там ни сидел, дожидаться визита он не стал, попросту выбив тяжелые деревянные створки навстречу одержимому. И хоть от простого удара этой дверью высокоуровневого одержимого даже не замедлило бы, это был далеко не простой удар.        Вместе с дверью тварь ударил целый поток болезненно серой пыли, разъедающей не только рефлекторно поднятый гексогранник барьера, но и тело, энергетические оболочки и саму реальность. Выпрыгнувшая вслед за потоком пыли громадная фигура в сером плаще мимоходом сносит голову и без того подыхающей твари, стелясь над полом, стремительно сближаясь с оставшейся троицей.        Еще один удар нитями очень знакомо застывает в небольшой сфере серой пыли, удар кинжала сносит голову не успевающему среагировать лекарю, а сорвавшаяся с этого кинжала волна пыли растворяет в себе раненную Валзеей одержимую. Последний оставшийся противник успевает ударить навстречу сияющим розовым огнем копьем, но не успевающий защититься громила просто рассыпается все той же пылью... чтобы из облака этой пыли вылетела стрелою куда более изящная фигура с двумя кинжалами в руках. Еще в прыжке сбрасывая невидимость, она змеей выскальзывает из-под отчаянной атаки накоротке, вскрывая, аки канцелярский нож письмо, и людское тело, и сидящего в том теле изверга, в чем немало помогают ее кинжалы. Эпические артефакты, как минимум, да еще зачарованные Светом и Тьмой - подобная двойка планарных совоздействий большую часть защит если не пробьет, то повредит преизрядно.        Следом из шкафа, под аккомпанемент полностью рассеявшихся чар сдерживания, вышел последний из ее внезапных спасителей - невысокий и щуплый юноша, вооруженный большим тяжелым арбалетом. Даже без применения аналитических навыков Валзея видела, что третий гость был слабейшим изо всех прибывших. Тишина еще не успела начать давить на уши, а потоки пыли только начали опадать, смешиваясь с кровью и прочими жидкостями, вытекающими из тел одержимых.        - Я, безусловно, всячески преисполнена благодарности за ваш подвиг во имя моего спасения, но, хотелось бы узнать, кем мои спасители являются и что они делали в моем шкафу? - Если и было то, в чем принцесса могла считать себя полностью соответствующей славе семьи своей, то это было умение держать лицо, несмотря на самые абсурдные и тяжелые ситуации.        Самый крупный из троицы, одетый в свободный серый плащ, под которым скрывались явно очень непростые доспехи, в ответ на ее вопрос недоуменно оглянулся, словно только что понял, откуда именно он выпрыгнул парой секунд ранее. После чего удивленно хмыкнув и едва не вызвал у Валзеи подергивание глаза, сплюнув прямо на пол. В ее присутствии, в ответ на ее слова и благодарность! За такое она в иной ситуации сгноила бы весь род дерзкого сумасброда без всяческой жалости хотя бы затем, чтобы прибить грубияна до того момента, когда о таком поведении узнают остальные ее родичи.        - Тьфу, сука! - Голос у спасителя оказался хриплым и низким, а выговор нарочито грубым и простолюдинским. - А ведь Бекка говорила что-то про какую-то бл*дскую Нарнию! А тут просто е*аный бордель в руинах...        Он, вероятно, хотел сказать еще что-то, но не успел, поскольку его нецензурную брань заткнула вооруженная двумя кинжалами женщина, банально вдарив по затылку размашистой затрещиной. Грязный смерд, что характерно, уклонился и даже растерялся от такой наглости, едва ли не с возмущением посмотрев на замотанную в штатную боевую форму ликвидатора соратницу. Уж носящая столь характерные для элитного крыла Очей одежды убийца просто не могла не узнать в лицо Валзею.        - Прошу прощения, Ваше Высочество. - От того, чтобы выдать полноценный поклон по этикету ее удержала, несомненно, только боевая обстановка. - Мы не ожидали оказаться именно здесь, поскольку мой спутник открывал Дорогу по оставленной Черной Метке. Где-то здесь, полагаю, находится Рорцар из дома Брадкийских, по чью жизнь мы и прибыли.        От упоминания о Метке, Валзея только начала относиться к спасшим ее жизнь незнакомцам еще серьезнее. Характерная для тех же Ночных Клинков или Собирателей Голов особенность класса, позволяющая отслеживать своих жертв, настигая их где угодно, если хотя бы раз сумел к оной жертве прикоснуться, и без прочих переменных требовала высокого уровня и глубокого понимания своих сил. Но полноценная Черная Метка? Чтобы развить классовую особенность до такого предела, мало взять второй ранг соответствующего класса, как и закрыть его. Нужна целая плеяда соответствующих титулов, которые просто так получить почти невозможно. Во всей Империи имелось не более пяти обладателей такой редкости, даже если учитывать непроверенные слухи. Зато в том же Алишане, с его традиционно сильнейшими Ночными Клинками и производными им классами на континенте, их число подбиралось к десятку минимум. И грубиян, очевидно, точно не местный, иначе не стал бы хоронить себя собственными словами...        - Пи*дец. - В очередной раз сплюнул громила, чем все же вынудил лицо Валзеи потерять ледяную броню равнодушного выражения (не иначе, от усталости, разумеется). - И хера ли он забыл рядом с Вечной-то?        В голове молча слушающей перепалку Валзеи в который раз за день сухо щелкнуло, заставляя ее резко встать на ноги, проигнорировав пыль, как бы невзначай начавшую опадать с поверхности плаща громилы. Неспешно, но максимально убедительно, она заговорила именно так, как привыкла говорить с теми, кто заслужил ее неодобрение, которое она готова была в любой момент овеществить в нечто пугающее.        - Я бы очень желала, чтобы мои слова были выслушаны, а мое присутствие учтено в вашем, несомненно важном диалоге. - Лед в словах, сталь в движениях и полное игнорирование того факта, что именно сейчас гонор можно было бы и придержать. - Но еще больше я желала бы продолжить эту беседу в более благоприятной обстановке!        Тишина настала такая, что было слышно, как вытекает кровь из трупов.        - С-сколько их т-тут ост-талось? - Арбалетчик, как показалось Валзее, не попытался разрядить обстановку, а просто не понял даже, что она стала напряженной. - Слуг П-пекловых, я им-мею в виду?        Впрочем, даже не желая, с погашением конфликта он справился на отлично, напомнив всем, что какой бы напряженной ни была ситуация, но лучше держать себя в руках, пребывая в окружении противника, особенно если этот противник "окружил" сразу весь город.        - Не так уж много. - Злость отступила, а Валзея принялась обеспечивать собственное выживание, которое тесно связано с количеством тех, кто станет между ней и врагами. - Охрана не сдалась без боя и, если мне не изменяет память, в зале остались почти одни только ритуалисты, а последние боевых дел мастера лежат у наших ног.        И никакого хвастовства, ведь она тоже участвовала в битве, даже если отбросить ту истину, в которой все победы подданных Империи априори приносятся во имя ее династии. В ответ на успокаивающую, в общем-то, информацию, напряглась ликвидатор, которую Валзея хоть и не узнавала, но либо встречалась, либо досье читала, потому что мелькало в голове что-то связанное с этой персоной.        - Ритуал. - Коротко и очень проникновенно заявила Око, уже двигаясь в сторону дверного проема.        Немного отошедшая Валзея вновь взывает к династической силе, успевая за те несколько мгновений, пока реагируют нежданные союзники, открыть тайник, схватить связку амулетов и влить в себя сразу три зелья из специально отмеченных бутылочек. А вот эвакуационный амулет она активировать не спешила, здраво полагая, что лучше ей быть рядом с боеспособными защитниками, чем в случайной точке в пределах пылающей столицы. А если защитники опростоволосятся, то никогда не поздно последовать изначальному плану.        Зелья растекаются по телу, даря чувство ложного всемогущества, возвращая остроту разуму и успокаивая мысли. На волне легкой эйфории, вызванной разом усилившимися атрибутами, умениями и даже навыками, принцесса понимает, что ее собеседники вымотаны столь же сильно, как и она сама. Потому и позволили себе непозволительно расслабиться, как только осознали, что рядом врагов больше нет, что есть возможность немного выдохнуть.        Даже учитывая Черную Метку, что сослужила роль превосходного маячка, адепту Дороги, каким бы сильным он ни был, не покажется простой задачкой пробить ход в закрытое всеми куполами имение, да еще и находящееся в измененном отношении к Закону. Пусть Дорога и помогает своим адептам играть с рекой, причем настолько, что некоторые философы заявляют, мол, Дорога эта вдоль реки времен и проложена, но не до такой же степени. И если они сумели прийти сюда вслед за кровью и плотью раздавленного и перемолотого Валзеей Рорцара, то что-то им помогло. Возможно, прошедшее мимо ее зачарованного ума сражение повредило структуру барьеров, но все же вероятность того, что увиденный ею мельком ритуал что-то с этой защитой делает, остается самым очевидным.        Накачанная зельями девушка создает сферу, внутри которой время течет быстрее, накрывая ей всю группу. Громила тут же останавливается, словно вкопанный, словно невзначай меняя хватку на коротких клинках, а ликвидатор (как же ее зовут-то?) еще и успевает схватить за воротник арбалетчика, не дав ему удариться головой о край временного барьера. Еще одно озарение помогает понять - третий и слабейший из ее союзников действительно именно тот мальчишка, каким он выглядит, оттого и столь глупые ошибки, и поразительная недальновидность, и позорно медленная реакция.        Без единого слова, она протягивает всем троим кисет с зельями. Пробки флаконов отмечены разными цветами и символами, позволяя понять природу содержимого без необходимости вскрывать хрупкие сосуды. Предназначенные специально для представителя династии три флакона, подогнанные под особенности крови, она уже приняла, тогда как остальные флаконы туда клали с расчетом на слуг и отряд прикрытия. И пусть все верные ей люди погибли, но это не повод не разделить боевую алхимию с теми, кто сейчас заменяет их функцию.        К их чести хватают дар они быстро, без сомнений, заодно разделяя зелья между собою и даже успевая собрать комплект составов для мальчишки с арбалетом, поскольку он единственный, кто не знает символики. И если Валзея еще понимает, откуда маркировку (далеко не самую стандартную) знает сотрудник Очей, то вот громила своими познаниями слегка удивил, а ведь он расшифровал отметки даже быстрее ликвидатора.        Молча дождавшись завершения алхимического разгона, она отменяет купол, ускоряя только саму себя, чтобы бежать и реагировать вровень с двумя высокоуровневыми бойцами. Паренек, хоть и накачанный усилителями, все равно начал быстро отставать, но он точно не та сила, ради которой стоит задерживаться. Она бы вообще ускорила их всех, но они и так двигались быстро, как и положено элитным убийцам, а потому сил на не такое уж значительное ускорение потратить придется несоизмеримо много.        Противников они встретили, преодолев уже три четверти пути, и противник этот не впечатлял. Группа из пяти культистов явно не являлись воинами, сложившись под слаженной атакой почти мгновенно. Валзея укрыла себя неизменностью, закрепив свое состояние во времени, на несколько секунд становясь почти неуязвимой, но кроме парочки откровенно слабых попыток заморочить разум и нескольких каплеподобных снарядов фиолетового пламени ничем по ней так и не ударили.        Громила смел сразу четверых, даже не используя умений, просто на голой силе, опыте и сноровке, вскрыв ножами двоих, пробив третьему висок рукояткой и просто свернув шею четвертой, бросая еще дергающееся тело в сторону пятого. Тот изящно и даже как-то танцующе уклонился от снаряда, почти завершив какую-то самоубийственную технику, как ему аккуратно пробили затылок сразу двумя артефактными кинжалами. Все еще ускоренная Валзея не отставала от несущейся на всех парах парочки, а потому успела к развязке вместе с ними.        По ее прикидкам в зале еще должны были оставаться, по меньшей мере, полтора десятка культистов и столько же зачарованных пленников, сваленных в одну оргию с не участвующими в общем зачете культистами. Вместо этого их встретил залитый кровью и чем-то еще (чем именно, думать не хотелось) зал, посреди которого стоял только один-единственный слуга Пекла. Тот самый, с которым Рорцар спорил за право владеть своей новой игрушкой.        Старый, весь покрытый морщинами, с омерзительными складками кожи на боках и животе, словно недавно сбросивший вес толстяк, он вызывал не Похоть, а тошноту. И опаску, очень сильную опаску из-за чего Валзея без зазрения совести ударила, не дожидаясь начала возможного диалога. Увы, но пришедший со злом в ее дом бесчестный выродок был готов встретить силу ее рода. Вспыхнули, проявляясь, ритуальные узоры на теле, буквально прожигая собственные линии на обнаженной плоти, а река Времени осталась неподвижной. Поток серой пыли, обернувшийся тонкой лентой, показал себя куда лучше, успев подобраться вплотную, преодолеть сразу три едва различимых визуально барьера, но вместо того чтобы снести голову старика, лишь отхватил руку по самое плечо.        Культист словно и вовсе не заметил раны, улыбаясь совсем уж пакостно, сила вокруг него взбурлила вместе с кровавой лужей, натекшей из ковра расчлененных тел. Кровь закипела, испаряясь и формируя нечто неясное, плоть на телах жертв и их убийц начала таять, словно при формировании сосуда для одержимого (хорошее образование требует, порою, рассматривать самые омерзительные иллюстрации в различных книгах). Принцесса четко различает выражения удивления и блаженного облегчения на мертвых лицах, готовя новый, куда более сложный удар фамильной силой. Улыбка слуги дьяволового становится невыносимо широкой, буквально рвущей мышцы лица вдоль оной улыбки.        Атаки нет - вместо нее лишь облачко кровавой взвеси на месте старика, а поднявшаяся было кровь снова падает оземь, вместе с разжиженной от потока планарной силы плотью. На какой-то миг все они, все трое подумали было, что культист надорвался, зачерпнул слишком много и не смог удержать схваченную в глупости своей мощь.        Первой поняла подвох опять Ликвидатор, сходу кидая два флакона атакующих зелий, пытаясь попросту выжечь своеобразный бассейн с мерзостью, но успех невелик, больше косметический. Удар серой силы Дороги идет следом и он показал хоть какие-то результаты, тогда как сила Валзеи вновь оказалась проигнорирована. Будь тут кто-то из ее братьев, будь здесь хотя бы представитель побочной ветви рода, но полностью освоивший дары династии... Против ее силы хватило того, что применили проклятые культисты - они все трое не справились.        Вспышка.        Посреди бассейна бурлящей массы стоит немного полноватый мужчина в дорогом костюме-мантии, а его черные кудрявые волосы развеваются от несуществующего здесь ветра. Принцесса не может не узнать не единожды виденного ею, - на приемах, балах и званых ужинах, - Рамарца Брадкийского. Трудно не знать в лицо главу богатейшей из магических гильдий столицы и, вероятно, всей Империи Веков, всегда показательно демонстрировавшего свою верность трону.        Вокруг него мелькают несколько десятков исписанных рунами сфер, кружа в непредсказуемом танце и защищая создателя. Рамарц ведь один из лучших зачарователей поколения, а не узнать его любимое оружие почти нереально. В тех нескольких случаях, когда этого неконфликтного и, как следует из беспристрастного досье, собранного Очами, трусоватого человека принуждали к прямой битве, эти сферы сами по себе могли выиграть что дуэль, что массовое сражение.        В каждой сфере скрыто свернутое пространство, где хранится целая гора амулетов самых разных типов, а также основное тело сверхсложного и почти разумного голема-сферы, который эти амулеты самостоятельно использует. И чем больше таких сфер работает вместе, тем слаженнее они помогают друг другу, прикрывают слабые места и синхронизируют собственные атаки.        Рамарц улыбается криво, хмуро и зло, только взгляд его почему-то направлен не на Валзею, а на склонившего голову набок громилу в сером. Его сферы сияют, что-то делая с ритуалом, отчего из однотонного ковра телесного цвета вылезают конечности и лица постепенно воплощающихся извергов. Очень, очень неслабых извергов! И все тот же барьер, не дающий атаковать противника, прервать призыв, повысить свои шансы, заставив того сражаться один на один.        - Я услышал гибель моей крови. - Слова мага она читает по губам, не слыша их из-за изоляции все того же барьера. - Ты забрал сыновей брата моего. Ты забрал мое дитя. Ты сгинешь здесь, а твою душу я отдам Господину лично в руки.        Валзея невольно покосилась на того, в чей адрес было высказано столь внушающее обвинение. Она, конечно, слышала о попытке убийства Шазана Бострадского, торговца золотого пояса, просто потому, что новость была весьма горячей, попавшей в информационную сводку, регулярно собираемую ее свитскими. Знала она и о том, что этих двоих торгашей связывали родственные узы, пусть и непрямые, отчего и получалось тем с такой легкостью обмениваться кредитами, ссудами, договорами и прочими полезными друг для друга вещами. Торговый дом Бострадского давно считался чем-то вроде второго представительства Золотого Пера, настолько связаны были их финансовые потоки. А вот о чем она не слышала, так это о том, что в ту ночь, когда двое сыновей Шазана погибли при покушении, а еще одного серьезно ранили вместе с папашей, присутствовал еще и Рорцах. Вообще не слышала, хотя должна была эта информация просочиться - расследовали происшествие Очи.        Впрочем, Очи даже вторжение извергов пропустили, что там о присутствии лишнего свидетеля одного конкретного преступления говорить?        - Ну, привет. - Отозвался обвиняемый, даже сбросив ради такого дела капюшон, чтобы обвинитель тоже мог по губам прочесть. - Ты тоже ох*ел.        Последнюю фразу он сказал тем тоном, каким говорят даже не прописные истины, а изречения Закона, честное слово. На мгновение Валзея, несмотря на манеры и воспитание, сама подумала, что этот предательский подонок действительно ох*ел. Додумать мысль ей не дал громила, падая на одно колено и пуская вдоль пола целую волну серости, сводя руки вместе и словно сдавливая пространство вокруг. Этого не хватило для прерывания ритуала, даже близко не хватило - все погрешности стремительно исправлялись Сферами Хранителей, что на ходу меняли конфигурацию этого ритуала. А ведь он явно с самого начала имел иную природу и цель - для чего-то им нужна была именно Валзея, она же должна была стать основой ритуала. И все это Рамарц сумел поменять, переписать, доработать буквально за десяток секунд!        Принцесса улыбается, осознавая иронию ситуации, которая пока еще не дошла до их противника. Поодиночке ни она, ни странный Путник, почему-то имеющий ухватки не прирожденного странника, а матерого убийцы и уголовника, не представляли для такой защиты никакой угрозы. Вернее, не успевали разбить эту защиту вовремя, до свершения призыва, после которого их задавят численно, не уступая качественно. Даже вместе они не так уж сильно могли пошатнуть чаши весов... раньше. После того эпизода с ее боевым безумием, накачанная зельями по самые брови, и, самое главное, не имеющая возможности отступить Валзея кое-что поменяла в отражении своего Статуса.        Эти слова она говорила лишь один раз, при поддержке не простой, а сдвоенной звезды бенефиков, стоя рядом с Отцом, который в тот день уделил ей немного своего Времени, ради ее развития. Тогда попытка призвать Закон в свои слова окончилась остановкой сердца и срочной реанимацией, а на ее будущем был поставлен окончательный крест, навсегда закрепив за ней бесполезность.        Она выплевывает слова вместе с кровью, текущей из открывшихся в гортани порезов, оставленных самими словами, сокрытой в них силой. Выплюнутое не только пускает кровь, но словно вырывает внутренности, даря обжигающую боль и позорную слабость. Если бы она пообедала, то к этому моменту успела бы испражниться прямо под себя, настолько велика была нагрузка на слабое, непривыкшее к такому девичье тело.        Она справилась.        Дозвалась.        Река Времени делает небольшой, почти незаметный изгиб, маленькую и ничтожную в сравнении с незыблемостью всего сущего петлю. Прямо на месте ритуала появляется еще один ритуал, еще один ковер алой плоти, только на жалкую секунду отстающий от реального. Или это реальный начал спешить на все ту же секунду? Ответить смог бы разве что отец, поскольку ее личного понимания использованной мистерии едва хватало, чтобы ее хотя бы призвать.        Прорывающиеся в реальность дьяволы совершенно внезапно для себя начали проявляться в двух точках одновременно, но там где легко можно поделить десять золотых на двоих, нельзя на двоих поделить любовницу. Вернее, можно, но либо иносказательно, либо со вполне предсказуемыми для любовницы последствиями. Вероятно, это были действительно сильные твари, одна из резервных групп, специально для решения срочных ситуаций задержанная в Пекле, а не отправленная крушить столицу и пировать душами ее жителей. Чтобы можно было призвать их ровно в нужную точку, а не надеяться дозваться более привычными методами.        Все они (вроде как было их восемь, а может и двенадцать - Валзея не была настолько хорошим сенсором), просто перестали быть из-за несовместимых с существованием травм. Разорвало не только тела, но даже энергетические оболочки, отчего ковер плоти начал истекать золотым медом, плесенью и огоньками выпущенных из алчных хваток душ. С глухим и влажным хрустом принялся рассыпаться ранее невидимый барьер, чьи фрагменты становились различимы обычным зрением. Это же зрение показывало, что незримая преграда состояла из той же колышущейся плоти, только абсолютно прозрачной и желеподобной, будто у чудовища слизневого типа, прямиком из канализационных стоков.        По разуму и телу ударяет откат, но свою роль ее родовая сила уже исполнила, разом лишив противника и подкреплений, и защиты, и чувства приближающейся победы. Хотя, с последним проклятый торгаш готов был поспорить до хрипоты, потери сознания и расплескивания оппонентов тонким слоем. Прорычав нечто нечленораздельное (именно прорычав, а не продекламировав ритуальную лирику), он взмахнул руками и всем четверым нормальным людям стало не до пространных размышлений.        Хлесткий звук тетивы и полет зачарованного болта ни к чему не привели, поскольку снаряд буквально испарило несколькими сверхточными лучами белоснежного цвета, выпущенного сразу из трех сфер. Путник спасает ситуацию, подымая волну дорожной пыли, сотворяя из нее целую бурю, в замкнутом пространстве когда-то прекрасного зала вдвойне смертельную. Начинают стареть обломки мебели, пропитываясь пылью Дороги, но ни Валзея, ни кто-либо из троицы не опасаются повторить их судьбу.        Принцессу защищает вновь примененная вневременность, а на одеждах ликвидатора и мальчишки вспыхивают серым цветом небольшие кулоны-фенечки, какими любят пользоваться те же шаманы. Внутри них, несомненно, такая же пыль, только по-другому заряженная, нужным образом настроенная. Все они легко видят сквозь серую завесу: путник благодаря классу, пара его помощников (все же из троицы он, несомненно, сильнейший) с помощью амулетов, а Валзея просто смотрела глазами в прошлом, оставаясь в будущем. Для нее банально не существовало находящейся в таком же смещенном, смещающем все остальное, состоянии пыли.        Сферы вспыхивают, посылая целый дождь из боевой магии в виде разноцветных иголок и стрелок. Примитивнейшие чары, казалось бы, пусть даже и выполненные с прилежным качеством. Один хороший амулет вполне может выпускать такие же, только по одному. В карманных измерениях каждой сферы этих амулетов, наверняка, напихано на все монеты, доступные главе богатейшей из гильдий. Поэтому, говоря о дожде из боевых чар, девушка ничуть не преувеличивала - под таким ливнем пылевая завеса держится считанные секунды, стремительно теряя плотность. А сферы продолжают сиять, ставя барьер за барьером, отвоевывая пространство и стремясь заключить их всех в многосегментную клетку без выхода.        Странник повторяет свой трюк, даже не помышляя об атаке, давая арбалетчику и ликвидатору скрываться под защитой серого облака. К облаку присоединяются уже полноценные стены, состоящие из такой же пыли, только застывшей. Вовремя эти преграды поставлены оказались, тут же принявшись крошиться под ударами широких и мощных лучей - тоже амулетной природы, но уже не рядовые чары, а элитная их прослойка. Такие применяют при штурмах крепостей, когда уже прорвался вовнутрь, под основные купола обороны, но все еще нужно вскрыть отдельные ее сегменты, снося внутренние двери арсеналов, казарм или казны, а то и просто проламывая стены напрямую.        Валзея выдыхает.        Стремительные чары начинают двигаться настолько медленно, что их даже ленивая муха обгонит, а мелькающие на огромной скорости сферы, постоянно меняющие порядок и формацию тоже попадают под ее воздействие. Даже найдя сумасшедшей редкости средства противодействия прямому обращению ко Времени, защитив ими свои любимые творения, Рамарц ничего не мог сделать тогда, когда воздействие шло на реку вокруг его позиции, а не на него самого.        Разогнанная реакция сильного мага и закачанного жертвенной энергией культиста позволяет ему думать и реагировать с поразительной скоростью. Но его зрачки еще только-только расширялись от осознания, его сенсорные чары лишь успели донести до него знание о том, что Валзея к реке безбрежной обратилась. Каким бы быстрым он ни был, но его скорость и его сферы осталась в нормальном ее течении, в отличие от них.        Громадная туша странника движется с поразительной грацией, ничуть не чарующей, как бывает с танцорами клинка, а пугающей до дрожи. Он просто появился на границе облака из вспышки серой энергии, ударом кинжала рассекая почти активировавшиеся чары многоузловой огненной сети, а потом начал идти вперед. Барьеры, которыми укрылось все свободное от пыли пространство, даже не ломались, а просто игнорировались, будто он проходил сквозь.        Черная ходьба - тоже знаковое для Ночного Клинка умение, что еще сильнее намекало на удачную догадку о природе второго класса странника. Черную Метку можно и артефактом поставить, или использовать ее, обладая иным классом, но только вот совместить ее с ходьбой (или чем-то очень на нее похожим) могли считанные единицы классов вообще. Не обязательно Ночные Клинки, но поголовно относящиеся к этой ветви архетипов.        Атаковать мага он не мог, - просто не дошел бы, тратя слишком много на каждый шаг, - а потому нацелился на ближайшую к нему сферу. Шаг, подскок, смена стандартного кинжала на вытащенный из-под плаща цепкий крюк и резкий выпад новым оружием. В столь замедленном пребывании, отлично было видно, как сфера раскрылась подобно цветку, перейдя в атакующую форму. В этой форме ее и поймали за один из лепестков, притягивая поближе к себе, сразу же выдыхая внутрь открывшегося цветочка еще одно облако пыли и добавляя сверху взрывной кристалл. Еще одно усилие и он просто отпихивает свою цель, используя ее для того, чтобы вернуться обратно под защиту облака.        Одновременно с ним в облако влетает ликвидатор, используя сразу и прыжок, и блинк, чтобы успеть до того, как сферы сменят парадигму действий. Чуть в стороне опадают несколько кусков бесценного сплава - отрезанные ее кинжалами лепестки второго из пойманных цветов. Возможно, это не уничтожит артефакт, но повредит существенно, даже если не считать наличие в открытой "ране" еще одного кристалла, уже почти детонировавшего.        Субъективно, для Валзеи прошло не меньше пяти секунд, для ее соратников по несчастью, кровь которых ее роду не принадлежала, и оттого ускорялись они лишь частично, примерно две, но только сейчас проклятый Рамарц завершает одно-единственное движение. Сведенные вместе руки, скрюченные в костоломной печати пальцы, а после волна, в которой одинаково легко сплетались и нотки Астрала, и нейтральная сила, да и капелька флера Пекла там тоже была. Течение всемогущего Времени выровнялось, но вместо сокрушающей атаки культист вынужден отбросить выворачивающиеся наизнанку сферы. Потому что если выведенная из строя ликвидатором игрушка просто выключилась, то начиненная пылью, фигурально выражаясь, выблевала свое подпространство наружу. А внутри его было куда больше, чем занимала объемом сфера размером с людскую голову.        Вместо атаки маг вынужден защищать себя от детонирующих каскадом амулетов, от пространственных завихрений и очередной попытки исказить поток Времени. Он справляется, то и дело огрызаясь новыми атаками своих сфер, да и сам тоже постоянно пытается сотворить какой-то масштабный ритуал прямо на побитых стенах имения. В прямом бою маг его специализации почти бессилен, несмотря ни на уровень, ни на все титулы в его Статусе. Вот только пока он под защитой своих творений, мешать его колдовству, - колдовству медленному, громоздкому и тяжеловесному, - становится задачей не для каждой боевой звезды.        Сферы создают преграды, воплощают чистую энергию во множестве форм, всяческое многообразие концептуальных эффектов, пусть даже и очень краткосрочных. Прямые атаки, может быть, слишком просты, но их по-настоящему много, они все разной природы, разных планов, отчего защищаться от них все сложнее и сложнее. Пыль бесконечной Дороги - инструмент универсальный, мощный и во многом уникальный, но даже против него можно подобрать контрмеры. Рамарц эти меры принял и подобрал, умудряясь гасить искажения реальности мощными пространственными техниками. Каждая сфера, любовно пересобранная после прошлой встречи этих двоих, вмещает в себе множество якорей, стабилизирующих реальность относительно Дороги, ослабляя странника и не давая ему продыху.        В иной ситуации, при иных обстоятельствах двое хороших убийц, при поддержке одного стрелка, выступающего, скорее, балластом, чем поддержкой, не смогли бы оказать сопротивления такой мощи, даже если не учитывать давящую силу Пекла и дарованных его жителями развращений. Но сегодня четвертым участником команды стала Валзея, успевшая на волне собственного гнева перешагнуть за предел собственных ограничений. Не того человека Рамарц винил в гибели сына, совсем не того.        Валзею он бы тоже одолел, не без труда, зато быстро - слуги извергов пришли сюда за ней, пусть даже и не отказались пограбить имение, как и воспользоваться плененными стражами, свитой и прислугой. Она не знает, для чего потребовалась ритуалисту такого уровня кровь от крови Отца ее, но могла сделать целую сотню предположений, одно другого хуже. Ритуал, родная кровь, изверги и бунт в столице - из таких ингредиентов очень тяжело сварить что-то, что не было бы катастрофой с точки зрения Императора Веков.        Поодиночке ни путник, ни хрономант не смогли бы выстоять в этой битве, но вот вместе... Уж кому, как не Валзее знать, насколько может усилить собственный отряд, дружину или целую армию кто-то, владеющий мистериями ее семьи. Они отступали, вертелись ужами на сковородке, странник призывал пылевые завесы на истощение, а убийца из Очей раз за разом расходилась с бесславной гибелью на волоске, но они стояли, держали оборону против творений Рамарца и не спешили проигрывать эту партию.        Главным рецептом их успеха, несомненно, оставалась возможность двигаться и реагировать попросту быстрее, чем мог уследить искусный магический алгоритм псевдоразума Сфер. Даже мальчишка с арбалетом под троекратным ускорением при таком же замедлении противника демонстрировал удовлетворительную боеспособность, чтобы если не помогать в битве, то хоть самому выживать.        Воистину, не зря весь мир знает цену силы Вечных!        Десятки знаков и фигурок, словно нарисованных прямо в воздухе невидимой кистью, фонят пороком достаточно сильным, чтобы искалечить незащищенного человека одним своим присутствием. Но ладно бы только присутствие - они собираются в более крупные структуры, отдельные фрагменты которой вот-вот сформируют готовый и уже завершившийся ритуал. Сияющие раскрытыми цветами Сферы лишь прикрывают работу мага, которую он не может поручить даже столь могущественным и многофункциональным артефактам.        Воля принцессы заставляет часть знаков откатиться в прошлое, а часть, наоборот, принять такой вид, какой они будут иметь при завершении и срабатывании ритуала. Взрыва не вышло, только капелька крови потекла по лицу успевшего среагировать Рамарца. Великий ритуалист и артефактор сумел перевести откат от ритуала в урон по резерву, а после нивелировать его до смешных величин. Смешных, как для столь серьезного отката, а не в плане последствий.        Первая кровь осталась за Валзеей и ее помощниками, пусть даже кто-то мог бы поспорить на тему того, кто здесь кому помогал. Рамарц стремится выровнять счет, переходя от экономных и смертельно точных ударов разноплановыми амулетами к боевым чарам высшего порядка. Кто-то мог бы обрадоваться, мол, начал закипать, терять остроту ума, но только не Валзея. Девушка успела понять, что глава предавшей Империю гильдии был до крайности взбешен еще перед началом битвы, когда получил весть о гибели его сына, но остроту его ума это не уменьшило, несмотря на изрядную подпорченность этого ума энергией Пекла. Смена в тактике сражения произошла лишь только потому, что Сферы установили достаточное количество барьеров, чтобы не беспокоиться об обороне слишком сильно.        Поток пламени влажно-зеленого цвета, окруженный парой десятков сияющих белым одноразовых амулетов-големов, выпущенных из нутра одной из Сфер, игнорирует попытки пыли его остановить. Родовым чутьем Валзея понимает, что эта странная сила слишком прочно въелась в окружающий мир, настолько плотно, что даже течение реки унесет ее отнюдь не сразу.        Все они, все четверо, ускорены Валзеей до максимума, попросту оббегая поток силы, позволяя страннику сбить часть мелких боевых големов пылью, а горлорезка из Очей соединяет лезвия своих кинжалов, активируя вложенный навык и накрывая всех их потоком бурлящей от конфликта энергии. Их должны остановить барьеры, пусть и не поддерживаемые больше сферами, которые все до единой сосредоточились на конструировании предыдущей атаки и подавлении попыток добраться до Рамарца.        Валзея едва не падает замертво, когда возвращает приемному залу первозданный вид. Восстановились разбитые витражи, пропали потоки плоти и кровавые лужи, обратились вспять проломы в стенах, включая оставленный болотным огнем, из-за которого едва не обвалилось все центральное крыло особняка. Барьеры, разумеется, тоже исчезли, но зато вернулась на место почти исчезнувшая в ходе жаркой схватки пыль. Странник тоже не в лучшем состоянии, но это и не мудрено, после такой-то нагрузки. Если Валзея восстановила зал и сломала формацию Сфер, то он просто заставил эти сферы на несколько секунд замереть, банально таща их по Дороге в обратном направлении.        Хотя, нет.        От подобного подхода такие артефакты отлично защищены. Скорее, он повернул саму Дорогу в нужном направлении, "не заметив" наличия на ней этих самых артефактов. На короткую секунду эти машины уничтожения, даже без хозяина своего способные несколько сотен развитых воинов перебить без потерь со своей стороны, замерли в коконах серого безвременья. Доля мгновения, за которую даже сам странник ничего сделать бы не успел... ну, разве что убежать.        Валзея вмешалась точно в срок, просаживая резерв до самого дна, выворачивая семейную кровь до того состояния, что натянувшиеся жилы грозились порезать плоть своей хозяйки. Если предыдущее усилие почти убило ее необходимостью разом выполнить чрезмерно емкую технику, то теперь убить ее могло простое истощение. Уста вытолкнули такую знакомую лирику, болезненный зов, неотвратимый приказ, уже в который раз за день замирая окружающий мир.        И секундная пауза для Сфер неожиданно стала куда длиннее. Только вторую, созданную принцессой, технику их пассивная хронозащита порвать не могла, потому что на артефакты давила сила Дороги, которой они и противостояли. Сила крови династии воздействовала только на технику странника, не касаясь артефактов напрямую.        - Торопитесь. - Равнодушно и даже саму себя удивляя могильным спокойствием произнесла она, падая на снова чистый пол, ощущая, как холодеют конечности. - Времени... всегда... мало.        Собственно, пока она успела сказать эту фразу, тяжело и загнанно дышащий странник, не менее уставшая убийца и даже мальчишка-арбалетчик успели закончить начатое. При всей их мощи и многогранной защите Сферы оставались весьма хрупкими творениями, пусть это было далеко не очевидно. Просто множество вложенных в эти овеществленные карманы амулетов всегда успевали укрывать хрупкие арканомеханизмы подходящей к ситуации защитой. На уровне локального Закона успевали, не могли не успеть.        Когда защиты не оказалось, хватало даже сил истощенной троицы, чтобы обращать дорогие игрушки в не менее дорогие обломки. Даже самое слабое звено в виде почти бесполезного юноши и то сумело себя проявить. Одну из сфер он банально разломал, ударяя по ней оббитыми сталью дугами своего арбалета. Не самое умное решение, но он либо верил в прочность своего оружия, либо просто не имел сил на иные трюки, возможно, вовсе этих трюков не зная. Второе и третье, ей казалось, куда вероятнее.        Лишенные возможности защитить себя Сферы даже выпустить взрыв наружу не сумели, самоуничтожившись вообще без внешних проявлений, если не считать сильных, но, без особых умений, малозаметных пространственных возмущений. Была вероятность получить разрез ткани мира на месте своей головы, но обошлось без травм, поскольку сработали достаточно чисто, а Дорога все эти разрезы себе и забрала.        Если бы не наличие в арсенале убийцы (она точно где-то слышала о ней, читала в поставляемых свитой сводках) способностей к прекогнистике, что дало им возможность общаться в альтернативных линиях произошедшего благодаря способности выбрать время разговора и заставить его не случиться, то ничего бы не вышло. Координации не хватило бы, чтобы сделать все так, как оно вышло. Пожалуй, про такое использование прекогнистики в связке с адептами путей и хрономантами она еще не слышала. В закромах Императорского Архива или Вечной Библиотеки, пожалуй, есть труды на эту тему, но едва ли их будет много. Может быть, если переживет это приключение, Валзея те архивы даже пополнит. Вернее, семейный архив, ибо незачем остальным знать слишком много о правящей крови.        Они сумели переиграть Рамарца.        А тот, в свою очередь, переиграл их.        Они даже поздравить друг друга не успели, когда искажение Валзеи попросту лопнуло. Покрытый кровоточащими язвами и внешне постаревший на несколько десятков лет Рамарц, которому не прошла зря попытка получить дополнительную мощь, переваривая в планарной силе собственное тело, торжествующе улыбался. Прокомментировать новый вид ранее пышущего жизнью и самодовольством слуги Пекла так никто и не смог, поскольку эта сволочь сотворила еще один ритуал. Прямо в собственном теле сотворил, а только потом развернул его вовне, отчего и не успел никто из их четверки среагировать.        Валзея, громила и убийца просто замерли, не в силах пошевелиться - не ментальное воздействие, а самый банальный стазис, возведенный в абсолют. Техника из тех, что при всей простоте вложенного в нее принципа, подают его настолько всеобъемлюще, что никакая защита не спасает. Точно так же, как было с покойным Рорцаром, Валзея только и могла, что шевелить глазами и дышать, пока постепенно регенерирующий и на глазах восстанавливающийся культист неспешно шагал в направлении их троицы. Какая злая ирония...        Мальчишка, чудом не попавший в радиус действия барьера, стремительно разрывал дистанцию, судя по звуку возводя арбалет. Маг лениво взмахнул рукой, отправляя в сторону нарушителя спокойствия пяток объемных фигурок из волшебных знаков. Вспышка магии, в которой Валзея узнала активацию одного из выданных "союзнику" разовых амулетов, не особо помогла бедняге. Отточенный музыкальными уроками и посещением театров слух уловил вскрик, переходящий в мат и звук полета, следом за которым прозвучал перезвон осыпающегося стекла. Юношу вынесло за пределы особняка прямо через витраж и едва ли он, при его уровне, приземлится живым или хотя бы приземлится вообще. Размажет бедолагу о внутреннюю сторону защитного купола, как есть размажет!        - Ну, вот мы и перешли к беседе. - Мягкий и вкрадчивый тон Рамарца не мог скрыть бушующего яда первосортной ненависти. - И беседа эта будет долгой, моя принцесса.        С едва различимой вспышкой стазис начал отступать, но на замену ему пришли сотни тончайших красных нитей, покрывающих ее тело и одежду, забирающихся под кожу и во внутренности. Эти нити складывались в сковывающие цепочки знаков, проступающими на теле экзотическим татуажем, проникали в каждый участок тела, перехватывая контроль над мышцами, дыханием, энергией и даже над классовыми умениями. А ведь никто и никогда не слышал, чтобы Брадкийские имели какие-то таланты в области кукольного мастерства!        Это ему такой дар предложили его хозяева? Или весь их дом умудрялся скрывать интерес к столь неприятной и тщательно контролируемой форме магии? Кукольником стать непросто, а уж таким, работающим по живому материалу при активном сопротивлении последнего, стать без долгой практики и вовсе невозможно. Но если кто-то и умеет наделять дарами лучше кого бы то ни было, то это именно изверги, как самые признанные специалисты в магии душ под светом Солнца и взглядами Сестер.        Тело принцессы, невзирая на мысли и попытки сопротивляться, расслабленно переминалось с ноги на ногу, следуя за своим владельцем. Валзея не сомневалась, что разум ей отключили бы с той же легкостью, что и тело, но Рамарцу явно хотелось сохранить ее сознание до последнего мига, дав прочувствовать вкус ситуации. Рядом с принцессой встала убийца, снявшая с лица тканевую маску, позволив мимоходом рассмотреть ее лицо и наконец-то вспомнить сводку, в которой мелькало это лицо и полное имя. А ведь ее объявили погибшей от рук алишанских диверсантов, а само убийство даже послужило одной из причин почти объявленной войны!        - Мои хорошие, подождите только, я покажу вам все, что пожелаю, и что пожелаете вы. - Пальцы, снова тонкие и холеные, избавившиеся от морщин и порезов, проводят по лицу принцессы, а тело, повинуясь кукловоду, целует эти самые пальцы. - Мы очень многого пожелаем, а возьмем и того более.        Поцелуи рук это уже простая мелочность со стороны культиста - на пальцах нет ни яда, ни проклятий, если не считать банального пресыщения всего тела Похотью, но это всего лишь пассивный эффект от последней стадии развращения. Просто этот выродок совершенно низменно хотел унизить свою жертву, вполне себе преуспев. Если бы не потеря контроля, то Валзею могло бы вывернуть прямо здесь, настолько мерзко выглядел Рамарц после созданного внутри собственных кишок ритуала. На счет убийцы она не могла быть уверена, но едва ли ей в радость наблюдать, как покорное чужой воле тело радостно облизывает кисть руки, словно собака забирает лакомство из рук хозяина.        Подойдя к громиле, изящным движением расстегивая свободный плащ, в котором скрывалось множество потайных кармашков и петелек с метательными зельями, амулетами и лезвиями, Рамарц впервые потерял контроль, вновь выпустив на безмятежно-самодовольное лицо истовую злобу. Под плащом скрывались удивительно тонкой работы латы, одновременно хорошо бронированные, но остающиеся достаточно легкими, чтобы не сковывать движения. Странный выбор для убийцы, но по движениям странника заподозрить на нем наличие подобных доспехов практически невозможно, настолько он подвижен при всей своей громадности и обманчивой неторопливости.        Странник изо всех их оказался единственным, кого кукольная техника так и не смогла подчинить до конца, всего лишь парализовав. Впрочем, адепту Дороги даже эта мелочь далась недаром - покрасневшее лицо, текущая из ушей, носа и глаз кровь, сведенная судорогой челюсть и различимое обычными глазами движение нитей прямо под кожей. Даже несмотря на полностью лишенное контроля тело, Валзея ощутила пробегающий по спине холодок лишь только представив испытываемые беднягой ощущения.        - О, убийца, как я рад нашей встрече. - Словно компенсируя невероятно быстро восстановившееся до нормального состояния тело, в глазах Рамарца начало плясать настоящее безумие, с трудом сдерживаемое за преградой железной воли. - Я погружу тебя на дно и возвышу к небесам, отравлю душу, чтобы исцелить ее новым ядом, прерву все, что ты ценишь, дав тебе взамен ничего, что станет для тебя ценнее любой потери. Тысячи шагов ты сделаешь по этой дороге, но ни один путник повторить их не осмелится, а ты будешь шагать, смотреть и платить за каждую секунду нового мира, которую мои дети не застали по твоей вине. И только когда от тебя не останется совсем ничего, когда ты переродишься новым, то займешь их место, место моих сыновей, моих любимых мальчиков и лишь тогда, я смогу познать поко...        ...стонк...        Полностью отдавший себя своим мечтам, маг ни на единый миг не ослаблял контроля над кукольными нитями, методично выдавливая даже мысли о сопротивлении из своих жертв. Ни кровь Валзеи, ни мощь Дороги, ни вся искусность аттестованной убийцы из штата ликвидаторов Очей, не могли помешать, скомпенсировать катастрофическую разницу в уровне, классах, атрибутах и оснащении. Культист, заряженный и одаренный своими хозяевами по самые брови, как на последнюю битву (потому что битва эта и вправду соответствует) мог легко скомпенсировать нехватку чистого боевого опыта и небоевые классы. Валзее и ее помощникам компенсировать было нечем - они ввязались в эту битву уже уставшими, растратившими силы, а в случае с принцессой так еще и с не до конца прошедшими последствиями предыдущей обработки.        Опытный маг, знающий цену себе и своим делам, просто не мог допустить ошибку уже после победы, каким бы безумием ни полнился его извращенный разум. Но этого безумия все-таки хватило, хватило для того, чтобы, убедившись в отсутствии под куполом имения иных живых или неживых защитников, перестать обращать достаточное внимание на окружение. Безумие это уходило быстро, вновь прячась в глубине засверкавших фиолетовым зрачков, возвращая на место и осторожность, и паранойю могучего главы великой гильдии. Позабытый, попросту потому, что его нельзя было не вычеркнуть из списка живых помех, арбалетчик то ли обладал выдержкой профессионального шулера, то ли потрясающим воображение везением.        Ведь свой удар он нанес в тот единственный момент, когда этот удар мог принести хоть какую-то пользу.        С глухим и немного влажным хрустом арбалетный болт воткнулся в глаз Рамарцу, настолько сосредоточившемуся на контроле ритуала и кукольной техники, что на защиту сил попросту не оставившего. Могли помешать вездесущие Сферы, но их выбили немногим раньше. Не помогли амулетные щиты, поскольку их истощило противостояние атакам Валзеи и ее попыткам застыть Время для Рамарца. Безумная жажда поведать пленникам их судьбы помешала восстановить хотя бы самый примитивный барьер, ведь его бы все равно с головой хватило на отражение столь слабой атаки.        История сослагательных наклонений не ведает, если не использовать чего-то невероятно сложного и могущественного, играясь с причинностью и реальностью, а потому остается только учитывать свершившиеся факты. Каким-то образом выживший арбалетчик выстрелил, его выстрел попал в цель, а потом примитивнейшие разрывные чары на болте активировались, превращая верхную часть черепа Рамарца в кровавую взвесь.        Это его не убило.        Не того, в ком плескалось столько Порока.        Пусть не понимая, на одних инстинктах, но он ударил по всем своим пленникам сидящими в них нитями, разрывая сердца, пронзая плоть и убивая несмотря на любые попытки регенерировать. В большинстве случаев этого бы хватило, чтобы забрать жизни жертв, пусть и подарив им свободу в смерти, а после расправиться с низкоуровневым юношей, который едва ли смог бы реализовать полученное преимущество. Вот только среди умирающих была хрономант, попросту вернувшая состояние тела вспять, к тому моменту, когда оно еще не было поражено мерзостными нитями.        Второй она спасла Ферн, потому что громилу она не знает вообще, а эта дамочка все же из подконтрольного Отцу ведомства, а сам факт ее сражения на стороне Валзеи опровергает большую часть подозрений в ее адрес. Начавшая выплевывать собственные легкие и превращенная в подобие сита для просеивания песка за счет чар, пробивших ее тело во множестве мест, женщина исцелилась, пришла в себя и была готова поддержать свою принцессу, но это не понадобилось.        Валзея не стала тратить силы на странника не из опасения за его верность и даже не потому, что он слишком близко стоял к раненному культисту, а потому, что он и сам отлично справлялся. Какой бы живучестью ни обладал Рамарц, но мгновенно восстанавливаться он все же не научился. Место ранения забурлило красным, начало исходить черными испарениями, возвращая череп сантиметр за сантиметром, грозя избавиться от раны меньше, чем за пару ударов сердца.        Странник справился раньше.        Несмотря на свое наименование, класс Ночного Клинка не имеет ничего общего со служителями старшей из Сестер, Ночной Гостьи. Эти до крайности необычные индивиды встречаются даже реже, чем высокоуровневые адепты Дороги, сосредотачиваясь по отдаленным храмам, небольшим семейным ковенам и среди различных полузаконных орденов. Ночные Клинки, конечно, могут черпать силу в сиянии Гостьи, но для этого требуются определенные титулы, чаще всего наследственные, да и сам класс при этом, чаще всего, меняет название на Клинка Ночи. В остальных случаях эти убийцы получают планарную поддержку куда более распространенной в социуме профессиональных убийц Тьмы.        В отличие от чернокнижников, ужасающе часто сходящих с ума, впадающих в Безумие и регулярно переводящих на жертвенный материал толпы пейзан, клинки не пользуются Тьмой напрямую, скорее пропуская некоторую ее часть по верхним слоям оболочки. Это значительно уменьшает боевой потенциал, сумасшедшую поражающую мощь, какой славна Тьма и ее слуги, но взамен сохраняет разум и душу относительно нетронутой. Ну, дольше обычного сохраняя. Да и в плане боевой мощи развитый Ночной Клинок тоже имеет множество козырей, может, не таких масштабных, зато крайне полезных в работе по профилю. Убийцы, ликвидаторы, очень редко разведчики с уклоном в диверсионное дело - такова роль подобных воителей.        Кем бы ее временный союзник ни был, сколь бы необычным ни являлось сочетание Тьмы и Дороги, но своими умениями громила владел на том уровне, что сделал бы честь практически любому горлорезу из ведомства Очей. Валзея пару раз видела их в деле, как на записях кристаллических иллюзий, так и во время тренировок с обязательными спаррингами, и они, конечно, впечатляли, но у громилы получалось заметно лучше.        Он ударил сходу, из очень странной стойки. Сперва даже показалось, что взбушевавшиеся внутри тела нити все же свалили его с ног, но это была лишь иллюзия. Падая лицом вниз на покрытый его же кровью пол, странник приземлился на одно колено, без малейшей паузы используя свое положение для придания импульса. Дорогу он так и не призвал, то ли перенапрягшись, то ли Рамарц все же сумел заблокировать доступ к этому плану. Вместо серой пылевой поволоки его клинки стали абсолютно черными, словно покрытыми алхимической нефтью, уже готовой сорваться с лезвий тяжелыми и густыми каплями.        Первый удар вышел классическим, снизу вверх, прямо в центр груди, чтобы задеть сердце, а насыщенность лезвий Тьмой позволила проигнорировать вспыхнувшие на коже ритуальные знаки. Даже так разогнанное замедленным временем восприятие Валзеи давало рассмотреть, насколько тяжело рассекается плоть мага, словно обычный простолюдин пытается разрезать твердый деревянный брус старым и проржавевшим ножом. Вот только первый удар сменился вторым, третьим, десятым - тело убийцы работало с отлаженностью механизма, а скорость каждого пронзания не уступала таковой у механической швейной машины гномьей работы.        Миг, и громила уже на ногах, тогда как Рамарц оказывается отброшенным на полшага назад. Шаг за шагом, неспешно и даже немного лениво, если не обращать внимание на ручьи почти черной от планарного поражения крови, падающие под ноги, если не осознавать, что Рамарца, фактически, тащат вперед на лезвиях кинжалов, не давая упасть. И когда его тело все-таки валится, то звук падения выходит влажным и склизким, неуловимо мерзким. Тела нет - лишь так и не восстановившаяся голова, срезанные конечности, а вместо туловища набор разрезанного, едва не взбитого мяса и покрошенных костей.        Громила снова на коленях, выкашливает свою кровь пополам с пылью, избавляясь от остатков покалечивших нутро нитей. С некоторым сомнением она укрывает его искажением, подводя тело к нужному состоянию. Под конец он и сам словно помогает ей, только со стороны Дороги, уменьшая нагрузку на уставший разум.        Они победили.        Действительно победили.        В очередной раз Валзея поражена тому, насколько стремительно движется странный душегуб, несмотря на свои габариты. Вот он еще сложенный в узел, почти беззащитный и умирающий, а тут уже твердо стоит на ногах, морща бандитскую, покрытую шрамами и рубцами харю и стреляя в стороны слегка раскосыми глазами. Трудно поверить в то, что его манеры всего лишь маска, но не поверить и того труднее - слишком много он показал, слишком невозможные для простого дорожного татя из приграничных городов навыки.        - А ты неплох. - Если он желал уязвить Валзею своим показательным или не очень игнорированием, то у него неплохо получилось, так как принцесса не привыкла к столь равнодушному отношению от кого-то, кто не был хоть сколь-либо равным ее положению. - Хорош!        Несмотря на полное отсутствие манер или хотя бы банального уважения, девушка согласна со словами убийцы полностью и до конца, только высказала бы их немного иначе, более изящно. Жизнь ее мальчишка действительно спас и тот факт, что вместе с ней он спас еще и всех остальных присутствующих, ничего не менял.        - Как ты выжил, Морт? - Арея Ферн пришла в себя медленнее всех, поскольку и раны ее были самыми тяжелыми, уже почти разорвавшими оболочки и грозящими запятнать душу. - Я же видела, как тобою разве что не выстрелило, словно из гномьей пушки. Я даже попытаться помочь не успела.        Валзея мимоходом отмечает незнакомое имя случайно (или совсем не случайно) прибившегося к их компании мальчишки, но прерывать беседу не стала по той же причине, по какой не высказала свое негодование страннику. Во-первых, ей и самой был ответ на заданный вопрос интересен. Во-вторых, она никак не могла заставить тело нормально дышать, чтобы мысли в слова облечь.        - Т-там куст каких-то странных роз. - Отвечает юноша, взмахом руки показывая себе за спину. - М-мимо пролетал, словно в м-мед попал, всю скорость сняло. А так меня бы разм-мазало.        Хмыкнув, заодно констатировав восстановление собственного дыхания, Валзея вмешалась, не столько из желания просвещать окружающих, сколько чтобы показать свое присутствие и способность участвовать в беседе.        - Это куст агамейских роз... был, судя по всему. - С некой меланхоличностью даже вплетает свою фразу Валзея. - Редкое растение, питаемое самими небесами, отчего создает вокруг себя полусферу чистого покоя.        - Извините? - Немного неуверенно, словно опасаясь нагоняя за испорченный резким разрывом упомянутого барьера куст, который и сам обязан был разорваться в труху вслед за создаваемой им магической аномалией.        - Да ничего, этот сорт мне никогда не нравился, но его сажали еще по дедушкиному приказу, а потому повеление заменить его могли счесть попранием воли одного из прошлых Императоров. - Отвечает девушка, впервые со времени знакомства позволяя себе воспользоваться правами одной из хозяек Империи и единственной хозяйки имения.        Воля сплетается с магией, позволяя анализировать и осознавать чужую силу даже лучше, чем это может сделать профессиональный дознаватель. Или, по крайней мере, не хуже. На странника она этот трюк даже не пытается применить, заранее зная, что тот от него укроется, потому что слишком хорош собой этот неизвестно чей эксперт, чтобы попасться на подобный трюк. Про умения и статус Ареи Ферн она, уже вспомнив и сопоставив ее личность, и так знает достаточно. Мальчишка же оставался темным пятном, которое она решила прояснить.        Обыкновенный авантюрист с парой редких и одним эпическим титулом, а также двадцать вторым уровнем - действительно случайным везением затесался в эту группу, не иначе. Ну, или он просто очень хорошо маскирует свою суть - поговаривают, а некоторые сводки аналитиков и подтверждают косвенными уликами, что ковены Крадущих Облик даже сейчас остаются активными в каждой из существующих столиц континента.        Слишком слабый, чтобы надеяться, всерьез надеяться пережить попытку добраться до дворца и укрыться там. Не при необходимости идти через окрашенные багровым улицы, не с учетом усталости самой Валзеи, несдержанного на язык громилы и Ферн. Какой бы ни была история, что свела их всех вместе, но едва ли у мальчишки есть шансы ее завершить. Разве что оставить его здесь, в одном из тайников-укрытий... но ведь не верит она, будто все закончится хорошо для самого города. А даже если и закончится, рисковать она тоже не станет - шансов освободить и вырвать из хватки Пекла комплекс Императорского Дворца куда выше, чем вернуть в реальность всю столицу сразу.        - Я полагаю, ваше высочество прикажет следовать к дворцу? - Уточняет уже отдышавшаяся ликвидатор, тоже мазнув по смутившемуся под их взглядами пареньку не совсем равнодушным взглядом, подтверждая свое знакомство с методическими рекомендациями на случай чрезвычайных ситуаций в отношении спасения особ Вечной крови. Не иначе, точно так же оценила его вклад в их спасение, как и вероятную судьбу своей души, если бы этого вклада не было.        - Совершенно верно, Ферн. - Валзея отнюдь не пропустила едва различимую дрожь в теле оперативницы, когда принцесса произнесла ее родовое имя. - Но прежде чем требовать от вас исполнить свой долг во имя мое, я вынуждена исполнить долг собственный.        Обманчиво мягкий тон сменился под конец фразы убийственной серьезностью и сталью, пока Валзея разжигала в себе уверенность в своих силах, понимая, насколько сейчас рискует. Чего в ее действиях было больше - практичности и желания как можно сильнее усилить своих защитников, али банальной благодарности, которой не чужды даже самые черствые из людей.        - Подойди. - Не терпящим возражения голосом требует истиннорожденная Вечная, вкладывая силу своей власти над землей и народом, что на ней проживает. - Преклони колено.        На самом деле, приказ правителя вполне можно превозмочь или даже проигнорировать, особенно если у тебя высокий уровень, сильная воля или недостаток патриотизма в душе. На подданных других стран такие трюки и вовсе действуют кратно слабее, но мальчишка оставался слишком слабым, с молоком матери впитавшим законопослушность и почтение к правящему роду. Он мог бы попробовать сбросить приказ, но банально не посмел даже попытаться, что не удивительно.        Что действительно удивительно, так это едва уловленное движение Ареи, словно рука ее, в момент адресованного арбалетчику приказа, попыталась сжать рукоять кинжала. Даже не верится, чтобы кто-то с ее биографией проявил такую резкую заботу о ком-то... Это могло бы быть подозрительным, но пока что Валзея не могла эти подозрения оформить хоть во что-либо.        - Назови свое имя! - Новый приказ, новая трата сил, одновременно с обращением к тому истоку, какой питает каждого из наделенных истинной властью.        - Морт, сын Волаана из стеклодувов. - От давления ее присутствия у парня даже заикание прошло, что кстати давно задокументировано и является одним из способов излечения подобного недуга, только очень дорогим и редко применяемым по вполне понятным причинам.        Все же простолюдин, что, с одной стороны, хорошо и легче для нее, а с другой, наоборот, куда тяжелее в плане репутационных потерь. С другой стороны, ну не убивать же его теперь, а оставить спасшего ее душу в живых, но не одаренным за свой подвиг, будет для репутации еще хуже, даже если об этом никто не узнает.        Плевать!        Пусть Караст-Барг триста раз заплатил за ее милость, пусть даже и не только деньгами, но и делами, но его подвиг и десятой доли свершения мальчишки в себе не вместит, хотя уж ему-то вся его семейка помогала в получении милости из рук Валзеи. Если Вильям и его род еще живы и переживут это побоище, она найдет, чем ответить на их весьма вероятные и частично обоснованные претензии.        - Волей моей, как дщери Отца моего и от его имени. - Слова срываются заученные и идеально поставленные, но вся воля принцессы сосредоточена на том, чтобы сейчас не сконфузиться и, с удивлением, она понимает, насколько нетипично легко идет начатый ею процесс. - Да будет отнято твое имя, застыв в руках моих Вечных, оставив тебе имя Отца твоего. Да станет имя твое, именем рода твоего в память о свершенном. Встань, Волаан де Морте, эсквайр, и помни о чести своей, о доме своем, о слове своем и о подвигах, что никогда не должны быть забыты.        Дать обычный титул совсем не сложно, но если уж одарять, то по самой верхней планке. Изначально она именно титулом и хотела показать свою милость, добавив характеристик и немного повысив шансы на выживание. Чего она не ждала, так это того, с какой легкостью наделение пройдет, позволяя пожаловать куда больше, чем она вообще считала возможным. Она даже титулование провела по западной традиции, с добавлением приставки, чтобы скомпенсировать возможный откат - на западные провинции, так уж сложилось, у Валзеи больше всего влияния, что и выливается в подобные мелочи. Но каков же результат!        Хотя, если так вот взять и подумать...        С его уровнем, не просто поучаствовать в сражении с явно перешагнувшим полусотый шаг по лестнице возвышения культистом, так еще и нанести ему и его артефактам хоть какой-то урон, а после сделать решающий вклад в победу, пусть даже и по случайному везению - это и вправду достойно очень многого. Например, получения второго класса еще на двадцать втором уровне, что, конечно, случается иногда, не являясь каким-то сумасшедшим преимуществом, но и требует это, обычно, весьма серьезной подготовки при сомнительном результате. И ее братья, и сама принцесса, предпочитали получать свои классы нормальным методом - так меньше рисков. Если бы можно было, например, достичь второго класса хотя бы на девятнадцатом, чтобы получить дополнительное очко умений, то желающих рискнуть нашлось бы куда больше.        Встряхнув головой, Валзея отступила на шаг от новоиспеченного Эсквайра, убирая с его плеча свою ладонь и с удивлением констатируя ничуть не просевший резерв. Ей доводилось наделять титулом своих свитских, а иногда и не только титулом, но и сменой класса, и всегда после подобных манипуляций ей требовался отдых, а порою и лекарь. В случае с лекарем, разумеется, только распрощавшись со свидетелями, чтобы никто не видел ее слабость, но сейчас не о том речь.        - Поздравляю, Морт. - Искренне, насколько может судить Валзея, порадовалась за нежданного соратника Арея Ферн, только подтверждая подозрения, что этот слабак привязался к странной парочке уже давно, успев примелькаться. - Глядишь, карьеру сделаешь.        Даже громила и тот проворчал что-то среднее между матерным и одобрительным, прислонившись к стеночке и отдыхая после трудов своих, заодно смотря вперед несфокусированным взглядом. Тут тоже все ясно - не один только Волаан получил от поединка новые вознесения. Принцесса тоже хотела потратить немного времени на осмотр перемен в Статусе, не найдя причин сдерживаться, но зато найдя время на вопрос.        - Почему течение времени в поместье и за его барьером выровнялось? - Ответа она не ждала, но о причине такого казуса подозревала. - Вы заметили момент перехода?        - Не, не заметили. - Ответил все так же смотрящий в себя странник, не отвлекаясь от своих дел. - Прыгал по Метке, причем появилась она резко, почти внезапно. Я ее навесил на пид*рка уже давненько, но отсосы бл*дские ее почти сразу и захлопнули, почти сняли и даже пару раз пытались меня же по ней отыскать, ху*лы проклятые. Если бы не перестраховка, то мог и нарваться. Мы, там, малек покуролесили, так что пришлось выбирать, где пиз*ы получать - либо там, где нас уже обложили, либо по внезапно засверкавшей Метке. Как говорил один мой знакомый Ведьмак: "Что то ху*ня, что это ху*ня. Вот эти две ху*ни такие, что я, бл*дь, доставал оба свои меча сразу".        Еще пару наводящих вопросов, в основном касающихся временных рамок, совмещенных с попытками побольше разузнать о том, где и за что эту троицу прижали, привели Валзею к единственному логичному выводу.        - Где-то в это же время культисты добивали мою свиту, из тех, что при мне находились, и охрану поместья. - Удовлетворение от осознания гибели немалой доли причастных к ее проблемам выродков немного успокоило чувство горечи под сердцем от потери верных лично ей людей. - Скорее всего, в попытках подать сигнал, кто-то из ответственных за ритуальные залы обрушил эффект смещения. Потому вы и смогли сюда попасть, что, несомненно, хорошо. И плохо.        - Плохо? - Мальчишка и вправду перестал заикаться, что тоже хорошая новость, ибо не станут над ним и, косвенно, ею, как наделившей титулом, смеяться. - Но почему?        - Это значит, что защита поместья только внешне почти не пострадала, а сама уже рассыпается, словно сахарное печенье. - Ферн играет роль наставницы при новом пополнении, явно не впервые отвечая на глупые вопросы своего спутника. - Ставлю на то, что стоят купола только потому, что никто из извергов и не пытался это место вскрыть, зная, кого сюда отправили и зачем. Прошу простить, если мои слова слишком вне протокола, ваше высочество.        Валзея, конечно, не собиралась срываться на грубое нарушение этикета ликвидатором, хотя бы потому, что выставила бы себя мелочной дурочкой. Если уж молчала на пассажи странника, словно намеренно на ее нервах мелодию играющего, то вызверившись на более слабую и находящуюся в подчиненном ее крови положении Ферн, она только себя лицемерной и трусливой глупышкой выставит.        - Отдохнули и хватит. - Вновь принцесса не смогла отследить момент, когда громила оказался на ногах, что и не удивительно, при разнице в классах, но вот тот факт, что этого момента явно не отследила и приспособленная к таким задачам Ферн, тревожил намного сильнее. - Мы засиделись. Если нужно во дворец, то пора двигать задом сейчас же. Встали и попи*довали, господа и дамы.        Он вновь ее перебил.        Вновь не дал ответить на обращение.        Снова высказался матом.        Так еще и в ее же адрес!        Ускорение, разгон, укрытие себя барьером и вот она стоит перед ним. Пусть даже он сильнее, пусть она не сможет выстоять с ним в бою, даже если на ее сторону и встанут остальные двое (что не подтверждено, если верить касающимся Ферн отпискам аналитиков), но у нее есть честь, есть достоинство, самоуважение, наконец! И терпеть такое отношение, смолчать даже сейчас будет выбором еще худшим, чем пасть в сражении.        Она уже раскрыла рот, готовясь выплеснуть то ли слова активации для семейной мистерии, то ли требование принести извинения, причем такие, чтобы они получились искренними, как по спине ее пробежала позорная дрожь, а из уст сорвался не менее постыдный всхлип. Справедливости ради, ее оппонент тоже аж присел, с трудом удерживаясь на ногах, а раскосые глаза его приобрели идеально круглую форму.        Валзея, как старшая из дочерей Императора, прекрасно знала, какие вещи можно найти в родовом хранилище и какие могут быть последствия у их использования. И если дело дошло до того, чтобы применить именно ту вещь, о которой она подумала, то ситуация, несомненно, стала просто ужасающей. Вероятно, пребывая под сенью множества барьеров, пусть и ослабших, она чего-то важного не заметила, потому что трудно вообразить, зачем отец активировал Совмещенный Лабиринт.        Один из сильнейших мифических артефактов вообще, он обладал поражающей воображение мощью, способной иного воплотившегося Бога трижды подумать заставить, прежде чем рискнуть выйти против владельца артефакта. Артефакта, что мог сравнить простого одинокого смертного если не с Богом, то с его Аватарой. Артефакта, который был абсолютно, совершенно, полностью бесполезным для любого, кто одиноким не был - все до единого активируемые способности этой игрушки древних цивилизаций били строго по площадям, с огромным трудом различая своих и чужих.        Отец, несомненно, применил самую простую форму атаки, первую из дарованных способностей, открываемую любому, кто возьмет артефакт в руки, обладая при этом тридцатым уровнем и классом правителя любого типа. Большая Перестановка позволяла очертить огромные территории, зависящие от количества подконтрольной земли, объять всех живых и неживых, разумных и неразумных, наделенных и наделенности лишенных, а после хаотичным образом переставить их всех местами.        Использовать перестановку в обычной ситуации - это катастрофа в масштабах Империи, потому что во владениях Императора Веков, на минуточку, вся Империя и состоит. Но сейчас, когда Империю от столицы отрезали крепчайшей преградой, эффект Лабиринта покрывает только один лишь Вечный. Ко всему этому стоит добавить, что множество укрепленных точек по всему городу создавались и защищались с расчетом на возможное использование этого артефакта, а значит, часть сил сумеет сохранить боевой порядок.        А еще...        На лицо Валзеи выползает глупая улыбка, когда она осознала хитрость Отца - это всю Империю прикрыть невозможно, как невозможно защитить от перемещения каждого из верных тебе людей. Но вот один лишь Вечный, если хорошенько разогнать восприятие зельями, бенефиками и ритуалами одновременно, а после упасть с головой в классовые умения Императора... полностью взять под контроль механизм Лабиринта на такой территории тоже не выйдет, если не считать очаги сопротивления и, вероятно, сосредоточия спрятавшихся гражданских. Все остальные, кого перестановка застанет на улицах или в рядовых боях местного значения, имеют все шансы попасть в случайную точку города.        Только вот какая шутка с этим перемещением.        Люди были к бою неготовыми, и пусть даже сохранили кое-где боевые порядки, пусть сосредоточились отрядами, возле тех самых очагов сопротивления, но их организованность ни в какое сравнение не шла с отлаженной и, наверняка, тысячу раз отработанной машиной вторжения. И там, где наделенным, большей мерой, будет все равно где сражаться за свою жизнь, потому что и там, и там кругом полная безысходность, с тварями все иначе. Потеряв слаженность, перемешав ряды, маршруты штурмовых команд и групп зачистки, они потеряют куда больше, чем потеряли бы защитники, а ведь Император просто обязан сделать все, что только возможно, лишь бы его подданных перестановка задела как можно меньше.        На замкнутом пространстве Вечного, он имеет все шансы познать успех в этом деле.        Валзея в своего Отца, несмотря на сложность отношений в семье, истово верила.        Барьеры имения выстояли, пусть и получив огромное количество прорех, только на этот раз уже легко различимых. Если бы не Валзея, зафиксировавшая их точку в пространстве по эталону "за секунду до волны перестановки", если бы не пылевая сфера странника, успевшая укрыть их лишь чуть позже искажения Валзеи, то разметало бы по разным углам и их тоже. Судя по этой простой истине, вносить имение в список исключений для волны Отец (или кто-то из старшей семьи) не стал. Обида сменилась пониманием - охрана таки подала сигнал перед гибелью, а значит Валзею уже считают либо мертвой, либо хуже, чем погибшей, либо, что совсем печально, перевербованной и опороченной.        Опала пыль.        Выровнялся поток реки.        Звучно икнул Волаан, едва успевший среагировать на смену обстановки, подымая арбалет в боевое положение, но из-за оглушающего буйства пространства просто не удержав его в руках и уронив на пол, отчего тетива спустилась, выплевывая из ложа свой снаряд. Сухим стуком отзвучал воткнувшийся в стену арбалетный болт, сбивший с подставки какую-то из безумно дорогих картин, непонятно зачем размещенных в общем зале. Со звоном разбилась на осколки фарфоровая ваза времен ранней Империи Рук, которую столкнула на каменный пол падающая картина. Полторы тысячи золота минимум, но конкретно эта, наверное, стоила куда дороже, раз стояла именно здесь...        - Простите. - Пролепетал эсквайр, разряжая обстановку.        - Мда. - Продолжил странник. - Я тож, как бы, перегнул немножко.        - Да и я непозволительно взбудоражена происходящим. - Валзея так, на самом деле, не думала, но последним делом будет обострять конфликт, формальную победу в котором оставили за ней, и который она полноценно выиграть не сможет.        - Значит, во дворец. - Резюмировала ранее хранившая молчание Ферн, возвращая свои кинжалы в ножны. - Пока волна переноса... если это то самое, о чем я подумала, полностью лишила извергов организации, у нас еще есть какие-то шансы.        Спустя полторы минуты, Валзея уже примерила вытащенный из хранилища запасной амулетный комплекс, выпила еще одну порцию зелья, которое вылезет ей боком в будущем, послала мысленное проклятие в адрес выпотрошенного трупа Рамарца, вернее того, что от него после поражения Тьмой осталось, остро пожалев о наличии у себя высоких манер, не позволяющих на этот труп еще и плюнуть. Громила, вон, манерами не забивал свою голову, даже пнув кусок селезенки культиста.        Спустя две минуты они уже покидали поместье и неслись во весь опор к той стороне купола, через которую было проще всего пройти, не обратившись пеплом, и которая, по счастливому стечению обстоятельств, позволяла встать на самый короткий маршрут до дворца. А еще Валзея заметила, что громила не стал еще раз надевать свой плащ, лишь рассовав по кармашкам пояса часть своего арсенала. Вместо плаща тканевого на его плечах оставался так и не опавший плащ пылевой.        И еще ей отнюдь не показалось, что пугающие лица злобных стариков, изображенные на его латах, смотрели по сторонам слишком живо, слишком предвкушающе...        Главный Театр являл собою здание большое, пафосное, с кучей витражей и лепнины, но при этом еще и с толстыми стенами, крепкими внутренними перемычками, удобной для обороняющихся архитектурой и огромным, как для обычного театра, количеством защитной магии. Театр, фактически, был очень удобной точкой обороны, а квартирующиеся рядом корпуса стражи, несколько гильдейских полигонов и даже лагерь тренировки для новобранцев Очей могли за считанные минуты оказаться близ, а потом и внутри этих стен, занимая позицию и не пуская на нее никого другого.        Предатели, завербованные дьяволами, послали своих представителей и сюда тоже, но так уж сложилось, что именно здесь им успех не сопутствовал благодаря удачному стечению обстоятельств и достойному уважения уровню компетентности среди высшего и среднего командного состава стражи. Вот и получилось, что сначала культистам не удалось смутить ряды обороняющихся, потом изверги прислали сюда слишком слабый отряд, который благодаря все той же компетентности, помноженной на везение, удалось удавить с выдающейся легкостью, а после в эту точку стягивались все новые и новые силы, превратив театр в очень зубастый и крупный очаг борьбы за души и сути наделенных.        И все это было бы бесполезно.        И всех их совратили бы.        И все они были бы обречены.        Но, помимо компетентных командиров, отчаянно жаждущих жить воинов, сметливых магов и готовых стоять в строю гражданских (всего этого хватало много где, только тем обороняющимся наличие таких преимуществ не помогло) у этого места было кое-что еще. Вернее, кое-кто, про кого знала едва ли не каждая собака, но только сейчас, все эти собаки, включая в очередной раз обгадившихся в профессиональном плане Очей, поняли, насколько мало они об этой личности знали.        Мэтр Тарак, который всю жизнь требовал, чтобы к нему обращались строго по имени, не вспоминая всуе его бедный и давно захиревший род, которому он когда-то приходился четвертым сыном, заслужил свой главный титул мэтра уже очень давно. Лучший маэстро, с одинаковой легкостью играющий любую роль, меняющий амплуа с той же небрежностью, с какой современные модники меняют перчатки, превосходный режиссер и постановщик, всегда отыгрывающий роли в собственных творениях - он стал легендой еще при жизни.        Но ни неусыпные Очи, ни жадные до власти гильдии, ни знатные аристократы даже не подозревали, что Легендой он был не только в плане театрального мастерства. Шестьдесят четвертый уровень, эпический и два легендарных класса, несколько десятков развитых навыков, множество чрезвычайно необычных, а то и вовсе уникальных титулов. И все это получено не в кровавых сражениях, не в бесчеловечных экспериментах, не в людоедских интригах, но лишь одним-единственным ремеслом, так им любимым.        Герой Любой Роли        О его уровне догадывались, но никто даже предположить не мог, - или мог, но не желал выставить себя посмешищем, не имея доказательств, - что с этим уровнем пришла и соответствующая сила. Сила, на которую напоролись ликующие и хохочущие культисты, развращенные пленники и безжалостные твари. Они пришли сюда, намереваясь сражаться так, как они привыкли, ожидая стандартных, пусть даже и сильных мер противодействия, пусть даже и применяемых с запредельной искусностью.        Вместо этого их встретила сцена.        И выстрелы из бутафорских боевых посохов, удерживаемых смертельно напуганными актерами, обращались ревущим пламенем и грохочущими молниями, потоками света и ледяными бурями, волнами черноты и сиянием небес. И, внезапно, низкоуровневый и совсем не приспособленный к бою актеришка, напяливший костюм королевского гвардейца, сражался подобно льву, бился яростным стальным вихрем, сражая одного врага за другим. И обращались волнами блесток и конфетти многослойные щиты извергов, сменялись безвредными иллюзиями атакующие чары, не в силах даже поцарапать защитников, потому что не положено реквизиту быть таким же смертельным, как то, чем этот реквизит притворяется.        Изверги очень опытные противники, готовые буквально ко всему хотя бы благодаря памяти душ всего своего домена, у которых могут в любой миг спросить совета, но даже для них слишком сложно перестроиться под тактику, аналоги которой за всю историю Алурея применить могли считанные единицы. Изверги адаптировались, давили флером, использовали ментальные удары, искажали разумы, избегали урона, меняли тактики на ходу, умудряясь выживать и даже не проигрывать там, где шансов вроде бы уже не имелось. Но смять защиту Главного Театра не могли, покуда стоял на входе его главный защитник.        Ему не было нужды прыгать, скакать горным козлом, менять позиции или укрывать себя барьерами. Он просто обозначал чужие роли, а дальше роль сама воплощалась в реальность, поддерживаемая и подталкиваемая невзрачным низеньким мужчиной, непринужденно раздающим команды обороняющимся. Потому что в хорошей пьесе, конечно, не всегда побеждает справедливость, иначе не существовало бы жанра трагедии, да только режиссеру решать, для кого исход пьесы трагедией обернется.        Волна за волной.        Штурм за штурмом.        Изверги истощали свои сонмы, тратили силы, использовали нереалистично громадные запасы флера, который оставался одной из немногих вещей, не до конца подвластной обозначенным ролям. Изверги давили, без страха и без сомнений продолжая бой, стремясь если не уничтожить, то истощить, вынудить отступить и позволить дьяволам перевести сражение обратно в привычную плоскость.        Нельзя сказать, будто у них ничего не получалось, потому что минута за минутой, а мэтр сдавал, слабел. Его техники не требовали резерва, который у величайшего из ныне живущих театралов оставался мизерным, как для его уровня. Его классы не черпали мощь в иных планах, тем самым позволяя действовать почти непрерывно, не опасаясь заражения, но у любой силы есть своя цена. Была цена и у этого могущества, но мэтр с готовностью ее платил.        Люди и нелюди гибли, падали замертво, сходили с ума или попадали под контроль противника, поскольку не всегда пьеса успевала дать роль для каждого попавшего в беду. Но, все Боги свидетелями пусть будут - при таком соотношении сил, подобные потери идут даже не по планке "низкие", а где-то между "незначительно" и "так не бывает". Защитники платили кровью, но снимали такую же плату со штурмующих, в глубине театральных залов сам собою оформился штаб, со всех сторон приходили подкрепления и даже из Императорского Дворца пару раз провели несколько телепортов-червоточин, сумев исполнить их даже несмотря на создаваемые куполом преграды.        Но ничто не может длиться вечно, пусть даже династия правителей Империи Веков всегда пыталась эту истину оспорить, порою даже с некоторыми успехами. Мэтр Тарак сдавал медленно, но неуклонно, все неспешнее переназначая роли, все дольше выдыхая после каждого действия, все с большим трудом убеждая мир в том, что он - театр. На актера и режиссера давила все та же реальность, ее обыденность и пресность, заставляющая зацикливаться в похожих друг на друга днях, словно ты все это уже сотню раз видел, тысячу раз делал, словно ты уже давно устал и от жизни, и от игры, и от этой никак не заканчивающейся и затянувшейся дальше любых приличий пьесы.        Проблема с банальностью характерна для большинства актеров, если эти актеры хоть чего-то стоят и обладают развитыми классами. Этакая специфическая проблема, характерная строго для определенной группы классов. Некоторые ученые даже проводили параллели между подобным состоянием и кризисом пережигания веры, который часто настигает жрецов, клириков или служителей, но популярности такие теории не снискали. Хотя бы потому не снискали, что жрецам и их патронам не нравились столь внимательные попытки изучить механизмы их слабостей, ибо нехрен.        Все это уже было.        Все идет по одному шаблону.        Ты это уже видел и не раз.        Одни и те же лица.        Одни и те же события.        Идут века, повторяясь по кругу.        Старый актер уже не стоит на ногах, почти упав, и лишь возможность прислониться к стене удерживает его от того, чтобы потерять свою сцену из виду, потерять контроль над ходом битвы. Вокруг него сжимается кольцо защитников, готовых жизни отдать, но не пропустить врага к единственной причине, по которой все здесь собравшиеся еще не отдали эти самые жизни. Офицеры орут в переговорные амулеты, включая выданные буквально часом раньше, присланные телепортацией, которая половину этих амулетов разорвала, а почти все оставшиеся просто привела в негодность. Они просят помощи, поддержки, людей или хотя бы еще одного мэтра Тарака, но в душе прекрасно понимают, что никто им не успеет прислать подкрепления, что подкрепления эти отчаянно нужны в других местах.        Но штаб, расположенный во дворце императорском, имеет достаточно времени, чтобы хорошенько подумать над проблемами, чтобы придумать такой вариант, где справиться удастся меньшими силами при максимальной эффективности. Реальность дрожит, когда дворец и театр оказываются вновь соединены червоточиной, а из портала выпадают трое людей, ни один из которых не производит впечатления элитного воина. Двое среднестатистических работников Очей с классами агентов, только усталые и запуганные, да еще один мужчина средних лет, в импозантном плаще, очках и шляпе, раскуривающий трубку от боевого амулета.        - Нас прислали приказом лорда Кемпбелла. - Говорит один из Очей, пока второй молчит и пытается не проблеваться после перехода сквозь едва-едва стабильную пространственную складку. - Говорят, вам тут помощь нужна, но я толком не понял, чем наш подзащитный ее оказать может.        Высокая и статная женщина широкой кости, обладательница двадцать шестого уровня и двух классов Певицы и Примы вбегает внутрь изолированного зала, отведенного под место телепортации, а потому пустого, если не считать прибывающих и встречающих. Чтобы, случись беда, нестабильное пространство не разорвало всех рядом оказавшихся прохожих.        Глаза опытной актрисы мигом находят среди насквозь серьезных солдат, воинов и командиров, единственную родственную душу. И с невыносимой горечью выдает она понятную только ей или кому-то из ее круга общения фразу, для простых обывателей или могучих воителей не имеющую смысла и кажущуюся смешной, нелепой, несерьезной.        - Помогите, пожалуйста, Анициза ради! - Голос ее глубокий и завораживающий даже без применения активных умений, как и положено кому-то с ее классами. - Мэтру Тараку банально!        И пока окружающие пытаются понять происходящее, - не считая тех из воинов, кому успели объяснить проблему немногим ранее, - любитель курить трубку в боевой обстановке меняется в лице и разом принимает серьезный вид, не вытащив, впрочем, трубки изо рта. Он не воин, это верно, как верно и то, что убить его сумеет даже самый жалкий культист или изверг. Но он здесь не ради сражения, а только для того, чтобы выполнить свою задачу, которую кроме него выполнить никто и не сможет.        - Спокойно, дорогуша, я - Постмодернист. - И видя расширившиеся в удивлении и искреннем восхищении глаза актрисы, улыбается и сам, с радостью принимая факт того, что хоть кто-то понимает, насколько он шикарен. - Сейчас обыграем.        Его класс, имея весьма внушающий эпический грейд, встречается даже реже, чем немалая доля классов легендарных. И причиной тому не суперсила, не запредельная крутость или невероятное могущество, за которое нужно платить ужасающую цену. Проблема в том, чтобы подобный класс обрести, ведь для того, чтобы на десятом уровне получить его в вариантах выбора, нужно вести очень специфическую прокачку, которую, чаще всего, нечем обеспечить. Не из-за дороговизны, а потому что уж очень специфические требуются условия.        В обычном состоянии его класс не превосходил такового у типичного поэта или, скажем, писателя. Улучшенная память, как у Библиотекарей, возможность визуализировать перед собою различные картины, как у Художников, способность переносить мысли на бумагу с огромной скоростью и без необходимости писать вручную, как у всяческих чиновников. Полезные вещи, но это все могут и редкие классы, даже необычные без необходимости тратить силы на получение эпического грейда.        Основная сила его класса, раскрывающаяся при действительно качественном развитии, была продолжением амплуа его творчества, заключаясь в возможности переносить на себя откаты от перенапряжения, спровоцированные сильнейшими из театральных умений. Привносить новизну, если хотите. Абсолютно бесполезное в большинстве случаев умение, просто из-за того, что достаточно развитых артистов, которые вообще владеют столь мощными приемами, удивительно мало, а уж помощь им требуется и того реже, почти никогда. Они-то не воители и не маги, чтобы раз за разом загонять себя до полусмерти. То есть, работа у актеров не сахар и на ранних этапах можно и нервы сорвать, и мозги себе испечь, и довести себя до раздвоения личности (хорошо если их выйдет только две), но чем выше забираешься, тем меньше вызовов, тем реже нужно выложиться на полную.        Необходимость играть роль, жить ею, присутствует всегда, но только на высоких уровнях, с обретением особых умений, эта необходимость становится по-настоящему опасной. Вот в таких случаях можно звать его, Содана Арже, вот только очень редко его зовут, считанные разы за всю его жизнь, на которую он зарабатывал обычной жизнью типичного писателя. Его романы, конечно, не самые популярные, но он всегда умел играть со штампами, доставляя удовольствие всем тем, кто, наоборот, уже блевать хотел от типичной любовной литературы плохого качества. Поговаривают, где-то лет двести назад, когда книги на территории Империи стоили дороже, а мануфактуры полуросликов и гномов очень долго не могли восстановить после войны с Алишаном (никто не хотел делиться кусками пирога, предпочтя не отдать его никому, лишь бы не конкуренту), чтобы вновь начать производить бумагу в больших количествах, дерьма среди литературы попадалось меньше.        Брешут, поди.        Тогда и литературы было меньше, но дерьма все равно хватало - Содан на эту тему несколько монографий читал, а одну даже написал и защитил в одном из малых Магистатумов Нейтмака!        А теперь он на коне - потому что только рядом с такой персоной, такой личностью, как мэтр Тарак, его дурацкий класс, выбранный когда-то просто потому, что он был единственным эпическим среди всех ему доступных, становился действительно незаменимым. И Содан встал за плечом мэтра, вкладывая всего себя в свой класс, наплевав на все последствия, лишь бы только быть как можно эффективнее.        И глядя на то, как падают культисты, как отражается атака за атакой, как снова восстанавливается уже почти прорванная оборона, он наконец-то простил себе ту глупость, по которой он выбрал свой класс, стремясь за славой, которой так и не получил. Здесь была его слава, здесь была его битва и здесь он либо подохнет, либо познает триумф.        А еще, если они сегодня выживут, мэтр Тарак может и на работу в постоянный штат взять и деньжат подкинуть.        Вообще прекрасно.        Девка нанесла удар быстро, словно идущая в атаку пустынная змея, действуя со слепой зоны, нападая на, казалось бы, пьяненького и уже изрядно осоловевшего от недельного запоя мужика. Ее удар не всколыхнул никаких предчувствий, не поднял дрожи по всему телу, какая идет каждый раз, когда смерть приближается слишком близко к кому-либо, достаточно высоко шагнувшему по лестнице возвышения. Кого-то, пусть даже столь же сильного, обладающего развитыми атрибутами и высоким уровнем, эта подлая атака могла и убить - примитивная с виду заточка, больше подходящая бандиту, чем убийце, была артефактом не из последних, а уж нанесенный на нее яд имел все шансы свалить с одной царапины даже Героя. Такого, каким являлся Железный Барон, только не искалеченного и нормальной боевой направленности.        Ошиблась змейка, как и те, кто послал ее за его жизнью только в одном - в выборе цели. Дело не в личных способностях или воинской славе, пусть даже изрядно подувядшей за последние полвека, а в самой личности того, кого она попыталась лишить жизни. Барон за свою карьеру множество раз ловил посмертные и не очень проклятия тех, кого он и его команда давили, словно тараканов коваными сапогами. Далеко не все подобные подарки удавалось отвести в сторону, далеко не все травмы вышло излечить. Среди множества мелочей, опасных лишь кумулятивным эффектом, имелось несколько сильнейших ментальных проклятий, вызывающих постоянную, пусть и легкую, паранойю и чувство тревоги. Они никак не были связаны с его предчувствиями, ощущались совсем иначе и вообще ничуть не помогали ему в жизни, но одну важную деталь они своим существованием обеспечивали.        Железный Барон, Кровавый Командор, Убийца Городов - он никогда не мог расслабиться, всегда был готов к бою, к попытке забрать его душу за те грехи, какие он добровольно или не очень взял на себя за свою долгую, слишком долгую жизнь. И потому он не замешкался, не удивился, не растерялся отсутствию предчувствий, совершенно автоматически, - будто и не пил всю прошлую и позапрошлую недели, будто и не осматривал еще секунду назад вероломную разносчицу сальным взглядом, - перехватил изящную и неожиданно сильную женскую ручку, ломая ее в локте и втыкая заточенное лезвие в раскрытое при атаке горло убийцы.        В сознании ветерана попросту не существовало перемычки между состоянием войны и мира, не имелось той части личности, что жаждала покоя и теплого дома. Он не удивлялся, не думал, не задавал себе вопросы, не ужасался подымающейся по всему Вечному волне злой и чудовищно сильной магии. Он просто действовал по тысячу раз заученному шаблону - команда попала под засадный удар на марше благодаря предательству союзников, а действия на этот и подобные ему случаи отработаны были еще задолго до того, как родился его дедушка.        Еще только сучила ногами подыхающая от яда разносчица, как вторую девку, нападающую со спины из слепой зоны, сносит выстрелом из тяжелого ручного свинцестрела, как расплескивает мозги третьей, пытающейся разорвать дистанцию и швырнуть в него какой-то амулет. По телу расползается пламя боевого задора, а из пространственного артефакта в виде массивного золотого перстня вылетают несколько флакончиков с зельями. Барон не знает, был ли в его пище яд, но проверять не собирается, заливая в глотку боевой коктейль.        На разум начинает давить едва различимый страстный шепот, следствие магии Пекла и кого-то, эту магию направляющего по всей площади комплекса отдохновения, в каком он проводил последние месяцы перед очередной отправкой на фронт, прямо к алишанским границам. Второй свинцестрел револьверного типа, точно такой же массивный, но заряженный совсем иным типом боеприпаса на основе зачарованного мифрила, уже сжат свободной рукой, когда Барон на мгновение прикрывает глаза.        Командор использует цепь командования, вкладывая в нее свою железную волю, а также изрядную долю резерва, посылая всем своим подчиненным сигнал тревоги прямо в их головы. Не просто сигнал, но еще и своеобразное благо, очищающее тело, разум, души и мозги от любого постороннего воздействия. С его уровнем он может использовать передачу приказа со сноровкой, что заставит полысеть от зависти профессионального бенефика, не просто усиливая своих подопечных, но еще и подбирая тип усиления и класс очистительных техник.        С мерзостным флером Пекла он сталкивался не единожды, пусть больше с доменами Уныния, Лени или Агонии, да и сам масштаб столкновений этих был, судя по волнам энергии по всей столице, куда более скромным. Тем не менее, тактика уже давно вбита в подкорку, как и любая другая - нет под небом Алурея противника, которому Барон не знал бы способа обломать рога, зубы и прочие выступающие органы.        Связь активирована и с глухой злобой он осознает, что часть из расквартированного состава уже никак не спасти - мертвы или умирают. Это ему яду подсыпать не стали, а вот против его подчиненных именно отраву большей мерой и применяли, лишь в одном случае из трех пытаясь провести устранение физически. Злоба его только растет каждую секунду, но направлена она не на врага, который просто враг и чувств Командора недостоин, а на обосравшихся и позволивших убить себя дуралеев, что дали навеянной неге и похоти обмануть свой разум. Как тот, кто их обучал, подготавливал и лепил из этих салаг настоящих солдат, он имел полное право на подобное отношение.        Впрочем, опозоривших его науку было все же меньше, чем тех, кто эту науку усвоил, а уж его предупреждение и своевременное усиление позволило почти трем четвертям расквартированных бойцов выжить и ударить навстречу. Короткую стычку в кулуарах и банкетных залах пережила едва ли половина, но это все равно лучше, чем ничего. Особенно если приплюсовать к его собственным птенцам остальных бойцов, которых в комплексе отдохновения, специально для военных корпусов предназначенном, хватало.        Командор сбрасывает очередную попытку вскрыть его разум каким-то приворотом, снова усиливая своих бойцов, когда легкое давление флера сменяется изощренной техникой контроля, но вот остальных "союзников" прикрывать некому. Часть из них начинают веселую оргию прямо там, где стояли, пытаясь затащить в нее еще и людей Барона, но куда больше тех, кто поднял оружие против незатронутых подчинением. Как же хорошо, что свою славную сотню он приучил не расставаться с вверенными им боевыми жезлами или свинцестрелами даже в сортире - нашлось чем отбиться от вооруженных чем придется контролируемых.        Но все это, конечно, хорошо, если бы не невидимый глазу и чувствам контролер или несколько - кто бы ни ткал паутину страсти для всего комплекса, но уровнем этот кто-то не слишком уступал даже ему, Барону, не говоря уж о простых и не очень отдыхающих. Разум его по-прежнему остер, но если он хоть что-то понимает в тактике (а он понимает!), то продавшаяся дьяволам сволота просто обязана...        Падение лицом в пол.        Перекат в боевую позицию.        Сумасшедше быстрое опустошение барабанов обоих свинцестрелов, одновременно с попытками избежать встречи с едва видимым полотном полупрозрачной ткани. Он понятия не имел о природе этой техники, а все предчувствия молчали вместе с интуицией, но все то же тактическое понимание утверждало - чем бы эта заготовка ни была, она обязана захомутать даже его, чего нельзя допускать. Воспользовавшись его рабской верностью и связью с подчиненными... будет нехорошо для всей столицы, не только для обороняющихся в этих стенах.        В голове проносится какое-то странное раздражение и даже легкая обида - его противница, а он не сомневается в половой принадлежности врага, сильна и, вне всяких сомнений, достойный противник, но для кого-то с его потенциалом просто необходимо нечто сильнее. Убить, а лучше покорить до того момента, когда он сможет развернуться во всю мощь, опереться на свою самую большую драгоценность, пусть даже отнятую, но все еще его ждущую! Только так, без попыток играть в поддавки! Осознание того, что его недооценили, не восприняли достаточно опасным, вызывает уже не злость, а настоящую ярость, кипящую и выплескивающуюся через край.        Снова вспыхивает пространственный артефакт, выпуская наружу десяток амулетов, формирующий висящий в воздухе экран, пуская линии иллюзорного света между деталями механизма, указывая на точку пространственной свертки, где спряталась его противница. Амулеты выгорают, но заставляют ее выпасть в реальный мир - обнаженную, покрытую татуировками и слоем мужского семени, с безумными глазами и прекрасным лицом. Смотрящую прямо на него, полуодетого, держащего в руках два разряженных свинцестрела.        Она напичкана силой по самые брови, усилена сотнями жертвоприношений и сумасбродных оргий, она может повелевать чудовищными объемами силы, а аура порока легко обратит ее комнатной собачкой хоть целую штурмовую армейскую сотню лишь за один взгляд ее сияющих глаз. Ее тело и суть терзают множество даров, как разовых, так и перманентных, ее мощь в этот день, день ее триумфа, превосходит все ранее сказанное на две головы. А против нее выступает лишь стареющий и спивающийся полоумный солдафон, железные зубы которого давно вырвали указом Императора и божественными запретами. Он сейчас даже своих людей между собой и ей поставить не может, пребывает в самом неблагоприятном для себя положении, уже растратив большую часть сохранившегося с лучших дней арсенала.        Ему нечем ответить на ее ласки, нечего станцевать в ответ на ее движения - он уже обречен, несмотря на сравнимый уровень и множество титулов. Потому и послали ее одну, ибо не было нужды в большем - железные клыки, железное сердце, железный разум... все это из него и вправду изъяли, оставив только оболочку, для планов Господина почти не опасную.        С восторженным смехом она укрывает себя коконом из опороченных душ, полупрозрачными латами, что состоят из страстно совокупляющихся призрачных тел, после чего стремительным выпадом сближается со своей жертвой. Даже обессиленный и выброшенный на свалку собственными хозяевами, он остается великой цены трофеем, который она завоюет и возьмет прямо сейчас, стоит только ей коснуться его тела и сути. Ради такого наслаждения можно и выделить минутку, отвлечься от неотвратимо выигрываемой ее подчиненными битвы.        Ну, максимум на две минуты, если выносливости этого бодрого старичка хватит допить на второй заход.        Тридцать секунд спустя начала их схватки накоротке, Барон сплюнул на распотрошенный шальным магическим ударом пол кровавый сгусток и, зайдясь в мерзком кашле, с трудом сдерживая рвущийся из глотки стон, последний раз пнул лишенное всех конечностей и головы тело своей противницы. Во рту стоял мерзкий вкус зелий и крови, в голове гудело, да еще и постоянное давление Похоти действовало на нервы.        Лишенные координации главной направляющей единицы культисты, уже не имеющие на своей стороне ни эффекта внезапности, ни даже поддержки задурманенных убитой им сукой бестолочей, неотвратимо заканчивались, так что Барону оставалось только подождать, пока его найдут и подберут верные люди. Потому что сам он ходить мог с превеликим трудом да и то, недалеко, если не сказать под себя. Последняя ответка культистки не расплескала его внутренности по стенам только потому, что он успел снести ей половину черепа мигом ранее, но даже так его задело едва сформировавшейся ударной волной, приложив многострадательной спиной прямо об один из перевернутых их сражением стульев.        - Дерьмо. - Голос его звучит глухо и сухо, словно непривычно, ведь слишком он нырнул в полководческие умения, вообще не используя слова. - Дерьмо собачье.        После интенсивного использования той же цепи командования любые попытки вести нормальную беседу будут затруднительными - профессиональная болезнь всех командирских классов. Успеваешь настолько привыкнуть к тому, что слова слишком длинные, громоздкие и вообще не нужные, что не сразу вспоминаешь, зачем они вообще нужны и как ими пользоваться. Те, кто слишком глубоко заплыл в эту реку, и вовсе становятся какими-то странными пародиями на нежить: вроде и живой, дышащий, а эмоций и человечности примерно столько же, как в ином личе или умертвии.        Спустя некоторое и весьма долгое время, какое он провел в восстановительной медитации, его осторожно подхватили под руки и вывели на улицу, где уже происходил импровизированный военный совет. Он бы куда дольше приходил в себя, если бы почти все травмы не исцелило возвратом самого Времени, произнесенным и воплощенным самим Императором, оставив только фантомные боли и очень сильную моральную усталость - пришлось выложиться до того уровня, когда даже сила Вечности не могла излечить полностью.        Территория отдохновения находилась почти на самом краю Вечного, вблизи одной из стенок проклятого купола, а еще занимала много места, тогда как отдыхающих и прислуги тут было куда меньше. В общем, дьяволы не торопились их добивать, поскольку небезосновательно считали, будто их всех и так потрепали, а свежие силы извергов нужны в центре столицы. Вот так и выходило, что у них было немножечко времени на разговоры и попытки прийти в себя, хоть даже самые боеспособные и наименее пострадавшие в свалке сражения успели отправиться в город по своим задачам. Кто-то хотел соединиться с более крупными формированиями, в составе которых было легче выжить, а у кого-то там, в других кварталах, остались близкие и родичи...        - Вы не понимаете! - Одетый в жреческую сутану, безумно скалящийся и мечущий запуганные взгляды во все стороны мужчина, в котором Барон узнал одного из местных отдыхающих, был готов сорваться в истерику и не сорвался только потому, что опасался получить в зубы, как несколько предыдущих неуравновешенных, успокоенных его, Барона, офицерами. - Я не слышу Его! Не могу дозваться! Докричаться! Я словно воплю в пустоту, стучу в каменную твердыню! Это место... оно не здесь! Мы на полпути к Пеклу и ни один бог нам уже не поможет! Не поможет! Мы обречены! Слышите? Обречены!        Бах!        Бах!        Бах!        Патронов, особенно таких дорогих, очень жалко, но, в свое оправдание, Барон мог бы сказать, что сейчас шокирован ничуть не меньше, чем потерявший главную опору в своей жизни жрец. Даже, наверное, намного более шокированный, что, несомненно, заметили заволновавшиеся соратники. Они нечасто видели на его лице эмоции отличные от злобы и раздражения на идиотизм окружающих, а уж такого искреннего неверия и шока, наверное, не видели и вовсе никогда.        Дрожащей, - и это у него дрожащей! - рукой, он кладет свинцестрел рядом с собой, осторожно поворачиваясь лицом к жрецу, так чтобы не потревожить раны, чтобы видеть глаза собеседника.        - Скажи, слуга божий, это, выходит, мы больше не под Небом родного Алурея? - Он говорит очень тихо, но его никто не перебивает, а кто попробовал, быстро был заткнут кулаком в зубы, иногда еще и превентивно.        - Да, почтенный. - Мертвым тоном отвечает жрец, даже не замечая того, кому отвечает или того, что все вокруг молчат. - Не под Небом.        - А так ли это, получается, что нет над нами всезрящего Ока Божьего? - Голос крепнет, становится более глубоким, звучным и пробирающим до самых костей, заставляя всех вокруг, кроме его воспитанников, невольно отодвигаться подальше.        - Да, почтенный. - Еще сильнее сгорбившись и на глазах старея безо всяких магических проклятий отвечает жрец. - Нет здесь Их, как нет и воли, Ими воплощенной.        - А не выходит ли так, что даже сам дворец Вечный вместе с самим Императором оказались вне Неба и вне Богов? - Вся воля Барона уходит на то, чтобы сдержать рвущиеся наружу чувства.        - Д-да? - Вот и жрец что-то да заметил, но еще не понимает что именно.        Тишина.        Вой тварей вдали.        Звуки отдаленных битв.        Звон магических барьеров.        Тихий перелив искаженных куполом эфирных течений.        Молчат все присутствующие, только слышен звук его бьющегося сердца.        - Ха. Ха-ха. Ха-ха-ха-ха-хах!!! - Следом за его смехом начинают смеяться остальные, вся команда, кто еще остался на ногах и в сознании, игнорируя уже откровенно напуганные взгляды окружающих. Они тоже поняли, осознали то, что не могли знать ни изверги, ни сам Император Вечный, просто потому, что никто из них не был там, когда по итогам заключенной сделки у Барона забрали его сердце, отняли все, что он только ценил, оставив лишь шрам, зияющую пустоту в душе, а также крохотный огонек надежды, в которую уже даже ты сам не веришь, потому что никогда не бывает таких чудес.        Потребовались десятилетия времени, проводимых в попытках запить горе алкоголем, в постоянных командировках в разные военные конфликты, чтобы смывать там кровью немилость правителя и собственную слабость, собственное предательство, лишь бы только не двинуться умом. Потребовалось вторжение извергов, самое крупное за последнее тысячелетие минимум, похищение целой столицы, попадание в такую передрягу из которой не вытащит даже божья помощь!        ...пока ты смеешь жить под небесами Алурея...        ...пока очи Наши следят за твоими деяниями...        ...пока стоит твоя Империя и живет в мире Нашем кровь ее правителя...        ...до тех пор выступаем Мы гарантом твоего наказания...        Железный Барон смеется навзрыд, а рядом с ним хохочут все те, кто разделил со своим командиром его судьбу, впервые за долгое время ощущая ростки надежды, что проросли и дали всходы. Им плевать на извергов и на отчаяние, плевать на то, что придется как-то выбираться из пасти Пекла, плевать на все. Неважно, догадывались ли изверги о вероятности такого исхода, ничего более неважно!        Барон закрывает глаза.        Барон зовет.        Зовет нечто неживое и никогда не жившее, нечто сотворенное руками наделенных и получившее от них зерно разума, собственную личность, зовет то, что было у него, у них всех, отнято политиками и дипломатами, интриганами и предателями, отнято врагами государства, которому Барон отдавал всего себя, отнято правителем, которому он служил верой и правдой. Потому что проще оказалось заплатить Империи, предложить слишком многое лишь за то, чтобы они отказались от них, от его команды.        Ему говорили, что Император стеною встал на защиту его жизни, отдельно указав, что не позволит убить Барона в рамках договора. Что эта защита была продиктована не только желанием иметь шанс повернуть сделку вспять, но и признанием его заслуг. Его убеждали, что слишком многим пришлось жертвовать, что Император согласился на этот исход лишь затем, чтобы не получить выматывающую войну на три фронта, сумев выторговать из этого решения не только материальные, но и политические блага, обратив тех, кто был готов стать врагом, своими союзниками и заплатив за будущие победы их кровью.        Он слушал.        Но не слышал.        Пытался различить за шумом слов, фальшью сочувствующих улыбок и холодными взглядами столичных интриганов грохочущий клекот вырванного из груди сердца, вырванного и запечатанного волей сразу пятерых божеств, Эдиктом сразу семи государств. И, впервые за столько лет он его слышал, слышал этот зов и шел ему навстречу.        Игнорируя все преграды, создаваемые куполом над городом, рвалось на клочки пространство, расширяя проход, ведущий в никуда, далеко за Кромку мироздания. Били вокруг невероятной мощи молнии, гудящие от вложенной в них силы, в которой божественной воли было больше, чем в сотне клириков разом. Хохотали и смеялись выжившие члены Железной Сотни, а их несгибаемый Командор впервые за многие десятилетия и даже века улыбался, стараясь скрыть блестящие в уголках глаз слезы.        Несколько веков тому назад, когда время правления великого Павиана Фортификатора только-только начиналось, в исследовательских корпусах Империи Веков и Подгорного Царства был проведен совместный эксперимент, закончившийся сокрушительным и совершенно неожиданным успехом. Любые исследования, разумеется, проводят с расчетом на успешность начинания, но не в таком масштабе, как вышло по итогам. Изумрудный Павильон, Вечная Библиотека и даже эльфийский Орден Красных Чернил - все они, вместе с десятком организаций и гильдий калибром поменьше, приложили свои усилия к завершению начинания.        По итогу проекта была сотворена и запущена боевая машина запредельной мощи, обладающая мощью и сверхоружием, многократно опередившим любые разработки, даже если говорить о всегда находящихся впереди всего Алурея гномах. Невиданное число легендарных реагентов, целый набор артефактов того же грейда и даже несколько мифических творений древних мастеров были потрачены, дабы вдохнуть жизнь в творимое нечто. И этому нечто требовался командир, обладающий множеством крайне специфических особенностей души. Свои варианты на эту должность предлагали эльфы, гномы и даже зверолюды - но повезло только Империи Веков, у которых нашелся подходящий кандидат, сумевший пройти слияние и пережить его, не рассыпавшись каменной пылью вместе с душой.        Конфликтов в то время хватало с запасом, и совместный, пусть даже и большей мерой состоящий из людей, экипаж вместе с самой машиной был направлен в регион Бесконечных Трав. Саванны, что сменяются пустынями и редкими тропическими оазисами - самая граница Великой Пустыни, что с противоположной стороны карты наступала на Алишан. Именно туда направилась сводная бригада под командованием тогда еще относительно молодого Барона, дабы испытать новосозданное и при этом раньше времени не разрушить хрупкий баланс сил на континенте. Тогда союз между Вечной династией и подгорными владыками был крепок, как никогда ранее и после, что тоже вызывало обоснованную тревогу у соседей и пересуды у аристократии, подозревающей Императрицу в неверности мужу, да еще и в объятиях кого-то из гномьих старейшин.        Центральный регион бесконечности трав просто кишел примитивными и едва держащимися за наделенность племенами, покорению которых и была предназначена экспедиция - полноценный армейский корпус Империи, малый хирд Подгорного Царства и даже некоторое количество эльфийских магов и рейнджеров. И, конечно же, пресловутая боевая машина с ее экипажем - без которой тот поход был бы обречен с самого начала.        Племена дикарей, самоназываемые зус'улл, что переводится как "люди свободного ветра и славной охоты", были, как уже сказано, примитивными, но никак не слабыми. Невероятно высокий средний уровень, чрезвычайно продвинутые шаманские, воинские и охотничьи классы делали их настоящим кошмаром, особенно если приходилось воевать на их территориях. У них не было ни домов, ни постоянных точек дислокации, зато с головой хватало следопытов и лазутчиков, лишь немногим в своих джунглях и саваннах уступающим эльфийским "листьям".        А еще шаманы и призыватели, со всем тем, что они могли позвать в реальный мир! Чудовища, каких имперские чернокнижники сковывали огромными усилиями, едва ли не ластились к проклятым дикарям, соглашаясь на контракты с поразительной легкостью. Кажущаяся простой экспедиция стремительно превращалась в отчаянную попытку выжить в абсолютно непригодных к этому условиях.        Вместе с тем, ситуация на континенте все сильнее накалялась, переходя из напряженной в катастрофическую. Чрезвычайно усилившийся и успевший накопить запас артефактов, контрактов и, конечно же, Призванных недружелюбный сосед не просто держал оборону против совместных усилий Империи Веков и Подгорного Царства, а еще и показательно наступал, давил по всем фронтам. Боевые рабы и созданная из их трупов нежить, легионы призванной мерзости и удары стратегических чар на основе планарных энергий, всесторонняя поддержка клириков темного и даже части светлого и нейтрального пантеонов, отлично вышколенные круги видящих и целая серия удачных диверсий против командиров и аристократии - все это позволяло Алишану не просто держать удар, но и самому бить в ответ.        А ситуация между союзниками продолжала накаляться, не в последнюю очередь из-за все той же боевой машины, которая вышла одна, хотя работали над ее созданием все скопом. Первыми вышли из борьбы с Алишаном и его клевретами эльфы Извечного Леса, которым не улыбалось терять собратьев в чужой войне, усиливая союзников, что после начнут облизываться уже на Извечный Лес и его неоправданно большие и слабозаселенные территории. Следом за ними ударил боевой флот Зайнберга, наконец-то принявший сторону в том конфликте, перекрывая морское сообщение для имперцев. Вероятно, потому эльфы и вышли из сражения, что не хотели получить проблемы на море - какой бы упадок ни пришел в Зайнберг, он оставался обладателем, пожалуй, сильнейшего флота в мире на тот момент.        Крайне выборочно применяемое торговое эмбарго и высококлассная работа дипломатов Нейтмака посеяли раздор между кланами Подгорного Царства, давая политический капитал для партии изоляционистов, разрушая и без того трещащий по швам союз двух государств. А поставка многочисленных караванов с алхимическим сырьем и уже готовыми зельями прямиком во владение капитанских союзов Зайнберга еще сильнее вбивала клинья - люди требовали от гномов прекратить продажу Нейтмаку оружия, брони и рунных артефактов, а гномы не собирались терять одного из самых лучших и надежных покупателей.        Тяжелая болезнь Павиана Фортификатора, гибель Старейшины Гарнуз-Кхала от рук алишанского убийцы и общая нервозность окончательно похоронили этот союз. Алишан тоже терял силы, неумолимо выдыхаясь, но еще имел шансы выиграть затяжную войну за счет куда более наплевательского отношения к людскому ресурсу и возможности в любой момент его восполнить за счет работорговли и лучших в мире рабомантов на службе Хана.        В такой запутанной обстановке все стороны попросту забыли о боевой машине и приписанных к ней бойцах, что стремились хотя бы выжить в совсем не нужной им мясорубке с ничего, по большому счету, им не сделавшими дикарями. Немалую долю этой "забывчивости" обеспечивало желание заполучить результат проекта в свои руки, в единоличное владение лишь одного игрока.        Никто так и не заметил, не успел понять, когда же слияние Железного Барона и его машины достигло такого значения, не сумели предотвратить смелое и безумное в равных мерах решение Командора установить прямо внутри боевой машины, триумфа техномагии и вершины мастерства оружейников, один из отбитых у дикарей артефактов, с сумасшедшей легкостью соответствующий мифической планке. Никто не заметил момент перехода, когда просто очень дорогая и смертельно эффективная, пусть даже тяжелая в обслуживании, машина пробудилась, фактически став аналогом разумных големов или гомункулов, научившись самостоятельно восстанавливать повреждения и ремонтировать свою основу.        Стали ненужными гномьи инженерные бригады и мастера восстановления эльфов, в один миг переводя мифическое порождение в личную собственность Железного Барона. В целях безопасности, а если неофициально, то в попытках все же помешать людям заполучить плод совместных усилий, все, кто знал о существовании этого проекта, были уничтожены или обзавелись затертыми участками памяти пополам с нерушимыми контрактами молчания. Очень поспособствовала этому сильнейшая мистическая буря, взболтавшая эфирные течения до полного обрушения большинства попыток поддерживать связь иначе, чем курьерской перепиской - следствие то ли какого-то масштабного ритуала Алишана, то ли очередного привета от дикарских шаманов.        На некоторое время о машине и ее экипаже действительно забыли.        Пока капитан этого экипажа не сумел провести свое дитя (учитывая тот факт, что субличность одушевленной машины зародилась из души Барона, то и вправду дитя) по самому краю Великой Пустыни, приведя ее на финальный бой между оставшейся в одиночестве Империей Веков и Алишанским Ханством. В конце концов, экипаж ее до конца помнил и был готов исполнить свой долг.        В том бою они проявили себя как настоящие герои, а Барон и еще парочка присутствующих и вовсе Героями стали по итогам битвы. Сумасшедшая эффективность, фактически приравненная к присутствию на поле боя союзного мифического чудовища, только полностью подконтрольного, сломила ход битвы, вынудив Алишан отступить и отдать большую часть захваченных территорий.        А после машину начали делить, несмотря на то, что поделить ее уже было невозможно. Не имея и тени шанса заполучить себе главный приз и понимая, что имперцы будут очень злы на бросивших их союзников, осознавая, что постоянно присутствующая в реальности, а не кратковременно призываемая сущность подобной мощи попросту слишком опасна, чтобы оставить ее людям, гномы и эльфы принялись давить на стремительно теряющего здоровье Императора.        Будь люди не так вымотаны войной и последней битвой, они бы послали все претензии туда же, куда отправились призванные Алишаном твари под огнем орудий спроектированной машины. Но они были вымотаны, а перед Императором стоял выбор - уступить, взяв за уступку достаточно, чтобы восстановить Империю от последствий войны и еще сверху, или начать новый конфликт с куда более свежими противниками, у которых своих союзников хватает, да еще и под неусыпным взглядом Алишана, что не постеснялся бы подгадить любым доступным способом.        И был провозглашен Эдикт.        Пять Божеств, семь сверхдержав, включая даже примазавшийся Зайнберг, что выступили свидетелями сделки. У потерявшего всю веру и верность в один день Барона отняли его сердце, запечатав его в собственноручно созданном присутствовавшими божествами полноценном домене, а домен вышвырнув за Кромку, разделив их несокрушимой стеной, что будет стоять до тех пор, пока сам Железный Барон ходит под Небом родного мира, пока стоит под этим Небом дворец, в котором правит носитель Вечной крови и пока все пятеро Богов смотрят за исполнением Эдикта.        Создать домен, настоящий домен божественного грейда, а не пространственную складку любой сложности, даже для богов непросто, даже для них это требует пожертвовать частью собственных сил, как и последующее закрепление Эдикта. Но жертвы были принесены, а люди, гномы да эльфы получили то, что желали. Что думал и чего желал барон Генрих фон Швальцкопф XII, оставшийся без смысла своей жизни, не волновало, по большому счету вообще никого.        Не теперь, когда надежно запечатали во веки веков так и не успевший нормально пожить результат проекта, в анналах истории оставшийся под названием Железная Погибель.        Железная Погибель вновь пришла в реальный мир, пусть даже этот мир уже не был ни реальным, ни даже тем же самым. Долгое заключение не прошло для мифического порождения зря, многие из ранее безупречно работающих систем только-только прогревались, вновь обретая былую мощь, но никто даже не сомневался в том, что хотя бы половины суток хватит для полного восстановления. И ошибкой будет считать, будто находясь в полуспящем состоянии, Погибель стала не опасной!        Барон улыбается.        Скалит зубы.        Теперь все по-другому!        Теперь он никому не позволит разделить их вновь!        Рядом, за спиной и чуть влево стоит верный помощник, Первый Офицер и Мастер-Наводчик Ханс Мульге, по бокам от него встали верные телохранители - полуогры Жрач и Бухач, не блещущие интеллектом, зато нерушимо верные и удивительно добродушные, как для кого-то с их тяжелой и злой кровью. Жертвы селекционных экспериментов, спасенные Генрихом с вивисекторского стола, они оба были полноценными наделенными, несмотря на внешность, и оба были готовы умереть сами, лишь бы не допустить гибели своего благодетеля.        За спиной вставали в парадно-боевом построении все оставшиеся с ним, так и не бросившие его даже спустя все эти годы члены экипажа, его команда. Механики, наводчики, стрелки, офицеры, ремонтники, абордажники, мастера свинцестрелов, ритуалисты, бенефики, маги и целители - все они готовы до конца исполнить свой долг. Не перед Императором, не перед Империей, но только перед самими собой и когда-то защитившим их всех ребенком - Железной Погибелью.        - Ханс! - Громогласно и так привычно восклицает Барон.        - Так точно, гэр барон! - Он понимает командира без лишних слов и безо всяких интуиций, просто за счет опыта. - Начать погрузку, проверить состояние систем! Румпель и Гранц - на вас оружейные отсеки! Фримори, ты берешь свою группу и проверяете движители! Гретта - на тебе сенсорные системы! Не спим, лентяи, или вы уже все позабыть успели?        Громогласное "никак нет" ему ответом, а остатки команды, что пережили сражение с культистами, стремительно вспоминали давно забытые под гнетом лет ухватки и навыки. Они были на месте, каждый на своем и это было действительно прекрасно, по-настоящему великолепно и совершенно неописуемо превосходно!        Он отправил Жрача и Бухача на помощь остальным - с их дурной силой так просто открывать немного заклинившие от долгой неподвижности люки или подымать тяжелые ящики, которые простояли все это время на тех же местах, где их оставила команда, покидая коридоры Погибели. Два десятка метров в длину, пять метров в высоту, восемь с половиной в ширину, с кучей пушек, автоматических свинцестрелов крупного калибра и боевых жезлов, торчащих со всех углов. Золотисто-песчаного цвета металл, нашитый на каркас толстыми пластинами, причем цвет металла такой не от краски, но от состава - простого железа там даже слишком мало, в отличие от мифрила, солнечной стали, холодного железа и других, даже более редких примесей.        Он любуется своим дитем, своим сердцем, обретенным вновь тогда, когда уже не тлело даже тени надежды.        И потому (а может одно только нахождение рядом с Погибелью сняло с него часть ментальных проклятий) он, всегда параноидально внимательный, никогда не расслабляющийся, пропускает удар.        Взвыла поздно спохватившаяся "чуйка" Железного Барона, заставляя тело броситься в решительном перекате, но пространство вокруг словно утопает в вязком болоте, замедляя, сковывая и лишая подвижности. С тихим шипением входят в тело, прямо в сердце, две длинных костяных иголки, сочащиеся черным дымом и ядом, а убийца тут же, не дожидаясь ответного удара от стремительно сместившегося блинком Жрача, исчезает в ореоле какого-то странного телепорта - будто из пурпурного неба упал золотисто-гнилостный луч и унес его с собой.        Затухающим разумом двенадцатый из рода Швальцкопф, успевает осознать, что вместо одного убийцы следом в атаку пошли уже полноценные силы культистов, точно так же подведенные поближе благодаря тем же телепортам. Бьет по сознанию волна накрывшего весь город пространственного искажения, но слишком поздно - пришедшие в гости подстилки извергов уже в зоне действия полей пробудившейся Погибели. Уж его сокровище умеет противодействовать силе вытащенного из загашников венценосных Лабиринта!        А потом яд закончил растворять в себе его нутро, а развитые характеристики уже не могли поддерживать жизнь в теле Барона...        В глубине узких и темных отсеков Погибели, прямо над движителями, располагалась совершенно особая комната, чей интерьер никак не вписывался в технологическое совершенство окружения. Странные знаки, нарисованные грубыми мазками прямо на стальных стенах, какие-то перья и камушки, разложенные в хаотичном и, одновременно, несущем какой-то неясный смысл порядке, а также главная деталь - небольшой бассейн три на три метра, обложенный белоснежными булыжниками и костями, преимущественно человеческими.        Внутри бассейна негромко булькала и бурлила черная жижа, словно очень густая нефть или смола, какие добывают что гномы, что люди, что даже иногда монстры, вроде гоблинов и орков. Вот только любой, обладающий достаточной чувствительностью и опытом, завидев этот бассейн с его содержимым, сначала бы поседел, а после ломанулся бы прочь с максимально доступной для себя скоростью.        Дело даже не в том, что эта жижа вмещала в себе колоссальную концентрацию силы первозданной Тьмы. Да, этот план опасен, но если уметь им пользоваться и держать дистанцию, то жить можно, главное чтобы тебя не посчитали подходящей жертвой - стереотипы о чернокнижниках возникли не на пустом месте. Но, помимо Тьмы, эта жижа была преисполнена силами Недр в ничуть не меньшей концентрации, а за двумя этими планами ощущалось еще что-то, куда более трудноуловимое любой сенсорикой.        Любой образованный человек знает, что совмещение энергий двух планов равно очень сильному катаклизму, на порядки сильнее, чем если бы потратить две порции планарной мощи по отдельности. Но этот бассейн не спешил взрываться, забирая с собою треть Вечного, продолжая неторопливо бурлить. Тьма, Твердь, высший ритуализм, пусть даже в примитивном внешнем проявлении, а также совершенно извращенный эссенциализм - именно это сочетание позволяло структуре удерживать стабильность.        Мифический артефактный комплекс, против всяких правил и протоколов установленный когда-то на борт Железной Погибели. Владеть таким бассейном желали бы многие, очень многие, и все эти многие никак не могли простить того, что Железный Барон посмел присвоить себе эту вещь без их разрешения. Ну, большей мерой, простить не могли уже внуки тех, кто когда-то оскорбился, но это уже частности.        Поверхность черной жижи взбурлила, выпуская из себя комок черноты, на проверку оказавшийся телом обнаженного, испачканного в стремительно стекающей обратно в бассейн жиже Генриха. Выползая за пределы бортика, он проводит осоловелым взглядом по цепочкам черных следов, едва различимых на поверхности вибрирующего от работы движителей пола. Значит, остальные неудачники уже успели искупаться, вернувшись обратно в строй.        Этот маршрут он знал на память, даже после стольких лет не забыв его. Прямо, поворот, пригнуться, подняться вверх, снова поворот и еще раз прямо, после чего ворваться в центральный зал управления, понемногу оживающий и запускающий иллюзорные панели контроля, и бешеным голосом заорать такое привычное:        - Хаааааанц! - Если бы здесь были вещи из обычного, а не закаленного алхимической ковкой, а после зачарованного, стекла, то они бы имели некоторые шансы разлететься на осколки от вопля подобной мощи.        - Сию минуту гэр барон! - Привычным движением помощник бежит в неприметную угловую кладовку, доставая оттуда шикарные и даже за все эти годы заключения в божественной тюрьме не выцветшие галифе.        Одежды и ему, и остальным погибшим во время штурма понадобилось много - полный комплект, потому что Купель Возрождения, несмотря на все усилия, продолжает возвращать к жизни только тела, причем исключительно в том же наряде, в каком ты появился под взор божий. Мимо него уже пролетают левитируемые носильщиками (кто-то работал своей магией, а кто-то использовал амулеты) трупы, среди которых он узнает и свой собственный. Ресурс купели, конечно, очень серьезный, но долгие десятилетия и множество военных конфликтов без возможности подкормить пруд обычной кровью немного его просадили.        Во времена Травяной Кампании они поголовно отдавали свои бездушные и мертвые тела Купели, чтобы скомпенсировать почти все затраты на восстановление, а сверху добавляли регулярные вливания крови, чтобы потихоньку наращивать запас ресурса для сотворения своих же тел. Но пусть воскрешение работало все эти годы, позволяя членам экипажа вылезти снова живым из ближайшего пруда или грязевой лужи, минуя запечатывающий эффект Эдикта, но восполнить запасы возможности не имелось.        Годы не слишком сильно истощили ресурсы мифического артефакта, но все же нужно будет когда-то потом заняться восстановлением его вплотную. И, почему-то, Генрих не сомневался в том, что это "потом" обязательно будет. Он не оборвет свое бытие сейчас, не после всего пережитого, не после всех лишений, не после того, как обрел свое сердце вновь. Даже если ему придется проехаться железным катком по всему Пеклу, он это сделает и глазом не моргнув!        Они все это сделают!        Вместе, как и тогда.        - Прости меня, мое сердце. - Шепчут его губы, пока ладонь оглаживает холодную поверхность командирского пилотного ложа. - Я не отрекусь от тебя вновь.        - Гэр барон! - Ханс, как всегда, уже приготовил все отчеты, какие только можно вообразить и даже немного невообразимых. - Атака культа отбита без вашего присутствия, силами Жрача и Бухача при поддержке части абордажного состава и автоматических систем Погибели. Потери незначительны, а неустранимых потерь пока еще нет.        Неустранимые потери...        Их очень сложно убить, потому что суть и души связанных с Купелью успевает выдернуть почти мгновенно, пока еще только распадаются внешние оболочки. Но, конечно, абсолютной защиты не бывает, а потому можно преодолеть и защиту экипажа Железной Погибели, всю мощь Купели Возрождения. Их, наверное, и не хотели убивать насовсем - не знать о том, что Железная Сотня не умирает обычным способом изверги не могли. Пусть в отрыве от своей машины весь экипаж потерял способность развивать умения и повышать уровень, но свою долю известности они имели - слишком слабые, особенно без Погибели, чтобы стать действительно опасными для настоящих боевиков, но зато неразменные. И способы устранить их навсегда давно известны - от изначального состава осталось едва ли треть (теперь нужно будет добирать экипаж).        Раньше они были курьезом.        Да, убить их очень трудно, но толку от того же Наводчика в бою с мечником равного уровня? Они все воевали, развивая навыки - единственное, что они могли развивать в отрыве от Купели и Погибели, с которыми связаны не слабее, чем Командор. Именно через его цепь командования они и сумели тогда давно подключиться к сущности боевой машины, став такими же связанными, как и сам Генрих. Но пользы от них было все равно не очень-то и много, и это даже без учета трат на артефактные патроны и заряды боевых жезлов. Без своих пистолей и свинцестрелов даже Барон был почти беззащитным, не говоря уж о его соратниках.        Он вообще был уверен, что ему и воевать-то разрешали только для того, чтобы истощить ресурс Купели, а потом, когда они подохли бы все скопом, жадные шакалы рассчитывали на то, что Погибель уснет навсегда, снова став простым куском стали и сосредоточием магии, а они смогли бы немного пошатнуть Эдикт, договорившись о временном раскрытии домена ради изъятия Купели. Дикари дикарями, но повторить это чудо ритуалистики зус'улл так ни у кого и не вышло.        - Времени вам десять минут. - Гаркает он, вдыхая полной грудью спертый и пыльный воздух, потихоньку наполняющийся нотками дыма и работающих движителей. - Потом я хочу если не использовать систему левитаторов, то хотя бы направить траки в центр столицы. Всегда мечтал промахнуться мимо какого-то вражины и снести какой-то храм покрупнее.        Ответом ему был дружный рев наконец-то поверившей, что это им не снится, команды.        Они тоже успели попросить прощения.        И тоже стремились отплатить тем, кто вынудил его просить.        На территории Вечного имелось множество храмов, посвященных самым разным божествам, начиная от светлых и нейтральных, заканчивая полуофициальными и, фактически, незаконными капищами темных сущностей, не всегда даже божественной природы. Но среди всех них жемчужиной коллекции, алмазом среди простеньких кристаллов выделялся Первохрам Гримментрея. Один из самых почитаемых в простом народе, повелитель Небес и Вод, хранящий равновесие и справедливость во всех его проявлениях, покровительствующий праведному возмездию - этот Вознесенный имел, пожалуй самый сбалансированный и эффективный клир на континенте. Не сильнейший и не самый многочисленный, а именно эффективный.        Воины поклонялись несущим Войну, пейзане и землепашцы тоже молились, преимущественно, своим собственным Богам, торговцы и вовсе были готовы продавать свою веру, а у них ее регулярно покупали... Но отдавая дань уважения всему пантеону сразу, несомненно, первым воспоминали о Гримментрее. Во многом это было связано с грамотной, как сказали бы призванные из иных миров, пиар-кампанией. Жрецы, адепты и послушники этой сущности с радостью записывались в армии, воевали на алишанской границе, шли в авантюристы, не вылезая из логовищ или гробниц, давили орков и гоблинов. Занимались, в общем, преимущественно благими и легко рекламируемыми делами.        Главной же козырной картой всех слуг Гримментреевых было одно из крайне редко применяемых иными богами чудес. Любой из жрецов или паладинов, выполняя просьбу восстановить справедливость, покарать злодея или рассудить ссору, никогда не брал за это плату. Платило им их "начальство", увеличивая скорость набора ступеней и даже давая, пусть и редко, свободные атрибуты за каждый успех. Иные сущности тоже умели так делать и делали, но лишь немногие достигали в своей филантропии такого масштаба.        Стоит ли говорить, что хороших детективов, превосходных юристов или отличных дипломатов среди клира Гримментрея было немногим меньше, чем боевиков? Эти мужчины и женщины занимали нишу не только поборников справедливости, которых власть имущие точно терпеть не стали бы, будь они совсем непримиримыми, а еще и отыгрывали роли судий и мастеров разрешения конфликтов. Именно к ним шли тогда, когда войны и крови не хотелось, но решить противоречие было невозможно без постороннего и желательно авторитетного вмешательства.        В общем, даже Император Веков прислушивался к Первосвященнику Иерему Стайру, а среди аристократии, торговцев, авантюристов и прочих слоев населения хватало тех, кто искренне и с радостью жертвовал "на храм". Любая ссора или противоречие есть нарушение равновесия, и слуги того, чьей сутью было подобное нарушение разрешить, со своей работой отлично справлялись. Нельзя сказать, будто они не были коррумпированы, что они не брали взятки и не совершали зла - потому что все это имелось в наличии и еще сверху. Но, знаете ли, трудно косячить слишком сильно, если дарованные свыше и усиленные классом умения позволяют крайне тонко чувствовать грани конфликта, осознавать, чем и кто готов пожертвовать и в чем уступить, заодно зная, где и когда давить уже не стоит, ибо опасно.        Ситуации, когда клирик Гримментрея брал взятки с обеих сторон спора, а после выносил на рассмотрение вариант одинаково обе стороны устраивающий, да еще так, что каждая из сторон была уверена в том, что именно их взятка сработала, случались с завидной регулярностью. В многогранной Империи Веков, с ее множеством внутренних противоречий, в которые даже Император влезал через раз, храня нейтралитет во многих вопросах, жрецы Его прочно заняли нишу альтернативной судебной системы. Настолько прочно, что практически срослись с государственным аппаратом, что несло и свои недостатки, и преимущества.        Да, вольно или нет, но клирики лезли к механизмам управления государством, отчего их регулярно приходилось окорачивать и спускать с Небес на грешную землю. Важно помнить, что клирик верен, в первую очередь своему Божеству, а только потом всем остальным. Но ведь и обратная связь тоже имелась, давая свои выгоды - по приказу Императора клирики совершали многое, вплоть до призыва Воплощения и это самое Воплощение без лишних разговоров решало те проблемы, с которыми только богам и справляться. Решало в пользу Империи Веков, разумеется.        В том же Алишане свои клирики имелись в достатке, но для них призывы чего-то, сравнимого с Воплощением, были каждый раз отдельными плясками вокруг множества заинтересованных сторон, выматывающих казну и тратящих резервы. С другой стороны, у них своих козырей хватало, а на божественную помощь в битвах алишанцы, несмотря на весьма высокий уровень религиозности населения, рассчитывали редко, еще реже применяя ее. Зато само наличие возможности воплотить Гримментрея хорошенько удерживало вечных соседей от мысли точно так же воплотить кого-то из их темного пантеона, потому что их боги-то сражаться действительно всерьез, скорее всего, не станут, тогда как Гримментрей, для которого Империя была больше, чем просто одной из стран, очень даже мог.        Среди небожителей этот поборник заслужил, несмотря на относительную юность в сравнении с другими Божествами, славу знатного отморозка, от сражения не бегающего, силы не слишком экономящего и гоняющего как коллег по цеху, так и всяческую мерзость вплоть до мифической без опасения подставить спину недоброжелателям, что нападут на ослабленного собрата. И при этом требовал он намного меньшего, получая свои молитвы пополам с искренней верой не за счет громадных пожертвований и массовых храмовых ритуалов, а благодаря последствиям своих и своего клира действий.        Первохрам Его, находящийся в центре Вечного, мог по праву входить в десятку самых укрепленных строений всей столицы, а потому атака извергов стала для его защитников не безнадежным боем, а просто сражением, хоть и тяжелым... по крайней мере, поначалу. Лишившиеся львиной доли своих сил клирики были далеко не единственными защитниками этого места, ведь тут хватало и обычных воинов, для которых усиление святой магией, конечно, важно, но они и без него могут пощекотать кому-то внутренности зачарованным клинком. Опять же, намоленное место, даже лишившись связи с Божеством, позволяло святой магии действовать, а ее пользователям не слишком опасаться массовых ударов по разуму, исполняемых за счет потоков порочного флера.        Также давайте добавим в этот бурлящий коктейль пришедших на помощь стражников, наемников и просто рядовых бойцов, обоснованно стекающихся к самой удобной для обороны позиции. Словно сбившиеся в кучу степные быки под чудовищной грозой, наделенные, для дьяволов являющиеся кормом, стали неким аналогом того самого стада. Да, они для подобных тварей добыча, вот только толпа несущихся на тебя травоядных может и затоптать, будь ты триста раз хищником.        Попытки атаковать предателями и диверсантами тоже сработали не так эффективно, как хотелось бы культу и их господам. Среди клира и простых приближенных к храму специалистов нашлось немало тех, кто рассекречивал маскировку и срывал попытки диверсий. Теперь, когда они знали, что именно искать, а страшной силы пелена больше не мешала попыткам прозреть, игра шла по другим правилам. Как минимум, второй игрок знал о существовании этой игры и мог делать свои ходы с учетом наличия противника. Предателям удалось повредить несколько малых алтарей, ослабить пару блоков защиты и даже вывести из строя часть куполов храмовых барьеров, но для того, чтобы сломать сопротивлению хребет, этого было слишком мало.        Как вода размывает песчаные замки, так действовали атакующие Первохрам дьяволы, пуская впереди небольшую толпу низкоранговых культистов, а то и вовсе очарованных горожан, чтобы идущие следом элитные твари могли нанести свой удар. Без решительного штурма, в котором потери неизбежны, чудовищно опытные выродки, как раз на дальнем магическом сражении специализирующиеся, успевали выбить несколько целей и отступать почти без усилий. Простого мяса у извергов хватало, как и возможности вербовать новых добровольцев.        Довольно быстро они поняли, что просто тратить свою добычу, убивая ее о мраморные стены и колонны Первохрама, они могут долго, очень долго. И волны мяса исчезли, зато увеличилось число элитных тварей, не дающих поймать себя, держащих дистанцию и с этой самой дистанции гадящих на защитников подобно стае чрезвычайно злобных голубей, заодно не давая подкреплениям подойти к храму и влиться под защиту его стен. Первохрам оказался окружен и отрезан, твари успешно маневрировали, либо уходя от ответных ударов, либо заставляя тратить на них столько сил, что намоленная святость иссякнет кратно быстрее, чем твари. Снующих совсем уже вдали извергов средне-низкого звена, которые потихоньку готовили штурмовые ритуалы и атакующую формацию, тоже пробовали задеть массивными ударами со стороны храма, но успеха особого не сыскали. Хватало в храме тех, кого полностью сил лишить никакой купол не мог, но твари отводили или блокировали их атаки с поразительной легкостью.        Появление где-то в районе Площади Поэтов чего-то, что всеми сенсорами и банальной логикой воспринималось ни много, ни мало целым архидьяволом, оказало на собравшихся в храме весьма гнетущее впечатление, но не более того. Стены все еще защищали, а еще успокаивало присутствие на своем месте Иерема Стайра, вполне способного и, что важнее, готового в случае прямого противостояния с мифической тварью, вложить все имеющееся в себе и храмовых алтарях в одну атаку. После такого даже столь могущественной твари легко не будет, как не будет и приятно.        Наверное, именно поэтому тварь так и не попыталась накрыть их всерьез. Так, только выдала сдвоенный удар облаком пропитанного вопящими душами пепла и каким-то странным дождичком кислотно-зеленого цвета, чем подавила три из оставшихся куполов и немалую часть сегментных барьеров. Правда, присутствующие на месте гильдейские маги, совместно с храмовыми специалистами, сумели два из этих барьеров восстановить, едва ли не с помощью дерьма и палок. Два брата Линхармс, оба маги, обладающие разными классами, но специализирующиеся на обслуживании магических защитных систем, своему успеху радовались аки дети малые, а может и не только успеху, но еще и новым титулам, какие им пожаловала Всевидящая за такой профессиональный подвиг.        Потом было применение Лабиринта, благодаря обеспеченной Дворцом связи между крупнейшими очагами обороны, а также благодаря восстановленным барьерам, прошедшее без малейшего вреда для обороняющихся, что дало не только надежду, но и способы ее воплощения. Твари поразительно быстро собирали обратно разрушенные пространственным артефактом боевые порядки, видимо, точно так же имея между собой идеально настроенные системы сообщения, но часть подкреплений сумела к храму пробиться. Их, фактически, ножкой подтолкнули, телепортировав все несколько сотен армейских клинков и десяток элитных гвардейцев прямиком из дворца. Вместе с ними в храм повалили простые гражданские, которых действие Лабиринта вывело из западни, подослав поближе к месту, где им могут помочь.        Нескольких пропитанных Похотью неудачников успешно очистили даже ослабевшими молитвами, а кого не смогли, тех просто обратили пеплом, не церемонясь с безумцами. Культистам тоже доставалось, благо среди них, принесенных абсолютно хаотично выбирающими цель путями Лабиринта, профессиональных шпионов не имелось... или таких не нашли. Главная тварь вела ожесточенную магическую дуэль с Дворцом, при этом не слишком-то и уступая совместной мощи собравшихся там магов и самому Императору с его Наследником, а заодно рассеивала удерживающие громадный разлом в пурпурных небесах чары, освобождая свою армию.        Храм оказался предоставлен едва ли не сам себе, благодаря чему в сердцах обороняющихся начали прорастать первые за долгое время ростки оптимизма, но длилась эта почти идиллия недолго, скорее даже закончившись слишком поспешно и неприятно быстро. Закончилась вместе с синхронным и комбинированным ударом, по меньшей мере, троицы легендарных тварей, сообща накрывших храм облаком серебристой пыльцы, под которой защита начала стремительно рассыпаться. Какие бы души, артефакты, заготовки или даже родные способности извергов не обеспечивали эффект пыльцы, но эта субстанция не просто выступала очень сильным негатором как обычной магии, так и божественных чудес, но еще и усиливалась за счет поглощенной и переработанной силы, грозя добраться до засевших под барьерами смертных и пустить на материал уже их.        Смертные ответили сопоставимо, выдав нечто, по типу воздействия почти аналогичное, тоже на основе материальной компоненты с высочайшим магическим наполнением. Зеленоватого цвета дымок, пахнущий свежескошенным сеном, был почти неопасным, а задохнуться в нем можно было только в том случае, если кроме этого дыма станет нечем дышать. Зато порождение алхимического гения превосходно умело связывать собою любые другие алхимические же проявления. Использованная дьяволами дрянь чистой алхимией, конечно же, не являлась, но действовала все-таки по схожим принципам, в основе которых лежал банальный эссенциализм, только самоподдерживающийся и словно бы вариативный. Будто вся эта пыль обладала подобием разума, который подстраивал ее состояние под конкретную пищу.        Алхимия церковников справилась на удовлетворительном уровне, расправившись с пыльцой, но не имея шансов воплотить обратно пожранную защиту, а второй раз провести стремительное восстановление не могли даже собравшиеся здесь уникальные личности. Изверги, в общем-то, именно такого результата и добивались, сразу же проводя следующую атаку.        Атака выглядела абсолютно черным шаром, напоминающим громадное пятно, что поглощает свет одним своим присутствием. И этот шар покатился в сторону центральных врат в храмовый комплекс со скоростью только-только выпущенной стрелы. Причем не кем попало выпущенной, а как минимум мастером-стрелком, да еще и не из самого простого лука. Стоило только поверхности шара коснуться освященных камней врат, как мяч этот раскрылся, вывернулся наизнанку, выпуская наружу сотни шипастых щупалец, тут же вцепившись во все поверхности и начав затягивать их в глубину раскрывшегося шара. Щупальца со своей задачей справлялись, да так хорошо, что складывалось ощущение, будто они тянут не камень и прочую материю, а словно само пространство, что начало растягиваться и скручиваться бубликом от такого беспардонного отношения.        Спустя какую-то секунду, за которую никакой нормальной контратаки наделенные провести не успели (если не считать множества примитивных чар, засосанных в черноту как и все прочее), вместо ворот и ближайших к ним участков стены осталась только сферическая яма в земле. Взметнулись потоки ветра, заполняя воздухом внезапно образовавшийся вакуум, затрещали остатки защиты, лишенные целого сегмента своей структуры, а внутрь пролома уже начали бить десятки чар попроще, площадных атак и точечных укалываний, прореживая защитников и не давая им помешать штурму.        В этот раз элита была прикрыта не откровенным мясом, а вполне себе "средними" боевыми частями дьявольской армии, прикрывая их в ответ. А в качестве наконечника копья, ударной основы неостановимого молота выступали Легенды. Три из них находились, фактически, на передовой, постоянно перенося свои раны на союзников или собственные сонмы, тогда как еще парочка застыли почти под самым куполом чужого неба, атакуя совместно с несколькими поддерживаемыми прямо в воздухе магическими кругами. Сверхдальняя артиллерия на таком расстоянии теряла в точности, зато позволяла экономить на защите, поскольку до них никто не добивал, а те, кто добить мог бы, слишком сосредоточились на обороне.        В очередной раз показалось, что битва у храма уже проиграна, когда свое веское слово сказала самая главная рыба в этом пруду, человек, ко мнению которого прислушиваются вообще все, потому что иначе чревато. Иерем Стайр вышел на порог своего храма, своего, пожалуй, дома, не прячась за барьерами и баррикадами, словно игнорируя все попытки его задеть. А уж бить по сияющей праведным гневом фигурке старались вообще все, кто только мог себе эти удары позволить.        Сопровождаемый десятком клириков, тоже сияющих своим гневом с интенсивностью, напрямую зависящей от положения в клире и уровнях, он, казалось, вообще не замечал, что все до единого слуги божьи в этом городе должны были критически ослабнуть. Сведенные в молитвенном жесте руки разомкнулись, а последние слова воззвания наконец-то прозвучали, после чего произошло сразу три вещи.        Резко и решительно телепортировало обратно под стены храма всю свиту Первожреца, спасая их после того, как они отдали слишком много сил и не могли больше защитить себя. Парочка из них так и не успели спастись - одного достало совместным ударом сразу двух легенд, а второго разорвало пространственным завихрением, вследствие резкой перемены частоты работы купола. Не иначе, тоже кто-то из особо проворных тварей постарался, просчитав и переиграв смертных порталистов.        Разлетелась вдребезги зачарованная стрела, выпущенная каким-то культистом из лука, но размерами больше подходящая иной баллисте. Индивидуально подобранный снаряд, созданный и вылитый из чистого волшебства специально для Иерема, лишь немного пошатнул того, не нанеся ни царапины. Магия стрелы, не в силах преодолеть защищающее цель Чудо, только бессильно вспыхнула, еще сильнее захламляя окружающее пространство токсичной донельзя магией.        Молитва вернейшего поборника справедливости, - со, простите за каламбур, справедливостью такого звания спорили редко, несмотря на любовь этого поборника ко всяческим полулегальным финансовым махинациям во благо храма, - попросту отпустила все души в сонмах рядовых тварей, заодно вычищая оболочки культистов от порока. Ну, а поскольку культисты эти добровольно в себя Похоть впустили, отдались ей и напитались от нее силой, то без нее их тела, со всеми их дарами и боевыми мутациями, начали испытывать определенные трудности в том, чтобы оставаться боеспособными или хотя бы живыми.        Вышедшая из планарного прыжка на основе Пламени тварь, одна из трех Легенд атакующего копья, почти достала до лица клирика длинным языком с утолщением на конце, но лишь едва сдержала визгливый стон, когда этот язык и одну из рабочих конечностей стесало потоком сияющей Синевой морской воды. Еще одна Легенда приблизилась самым обычным прыжком, благо внешне напоминала покрытую наростами и половыми органами гуманоидную жабу, но удар лап, несмотря на силу и явно непростой яд на когтях, увяз в окружающем жреца сиянии. Третья из легенд, как и добрый десяток "простых" элитных тварей приблизились, но в ближний бой лезть не решились. Вместо этого они применили сразу четыре типа планарных энергий и еще сверху какой-то концептуальный контрактный эффект, под угрозой потери души запрещающий покинуть определенный участок пространства.        Они не могли знать, почему их цель так легко вышла на безнадежный и глупый бой, вместо того, чтобы разумно использовать имеющиеся преимущества и оборонять храм. Зато твари прекрасно осознавали, что лучшей возможности выбить столь сильную фигуру у них не будет, особенно, если фигура все-таки завершит то, ради чего она так подставилась. Иерем мог относительно легко сразить любую из находящихся здесь Легенд в бою один на один, даже если учитывать эффект купола, на вернейшего слугу Гримментрея действующего едва ли в треть силы. Не уступил бы он и двоим тварям сразу, а всю троицу имел шансы долго и успешно изматывать постоянными маневрами, продавая свою жизнь и душу очень дорого.        Но вот действуя против троих тварей легендарного уровня вблизи, двоих равных им, только бьющих с дистанции, а также под эффектом купола и при поддержке извергов помельче... даже ему было в таком положении не выжить, особенно если учесть, что он только-только завершил одну молитву и уже не успевал оформить еще одно Чудо сравнимой силы. Твари атаковали жреца в момент его слабости, под взглядами ненавидящих и стремительно падающих в отчаяние людей и нелюдей, банально не успевающих прийти на помощь их последней надежде.        Ровно так, как и желал того сам жрец.        Пространство вокруг сражающихся словно пошло бликами, будто отражениями небесной синевы на поверхности волн морских, в те дни, когда это самое море почти неподвижно, лишь едва задеваемо легкими порывами ветерка. Следом за бликами пришел звон колоколов, удар барабанов и гомон разъяренной толпы, собирающейся сжечь пойманного чернокнижника, пришел громовой силы удар судейского молота, оглашающий вердикт висельнику, пришел хлопок печати, проставляемой на договор о ненападении между могучими державами. И придя, эти звуки не ушли обратно, а словно сконцентрировались, заставляя блики стать плотными, почти ослепляющими.        Этого артефакта не должно было быть в руках Иерема, потому что он, по всем возможным и невозможным докладам, отослал его вместе с одним из вернейших своих учеников, прямиком на алишанскую границу, в одну из основных приграничных крепостей. Но сейчас артефакт был здесь, против всей имеющейся у извергов информации, которые наверняка пожелают дать немного страсти облажавшимся разведчикам. Пожелали бы, если бы имели шансы пережить свой последний Суд.        Вердикт о Виновности считался мифическим артефактом, несмотря на то, что был создан самим Гримментреем, но шел по самой верхней границе своего грейда. Даже богам непросто создавать божественные же артефакты, поскольку слишком многое в них придется вложить, навсегда пожертвовав частью своей сущности, даровав божественность чему-то, что ею обладать не могло. Тем не менее Вердикт вплотную приближался к этой грани, воплощая концепции, крайне для Гримментрея близкие.        Несмотря на всю свою мощь, эта вещица, выглядящая обычным святым амулетом в виде двух накладывающихся друг на друга восьмерок (главный символ Церкви Равновесия), была малополезна против тех, кого не в чем было обвинять. То есть, была крайне эффективным оружием против подавляющего большинства разумных и не очень сущностей, что населяют любые существующие миры.        Сила артефакта позволяла временно подвести любого противника под юрисдикцию Кодекса Равновесия, сиречь религиозной доктрины, давая Божеству власть над душами под это воздействие попавших. Разумеется, строго в рамках самого Кодекса, который, если подумать, довольно четко описывает ситуации, в которых наказать кого-либо будет не за что. Так-то любой бог может выдать свое неодобрение тому же извергу, душегубу, взяточнику или просто нехорошему человеку, мало молящемуся, нехорошие мысли думающему и на храм не жертвующему. Вердикт позволял делать это лучше, точнее и практически неостановимо любыми способами.        Фактически, жертвы артефакта на некоторое время становились столь же тесно связанными с Гримментреем, как и высшие сановники его клира. То есть, если вины на жертвах артефакта не будет, то вместо Возмездия им можно даровать подпитку силой на уровне тех же самых сановников. Отобрать сотенку достаточно порядочных прихожан, после чего девять из десяти из них под ударом Вердикта подохнут, а оставшиеся смогут, ненадолго правда, действовать на уровне тех самых высших сановников.        В эпицентре действия Вердикта только одна личность могла со стопроцентной уверенностью не опасаться возмездия своего патрона - сам Иерем, хотя даже он все-таки вздрогнул, вспоминая мелкие и не отмоленные грешки да махинации. Среди извергов искать невиновных было бы ну очень странной затеей, а потому и результат вышел со всех сторон (кроме стороны самих тварей) положительным.        Разом обретя власть над обвиняемыми, божественная воля тут же перехватывает связи между тварями и сонмом каждой из них, даруя части душ свободу, а части из них забвение, после чего начинает эту связь продавливать, стягивать в тугой узел, разрушая тела и сущности извергов, но позволяя себе начать влиять на обстановку в Вечном куда более полно.        Простые твари, даже элитные, дохнут, и вовсе не успев попытаться спастись, зато отлично прочувствовав на себе тяжесть Справедливости. Две из трех Легенд следуют их примеру секундой позже, становясь основой для сияющего морской гладью и небесной синевой портала. В районе действия храма стремительно восстанавливаются силы клириков, делая их классы вновь боеспособными. Причем, не только клириков Гримментрея, но и немалой доли иных Божеств - пусть и по немалому тарифу и с потерями, но мощность установленного канала достаточна, чтобы передавать крохи сил не только своей пастве.        Из-за затянутого дымом и пожарами горизонта прилетает несколько атак от мифической твари, главного изверга, пришедшего в Вечный домена, ради такого дела даже отвлекшегося от сражения с Дворцом. Вот только пусть Бог здесь и опосредованно, только за счет нестабильного и в любой момент способного рухнуть канала, но он все же Бог - все три атаки просто ныряют в отправившуюся им навстречу морскую волну, на миг потерявшей Синеву и ставшей невыносимо глубокой, не имеющей дна.        Увы, третья из Легенд оказалась более подготовленной, сумев на секундочку заменить свою сущность на оттиск души истинного праведника, выпадая из власти Вердикта. Гримментрей распылил обманку едва ли не мгновенно, но атака такого далекого и близкого одновременно Господина задержала Его волю достаточно долго. Потеряв две трети сонма, тварь избежала участи стать деталью канала, ослабив портал достаточно сильно. А потом Иерема снесло с его позиции вместе с ошметками божественной силы, ранее бывшими тем самым порталом, после чего внесло сквозь пролом в обороне обратно в храм, да так, что часть пути он проделал сквозь стену.        Божественный портал схлопнулся столь же быстро, сколь проявился он в реальность, а на сцене появилось новое действующее лицо, только теперь работающее на стороне врага. Заодно стало понятно, почему изверги с таким спокойствием и расточительностью гнали на убой целые толпы низкоуровневых культистов и замороченных горожан - потому что гнали их не на убой. Вернее, не совсем на убой, не до конца.        Глаза Иерема видели несоизмеримо больше того, что доступно простому человеку, даже если не учитывать способность полноправного Героя разглядеть уровни и классы тех, на кого взор падет. И сейчас ему не нужно было прикладывать особых усилий, для того чтобы осознать природу показавшегося изверга, того самого, что разрушил портал и едва не продавил защиту Первожреца. Старший над Клеймеными семьдесят первой ступени могущества смотрел прямо на Иерема, не замечая ни расстояния, ни поднятой его полетом сквозь стену пыли, ни красочных иллюминаций, спровоцированных выбрасываемым в воздух волшебством.        Уровень твари пугал не так сильно, как уже продемонстрированные способности - на штурм храма шла волна пылающих Пеклом и Похотью тел, каждое из которых принадлежало тем, кого уже успели однажды убить, развоплотить или распылить на кровавую взвесь. Сонм этого выродка был повернут в обратную сторону, направлен не внутрь, но вовне, позволяя использовать имеющиеся в распоряжении души совершенно невообразимым способом, при этом каким-то темным чудом не разделяя самого себя на ноль, разрывая на части и сонм, и заключенные в нем души.        Сотни простых горожан были покрыты символами и пятнами, истекали ихором и смердящим плесенью медом из каждого клочка кожи, были закованы в прозрачные и нерушимые цепи, отмечены клеймом, что не давало им умереть. Их тела были уже не из плоти, а из псевдоматерии, точно той же, что давала основу для тел дьяволов, а сущности их уже не принадлежали им самим. Они все еще были здесь, все еще купались в том, что изливал на них изверг, но сами по себе являлись не более чем продолжением его воли, дополнительной конечностью, живым передатчиком и куклой своего мастера.        По вновь вернувшимся били магией, давили их всем, чем могли, а могли они много, даже без учета Иерема, но там, где простого человека, пусть и напитанного Пеклом, было до обидного легко убить, клейменные проявляли запредельную живучесть, принимая урон напрямую на собственные души, распределяя его равномерно между всеми своим "собратьями", а потому урон этот снижался до незначительных величин. Даже одна только толпа в несколько тысяч таких несчастных могла бы стать проблемой, особенно если не забывать про обычных дьяволов, охотно пользующихся преимуществом такого прикрытия. Но одними горожанами и слабыми собратьями по культу гвардия клейменных не ограничивалась.        Их было около полусотни, полсотни выдающихся по чьим угодно меркам страдальцев, чьи души уже многие века томились в участи даже более страшной, чем обычный плен в сонме какого-то изверга. Каждый из них был сравним по силе с элитной тварью, но при этом обладал чудовищной бронированностью и возможностью игнорировать техники, приемы и магию, специально против дьяволов заточенные.        И среди них выделялась главная троица, тройка сильнейших цепных псов, жемчужин коллекции собравшей их твари, что, несмотря на внешность обычного гуманоида ростом в два метра, в плане энергетическом являла собою громадную хищную медузу с тысячами отдельных щупалец-пастей, где на кончике каждого находился отдельный симбиотический организм из клейменной души и порожденного медузой тела. Тройка сильнейших симбионтов играла роль одновременно защитников и главных клинков, прикрывая основное тело Старшего над Клейменными, не забывая поддерживать толпу мелочи в атаке.        Громадный великан, словно вылепленный из черненого железа, покрытый сплошным ковром развращающих татуировок и одетый в шипованные латы, только с той разницей, что все шипы были направлены вовнутрь. В прошлом это был явно наделенный, из очень редко встречающейся на этом континенте расы гигантов, освоивший классы Защитника, Мастера-Воителя и Скальной Твердыни, не потеряв свои умения даже в плену, только усилив их многочисленными дарами Пекла. Большая часть урона перетягивалась им с рядовых тварей на себя, заряжалась и возвращалась обратно, буквально снося баррикады, защитников и волшебные барьеры. Он один, терзаемый мукой и экстазом, прикрывал всю многотысячную армаду и своего владельца.        Обнаженный мужчина, явно имеющий примесь крови морского народа, беззаботно плавал внутри водяного пузыря ста шагов в обхвате, словно не замечая ни своего состояния, ни окружающего его кошмара. Из потоков созданной им же воды то и дело порождались прозрачные фигуры прелестных дев, дарящих ему свои тела и ласку. А пленник даже не понимал, что сам создавал своих тюремщиц и хозяек из собственной силы - они не были полноценными дьяволицами, а ожившей фантазией, концентрированным Пороком, пропущенным через фильтр души Повелителя Рек. Его атаки, наносимые не им, а его фантомами, что давно покорили разум создавшего их мага, ненавязчиво размывали, растворяли и всасывали в себя и волшебство и чудеса, стремительно опустошая ресурсы храма. Суть его странной и непривычной для этого континента силы, непрерывного течения позволяла противодействовать любой, вообще любой стационарной и большей части активной защиты.        Третьей была дева... ослепительно давящая своей Синевой, словно клочок самого настоящего Неба, вновь оказавшегося здесь, под гнетом купола. Глаза Иерема видели и пусть часто, слишком часто ему доводилось жалеть о том, что он не может ослабить или даже выключить свой взор, но очень редко испытывал он такую жажду ослепнуть, лишь бы только не видеть этого. Когда-то она была адептом Синевы чудовищной силы, куда сильнее самого Иерема, возможно даже если бы он запросил помощь Гримментрея. Именно эта душа, реши Первожрец выступить против этого погонщика хренового, должна была стать его гибелью.        Он был силен, но понимал - этой пленнице он не сделает ничего, не поможет даже божественная сила, словно ее готовили прямо под него долгие годы, если не века. Может быть, так оно и было, кто же узнает теперь? Спрашивать извергов не хотелось, хотя бы из-за их любви наполнять любые слова ментальными эффектами и соблазнами. Ему кажется, что его глазницы скрипят, будто в них насыпали песка, когда он отворачивается в сторону, не в силах смотреть на результат кропотливого труда самых проклинаемых мастеров мироздания.        Если бы не стоящие за спиной храм и укрывшиеся там горожане, если бы не весь цвет клира, что рассчитывает на его, Иерема, могущество в этом бою... Он бы наплевал на все, позвал бы силу Возмездия и попытался бы убить смотрящую прямо на него, - сквозь все преграды битвы смотрящую, - мразь, даже если бы это стало последним в его жизни деянием. Шансы победить человек имел, но только если бы изначально разменивал свою жизнь, свое бытие на чужое, но это был бы только шанс, тогда как у твари их все равно оставалось намного больше.        Он не мог оставить тех, кто пришел в храм за защитой.        Не мог бросить их.        Бурлит кровь и ненависть в его нутре, когда он видит довольную и понимающую улыбку твари, что успела и сумела его просчитать. Если бы только он задержался с использованием Вердикта, то под его прикрытием мог бы надеяться на победу в поединке. Без главного активируемого эффекта артефакт не терял силы, имея, чем ответить и добавить сверху на любой вражеский трюк, но против такой твари, против тройки его любимых марионеток, против целого воинства марионеток помельче... он мог только погибнуть, подарив заодно Вердикт врагу для дальнейшего осквернения.        Скрип зубов, на которых ощущается хруст попавшей в рот каменной крошки, а после короткая молитва, доносящая его слова и приказы до соратников, оставляя на них защиту храма и обязательство держать его столько, сколько будет возможно. Тварь не рискнет идти на прямой штурм, какая бы там ни была на нем защита и сколь бы ничтожным не казался распределяемый между клейменными урон. Потому что алтарь храма, потому что запасы боевых амулетов и артефакты последнего предела все еще есть. Нет, тварь потратит время, почти гарантированно раскатывая оборону с минимумом потерь, но потратит. А там, глядишь, поменяется обстановка или Дворец пришлет еще немного помощи.        Глупая надежда, ведь у Дворца своих проблем хватает, но все лучше, чем обреченность.        Сам Иерем, не в силах атаковать Старшего, взмывает в воздух, прямо в прыжке шепча еще одну молитву, одну строчку ее, самую первую строку Просьбы о Справедливости, которую каждый церковный служка, даже класса не получив, заучивает самой первой. Даже одна только первая строка первой из молитв в устах Первожреца может многое, но сейчас эти слова еще и активатор, запускающий Перст Наказания - второй из активируемых эффектов Вердикта.        На миг зависая в воздухе, рефлекторно развеивая атакующие его чары, с трудом уклоняясь от скоординированной атаки чар более опасных, Иерем ловит взглядом отчаянно спешащего разорвать дистанцию легендарного изверга, последнего из вышедшей против него троицы. Того, который в попытке сбежать, потерял единственный шанс спрятаться за спинами марионеток, подставить кого-то из них вместо себя - самый эффективный прием против Перста.        Небесной синевы копье, скорее даже не копье, а кол, только не деревянный, а из чистой энергии, настигает тварь несмотря на попытку блинка, поставленные душами планарные барьеры и эффект перекладывания урона на сонм. Легендарная тварь, пусть и уже побитая Вердиктом, падает оземь, извиваясь в агонии, на глазах растворяясь в синеве, пока каждая из его коллекционных душ освобождалась вместе с его гибелью. Вспышкой такой знакомой, такой чужой, извращенной, оскверненной и преданной Синевы отвечает третья из кукол, снимая и забирая обратно эффект артефакта, но спасти союзника уже нельзя - слишком сильные повреждения.        Иерем взлетает выше, подымаясь под самый купол, туда, где его ждут еще две Легенды - пусть он не в силах сражаться с готовой убивать именно его тварью, но этих двоих он одолеть способен. Возможно, если он справится, то вернется помочь своему храму. Возможно, ему еще будет куда возвращаться.        Старый, пусть и выглядящий лишь на четвертый десяток лет, мужчина будто бы вновь почувствовал себя маленьким сорванцом, чью деревню сожгли людоловы, чью семью либо вырезали, либо угнали в рабство, которому оставалось только бежать, прятаться и сжимать зубы в бессильной ненависти, лелея мечту о том, чтобы когда-то настичь злодея и воздать ему за все совершенное. Как же давно он не испытывал этого бессилия, как же он его ненавидит.        Ненавидит, не в силах простить себе то, что он тогда остался жить.        Сражение перешло во внутренний двор Первохрама Гримментрея и только там, на камнях, пропитанных чудесами до последней пылинки, тварей удалось наконец-то притормозить. Они продолжали давить неотвратимым горным обвалом, снежной лавиной, селевым потоком, но теперь они продвигались куда медленнее. Джуниор Дрейк, гвардеец Его Величества, по праву занимающий место в личной Его гвардии, был, как и всякий гвардеец, превосходно подкован в тактике и стратегии, даже если служба его почти никогда не подразумевала командирских ролей. Потому-то он и видел, отчетливо читал исход этой битвы, очень печальный исход, про себя готовясь активировать амулеты Последнего Выдоха, чтобы не оставить тварям ни души, ни тела.        Голова гудела от регулярных попыток наложить какое-то внушение, - вроде бы один раз какая-то глубинная штука почти прошла, но артефакты вытащили, - поскольку в него, на самом острие обороны находящегося, непрерывно били все, кто мог и хотел. К счастью, перед тем, как отправить их телепортом прямиком из Дворца, всю гвардию обвешали амулетами и подобрали комплекты артефактов, идеально против извергов заточенные. В общем, Джуниор куда больше опасался боевых техник и когтей тварей, чем их излюбленного Порока, хотя и понимал, что его самоуверенность может оказаться роковой.        Щит в очередной раз содрогается от удара целой серии пурпурных шаров, пусть даже все они летели не в него, - с его-то бронированием, - а в стоящих далеко позади бенефиков. Чары щита перехватывают направление атаки даже без непосредственного участия гвардейца, позволяя тому сосредотачивать силы на атаке. Удар пламенного клинка, прорастающего прямо из руки удивительно уродливой дьяволицы, скользит вдоль зачарованной стали, а тварь хохочет и страстно стонет, когда роковой удар отсекает ей уже вторую конечность, заодно подставляя под удар сразу двух магов. Лед и ветер давят мерзость, вынуждая отступить, применяя блинк, но Джуниор вновь использует удержание позиции, роняя противницу на каменный пол ударом щита.        Вообще-то, удержание предназначено для использования на себе самом, чтобы с ног не свалили, не переместили каким-то умением, не притянули телекинезом или еще чего не сделали. Но полностью закрытое умение дает куда большую вариативность, особенно если это умение эпического класса, а не стандартная способность типичного стражника. Используя Сокрушающий Взмах он рассекает тело дьяволицы вдоль, мимоходом отмечая повреждение ее сонма и перекатом уходя от посмертной атаки. В чреслах разгорается пламя, кровь стучит в висках, а мысли начинают скатываться к позорному желанию поиметь ближайший труп, желательно еще теплый, но артефакты вновь успокаивают разум и душу потоком ледяной прохлады, возвращая здравомыслие.        Выходя из переката, гвардеец оставляет длинную и опасно выглядящую рану на теле одного из клейменных, как обозвали их клирики, отбрасывая того подальше. Хотя должен был бы разрезать на две части и этого, и еще парочку стоящих за ним - продолжение клинка все-таки. Тварь (или все же культист?) непристойно вопит в экстазе, на глазах восстанавливаясь, но его сносит тройкой светящихся от наложенных благ стрел, заодно развоплощая и его ближайших соседей, когда стрелы детонируют.        Вновь щит притягивает поток боевых пульсаров, причем тех же самых, что и в прошлый раз, а владельцу артефакта только и остается, что с тревогой отмечать раскалившиеся края щита, для которого столь интенсивное поглощение вражеских чар пользы не несет. Пока что расплавленный металл с примесью мифрила на землю не капает, но такими темпами долго ждать не придется. Подставляя щит под удары копий и топоров в руках клейменных стражников (судя по всему, из тех, кто так и не сумел добраться до храма для соединения с основными силами), Джуниор сносит одному из них голову и оставляет окончательное развеивание тела на магов прикрытия.        Перезвон стальных трубочек - именно так для него звучит зов его интуиции, именно ему он следует, активируя встроенную в латы защиту и помогая ей телесной крепостью, едва удерживая щит в руках, когда его почти пробивает лапа громадного медведя-оборотня, тоже, разумеется, клейменного. Второй удар метит в открытый бок, а клинок отчаянно не успевает за мыслью, но, прежде чем Джуниор прощается с печенью (а говорили, что ей от выпивки плохо!), клейменный перевертыш распадается на три части.        Кивком выказывая благодарность спасшему его незнакомцу, он тут же пытается вернуть долг, прикрывая явно не на своем месте находящегося бретера в глухой маске даже без прорезей для глаз - кто же с кинжалом и шпагой в такой толчее воевать будет? Попытка прикрыть выходит неудачной, потому что сразу две твари, причем обе посильнее недавно убитой дьяволицы, пробуют познакомиться с бретером поближе. Гвардеец уже готов произнести короткую молитву за упокой спасшего его бедолаги, благо прямо в храме она может и помочь, как становится ясно, что бретер этот даже в свалке штурма отнюдь не беззащитен.        Артефактная шпага его аж глаза слепит сиянием, заставляя прикинуть цену оной шпаги, сравнить ее со своим обмундированием и признать, что эта полоска стали не уступит его щиту, а ведь Верность Дрейков, их семейная реликвия, считалась легендарным артефактом, даром, что слабеньким для своей ступени качества! И ладно бы только клинок, но и сам владелец явно не на улицах воевать учился. Несмотря на чисто дуэльные ухватки и технику, в нормальной битве малополезные, он умудряется разделывать противника даже быстрее Джуниора!        Нет, достойный сын дома Дрейк обладает классом годным для обороны, а не атаки, но все равно он должен превосходить дуэльщика! Похоже, дуэльщик этот явный провинциал из глухих деревенек, потому что об этой истине он, очевидно, нигде не слышал, а потому игнорировал. Шутки шутками, но Джуниор даже залюбовался, несмотря на то, что предпочитает исключительно баб.        Огненная грива волос металась следом за движениями туловища, что маятником двигалось между рядов противника, а уж как ноги его танцевали! Опытный фехтовальщик, и сам умеющий шпагой владеть на приемлемом для аристократа уровне, он мог оценить это зрелище и знатно почувствовать свою неполноценность, даже несмотря на совсем иной класс. Казалось, что одетый в легкие и обманчиво тонкие тряпки да кожаную броню бретер пребывал во всех местах одновременно, держа дистанцию, выдерживая нужные паузы и непрерывно рассекая, упокаивая навеки с помощью своей шпаги, лишь иногда блокируя ответные удары куда более скромным кинжалом.        Джуниор пристраивает свои кости чуть сзади, выступая в роли волнолома, прикрывая дуэлиста от площадных или магических атак, перехватывая стрелы и метательные снаряды, попросту притягивая их на себя и давая отступить уже себе за спину, если юркого хлюпика прижимали всерьез. Тот почти не блинковал, то ли экономя энергию, то ли просто не желая менять одну толпу и толкучку на другую, раз уж и там, и там одинаково неудобно. Зато умудрялся проходить между ударами даже там, где не мог извернуться просто физически - словно и вправду пребывал в нескольких точках одновременно.        Суперпозиция?        Танец Пустоты?        Что-то еще, малоизвестное и потому незнакомое Джуниору? Скорее все-таки последнее, потому что для коронной фишки высококлассных бретеров его стойки слишком неагрессивные, словно заточенные на уклонение в первую очередь, тогда как у Бретера выше второй ступени развития класса есть возможность переместиться так, чтобы клинок после перемещения оказался уже внутри чьих-то потрохов. Тут, скорее, дуэлянт, только очень сильный, какой-то высшей его разновидности. На фирменный танец Фантомов это тоже не похоже - очень уж явный энергетический след.        Вдвоем выживать стало резко проще, особенно когда странный союзник начал бить не только дуэльными техниками, но еще и небесной планарной силой, от которой его маска начала мягко светиться и выборочно слепить тварей да клейменных, если те подбирались слишком близко. Похоже, его знакомец, с которым они даже словом не перекинулись, но которого он уже готов напоить до свиняче-ползающего состояния, относится к кулакам храма, причем кулакам не очень-то афишируемым - силой он даже без артефакта не уступает Джуниору (причем Джуниору с артефактами), а такие люди обычно на слуху, если не прикладывают огромных усилий для достижения противоположного.        - Да кто же ты такой? - Ворчит про себя гвардеец, вновь прикрывая союзника, заодно добивая вторую из ранее напавшей на них двойки элитных тварей, уже лишившуюся пяти из восьми своих конечностей, даже если не считать используемого вместо плети хера, тоже отсеченного.        - Прибыл вместе с волной перемещения. - В ухе отзывается голос одного из пятерки Координаторов, прямо сейчас руководящих обороной, по-видимому, посчитавшего риторический вопрос не риторическим. - Вызвался в добровольцы после прохождения проверки на осквернение.        То есть, все же не храмовый кулак?        Под последнюю мысль Джуниор перестает экономить силы, потому что твари вновь начали усиливать натиск и двое невольно вырвавшихся вперед идиотов оказались на острие своего участка, посреди очень широкого простора внутреннего храмового парка, перед толпою прущих прямо на них тварей и без поддержки строя. Гвардеец активировал Нерушимость, - сильнейший эффект его щита, - а дуэлянт перестал сдерживать Небо, начав давить им не сильно слабее, чем до этого впечатляя фехтованием, а ведь те самые бретерские техники он тоже использовать не перестал. Джуниору пришлось еще раз пересчитать силу союзника, осознавая, что очень уж сильно в прошлый раз недосчитался, и теперь ему все интереснее становилось. Продемонстрированное, выходит, уже уровень не просто гвардии, а капитанов оной гвардии минимум!        Это могло показаться невозможным и, чтоб ему вечность трезвым оставаться, он бы сам не поверил тому, кто попробовал бы рассказать ему об этом, но они стояли на гребне этой волны, держась против сразу слаженной четверки элитных тварей, десятка тварей чуток послабее и просто толпы обычных извергов и усиленных Пеклом клейменных. Нерушимость снижала силу любого вражеского удара в радиусе полусотни шагов ровно втрое, увеличивая прочность защиты союзников втрое же, а уж целые стены небесной Синевы эту защиту обеспечивали с запасом.        Рыжий ловкач в маске разделял этими стенами строй противника, позволяя Джуниору перетянуть на себя внимание части противника, чтобы самому атаковать быстро и внезапно, порою прямо сквозь одну из своих стен, вовсю пользуясь почти всепробивающей мощью своей шпаги. Лишь несколько раз и только элитные противники умудрялись заблокировать или отвести тоненькое лезвие, да только повторный удар любой бретер нанесет быстрее, чем успеешь удивиться - вторую попытку переживали не все из тех, кто отразил первую.        Еще несколько раз он прощался с жизнью, как и с жизнью странного союзника. Особенно запомнился тот момент, когда одна из тварей просто втянула в себя всю синеву небесной энергии, заморочила голову Джуниору, внушив невозможность сместить в пространстве кисти рук и ступни, пусть даже остальное тело двигалось нормально, а потом, атаковав рыжего сочащимся гноем и каким-то отвратительным проклятием щупальцем, которое заменяло твари ударную руку. Слишком поздно гвардеец осознал, что точно такое же внушение, что парализовало его, закрепило в пространстве кисть бретера, что сжимала клинок, и тому просто нечем было блокировать удар, как не мог он и уклониться тем же блинком. Да и если бы он понял все вовремя, ничего поменять бы не смог.        Бретер подбросил в воздух свой кинжал, сгибая единственную рабочую руку в локте и прикрывая ей голову, куда метило щупальце. Тонкий и почти прозрачный барьер, казалось, не мог бы остановить даже обыкновенную стрелу, не говоря уж о столь опасном ударе, но вся мощь изверга словно расплескалась, натолкнувшись на нерушимую стену. Краткое мгновение неуязвимости продлилось недолго, но мозги бретера тоже защищены были на славу, почти мгновенно восстановившись от контроля (при этом на нем не было видно амулетов, какие носил Джуниор!) и позволяя вскрыть извергово брюхо шпагой. В последний миг тварь попробовала использовать коронный трюк с передачей урона на души, но слишком вложилась в атаку, позабыв о защите.        Вопль последнего обещания едва не выжег гвардейцу мозги, а вот ловкач успел вновь позвать Небо, укрывшись тонким, но ужасающе плотным доспехом, заново призывая свои барьеры и продолжая резать рвущихся вперед клейменных, словно овощи нарезая. Вернувший контроль над телом (ценой пары осыпавшихся пылью разовых амулетов) Джуниор вовремя прикрыл быстро сдающего под таким натиском союзника, давая тому время на прием пары зелий из его личных запасов. Когда же тот поделился этими запасами с Джуниором, тому захотелось припереть союзника к стенке и долго-долго интересоваться на тему того, у какого алхимика он закупается и нельзя ли оформить боевому товарищу хоть какую-то скидку?        Сзади их уже поддерживали маги, бенефики вновь разгоняли комплекс благословений на рядовой пехоте из вставших в строй простолюдинов и храмовой стражи, а лучники тратили запасы стрел, устраивая целые просеки в рядах застопорившихся извергов редких культистов и беснующихся клейменных. В этот момент, когда они, едва ли не впервые с момента прорыва внешнего круга обороны, намертво остановили продвижение врага, Джуниор почти поверил в успех их начинания, поверил, будто они таки дотянут до прибытия подмоги или пока Стайр закончит со своими противниками наверху и спустится сюда, поближе к ним всем, показав тварям, за что его до сих пор в Алишане боятся.        А потом за них взялись действительно всерьез.        Понять природу Девы было просто, куда сложнее было ее не понять, ведь в этот миг, даже одного взгляда на клейменную извергом сущность хватало, чтобы в голову буквально вбило информацию о ее природе. Тоже своеобразная атака и при этом очень эффективная против слабых духом - даже сквозь защиту храма и волшебство бенефиков обычных горожан пачками выключало. В лучшем случае - обморок с повреждениями ментального состояния, в худшем - практически мгновенное безумие в агрессивной форме, стремительная накачка Похотью и только потом смерть, хорошо если в одиночестве.        Каждый экземпляр основной тройки клеймо несущих был клеймен по-своему. Гигант-Защитник испытывал боль и получал от нее свою страсть, забирая себе все раны, какие только мог забрать. Заключенный в водяную сферу водник пребывал в стране своих собственных грез, не приходя в себя ради необходимости сражаться, потому что его собственные выдуманные грезы сражались вместо него.        Дева же...        Старший над Клейменными превзошел, пожалуй, самого себя и, если бы здесь был кто-то с достаточными навыками ясновидения и аналитики, то он мог бы предположить, что в создании каждого из троицы принимал участие весь домен, а уж Деву перерабатывали не без помощи самого Господина, который щедро наградил одного из вернейших и сильнейших слуг за какое-то его деяние. Ну, или наказал за все то же деяние - в рядах дьяволов разница между первым и вторым минимальна, а зачастую ее и вовсе нет, ведь зависит она от состояния сущности изверга, а не от объективной реальности.        Главным трюком того, что сотворили с чрезвычайно сильной и древней Алдис'ай, познавшей все оттенки Синевы, какие только можно вообразить, являлось четкое воплощение единственно важного факта - их было двое, но она оставалась одна. Казалось, что вдоль ее идеально сложенного тела кто-то провел красную линию, разделив и тело и душу на две части. Первая половина оставалась той самой безымянной для всех Девой, чей разум был практически не затронут и оттого испытывал все то, что может испытывать наделенный в плену у извергов.        Вторая же часть была все той же Девой, но уже совращенной, полностью покоренной и испытывающей мстительное и непередаваемое никакими словами удовольствие от мучений своего же альтер эго. Стоит только узнице своей же души стать сильнее, соразмерно сильнее станет ее тюремщица, стоит ей придумать хитрый план или уловку и отточенный разум второй половины, - ее собственный разум, - найдет способ противодействия. Это нельзя было назвать даже раздвоением личности, потому что жертва была одновременно в обеих своих ипостасях. Если бы ее извращенная часть стала бы отдельной сущностью, действуя наподобие одержимости, ей было бы стократно легче, тысячекратно менее мучительно - потому что это был бы кто-то другой.        Дева была той, кто убивал.        Она была той, кто калечил.        Она нарушала все свои обещания.        Она убивала тех, кого раньше ценила.        Она творила то, что клялась предотвращать.        Воистину, настоящее персональное Пекло для одной и только одной узницы, где извергом и палачом выступает она сама, сама же расплачиваясь за свою слабость и неспособность противостоять контролю. Клеймившей ее твари даже не было нужды самому дарить Порок пленнице, он всего-то наслаждался уже готовым, никогда не прекращающимся и не имеющим возможности закончиться зрелищем. Смотреть, как половина лица радостно улыбается, наслаждаясь каждым моментом бытия, а вторая лишь молча рыдает над происходящим, как давно погасла в ее глазах надежда, уступив тупой жажде наконец-то сдохнуть.        Умереть не получалось, оставалось только убивать.        Потоки Синевы и молниеносные удары громадных энергетических клинков-крыльев не просто прореживали ряды пытающихся остановить клейменную воинов. Они их почти всегда игнорировали, банально не замечая всех тех отчаянных попыток заблокировать удар или поднять барьер покрепче. Превосходство в степени концентрации сил, полностью отсутствующее беспокойство о резерве, а также невероятная скорость совместно с массированными атаками превращали Деву в аналог очень быстрой и компактной гномьей боевой башни.        Те, кто сражался с ней в ближнем бою, конечно же, беззащитными не были, по крайней мере, некоторые из них. Находились и силы для блокирования, и ловкость для уклонения, и магия для постановки действительно эффективной защиты, вот только даже превосходно оснащенные бойцы могли пережить один, максимум два выпада клейменной, а потом следовали примеру тех, кто и этого не мог - умирали. Находящиеся на расстоянии лучники, маги и целители со жрецами тоже познавали на себе мощь Девы, которая заливала их удивительно крепко структурированными чарами, что рвали защиты будто бумагу. Нет, им приходилось чуть полегче, но жертв было намного больше - это вблизи ее остановить пытались лучшие из лучших, а вот там, за спинами, собрались те, кого лучшими назвать не выйдет.        Казалось, управляющий клейменными изверг намеренно отводил союзные войска, давая Деве проложить путь и таким образом скомпенсировать потери от временного успеха обороняющихся. Небо - один из столпов мощи Гримментрея, чей храм сам защищал и помогал своим защитникам, но одно дело отражать удары Пекла, тогда как родственные и близкие силы Неба просто не замечали большей части защиты. Сверху парил над храмовым комплексом водный пузырь, проливаясь дождем из речной воды и смывая силу Моря и Глубины, разрушая тем самым второй из основных столпов силы храма.        Джуниор, которого появление Девы отбросило метров на двести назад, прямо в ряды союзников, чем зашибло нескольких из них, неплохо разбирался в тактике обороны, так что глубину нависших над ним и всеми, кто сейчас рядом, проблем он видел отчетливо и кристально ясно. Термин "задница тролля" был, для описания положения наделенных в этом бою, несколько мягковатым, но в гудящую от удара голову ничего другого не приходило. Его железная (и мифрильная) Верность спасла гвардейца, приняв большую часть удара на себя, но даже остатков хватило, чтобы выбить и покалечить бедолагу, надежно лишив его возможности встать на ноги в ближайшее время, если речь пойдет о своих силах.        Помочь ему могли, благо целителей хватало, а потери среди них являлись не самыми крупными, да только никто не обращал на Джуниора внимания, пытаясь то ли выжить, то ли перегруппироваться, то ли все-таки убить отродье клейменное. Хотя бы одно из трех сильнейших. Свою роль сыграли погнутые и окровавленные доспехи, обширные переломы и краткая потеря сознания из-за которых его лишенное чувств тело приняли за свежий труп и попросту проигнорировали. В иной ситуации спасение полноценного гвардейца стало бы задачей близкой к первоочередной - все же он, со всеми его умениями, уровнем и артефактами, был единицей полезной для выживания, даже если отбросить пиетет перед благородной кровью.        Но момент оказался упущен и Джуниору оставалось лишь бессильно наблюдать за бойней, которую устраивала клейменная, которую даже твари не прикрывали, потому что подойти боялись. Вот плеть из чистой синевы обернулась вокруг Дортза из дома Бонтлторд, его коллеги по должности, который так и не вернет свой карточный долг - истощенные амулеты и покрывший тело слой молний позволили вырваться из хватки чар, только для того, чтобы десяток предельно концентрированных небесных игл пробили тело в десятке мест, а взмах крыла завертевшейся на месте Девы, что в тот миг играючи срывала с себя сияющие серебром канаты чьей-то молитвы, размазал Громовержца вместе с его броней.        Не сможет Джуниор отдать свой долг старине Бродерику, выслужившемуся выскочке из семейства мелких чиновников, потому что не спасла ни ловкость, ни железная от множества правильно подобранных ритуалов и зелий укрепленная кожа, ни несгибаемая воля прирожденного воина, когда его, прямо во время спасительного кувырка, поймали в область покоя и буквально стерли потоком Синевы. А вон убило Мергельяна, вечно ворчливого боевого мага из гильдии Черненой Чаши, накрыв сразу целой связкой высокоуровневых чар и сотней пущенных им вдогонку перьев с крыльев Девы.        Могучие и влиятельные смертные умирали один за другим, не в силах остановить противницу, прямо сейчас накачиваемую силой через свое клеймо до самых кончиков перьев. Их бы убили куда раньше, если бы не его "старый" знакомец, прямо сейчас пляшущий вокруг крылатой сучки, словно борзая собака вокруг травимого ею медведя. Нет, были среди обороняющихся адепты Неба и посильнее, даже если не считать жрецов из свиты Иерема (одного из них прямо только что на крыло натянуло до самых бровей)! Секрет в том, что сочетание сразу громадной ловкости, специализации на ближнем сражении, могучей магии и легендарного артефакта нужного типа имелось лишь в единичном экземпляре.        Джуниору вспомнились годы, проведенные в домашнем обучении, да и в зрелом возрасте он любил почитывать книги, благо должность его только одобряла постоянное расширение кругозора и квалификации. Из продвинутых курсов высшей энерго-планарной феноменологии он знал, что сильный пользователь энергий определенного плана мог, в той или иной мере, подавлять более слабых коллег. Могучий теневик не даст теневику слабому даже пошевелить те самые тени, владыка Пламени приугасит, а то и полностью потушит огонь соперника, чернокнижники сумеют перекрыть доступ к Тьме начинающим самоучкам - это все пройденный этап, известные константы.        Но среди всех особенностей Неба одна была самой необычной, даже несуразной в некотором роде. Небеса отлично противодействовали Тьме, Тени, Смерти и всем стихиям, кроме Ветра. Могли их адепты показать класс и для других планарщиков, для кого сильнее, для кого слабее, а для кого и совсем слабо. Но лишь один план из всех делал адепта Синевы почти бессильным, неспособным наносить хоть какой-то урон врагу своему.        Неба хватит на всех.        Древняя, как сам мир, мудрость была не просто словами, но еще одной аксиомой, неоспоримым фактом действительности Алурея. Защищаясь Небом от Неба, даже относительно слабый маг мог стоять под дождем из посылаемых могучим коллегой чар очень и очень долго. Просто невообразимо долго, как для подобных дуэлей, особенно если сравнивать таланты двух поединщиков. Да, слабейший из такой пары вообще ничего врагу сделать не сможет, но и проживет подольше.        Для Девы эта истина проблемой не являлась - кем бы ни была она раньше, до своего клеймения, но помимо фантастического сродства с Синевой у нее была еще и мощь физическая, подкрепленная какой-то разновидностью боевой медитации или предвидения. Те, чья связь с Небом позволяла блокировать ее атаки, гибли от ударов рук, крыльев или сброшенных перьев, а те, кто, имея связь с Небом, оставался еще и воином, либо были слишком неповоротливыми и тоже гибли в бою, либо их связь с планом была недостаточной. Мощь Девы поражала, стандартные чары собратьев она даже не замечала, пробивая их с той же легкостью, что и чары иных направленностей.        Рыжий бретер вертелся юлой, выживая там, где остальные мерли подобно скотине в мор, встречая Синеву Синевой, а от всего остального просто уклоняясь, пользуясь все той же странной пространственной техникой. В те редкие моменты, когда его доставали физические атаки крыльев или изящных рук Девы, он встречал их либо тонким и краткоживущим, но ужасающе прочным барьером, либо своей шпагой, что лучилась чистым Солнцем, заставляя клейменную если не отступать, то хотя бы опасаться.        Мелкий и юркий, в сравнении с очень крупной как для птицелюдки Девой, которая еще и вовсю пользовалась преимуществом полета, левитации и возможности воевать в трех измерениях сразу, он держал оборону сам и даже, порою, успевал спасти чью-то жизнь и душу, пусть и не часто. Самое смешное, что действительно развеселило потихоньку избавляющегося от последствий сотрясения Джуниора, так это действия извергов, а вернее, их отсутствие. Из-за вступивших в резонанс зачарований храма и волшебства клейменной, никто из дьяволов или других клейменных не мог помочь Деве. Это, конечно, не случайность, а намеренное действие клириков, попытавшихся и сумевших отделить Деву от подкреплений, но все равно смешно вышло.        Он бы улыбнулся, если бы даже в одиночку Дева не грозилась перебить всех, кто встал у нее на пути, причем нехорошо перебить, с выдумкой. Улыбку окончательно убил очередной ход извергов, воспользовавшихся неразберихой в центре внутреннего парка, телепортируя прямо в ряды магов сразу десяток тяжелобронированных тварей, окончательно ломая и оборону, и надежду Джуниора на то, что его заметят и вытащат. Заметят, вытащат, подлечат и даже приласкают, только не свои.        Оказавшись уже буквально под сенью Первохрама, пачкая его пол кровью и потрохами обороняющихся, отрезав еще удерживающие парк силы от подкреплений и маршрута отступления, изверги поставили жирную точку в судьбе храма. Вспыхнули амулеты оставшихся клириков из свиты Иерема, унося тех, усталых, побитых и потерявших в числе, поближе к алтарю, следом за ними вытащило еще нескольких высокоуровневых союзников, а неизвестный бретер, попросту не имеющий амулета спасения, так как пришел непонятно откуда и непонятно кому служит, остался едва ли не один на один против Девы. А примерно через две с половиной секунды и вовсе оставшийся один на один - без надежного прикрытия клейменная выбила всю невезучую мелочь рода людского (и еще пяток зверолюдов, а также одного хоббита).        Обидно.        Если не бретеру, то Джуниору.        Рыжий был хорош, настолько хорош, что вполне заслуживал себе кличку Рыжий, благо что барона Кванцентрынского, выдающегося таланта Берсерка, убили предатели из состава прислуги прямо в момент поднятия купола над Вечным. Даже потеряв любую надежду, бретер буквально вдохнул целый кисет своих зелий, большая часть которых была в газообразной форме, а после принялся продавать свою жизнь за такую цену, что даже у торгаша в тринадцатом поколении инфаркт бы случился.        Удар крыла встречает барьер, ответный тычок шпаги переходит в рассекающий выпад, оставляя длинную царапину на безбрежно-синем доспехе из чистой энергии, которым укрылась с самого начала штурма двуликая Дева. Поток синевы мягко отводится в сторону, а десяток лент, словно сотканных из лучшего цветного шелка, огибают размывшуюся фигуру, даже не в силах ее коснуться. Новая атака - водоворот из безбрежной Синевы, обращающийся настоящим колодцем, на дно которого падает бретер. Ловушка, которая могла сдержать и сковать хоть молодого дракона, хоть легендарного изверга, лопнула, открывая тоненький проем, сквозь который проскользнул упрямо не желающий сдаваться наделенный.        Чтобы тут же попасть в хватку замедляющего облака покоя, которое, будучи разорванным в клочья, сменилось еще одним, а потом на блок человека (а Джуниор был уверен в его расовой принадлежности) обрушился удар крыла. Барьер мигнул, но какая бы сила за природой этого умения ни стояла, а за несокрушимость пришлось платить временем существования. Удар крыла встретило небесным щитом, и щит продержался, пусть и какой-то миг, жалкий и короткий. Мига хватило, чтобы встретить чуть ослабленный удар кулака лезвием шпаги.        Изящная и хрупкая, как и у всех крыланов, чьи кости, подобно птицам, очень легкие и ломкие, ладонь схватилась за пышущее Солнцем лезвие и с хрустом его сжала. Вспышка Неба неизмеримой мощи и такая же вспышка Солнца едва не выжгла Джуниору глаза, а когда он проморгался все было кончено. Оземь падают обломки шпаги и гвардейцу, несмотря на шум битвы, крики раненных и проклятия умирающих, кажется, будто он слышит тонкий перезвон падающей стали.        Бретер висит в воздухе, взятый за горло Девой, половина лица которой лишь молча плачет, а вторая улыбается самой сладкой улыбкой, настолько сладкой, что даже изверг бы вздрогнул, особенно если из низа их иерархии. Обессиленный и поломанный во всех местах парень, часть маски которого тоже отломилась, растеряв сияние синевы, падает у ног Девы, что сама склоняется, нависая над жертвой и, скалясь в безумной страсти, впивается руками в тело жертвы, прямо в плоть, до крови и мяса.        Джуниор в ужасе, наведенном и чуждом, осознает, понимает лишь потому, что Дева сама об этом кричит, рыдает без единого слова, но с наслаждением рассказывая забавную с ее точки зрения историю. Историю о том, что каждый убитый адепт ее излюбленного плана, познает покой небесный совсем иным способом, что ее руки могут отнять этот покой, забрать у побежденных их Небо. Чтобы первая стала сильнее, чтобы клеймо ее стало крепче, чтобы стены узилища ее стали несокрушимее, а вторая, чтобы смеялась и танцевала на давно уже забытой надежде, от которой не то что осколков, пыли и той не осталось.        В зал входит все больше и больше клейменных, подтягиваются изверги и еще живые культисты, проламывает себе дыру в стене заключенный в мучительные латы гигант, заканчивает смывать со стен и земли последние частички защитных чар Речной Властелин (как назвали его ребята из тактиков). Рядом с гигантом ступает хозяин всех Клейменных, выглядя, может, и мелко, но отнюдь не невзрачно - пышущая дурной мощью тварь страшна настолько, что у Джуниора замирает сердце, а артефакты один за другим выгорают, не давая ему раствориться в приносимом тварью флере.        Невольно он оборачивается к Деве, трусливо предпочтя не смотреть на ее хозяина, но не отрывая взгляд от ее развлечения, словно все-таки завороженный, потерявший волю. Ее руки уже в грудной клетке окровавленного парня, который кажется таким молодым... Мысль о количестве молодящих эликсиров, выпитых бретером, так никуда и не уходит, пока Джуниор пытается убедить себя, что если он сейчас будет лежать, молчать, не шевелиться, то его не заметят, пропустят, что он еще поживет хоть немного.        Бретер умирал.        Хуже, чем умирал.        Но в последний миг, когда Дева дала ему немного свободы, почти закончив забирать себе все то, что могла от своей жертвы взять, когда она пожелала насладиться последним его воплем, отчаянным криком теряющего Небо мученика, бешеным проклятием, просьбой, мольбой или чем-то еще, таким сладким для второй и мучительным для первой, он поступил иначе. Не атаковал, не попытался убежать или хотя бы призвать свою силу, дабы убить собственную суть самому, чтобы не отдавать ее клейменной в руки.        В последний миг он схватил ее ладони, - твердые будто сталь, неостановимые и невероятно сильные, - будто бы вонзая их еще глубже, к самому своему сердцу, а после протягивает ладонь к склонившемуся над ним лицу, плачущему и смеющемуся, лишь едва-едва его касаясь. И вместо крика, вместо последней попытки уязвить хотя бы словом, если не делом, он вкладывает все, что еще имеет, - а сил у него, разогнанного смертельной порцией зелий, хватало, - все, что знает, что успел понять в эти часы, в своей последней битве... все это он отдает простым словам, последней фразе, в которую он буквально вкладывает душу.        - Прощаю Вас и отпускаю.        Вложи он все свои силы, даже будь он полностью свежим и готовым к бою, не сумел бы задеть Деву, не осилил бы оставить на теле ее даже царапины. Но вот слова, сказанные искренне, от всего гаснущего сердца... слова эти были чем-то иным, радикально отличающимся от всего, что привыкла отражать ее защита.        Дева отшатнулась, будто не коснулись ее, а хлестко ударили, будто не рукою, а раскаленной сталью. Хотя куда там для ее защиты обычная сталь, какой бы горячей она ни была? Это касание, оставившее на идеально чистой и мраморно-белоснежной коже маленькую кровавую капельку, оно словно затронуло что-то другое, скрытое под кожей, под нерушимым слоем Синевы, под самым ее Клеймом. Что-то давно забытое, не ясное и, казалось бы, невозможное.        Половина лица ее принимает вид чистейшего шока, раскрывая затянутый похотливой поволокой глаз в выражении неверия, столь же чистого, как самая прозрачная родниковая вода, как чиста синева покорного ей Неба. Но это вторая половина, та, что стоит у руля, что принимает решения, что творит паутину пыток и мучений для половины второй. Тюремщица так и не понимает, не успевает осознать, потому что первая часть, истинная и, в гордыне столь же могучей, как могуча жестокость Мастера Клейма, не сломленная до конца, впервые за века и века поменялась.        Все еще текут слезы, но это другие слезы, наполненные не мукой, но облегчением. Наполненные тем, что тоже есть частью природы каждого адепта Небес.        Покоем.        Свободой.        Искуплением.        Изверг могуч, а его скорость реакции оставит далеко позади почти любого из тех, кто привык самому быть воплощением скорости. Он бы легко успел, сумел бы помешать, перехватить, заморочить, разрушить план всего лишь человека, даже не нажившего сотни лет. Если бы он не желал видеть, пожалуй, излюбленное свое зрелище. Если бы он не вынужден был управлять всей сворой своих вернейших псов, благодаря множеству подвернувшихся пленных расширившейся и разросшейся в несколько раз. Если бы он, прекрасно зная о подобном трюке, хоть на один короткий миг заставил себя поверить в то, что такой исход вообще возможен.        Первая получила краткий миг свободы воли и действий. Шансов на спасение у нее не имелось, ведь сил и умений ее ненавистного хозяина с лихвой хватит для того, чтобы вернуть кандалы на место, ведь никуда не делось ни клеймо на ее душе, ни лишь чуточку отброшенная в сторону вторая. Все, что сумел подарить ей глупый человек, так это краткий миг надежды, за которым следует еще большее отчаяние, когда и эта надежда, восставшая из праха, вновь в прах обратится.        У нее не было шансов, но, подобно очень многим личностям сравнимых характеров и мировоззрения, личностей, достигших всего того, чем она и привлекла на свою душу посланников Пекла, личностей, сумевших доказать миру, доказать самим себе, что они всего лишь Герои своей истории... подобно всем им она привыкла игнорировать невозможное. И никакие века мучений, страшнее которых даже извергу будет сложновато вообразить, ни одна из неисчислимого множества сводящих с ума оргий, так и не сумели погасить ее волю. Могли бы, очень даже могли, но изверги сами не захотели терять такую сладкую игрушку.        Если бы она не была повернута к Старшему над Клейменными спиною, укрытая собственными крыльями будто одеялом, он бы увидел зрелище, какое не видел ранее никогда, зрелище, свидетелей которому, возможно, уже давно не осталось под Небом этого мира. Дева улыбнулась, обеими половинами лица улыбнулась, закрыла глаза и позвала Небеса, отдавая им себя так, как не успела отдать в тот злополучный день, когда ее клеймили.        Большую часть успевшей проникнуть в парк мелочи, неважно были это другие клейменные или рядовые изверги, буквально испарило, но даже людям досталось преизрядно, заставив немногих знающих едва ли не в штаны гадить. Потому что изверги это страшно, мерзко, ужасно, кошмарно и вообще так плохо, что хуже не придумаешь, но мало есть на свете тех, кого оставит равнодушным это ощущение. Чувство того, что где-то рядом, в считанных шагах от тебя отдает душу плану, добровольно и с радостью, подлинная Героиня, настолько же древняя, насколько она была сильной.        Небесные твари это очень редкое зрелище, настолько редкое, что большая часть мира о них либо не знает, либо знает только из рассказов и книжных описаний. Природа Неба такова, что планарное заражение им проходит без особых последствий, ну, если сравнивать с теми же стихиями или проклинаемой Тьмой. Падение посвященного Небу в свой класс редко заканчивается разрушениями и жертвами, если не считать тех, кто окажется слишком близко - жаждущие покоя, способные в любой момент получить его в родной синеве, новоиспеченные твари просто уходят, возносятся в свое Небо и больше никогда не возвращаются.        Судьба, на самом деле, незавидная, как и любое другое становление порождением плана, ведь не может быть хорошим выбором обращение тварью, какая бы та тварь ни была. Тем не менее, если выбирать между падением в Небо и вечной жизнью в руках своего радушного хозяина и тех, кому он или вторая ты отдадут тебя поиграть, выбор даже для самого рьяного последователя Чистоты Бытия будет очевидным.        Дева нанесла прощальный удар, подгадила своим пленителям, растворила вторую в собственной душе, подарив ей покой, которого она все равно жаждала, как часть ее самой. Себя не обманешь, и как бы вторая ни наслаждалась муками первой, они обе понимали, что обе оказались равносильно несчастны. Дева освободилась, стремительно растворяясь в покое, которого так долго ждала, но у нее все еще были несколько секунд до падения, все еще была ее память и долг. Она по праву была Героем, по праву обрела свою силу и даже сейчас, сильнее всего стремясь перестать помнить, заново переживать, перестать быть и вознестись, она все еще помнила свои собственные обещания. В иной ситуации она бы забыла о них, позволила бы себе слабость, не рискуя дарованным ей шансом, обретенным без всякой божественности Чудом.        Но их простили.        Искренне, от всего сердца простили их обеих, простили за все, что одна сотворила, за все, чему не смогла помешать другая, простили за силу одной и слабость другой. Если бы не это прощение, не жалость, не понимание, не сочувствие, которых она, забирая Небо у одного несчастного за другим, насмотрелась вдоволь, так много, что не могла вспомнить все эти лица. Лишь простив их обеих, лишь лишив чужого контроля сразу две ее половины им дали шанс стать одним целым, обрести единство и в нем же приобрести волю к сопротивлению. Волю сделать один-единственный совместный шаг, сделать его вместе, потому что половина души не может уйти, оставив вторую.        В последние секунды ясного сознания, сохраняя даже не мысли, но поставленные перед собою цели, она склоняется над землей. Тело растет, а ее громадные, как для алдис'ай, более чем два метра роста стали полноценными тремя, а после и тремя с половиной, добравшись до отметки в четыре. Два верных крыла раскрылись, разрослись, умножились, облачая ее фигуру во множество крыльев, укрывающих стремительно теряющее форму тело. И все же она успевает, успевает схватить рукоятку сломанного клинка, притянуть к себе голой волей все его осколки. Сила Девы выжигает из двойственной сути артефакта все оставшееся Солнце, оставляя только одно лишь Небо, заполняя им кусочки металла, концентрируя его достаточно сильно, чтобы он снова слился воедино, обратился уже новым, совершенно иным клинком.        То же лезвие, та же форма, но теперь там одно только Небо и больше ничего.        Она проводит лезвием шпаги по ладони, прикладывая нешуточные усилия, чтобы порезать кожу и пустить себе кровь, уже не напоминающую даже кровь. Лишь пустое упрямство и память о прощении, повешенный на себя саму долг, пожалуй, единственный, который она могла позволить оплатить, удерживал ее от такого желанного забвения.        Кровь напитывает клинок, вливается в него, застывает на лезвии и рукояти тончайшим узором, словно множество переплетенных крыльев, небесно-синих и будто бы даже движущихся. Закричав, и криком своим преодолевая все сильнее тянущее ее в свои объятия Небо, Дева подымает клинок, что в ее руках выглядит детской игрушкой, вонзая ее прямо туда, где раньше билось ныне застывшее сердце простившего ее, простившего их мальчишки. Отданное сердце, потерянное сердце, пожертвованное ради их свободы, позволившее им вновь стать ею.        Удар завершен.        Клинок к сердцу.        И сердце для клинка.        Вторая вспышка небесной синевы не уступает в мощи самой первой, но наносит куда меньше урона извергам просто потому, что все цели в ближайшем радиусе уже развоплощены, а более дальние противники защищены как внешними стенами храмового комплекса, так и собственными барьерами, после первой вспышки спешно поднятыми и закачанными максимальным количеством силы. Штурмующие готовились отражать силу Гримментрея, но заготовленные трюки от чистой Синевы тоже помогают недурно, лишь самую малость хуже.        Где-то вверху, под самым куполом раздается предсмертный вопль экстаза одной из Легенд, на которую даже очень уставший Иерем Стайр нашел управу, но укрывшийся за мощью гиганта и собственными барьерами Старший над Клейменными, как и примерно половина его элитной свиты, прихлебателей и помощников, внимания на это почти не обратили. Они только-только пережили атаку, выстояли перед вспышкой Синевы, устояли не без труда, пусть риски те были не слишком и высокими. Все-таки поток чистой силы, каким бы густым он ни был, остается всего лишь силой, без контроля и наличествующего круга магов, что эту силу оформят, теряя почти всю опасность, особенно если применять те барьеры, которые простой голой мощью не продавить.        Когда сияние упало, открыв вид на внезапно ставший удивительно чистым внутренний парк, из которого испарило большую часть трупов и часть еще живых, перед лицом Старшего предстало зрелище, заставившее изверга, привыкшего получать оргазмическое наслаждение от чего угодно, страстно желать любого исхода, позорно растеряться, буквально не зная, что ему вообще нужно испытывать. Но с каждой секундой склоняясь к совершенно особому, характерному только для обитателей Пекла, типу бешенства. Бешеной злобы на того, кто посмел лишить его законной страсти, положенного ему самим мирозданием экстаза.        В центре парка, сейчас лишившегося всей растительности и напоминающего чистую, разровненную и словно бы оплавленную, а после разглаженную и утрамбованную площадку, стоял человек. Огненно рыжие волосы резко контрастировали с бледной кожей, едва укрытой обрывками одежды, от которых остались только закрывающая половину лица и один глаз часть маски, укороченные до колен штаны, кусочек левого рукава и носок правого сапога. И казался бы невзрачным этот человечек, ведь в этом храме хватало куда более впечатляющих во всех отношениях личностей. Чего стоил один только милашка Иерем, ради клеймения которого в качестве четвертого своего дитя он сюда и прибыл!        Но именно этот выродок, этот никчемный, подлый, бессердечный и жестокий смертный, лишил его той, чьи два лика столько веков дарили ему все оттенки Похоти и Отчаяния, столь очищенные, многогранные и выпестованные, что одни лишь мысли о том, что он их лишился, заставляли Старшего над Клейменными клокотать от распирающей нутро злобы.        Он бы уже бросился вперед, прикрываясь собственными творениями, своими детьми, лишь бы самолично отплатить этой мерзости за его поступок, если бы не... если бы не клинок в его руке. Синий, как Небо, тонкий, как перышко, будто бы сроднившийся с держащей его рукой и даже не обращаясь к сонму и его видящим, изверг знал, что никто, кроме единственного человека во вселенной, этот клинок в руки взять не сможет.        Если бы не парящая за его спиной фигура, незримыми нитями связанная с клинком и его хозяином, черпающая право пребывать в реальности, не выпадая из нее, не исторгаясь подобно всякой твари обратно в свое Небо, прямиком из этой связи. Огромного роста, покрытая десятками крыльев, больших и малых, она словно обнимала человека, укрывала от любых невзгод, дарила покой и надежду.        Его Дева была Героем, настоящей Легендой своей эпохи.        И она пала, пала добровольно и навсегда.        Но связь, связь клинка и его владельца позволила стать чем-то большим, сохранить больше, чем позволено иметь тварям, сохранить часть умений всех ее классов, переведя их в таланты твари, сохранить часть отточенного разума с вековым опытом и, конечно же, сохранив часть так и не растворившейся в Синеве памяти.        Из-под сколотой маски было видно одно из очей человека, что неотрывно следил за Старшим над Клейменными.        Над плечом его парила Дева, чье лицо само стало маской, словно вылепленной из камня, на котором не удавалось различить глаза.        Но изверг знал, что она тоже смотрит и тоже на него.        Тварь была древней, невероятно древней и помнящей такое, что не мог выдержать людской разум. Тварь мыслила иными категориями, не имея ничего общего с мышлением смертных и наделенных. То, что творилось в сознании этой сущности нельзя облечь ни в слова, ни в образы, не потеряв себя в этих потоках патоки и меда. Одного взгляда твари хватило бы, чтобы убить и переродить, одним касанием она могла поменять и перековать, одним дыханием совратить и развратить. Вокруг нее стояли клейменные слуги. Вокруг были готовые к битве сородичи. Рядом стоял перекованный в нечто невозможное гигант, что примет на себя все раны и удары, все невзгоды и боль.        Но когда человек сделал шаг вперед, обычный человеческий шаг.        Когда вслед бесшумно двинулась вперед застывшая за его плечом крылатая фигура.        Могучая тварь, давно переросшая ранг простой Легенды, входящая в десятку, а то и в пятерку сильнейших сущностей своего домена, подчинявшая и клеймившая на своем долгом веку и Героев, и другие Легенды, и Вестников божественных, способная в одиночку захватить и забрать хоть целую страну... Улыбка, радостный оскал, украшающий уста Старшего над Клейменными дрогнула.        А сам он неожиданно, словно против собственной воли, сделал шаг назад.        В жизни любого разумного существа, наделенного властью над какими-то другими разумными, будь то король, армейский сотник, главный артельный мастер или вожак варварского племени зеленокожих, полным-полно таких моментов, когда одного из своих подчиненных хочется взять ласково на руки, да как зашвырнуть в омут болотный, чтобы и не выплыл никогда. Даже если раньше этот самый подчиненный вообще не вызывал нареканий своей службой, даже если раньше ты мог считать его если не другом, то надежным соратником, даже если ты и сейчас продолжаешь его таким считать, но, сука, он дико бесит! Способ надругательства над жизнью отдельно взятых подчиненных может разниться, потому что не везде есть болота и не все станут с этими болотами возиться, предпочитая старый добрый кулак в зубы.        Или топор в зубы.        Или боевые чары в зубы.        Или вообще не в зубы.        - Шчепан, ну ебрык-дыгрык, уже почти неделя прошла! - Возьма имел только одну восьмую полуросликовой крови, но ругался их народным матом, словно чистокровный в надцатом поколении. - Кругом не протолкнуться от ищеек, а если они нас тут поймают, то отгыркают до самых глазниц.        Возьма, несмотря на любовь косить под идиота, на голову блаженного, а потом и контуженного, что очень помогает в общении с высокопоставленными господами, глупцом не был, а потому его слова являлись вполне разумными и обоснованными. С того момента, как столицу их могучей и благой империи наглым образом спи*дили, действительно прошла почти целая неделя, даже если не считать тех самых первых часов, когда никто еще не подтвердил страшной новости.        Просто в какой-то миг люди, подъезжающие к Вечному со всех сторон непрерывным потоком, поняли, что мощеные укрепленным камнем дороги начали либо вести куда-то не туда, либо вообще обрываться. Часть путей просто срослась с такими же дорогами, только подходившими ранее с другой стороны, а часть просто оборвалась, словно срезанная громадным клинком. Пространство, как уверял их всех Джаж, их отрядный маг, обучавшийся в одном из Академиумов, словно стянулось подобно жопе только посравшего коня. Словно кто-то вырезал из карты привычного мира кусок полотна, а потом, чтобы не оставлять дыры на этом месте, притянул края открывшейся раны друг к другу и крепко их зашил.        Словами "поднялась паника" не описать и сотой доли того абсолютного безумия, какое разверзлось в те дни, но очень скоро порядок начали наводить пришедшие полки окружных гарнизонов, прибывшие в невероятном числе Вестники Божьи, а уж Слуг Их и вовсе считать сбились еще с самого начала. Маги, дознаватели, гильдии, аристократы и все прочие высокопоставленные козлы с баранами едва не передрались в отсутствие связи с Императором и его ближайшими наследниками. К счастью, имелись у военных инструкции на случай похожих (но намного менее масштабных) бедствий, да еще некоторое количество носителей крови правящей династии, что хоть и не входили в основную семью и в списках наследников не отображались, но полномочия и кое-какие мозги имели, так что не дали оставшимся без хозяев псинам вцепиться друг другу в глотки.        Точных версий происходящего Шчепан не знал и знать не мог, несмотря ни на что. Да, он высокопоставленный авантюрист, имеющий серьезные такие связи в гильдии, личный отряд опытных головорезов и тридцать восьмой уровень, но таких как он и даже более "достойных" в округе сейчас собралось столько, что хозяева местных трактиров и постоялых дворов то ли озолотились, то ли поголовно поседели от ужаса. Самой популярной версией, которую разделял и Шчепан, была диверсия Алишана, но приходило подспудно запоздалое понимание, что даже для Алишана происходящее как-то чрезмерно... просто чрезмерно.        Повсюду бродили маги либо из гильдий, либо от каких-то ведомств, либо просто нанятые кем-то, а то и вовсе на добровольных началах предложившие свою помощь. Как ни странно, но если в первые два дня никого к месту спайки пространства не подпускали под угрозой полевой казни, то после напряжение упало, чем многие пользовались. Судя по всему, способов быстро вернуть столицу на прежнее положение никто так и не нашел, а удерживать толпу родственников, слуг, близких друзей, партнеров и подчиненных, лишившихся всех тех, кто был в Вечном в эти дни, стало действительно тяжело, требовало слишком жестких мер и усилий. Вплоть до того, что пришлось бы начинать войну с собственным народом.        Не самый разумный выбор, свидетельствующий скорее о слабости и нерешительности тех, кто сейчас управлял собравшимися силами, но Шчепан не мог не признавать, что не пропусти его сюда, он бы гарантированно попытался проникнуть на охраняемую территорию самостоятельно. И хера с два его остановила бы необходимость проливать кровь охраняющих подходы солдат и дозорных.        Он, в конце концов, тоже потерял вместе с городом кое-кого, ради которого был готов на все, вообще на все.        - Скажи, Возьма. - Несмотря на бушующие внутри переживания, Шчепан не подавал виду, оставаясь внешне все таким же невозмутимым, как и всегда, ведь именно это умение крайне важно при общении с толпой головорезов, которые вожаком признают только самого страшного отморозка среди них всех. - Вот, наша страна, дай боги ей стоять неколебимо, она как называется?        Разговор не мешал мужчине напрягать свой волшебный дар, проводя все то, ради чего они сюда и пришли, несмотря на все риски. Высокий, но какой-то сгорбленный, будто чуточку помятый то ли жизнью, то ли слишком сильными ударами громадной дубины - называть его красивым было сложно даже шлюхам, что брали с него полуторную цену, не говоря уж о нормальных девахах.        - Ну, это, Вечная Империя же. - Его лучший егерь, очевидно, подозревал в словах лидера подвох, вероятно, даже знал, какой именно подвох, но ответить прямо как-то не хотел, опасаясь все-таки пойти понырять.        Понырять было где, ведь отряд сейчас находился именно там, где и привык чувствовать себя вольготнее всего. Именно болота, правда, преимущественно тропической, мангровой разновидности, стали для них местом, где они обрели славу, богатство и нескольких соратников из местных, присоединившихся к авантюристам ради доли в добыче и лучшей жизни. Болота имперские тоже не раз ими посещались, так что удивить или напугать их грязью являлось задачей далекой от легкой.        Был момент, когда все вокруг всполошились будто утки, зачуявшие приближение лисы, но ничего из этого так и не вышло. Шчепан не поленился посорить золотом перед несколькими своими знакомыми из тех, кого в оцепление пустили. Так они сказали, мол, жрецы Справедливого возбудились не на шутку, почти сумев пробить путь куда-то туда, далеко, где сейчас столица. От них же пришли совсем нехорошие вести - из почти сформировавшегося портала разило запредельной концентрацией дьявольского флера, будто портал пробивают не к Вечному, а прямо в само Пекло. После такого панику успокоили не быстро, потому что у алишанских работорговцев да чернокнижников еще можно пленных если не отбить, то забрать за щедрый выкуп, но с извергами и таких шансов не остается.        Информатор Шчепана едва не плевался чистой злобой, исходя пеной изо рта, будто бы бешеный волк, когда пересказывал эту информацию. Алишан и раньше разборчивостью в средствах не отличался, но сотрудничества именно с Пеклом избегал, как и любое другое государство, исключая, пожалуй, только некоторые Дома дроу, из самых отмороженных. Это даже не чистоплотность, а банальный здравый смысл, ведь от такого сотрудничества вреда почти всегда будет больше, чем пользы, даже не говоря о том, что на любителя воззвать к Пороку ополчатся вообще все, включая даже Богов, от светлых и нейтральных, до самых темных. Одно дело Теней прикармливать, призывать Безумных или еще какую-то мерзость, но дьявольские армии... А ведь отправить в Пекло всю столицу это не одну-две Легенды по контракту вытащить!        Все тот же информатор, явно тоже оставивший в городе кого-то дорогого, клялся грамотой об окончании Переговорного Училища и своим классом Аналитика, что после такого пассажа даже Империя Рук, показательно держащаяся от конфликта двух своих соседей подальше, все же нарушит нейтралитет и придет Империи Веков на помощь. Не бесплатно, само собою, но и Родерик, сволота, тоже не бесплатно ему это все выложил, несмотря на возмущение и праведную ярость.        - А знаешь, почему наша империя называется Вечной? - Все так же отстраненно, но вкрадчиво продолжает Шчепан.        Вроде бы доходила информация о том, что некоторым группам удавалось прорваться по координатам утерянного града, но не было ни единого обратного отклика, а потому все здравомыслящие личности считали, будто тех просто размазало в искаженном пространстве. Нестабильный портал, не важно, будет он планарным, чисто магическим, божественным или на совсем экзотических принципах построенный, всегда был синонимом гибели. Вот и гибли смельчаки, но раз за разом отправлялись за ними следом новые самоубийцы, для которых риск умереть ничего не значит, ибо является приемлемой платой за возможный успех. Такие же самоубийцы, как и Шчепан, и пошедшая с ним часть его отряда. Только часть, ведь он не смел давить авторитетом и тащить за собою всех, тем более что даже не пошли они его в омут тину собирать, толку от них будет маловато.        По факту, они не так уж и рисковали, по крайней мере те, кто командиру только помогали, не собираясь сами совать голову под гильотину. Шчепан здраво оценивал свои силы и понимал, что шансы у него, пусть и очень сильного Ведуна, а также опытного Болотного Мага, практически отсутствуют, раз уж даже лучшие из лучших с задачей не справились.        - Ну, потому что нами правят Вечные? - Продолжает никому не нужный диалог Возьма. - Династия, которая.        Вот чего ему стоило наплевать на все и вся, да прихватить сына с собой в поход? Да, ему только двенадцать исполнилось, но сам Шчепан лишь на год старше был, когда его впервые на кровь натаскивали. Сына он готовил на совесть, пусть даже сам успевал не всегда, спасибо Гильдии и ее контрактам, от которых хер откажешься, несмотря на неудобное время. Отличные наставники, преимущественно из состава инструкторов той же Гильдии, хорошее образование и несколько выездов на практические занятия могли скомпенсировать слабость атрибутов, малый возраст и отсутствие класса. Возиться с сыном и прикрывать его пришлось бы всерьез, лично, что сказалось бы на успехе охоты и количестве полученной добычи, но эти мелочи можно было бы и потерпеть.        А риски? Всех небожителей можно в свидетели привлечь - даже в сердце древних болот Войжчеку было бы безопаснее, чем в родном имении, хотя бы потому, что те болота все же находятся в рамках Алурея, хоть иногда кажется обратное. А иногда и не кажется. Но там он мог бы контролировать ситуацию, не допустить катастрофы, а теперь вот только и остается, что пробовать совершить необдуманный и тупой поступок. Поступок, который, скорее всего, обернется звучным пердежом по ветру, с некоторой, очень малой, вероятностью позволяя таки убить себя о стену рассеянного и скрученного в рулет пространства. О том, чтобы пережить свое дурное самопожертвование, Шчепан даже не помышлял - прекрасно осознавал шансы.        Просто по-другому поступить не мог.        - А знаешь, почему наших правителей, храни их Века, называют Вечными? - Перепалка почти не требует контроля со стороны сознания, потому что все они так друг друга изучить успели, что ругаться могут не просыпаясь, будучи в хламину и тину болотную пьяными, находясь без сознания или посреди яростного сражения.        Боевое братство не возникает на пустом месте, требуя для своего формирования долгих и кровавых лет пребывания бок о бок. Потому-то они сейчас рядом с ним, потому-то часть из них согласилась рискнуть вместе со Шчепаном, даже осознавая все риски, точно так же понимая, что отговорить они его не смогут. А если попробуют просто дать по голове и напоить, заодно отвезя подальше от того места, где обрываются дороги в столицу, то им останется только убить своего командира, желательно до того, как он придет в себя и протрезвеет.        Войжчек был всем, что только осталось у Шчепана после смерти Ядвиги, всем, что тот ценил и ради чего сумел заставить себя жить. Мать его он не столько любил, сколько терпел, потому что слишком многое их повязывало, начиная от крови и денег, а заканчивая дикой смесью взаимного уважения и столь же взаимной неприязни. Тот факт, что они смогли породить дитя, несмотря на свои классы и подпорченное алхимией да ритуалами здоровье, иначе, чем чудом, не могло называться. Возможно, про Чудо совсем буквально - он не знал, ходила ли Ядвига к жрецам, но сам Шчепан несколько раз бросал на алтарь Нааму обильные жертвы, пару раз даже кровавые, лишь бы получить возможность продолжить род.        - Ну и почему, Шчепан? - Возьма, несомненно, уже понял мысль лидера, хотя и не обязательно, благо егерь, будучи поразительно умным, как для своего внешнего вида, умел проявлять удивительную неосведомленность в самых базовых вещах.        Болотная магия, как и сами болота, считалась весьма спорным источником силы, пусть ее и не причисляли к "темным" отраслям контроля мироздания, но очень уж часто идущие таким путем пользовались кровавыми мостиками, чтобы срезать расстояния. Сам Шчепан, если подумать, тоже не стеснялся провести хороший ритуал жертв так на пять-шесть. Мог и на больше, но там нужно другие формы разрешений заполнять, которые даже капитану элитного отряда авантюристов не сразу подпишут и печатями заверят. Да и эффективность с повышением количества жертв растет совсем не так, как хотелось бы, особенно если мастерства хватает впритык. Он ведь все-таки не жертвенник, чтобы только на этом пути специализироваться.        Сама природа болот и текущих через них эфирных потоков позволяет эти самые потоки замедлять, закручивать, стабилизировать и словно бы загрязнять собственными оттенками энергетики. Магически активных потоков и их истоков на болотах значительно больше, чем на обычных участках суши. Леса, горы, пустыни - все они имеют собственную магию, ее уникальные оттенки. Это не отдельные планы, ни в коим случае, но при этом полноценный источник сил для тех, кто эти силы сумеет взять. Энергетика подобных мест потихоньку вытягивает планарные силы, смешивает с собственным фоном, перерабатывает, добавляя что-то новое, на те самые планы не похожее и похожее одновременно.        - Да потому, что они, сука, Вечные, долбо*бина ты конская! - Напряжение обстановки быстро заставляет переходить на мат, но в их среде подобное привычно, многие куда более именитые отряды матом вообще разговаривают. - Для них ни*уя не стоит сделать так, чтобы у нас время шло нормально, а у них почти остановилось! Чтобы мы все успели им на выручку прийти и дать пи*ды тем ху*сосам, которые дают ее им!        Между прочим, это не пустая надежда, а четко известный факт. Кто-то из оставшихся вне столицы Вечных своим словом подтвердил, что Император активировал Великое Искажение Потока по самым высоким амплитудам. И это значит, что час там, внутри украденного, как бы глупо ни звучало это слово в текущем контексте, города стоит больше, чем сутки здесь, снаружи. Император дал своим подданным время, чтобы подданные спасли столицу, своих близких и самого Императора. Ну, или хотя бы попытались.        - А, ну если так, то нормально. - Чего у егеря не отнять, так это умения говорить так, чтобы никто не смог понять, дурак он или притворяется. - Тогда живем.        Не у одного Шчепана остались в Вечном родичи или близкие, пусть даже семейных людей среди его отряда было на пальцах руки плохого дровосека посчитать. Так, временные любовницы, подружки, знакомые и прочие связи, которые, конечно, очень важные, но не настолько, чтобы за них умирать. Оттого и приятно где-то под сердцем, что ближники его не отступились и сейчас рядом с ним, рискуют жизнью и душами за командира, дружбу, товарищеские отношения и обещанную семикратную оплату, где умножаемым на семь стандартом стала полученная за один из самых успешных их рейдов сумма.        Говнюки жадные.        Но свои говнюки.        Шчепан рассчитывал не на свою силу и сногсшибательную мощь, а на имеющийся в его доме болотный алтарь, принадлежавший еще отцу отца его деда. Так-то этот покрытый мхами булыжник мог использоваться для многих целей, начиная от молитв и жертвоприношений тому же Нааму, продолжая десятками ведовских ритуалов и заканчивая уже упомянутой телепортацией к алтарю. Разумеется, подобные трюки наверняка уже опробовали много-много раз, но имелись у болотника определенные надежды.        Во-первых, этот алтарь окроплен его кровью и связан с ним крепче, чем даже кровная связь отца и сына. В столичный особняк эту неповоротливую дуру доставил отец Шчепана, едва выправив на то разрешение, выполнив почти забесплатно несколько сложных контрактов. Ведуны не так уж и привязаны к алтарям и местам силы, как это принято считать. Если говорить о деревенских бабках-шептуньях, тогда да, они действительно часто по глупости приковывают себя к определенной территории слишком сильно, становясь беззащитными, а то и нежизнеспособными, стоит только их с той территории сковырнуть. Имеются и среди опытных пользователей ведовства те, кто природняют себя к определенной земле слишком сильно, но это далеко не обязательное условие. Тот же Шчепан становился возле алтаря сильнее, мог загодя создавать там заготовки на разные случаи, проводил там определенные ритуалы, но отсутствие алтаря рядом не делало его слабее. Просто еще один способ возвышаться, со своими сильными и слабыми сторонами, удобствами и трудностями.        Во-вторых, он ведь собирался пробивать себе дорогу не к спасению Императора, не для выноса сокровищницы кого-то из лордов, а для тихого и незаметного проникновения в неприметное поместье в не самом богатом районе. Такую вылазку, тихо и по-пластунски проделанную, изверги могли бы и пропустить, они же наверняка не всемогущие, не всевидящие и уж точно не все они в состоянии предвидеть. Обратно выйти едва ли получится, раз уж никто пока еще, вроде бы, не сбежал, но и это не приговор. Шчепану главное Войжчека прикрыть, а потом можно дождаться того славного часа, когда спасать их (ну, не именно их двоих, а всю столицу) принесутся те, кому Пекло и его отрыжки окажутся по силам.        В-третьих, их всего-то восемь человек, причем не могучих воителей и кудесников, каждый из которых Легендой закусить может, а относительно скромных в своих силах авантюристов. Это же не армия спасения, чтобы из-за нее все всполошились, а так, мелочь, особенно на фоне украденной столицы. Вдруг действительно повезет, вдруг сумеют, вдруг вытащат длинную палочку? В жизни всякое бывало, а Фортуна их братию любит, считаясь покровительницей всех авантюристов разом, от только ступивших на эту дорожку сельских забияк, до руководителя столичного отделения Гильдии.        Шчепан вливал свои силы в болото под ногами, стоя в магическом круге, нарисованном и сложенном из проросших прямо сквозь тину грибов и мхов. Полезный трюк, который не так-то просто исполнить, даже если есть силы на исполнение, но ему часто приходилось действовать в отсутствие времени, нормальных материалов и твердой поверхности под ногами. Для ведовства вообще очень характерна грубость применяемой магии, ее неотзывчивость и чрезмерное потребление сил, но при этом и чудовищная мощь пополам с не менее чудовищной эффективностью. Много ходит нехороших слухов про Ведьм да Ведунов, и нельзя сказать, будто бы зря ходят, ведь недаром же навык ведовства у монстров вроде тех же орков встречается кратно чаще, чем у людей и других наделенных.        Кровь из порезанной ладони окропляет поверхность забурлившего болота, а стоящие вокруг соратники вливают свои резервы в жадно забирающую чужую магию тину, да и сам Шчепан с резким выдохом вливает столько, сколько лишь может пропустить сквозь себя за один удар сердца. Во рту будто срало целое стойбище гоблинов, а ноющая резь в желудке только напоминает о вреде чрезмерного использования зелий для усиления чар. У него и так уже имелось в жизни несколько десятков визитов к лекарям, спровоцированных последствиями длительной интоксикации, но сейчас просто не до экономии, не до забот о своем здоровье.        Шчепан давит, зовет, пытается нащупать связь с алтарем, напоминая себе слепца, которого какой-то выпивоха, желая похохотать, лишил тросточки, повалил на землю и теперь смотрит, как слепой калека ползает на животе, пытаясь отыскать потерю. Вокруг оживленная улица, грохот и обидный смех, тут и там стучат колеса повозок, и стоит только сделать одно неверное движение, как тебя просто раздавит под заливистый смех зрителей и ругань извозчиков. Сердце то начинает заполошно метаться в груди, то почти останавливается и его приходится подгонять частичкой собственного волшебства.        Тяжело, безумно тяжело держать заданную нагрузку, тяжело вливать новые и новые порции силы, тяжело шептать, выплевывая злые слова наговоров, тяжело даже просто жить, быть, существовать. Непосильная для него задача по капельке выпивает дыхание Ведуна, который уже не может, даже пожелай он того, прервать свой ритуал.        Их, наверное, уже засекли, уже послали сюда группу стражей, чтобы задать трепку тем, кто проводит нелицензированные ритуалы в этой местности. Скорее, удивительно, что их раньше не нашли, словно болота решили помочь Шчепану в кредит на всю оставшуюся жизнь, укрыв и спрятав от множества глаз. Давление нарастает и он уже чувствует, как начинают похрустывать кости и зубы, как становятся глубже морщины на лице, когда магия, не находя ни дороги, ни выхода, начинает старить тело незадачливого мага.        Он уже готов упасть замертво, прямо на глазах своих соратников, лицом в болото, теперь уже какое-то неестественно глубокое, дышащее, живое. Он по-прежнему не чувствует ни малейшего отклика, по-прежнему упирается в ту же самую пустоту, в какую бьются головами все заинтересованные в спасении столицы стороны. Он уже умер, уже проиграл и сейчас стоит лишь потому, что природное упрямство не дает ему отпустить скрученные в узел потоки силы, дав им разорвать уставшее тело и душу, лишь сильнее сводя их в тугой комок, лишь увеличивая мощь неизбежно смертельного отката.        И в последний миг, словно в дурацкой портовой песенке про попавших в наколдованный штиль моряков, по застывшей неподвижно невидимой плоскости словно пробежала волна. Шчепан почувствовал, как его глаза, и без того уже едва не лопнувшие, полезли на лоб от смеси шока и удивления. Если раньше он сам себя убеждал в своем везении, что позволило им начать свой ритуал на этом болоте и остаться незамеченными, то теперь фраза "болото само помогает" уже не казалась такой глупой.        Будто бы действительно что-то стояло за спиной, направляя, усиливая зов Шчепана, принимая на себя его откат и давая новые силы, будто подключая мага напрямую к болотным источникам, игнорируя все риски и неизбежные повреждения тонких тел, которые обязаны случиться, если попробовать тянуть силу так, в таком количестве. Это не походило на ощущение божественной помощи, которые он несколько раз намаливал сам, принося жертвы, или помогая служителям Нааму, если не мог обойтись без их помощи. Скорее, напоминало ощущение от поддержки более опытного мага, подставленное плечо Ведуна, что лучше тебя самого. Но даже когда Шчепан был мелким мальчишкой, стоящим подле колдующего отца, он такой разницы в силах не испытывал.        Нет.        Даже не в силах.        Просто он, как и любой маг территориальной направленности, привык с болотом говорить, отдавать ему силу и требовать за то своей воли, совершая стандартный для любого чародея обмен. То, что ощущалось сейчас совсем рядом, прямо за его спиной было диким, необузданным, неудержимым и словно родным этому месту. Густая, застоявшаяся и откровенно вредная для здоровья болотная магия буквально ластилась к этому чему-то, становилась столь же податливой, как пропущенная через жезл-фокусатор нейтральная энергия!        Это была совсем другая лига, другой уровень и его, этого уровня, этой поддержки, хватило, чтобы Шчепан сумел почувствовать слабый, неуверенный, словно призрачный отклик оставшегося в Вечном болотного алтаря. Зарычав будто дикий зверь, чувствуя, как бурлить начало вообще все болото на несколько сот метров вокруг, превращаясь из мелкой лужи, в которой даже трясины были почти безобидными, в бездонное жерло титанического омута, в котором утонуть могло хоть племя великанов, даже если их поставить друг другу на головы.        Шчепан падал в омут молча, хотя бы потому, что не мог даже уста разомкнуть от перенапряжения, а вот его команда молчать не стала, оглашая всю округу такими воплями, что могли бы сбивать низколетающих птиц, если бы они тут еще оставались после такого буйства сил. Орали они, впрочем, недолго, потому что орать с болотной жижей во рту вредно для здоровья и дыхания. Они все падали в пробитый специально для них туннель, что просуществовал лишь краткий миг, сменившись обычным бездонным омутом, в котором разве что просто утонуть можно, но не более. Шчепан еще успел с досадой подумать, что после такой вспышки силы даже самый бесталанный маг почувствует неладные дела на этом болоте с огромного расстояния.        А еще мгновение спустя, столь краткое, что никто даже наглотаться дерьма не успел, их всех выкинуло уже в совершенно другом месте.        Среагировать не успел никто, да и скрутило их всех так быстро, что никто и вякнуть не имел шансов. Рефлекторная попытка ударить веерным ослабляющим проклятием по площади прервалась куда раньше, чем Шчепану отрезало контроль над его магией, не дав даже укороченную вербальную компоненту произнести. Спустя еще секунду он и его команда, точно так же не успевшая даже удивиться, зависли посреди сияющих нитей сдерживающего ритуала прямо в воздухе, словно распятые степными варварами пленники.        Взгляд машинально оценил окружающую обстановку, заставив заковыристо выругаться, и только наложенный ритуалом паралич не позволил сделать это вслух. Какая-то площадь, расположенная в не особо богатом районе Вечного, раньше служила то ли рынком, то ли местом для проведения казней, но, скорее всего, и тем, и тем. Теперь эта площадь полностью покрыта ритуальными знаками и линиями, которые он сам, как ритуалист не из самых последних, даже оценить толком не может.        И, конечно же, источники сил, что располагались по кругу, словно окружая площадь кольцом. Вон, видна миниатюрная песчаная буря, вон там фонит энергией дремучей чащобы, рядом расположилась еще одна буря, только снежная, а следом за ней висят прямо в воздухе глыбы горной породы. Уже не удивляясь, он кое-как, несмотря на почти полный паралич, скашивает глаза вниз, чтобы разглядеть небольшое, но очень глубокое болотце прямо под ногами висящих в воздухе идиотов. Это он про свой отряд, потому что дураками были и дураками помрут! Хотя, чего же это он, не помрут, кто же им помереть-то просто так позволит?        Ритуал-ловушка для любого типа территориально зависимого мага или ведуна - вот чем было это место, к которому он с таким трудом пробивал дорогу и едва не помер пытаясь! Все те, кто пробовал на прочность стену, отделившую Вечный от остального Алурея, используя именно эту методику, пусть и разными способами, так или иначе, но засекались прислужниками тварей и самими извергами. А потом этих пытающихся оценивали и, если находили достаточно ценными и достаточно слабыми, приоткрывали тем дверцу, ведущую прямиком на скотобойню для глупых смертных.        Дерьмово.        Даже дерьмовее, чем предполагалось минуту назад, хотя, казалось бы, предполагал он и без того самые мрачные варианты!        Челюсти едва шевелятся, язык ворочается во рту, словно онемевшая конечность, а вместо слов вылезает из пасти едва различимое мычание. Впрочем, не всем речь отбило, потому что Хогош, жиробасина ненасытная, сумел достаточно четко выговорить полноценную фразу, пусть и короткую, но удивительно емкую и подходящую к ситуации. Не иначе, ему помогла развитая выносливость и умения на сопротивляемость внешним воздействиям.        - Цэ зрада. - Несмотря на непередаваемый и, временами, раздражающий акцент западно-равнинного пейзанина, с прозвучавшим Шчепан был готов согласиться на десять из десяти.        Большая часть противников, хотя какие они противники, максимум палачи, потому что нормальной битвы не вышло и не будет, являлась людьми, по крайней мере, внешне, и, скорее всего, когда-то даже ими были. Тварей не было видно или они хорошо скрывались, но вот принять этих "людей" за нормальных тоже было тяжеловато. Покрытые татуировками, знаками, сочащиеся флером, который пока что не ел мозги Шчепану только из-за защиты сковывающего ритуала (зачем портить материал посторонними эманациями, верно?), они и людей-то напоминали чисто номинально, как ростовщики из полуросликов столь же номинально притворяются честными и законопослушными разумными. Более-менее адекватное впечатление производили немногие, но именно они внушали почти потусторонний ужас - слишком многое было в них, большее, чем можно вместить, оставаясь собою. Ведун такие вещи интуитивно чувствует, особенно если их даже скрывать не пытаются.        Скольких тут уже перерезали? Пустынники, лесовики, степняки, снежники - всех магов и воителей определенных типов притягивало сюда, и едва ли попыток проникновения за прошедшие снаружи дни было сделано мало. Обидно чувствовать себя глупым, особенно если до этого старательно убеждал и себя и остальных, что ты не глупый, а умный.        Подошедший к ним престарелый ритуалист с лицом столь снулым и невыразительным, что на фоне неестественно манящих и красивых культистов он выделялся даже сильнее, чем сами культисты в нормальном обществе, осмотрел их неторопливо, но недолго, не задавая никаких вопросов, после чего прошептал пару слов в висящий на манжете его мантии амулет и пошел по своим делам в один из углов площади, где как раз бросали в громадную яму нескольких пленников из предыдущих партий. Причем в яме были не шипы, не пламя и не ядовитые змеи, а такие же пленники, только попавшие туда раньше и прямо сейчас проводящие время за очень непотребными занятиями.        Следующий культист точно так же не сказал ни слова, только осмотрел их всех, включая все-таки заткнувшегося из-за усилившегося паралитического воздействия Хогоша, сквозь какое-то полупрозрачное стеклышко, покачал головой, тоже что-то проговорил в амулет и пошел уже к другой яме с таким же содержимым.        Наконец-то появившийся третий визитер выглядел неприлично молодо, словно еще даже третий десяток зим не разменял. Волосы его были даже не рыжими, а кроваво-красными и такими же красными разводами была укрыта белоснежные рубаха и штаны, кроме которых на нем никакой иной одежды и не имелось. Этот осматривал их даже меньше, чем предыдущие, при этом смотрел он с тем видом, какой принимают большие начальники или ну очень родовитые дворяне, когда их отвлекают какой-то мелочью, которую им позарез нужно лично засвидетельствовать.        - Хм. - Голос у культиста был под стать внешности, столь же утонченный и словно журчащий весенним ручейком прямо в голове того, кто этот голос слышал. - И как вы сюда попали? Артефакт какой-то?        Вопрос был не просто вопросом, а каким-то умением из мерзкой породы влияющего на сознание дерьма, которое еще и флером Пекла зарядили до упора. И не ответить на него, конечно, было можно, но уж точно не скованному по всем правилам авантюристу его уровня. Вот будь он свободен, полон сил, проходи действо на болоте... тогда Шчепан нашел бы чего ответить и что показать, дал бы ублюдку знать, чего стоит настоящий Бженчишчевский. А уж если бы к нему еще и его отряд присоединился, то имелись бы даже некоторые шансы если не на победу, то на отступление и последующую перегруппировку. Но имеем только то, что имеем...        - Кх-какой еще артефакт? - Губы размыкаются, выталкивая слова против воли. - Вы же сами, ссуки, меня подтолкнули, говноеды, сил придали, мрази, чтобы я, выродки, смог навестись, уроды жопоглазые, на отклик болот, овцееб грязный.        Больше всего Шчепан удивился тому, что культист удивился вместе с ним! Он ожидал, что его вплетенные в непроизвольно сказанный ответ ругательства, максимум немного взбесят спесивого выродка, но уж точно не этакого легкого и надменного удивления, будто холоп сказал несусветную чушь и теперь даже не знаешь, запороть его или не марать руки.        - Какое еще подталкивать? - Недоумение и презрение сменяется легчайшей тенью понимания, словно прямо в ухо нашептал кто-то. - Ритуал работает совсем не та...        Договорить он просто не успел, вынужденно телепортируясь на десяток метров в сторону, когда спокойно булькающее где-то внизу болотце, из которого их всех вытянули, болотце покорное и надежно заключенное в ритуальную клеть, буквально взорвалось потоками густой тины и удушающих, смертельно ядовитых газов, задевая ближайших культистов и устремляясь к центру ритуала. А знатно взбудораженный и охреневший Шчепан снова ощутил ту самую силу, которая помогала ему совсем недавно и которая, оказывается, была ловушкой не извергов, а для этих извергов.        Признаться, авантюрист ожидал появления элитной имперской гвардии, десятка золотых команд родной Гильдии и еще парочки прославленных Героев в придачу, но атака, несмотря на внезапность, оказалась далеко не такой эффективной, как хотелось бы пленникам. Судя по всему, они были не первыми жертвами, что пытались отбиваться, даже если их успех и был неожиданным и относительно крупным. Относительность, она ведь такая, что успешной атака казалась только на фоне предыдущих бескровных побед со стороны культа.        Поток тины словно расплескало по десяткам линий и нитей, буквально всасывая его в структуру ритуала. Из попавших под удар погибла только парочка, а еще пяток раненных и надышавшихся испарений быстро откачали обратно, используя тот самый ритуал, только засияли уже другие линии. Следом из бурлящего болота вылетела громадная коряга и два крупных булыжника, которые сумели проломить сразу несколько барьерных преград, прежде чем остальные барьеры их замедлили и посекли сверкающими линиями.        Если до этого Шчепан был удивлен, то когда из бездонного болотного зева выпрыгнула сутулая и невероятно, как для своих размеров, подвижная фигура болотного огра, причем неимоверно матерого, он мог бы вывихнуть себе челюсть слишком сильно раскрыв рот, не держи его по-прежнему злые чары культистов. Это был, несомненно, болотный огр, пусть даже и в облаке тины, пусть и какой-то непропорционально для этих монстров тонкий да гибкий, но Шчепан, опытный болотный рейдер, не раз сталкивавшийся с этими отродьями и знающий о них неприлично много, не мог даже приблизительно прикинуть его уровня! Потому что эти монстры, несмотря на, как говорилось в научных трудах почти всех Монстрологов, колоссальное сродство с родным биомом, практически не имели таланта к любому виду волшебства. Эта бесталанность, низкие атрибуты магической направленности, а также уязвимость к огненной и кислотной магии (при неприятной сопротивляемости большей части темных ветвей чародейства) и позволяли кое-как противодействовать им, если нарвешься на них во время рейда.        Охотиться на болотных огров занятие трудное и неблагодарное, пусть и выгодное по изымаемым с их трупов реагентам, но куда хуже, если они охотятся на тебя, считая добычей незадачливого охотника. Весь опыт Шчепана не мог подсказать, какие же характеристики должен иметь подобный экземпляр, если он на его глазах воюет не хуже иного опытного ведуна или шамана при поддержке малого круга учеников! При этом еще и движется, сволота, куда быстрее нормы для этих существ, ловкостью все-таки не настолько устрашающих, как устрашают они силой и живучестью! От осознания того, что это чудо расчудесное жило буквально в окрестностях столицы, ему дико захотелось выжить только для того, чтобы посетить отделение монстрологической разведки Гильдии и засунуть этим напыщенным видящим их отчеты в их же задницы столь глубоко, чтобы они могли их прочитать, когда те вылезут изо рта.        Огр бушевал, метался и не на шутку собирался скушать культистов прямо тут, невзирая на их сопротивление. Слой тины стремительно уменьшался, буквально стесываясь многочисленными чарами, но под ним скрывались ритуальные узоры, нарисованные огром прямо на своей шкуре. Пусть различить что-либо на такой скорости было сложно, но уж эти узоры, вернее, их активацию Шчепан разглядеть мог легко.        Увы, но огр, когда почти достиг спокойно и как-то удивительно восхищенно смотрящего на развязавшуюся бойню красноволосого ритуалиста, внезапно остановился и сразу же упал на колени по одному лишь жесту культиста. Сам парень, - хотя какой он парень, если может легко оказаться старше всего рода Бженчишчевских? - едва слышно тянул одну-единственную ноту, причем, складывалось ощущение, что не ртом, а самим нутром. Под эту мелодию с огра сползало укрывающее его болотное покрывало и Шчепан в очередной раз охренел, когда этого огра удалось разглядеть.        Ладно, что огр оказался огрой, у этих монстров от пола степень опасности не зависит никак, но вот ее внешность была такова, что у мертвого бы встал, несмотря на размеры огры (особенно ее арбузов) и нечеловеческое (хоть и далеко не мерзостное) лицо! Складывалось четкое подозрение, что эту зверюгу уже однажды успели поймать эти самые изверги и хорошенько над ней поработать. Нет, ну серьезно, превратить болотного, так его, огра вот в это мог только наглухо ушибленный маньяк, которого те же культисты без экзамена приняли бы в свои ряды, причем сразу в состав старшего звена.        - Какая прелесть. - Высказываемое вслух неприкрытое восхищение ни капли не мешало ритуалисту поддерживать все ту же ноту, от которой огра забилась в конвульсиях и начала ласкать свое модифицированное тело. - Просто невероятная прелесть. Я хочу знать, кто ее создал. И его я тоже хочу.        Шчепана разрывало от внутреннего конфликта, ведь глаза видели откровенно влекущее зрелище, особенно когда укрытая дикарскими ритуальными узорами и только ими зеленокожая великанша впервые выгнулась, исторгла из себя поток соков и принялась остервенело мять громадную грудь, вот только разум-то раз за разом подымал в памяти образ того, как выглядят нормальные самки болотных огров. От этого понимания собственное неестественное влечение вызывало только большую оторопь и легкое стыдливое омерзение, которое чем дальше, тем легче становилось.        - Ты. - Взгляд удивительно чистых и по-детски наивных глаз красноволосого не обещал Шчепану ничего хорошего. - Она пришла за тобой. С тобой вместе. Помогла и не убила. Что? Ты? Знаешь?        Это уже не походило на допрос, не заставляло говорить правду, а просто вырывало из головы нужные образы, нужную память о том, как они все сюда попали. Все, что Шчепан помнил, ведал, заметил и осознал в те мгновения, когда готовился пойти на самоубийственный риск словно вырывало наживую, прямо через глазницы. Это было хуже любой боли, слаще любой ночи в объятиях профессиональной гетеры, страшнее самого непробудного кошмара. Он чувствовал, что еще немного и разум не выдержит, лопнет, сломается, будто механические часы, в которые насыпали пару горстей песка, а после уронили на них кузнечий молот.        - Надо же, опять атакуют, уже шестой раз за этот час и все по нам. - Проходящий мимо их компании культист, самый первый из всех, ласково обнимал еще одного ритуалиста, одетого в женское платье, несмотря на усы и бородищу, что сделала бы иному гному сомнительную честь. - Когда же их заткнут-то?        Сверху и вправду сверкал многосегментный барьер, укрывающий всю площадь от возможных атак, а в этот барьер непрерывным потоком были десятки и сотни световых копий, не заставляя его даже чуточку прогнуться. Не иначе, одна из стационарных точек обороны продолжала безрезультатные попытки уничтожить столь крупное скопление неприятеля, несмотря на отсутствующую эффективность их действий.        Все это Шчепан осознавал лишь краем сознания.        Потому что Шчепана убивали.        А убиваемый Шчепан в ответ умирал.        И, умирая, он ощущал торжество и недовольство своего палача и благодетеля, мучителя и лучшего друга, что предавал его страшнейшей и благолепнейшей из возможных участи. Торжество произрастало из возможности встретить мастера, настоящего виртуоза разврата, что сотворил продолжающую мять сиськи невозможную, неправильную огру, недовольство из того, что в памяти авантюриста не находилось никаких ответов и, помимо этих даруемых в ответ образов, пришло четкое понимание простой истины. Он его сейчас убьет, сломает и вывернет наизнанку просто потому, что столь слабая группа для них особой ценности не представляет, а раздражение нужно на кого-то выместить.        Уже чувствуя, как закатываются в смеси агонии и экстаза его глаза, закатываются, чтобы навсегда угаснуть, Шчепан разглядел, как огра в очередной раз дернула себя за соски особенно сильно, вновь выливая свои соки на ритуальные линии, что покрывали злополучную площадь. И, словно так и нужно, будто бы продолжая свои непристойные игры, взмахивает длинной и невероятно сильной рукой, одновременно заставляя покрывающие эту руку рисунки засиять темно-зеленым и черно-синим цветом, попросту снося красноволосую голову с плеч ритуалиста. Не помог ни вспыхнувший в последний миг барьер, ни метнувшиеся наперехват удару сияющие линии-ленты, ни даже попытка экстренной телепортации - удар болотного огра, нападающего с целью убить, чрезвычайно сложно отразить, а предчувствие опасности предупреждает далеко не всегда.        Ведун испытал почти оргазмическое облегчение из-за прекратившейся пытки и настоящий религиозный ужас, когда понял, что этот удар ритуалиста, телепортировавшегося чуть-чуть за спину огры (вероятно, от полученной раны координаты прыжка сбились), не убил, а только ранил. Снесенная с плеч и раздавленная всмятку голова! И он был жив и даже вполне дееспособен, а на месте недостающей думалки появился словно бы рисунок, сделанный угольком или даже тонким художественным карандашом набросок, изображающий удивленное, шокированное и несколько паникующее лицо выблядка.        Вот только даже если его живучесть, особенно в центре ритуала, линии которого уже бросились к обезглавленному телу, успешно возвращая цвет обретающему материальность наброску, позволяла пережить даже такое, контролировать ритуал он не мог, как не мог и обновить контроль над неправильной огрой. Если на нее этот контроль подействовал изначально, ведь не зря же она так напоминала поделки этих культистов и их хозяев, а кому, как не им подобным, знать способы защиты от излюбленных мозгое*ских трюков такой мерзости?        Огра двигалась столь быстро, что Шчепан улавливал лишь остаточные образы отдельных ее движений, додумывая остальное уже после, но кое-что он разглядел даже в столь плачевном состоянии. Монстр извернулся с какой-то противоестественной изящностью, хватая обезглавленное тело, а все те же сияющие знаки, на глазах меняющие свое расположение на ее теле и форму с содержанием, не дают тому вновь переместиться. Ее ритуалы примитивные, грубые, даже более примитивные и грубые, чем его собственные, но она сейчас рядом с источником своих сил, а единственный, кто мог бы перехватить контроль над скованным ритуалом болотным истоком, сейчас напрочь лишен башки. И сила ломит искусность, причем по всем фронтам, начиная от ритуалистики и заканчивая тем немаловажным фактом, что главная для искусности помеха, созданная силой, выражалась в оторванной думалке!        С треском и каким-то влажным хрустом, звуком рвущихся мышц и костей она бросает тело оземь, буквально втаптывая его ногами в ритуальные знаки мигом спустя, чтобы вновь засиять, уже всеми нанесенными на ее тело знаками одновременно, словно позволяя им стечь со своей прекрасной и нежной кожи на структуру основного ритуала. Эти знаки, они похожи на детские закорючки, первобытные рисунки, сделанные прямо поверх предельно лаконичных и даже изящных блоков классической ритуалистики, но им и не нужна сложность.        Структура ритуала была для Шчепана слишком сложной, настолько всеобъемлюще превосходящей его уровень навыков, что даже самые основы он скорее додумывал и угадывал, чем понимал, но вот создаваемое огрой было вполне понятным. Даже слишком простое, будто бы лексика примитивных племен на фоне изящного чистописания, это действо совершало лишь малое влияние, решало одну-единственную задачу - рушило все остальные процессы, превращая уже вложенную в ритуал энергию в хаотическое переплетение потоков разнонаправленных сил.        Результат мог предсказать даже полуграмотный деревенский знахарь... ну, или, на крайний случай, сколь-либо смыслящий ремесленник от волшебства. И результат этот проще всего описать словосочетанием "ну очень большой бабах". Горе-отец, пошедший за своим сыном буквально на тот свет, совершенно не в духе бесстрашного авантюриста заскулил и начал стремительно падать обратно в бездонное болото, потому что его больше не удерживали многочисленные светящиеся линии. Еще успела промелькнуть мысль, что перед гибелью он хотя бы рассмотрит шикарные сиськи, ведь огра-то прыгнула прямо вслед ему, точно так же ныряя в омут с головой.        Сказать, что их всех тряхнуло - это просто непристойно преуменьшить впечатления от пережитого. На той площадке ведь было не одно лишь болотце, а целая плеяда истоков территориальной магии, каждый из которых хитрая огра (огра, разрази его молот Отца Войны, вечнотупая огра!) вывела из-под контроля. И все эти истоки, лишившись стенок клетей, что сдерживали их мощь, выхлестнулись прямо на основу ритуала и мечущихся в своем танце культистов. Вероятно, они бы сумели выстоять даже без предводителя, пусть он и был лучшим из них и мог заменить, пожалуй, всех их сразу. Смогли бы стабилизировать контур, упрочнить клети на истоках, загнать бушующую мощь обратно в нужные им рамки. Но они по-прежнему были под обстрелом, а укрывающий их всех стационарный барьер в тот момент не рухнул, но мигнул.        Всем хватило.        Шчепан ощущал, что он буквально варится живьем, настолько жарким был катаклизм наверху, куда там огненным шоу в Доме Тысячи Зрелищ, на которые его пару раз вытаскивали согильдийцы. Будь они одни, их бы даже не сварило, их бы выкипятило вместе с болотцем, а останки их соскользнули бы в бездонный омут, став частью природной силы и общего энергофона. Но огра была в том же омуте, пряталась там вместе с ними и при этом находилась куда ближе к буйству энергий, попросту прыгнув в укрытие последней.        Болотный маг ощущал ее действия, чуял, как звала она свой родной дом на помощь, а болото помогало в ответ, спасая и закрывая от любой беды. И раз уж она умудрялась спасти себя, то и их всех, не только Шчепана, но и его соратников, даже бесящего Возьму, она тоже закрывала, спасая свою удивительно гладкую и нежную шкуру. Судя по тому, что болото все еще подконтрольно ей, а не ему, то спасение получилось донельзя успешным - с серьезными ранами такой контроль не удержать.        Зрение вернулось одним махом, заставив отплевываться от горячей грязи и кашлять от гари, когда все они снова оказались на поверхности. Пейзаж, вот только, сильно поменялся, ведь вместо изуродованной изуверскими капищами площади появилась большая такая яма на месте этой самой площади. Не то чтобы совсем глубокая, но ближайший квартал точно разрушило банальной ударной волной, а тех, кто попрятался слишком близко, просто распылило. Хотя, кто же тут сумел бы попрятаться? Шчепан мог ставить любые суммы на то, что изверги всех рядом оказавшихся попросту пустили на тот самый ритуал, который так смачно взорвался к ковылевой бабушке.        Чуть придя в себя, маг так и встал, аки вкопаный в землю идол, застыл, что крыса перед удавом. Она стояла прямо напротив него, невыносимо прекрасная, но вместе с тем столь же опасная, запредельно опасная, настолько опасная, что он просто не мог степень этой опасности оценить. Некоторое количество ожогов и ран восстанавливались с такой невероятной скоростью, что в иной ситуации он бы подумал, будто бредит. Если раньше огра казалась просто ужасающей, то теперь это был настоящий кошмар, непринужденно поддерживающий оградный круг из болотной силы, которая еще не испарилась после катаклизма. Именно этот круг и само присутствие огры не позволило буйству сил, среди которых преобладал распроклятый флер, выжечь души оказавшимся рядом наделенным.        Шчепан дураком не был, а потому прекрасно знал единственную причину, по которой огра могла сохранить их жизни и защитить от флера - любая регенерация, особенно настолько мощная, истощает ресурсы организма. Восстанавливаться можно по-разному, но среди ее племени самым распространенным и единственно верным считается банальная сытная кормежка, желательно высокоуровневым и еще свежим мясом. Сопротивляться он и не пытался, не столько завороженный ее великолепным обнаженным телом, сейчас уже лишенным любых ритуальных рисунков, сколько осознающий бесполезность любых попыток.        В физическом бою он не сделает ей вообще ничего, а призывать его магию против нее, просить болото о помощи... это все равно, что потребовать защиты у ближайшего патруля стражи, когда по твою душу явились агенты Очей с приказом на немедленную ликвидацию, подписанным самим Императором. Максимум заставишь всех окружающих поржать перед смертью, но и только. Потому он и стоял не шевелясь, пялился на громадные сиськи, постепенно впадая в транс. Если он и сдохнет, то на ногах, или, по крайней мере, будучи напрочь завороженным и оттого не чувствующим боли. Болотные огры вообще не склонны играть с добычей, убивая мгновенно, но мало ли как оно обернется, если огр настолько необычный.        Прости меня, Войжчек.        - Ну, чего стала. - Он не узнает собственный голос, ощущая, как разум уплывает все дальше и дальше, а еще минута ожидания заставит его самого на огру наброситься, пусть и не с целью атаки. - Давай, бей, грязь склизкая!        Каменно-равнодушное лицо огры не особо-то и поменялось, но какая-то эмоция там все же промелькнула. Гаснущий в прорывающемся желании разум вылавливает из памяти прошлые встречи Шчепана с этим видом. Огры, обычные болотные огры, лицами абсолютно нечитаемые, некоторые даже считают, будто у них попросту не имелось нужных мимических мышц. Они даже умирали без криков и рычания, сохраняя так ценимую прирожденными охотниками тишину. Так что авантюрист даже из гипнотического транса выпал, когда это груда мышц заговорила.        - Твоя дурной? - Грубый и непередаваемо глубокий выговор навевал мысли о том проклятом рейде, когда его группе довелось слышать далекое-далекое пение болотных огров, что было знаком очень зловещим и предрекающим скорое исчезновение, когда за тобой придут эти самые песнопевцы.        Если болотный огр поет, поет без слов, просто вытягивая из глотки ритмичные звуки под удары многопудовых кулаков или подобранных бревен по деревьям, значит их там целое племя, собравшееся ради какого-то их сезонного и примитивного праздника вместе. Значит, скоро они пойдут на охоту и от такой охоты целые поселения, которые кто-то расположил слишком близко к границам не колонизированных болот, а то и вовсе внутри этих границ, могут за одну ночь опустеть. Без единого крика, без любого звука, без боя и сражений - просто охотники придут и заберут свою добычу. Пение за свою жизнь Шчепан слышал только раз, едва сумев увести отряд из-под удара и даже добившись эвакуации ближайших поселений. А вот членораздельной речи он от болотных огров никогда не слышал, из-за чего снова ох*ел.        - Че-чего? - Опытный забойщик зверей, охотник на чудовищ, истребитель монстров и просто хороший авантюрист, чувствовал себя выброшенной на берег рыбой, впервые за последние годы вообще не находя ни единого слова.        - Твоя малой мамка голова бревно бить? - Продолжила огра, похоже, решившая либо довести его до удара, либо банально свести с ума, если уже не свела. - А ты потом дурной быть, да?        - Ч-чо? - Говорящий огр, болотный говорящий огр, говорящий осмысленно, а не заучено повторяющий услышанные от кого-то сочетания звуков, осмысленно говорящий болотный огр ждущий ответа от человека, вместо того, чтобы его сожрать... после такого странным было бы не двинуться умом. - К-кхак?        - Совсем глупый. Не нада ты мне такой дурной. - Не дождавшись ответа, огра осуждающе покачала головой и, развернувшись к нему шикарной задницей, просто прыгнула вперед и в сторону, одним махом преодолевая всю зараженную территорию бывшего ритуального жертвенника, исчезая где-то между порушенных ударной волной зданий.        Его обозвала дураком болотная огра.        Обозвала дураком, окатила презрением и убежала.        Огра.        Болотная.        Его.        Дураком.        Рефлекторно перехватывая контроль над оставленным без присмотра оградным кругом, примитивнейшей ведовской техникой, только исполненной с огромной силой и умением, он не дает преграде рухнуть и залить его людей токсичным флером. Интенсивность смертоносной обстановки идет на спад и спустя какое-то время они смогут осторожно, и под защитой из наговоров Шчепана, покинуть это место. Но пока что им нужно стоять здесь, даже пошевелиться лишний раз опасаясь, чтобы кое-как стабилизировавшийся участок болота с собственным истоком силы не раскрылся омутом еще раз, забрав их уже навсегда. И тем не менее Шчепан рискует жизнями их всех, поворачиваясь лицом к стоящим за его спиной соратникам, давая им полюбоваться на собственную охеревшую во всех смыслах харю, а после, сквозь зубы и едва ли не рыча, произносит.        - Этого! Никогда! Не было! - Он даже не уточняет, чего именно никогда не существовало, прекрасно зная, что его поймут. - Кто проболтается, того живьем сгною.        И, несмотря на тяжесть обстановки, несмотря на то, что им сейчас могло хватить одной-единственной случайно пробегающей мимо твари (повезло, что в этом месте вообще собрались почти одни культисты да пара-тройка одержимых, понадеявшихся на силу красноволосого начальника и мощь защитного купола над площадью), несмотря на едва не прожаривший им всем мозги допрос, они его поняли. И каждый из них, даже Возьма, с самым серьезным видом закивали, соглашаясь с поставленным условием, мол, мы поняли, никому ни слова. Только тихие хрипы да всхлипы и с трудом подавляемый смех портил торжественность момента, но было эти звуки едва слышно, ведь ведун и вправду мог заживо сгноить слишком болтливого сокомандника за попытку хохотнуть над командиром.        Которого дураком даже огры обзывают.        Они встретились на крыше центрального здания небольшой скорняжной артели, занимающей половину улицы Лысых Хвостов. Когда-то давно они проводили здесь целые часы, смотря на закат, что сменялся звездным небом, а после и восходом. Дожди и снега, ветра и бури - они встречали любую непогоду, стоя лицом к силам природы и не отступая ни на шаг. Тогда они были совсем юными, еще только встретившими тринадцатую весну и им казалось, что впереди их ждет весь мир, они верили, что пройдут его насквозь, как и привыкли, плечом к плечу.        Ученики и служки довольно известного фехтмейстера, с детства постигающие азы искусства убивать, их карьера была устроена заранее - школа мастера Онзии выпускала средний офицерский состав для армии, специалистов по ближнему бою для стражи или даже неплохих авантюристов. Если тебя приняли в школу за талант или заплатили за то, чтобы этот талант в тебе взрастили, то что-то боеспособное из тебя, в конце концов, вылепят. Оба они были изгоями в свое время, оба не пришлись ко двору ни в одной из групп по интересам и обоим им не хватало харизмы, чтобы создать собственную.        Его выделял узкий разрез глаз типичного ланайа, чьи родители сбежали с Островных Княжеств, чтобы найти свою смерть уже на землях Империи Веков. Кровь потомственных воинов была в нем сильна, что дало возможность выжить на улице, а после и оказаться замеченным рекрутерами школы. Его даже тренировали в обращении с островной саблей, благо, имелся среди преподавателей полноценный Самурай, обученный там же, только по происхождению чистокровный имперец. Индивидуальная программа не делала его действительно сильным, - все же среди учеников попадались подлинные самородки, которых ему догнать было не суждено даже в мечтах, - ведь все его обучение было лишь одним из экспериментов главного фехтмейстера. Это обучение дало плоды, спору нет, но оно же окончательно отдалило Хироко от всех одногодок.        Мариа была таким же изгоем, но уже за сам факт того, что обучалась на бретера-фехтовальщика, тогда как эта роль общепринято считается именно мужской. Нет, ловкачи со шпагой среди девушек то и дело находятся, если говорить о тех же авантюристках, но именно бретерское дело для них почти всегда закрыто. Она же, словно назло, изучала именно дуэльные ухватки, а не более универсальное боевое ремесло. Твердо решившая идти по стопам покойного отца, она одним фактом своего существования действовала наставникам на нервы.        Их дуэт был прочен и надежен, не единожды проверен в учебных спаррингах и совсем не учебных стычках с одногодками, но каждый раз они стояли спина к спине, не отступая и, даже не добившись победы, все равно оставались на ногах, уходили своим ходом, поддерживая друг друга, чтобы не упасть. Но время шло, и он отправился на родину, чтобы выплатить сполна долг за жизни изгнанных родителей или хотя бы узнать о них хоть что-то. Она же осталась одна, пытаясь и дальше гнуть свою линию перед целым миром, встраиваясь в недружелюбное общество официальных наемных убийц на службе у напыщенных дворян.        И вот, словно в какой-то горькой комедии, они наконец-то встретились сейчас. Она пригласила его сюда, приглашала раньше, но письма пришли с опозданием. Он пришел, загнав несколько лошадок и заплатив за телепортацию изрядное количество серебра и золота. Они говорили, смеялись, вспоминали и казалось, что не прошло даже дня с момента их вынужденного расставания, когда они пообещали помнить друг друга вопреки всему, помнить всегда, навечно.        Она специально попросила его доставить какой-то очень ценный, по ее словам, футляр в небольшой городок, чуть в пригороде Вечного. Там его должен был встретить тот, кому футляр предназначен, причем аж вечером встретить. Он с радостью согласился, но в последний момент выдался отличный шанс передать тот футляр с караваном знакомого торгаша, который был многим обязан мрачному и неразговорчивому Самураю, а потому с радостью принял ношу, не вызывая сомнений в ее сохранности.        И он остался в черте города.        Города, что провалился в Пекло.        До последнего момента он не верил, хотя разум, будто сбрасывая наваждение, все подбрасывал и подбрасывал мелкие детали, на которые он должен был обратить внимание, если бы речь шла о ком-то ином, не о Мариа. Улучшившаяся внешность, превратившая просто милую девушку в писаную красавицу, несмотря на то, что ему года только шрамов прибавили. Ее удивительная харизма и легкость, с которой она убеждала окружающих в своей правоте. То, как она занималась любовью, так непохоже на ту в чем-то трогательную скромность, застенчивую хрупкость, какую он познал с ней в их ночь перед расставанием. Он мог бы догадаться, она ведь не воздействовала на него намеренно, а сопротивление любого Самурая ментальным воздействиям, иллюзиям и проклятиям считается одной из визитных карточек его класса.        Мог.        Не хотел.        Не верил.        Он пришел на эту крышу, стоявшую в годы его детства и стоящую сейчас, искренне надеясь ошибаться, но ошибки не было, только горькая-горькая правда. Она ждала его тут, пышущая заемной силой и чуждой мощью, смотрящая взглядом столь томным, что ему невольно хотелось отвести собственный. Она предлагала ему присоединиться к творящейся битве, предлагала искренне, но не на стороне обороняющихся.        Он уже успел ей отказать.        Они смотрели друг на друга, как тогда, в последний раз, смотрели, словно вновь виделись впервые. Высокий, крепко сбитый самурай в глухом шлеме и обтекаемой формы доспехах из пропитанного алхимией дерева и чрезвычайно плотной бумаги, приобретенном за время странствий по Островным Княжествам. И хрупкая, удивительно легкая девица, разодетая в цветные и намеренно вызывающе окрашенные тряпки столичного вольного бретера. Прямая шпага и дага против полуторной островной сабли.        Холод в сердце.        Холод в глазах.        И подступающее отчаяние, понимание того, что сейчас они видят друг в друге тех, против кого они сражались раньше, вдвоем, спина к спине, вместе и навсегда. Они сходятся, словно набегающая на каменный склон волна и с первых же секунд и он, и она осознают, кто победит в этом сражении. Его класс, все его умения позволяют превосходно контролировать поле боя, противостоять нескольким противникам сразу, да и в индивидуальном сражении он далек от бессилия. Но все это меркнет перед смертельной точностью и убийственной стремительностью бретера, привыкшего только и только к сражению один на один.        Раньше, когда они шли нога об ногу, он побеждал в одном случае из трех, когда удавалось подловить или вымотать свою противницу, но то было давно, до того, как тело и душу его единственной любви, его самого ценимого друга, наполнила сила Пекла, возвышая и низвергая туда, куда ему уже нет дороги. Там, где он был быстр, она была молниеносной, где он был несокрушим, она стала всесокрушающей, никакая защита, никакое мастерство не могло компенсировать это отставание. Он всю жизнь шел своими ногами, брал силу только ту, что мог назвать своей, как и она... когда же настал тот миг, тот момент принятия, когда Мариа отбросила эту истину, приняв новую, более ей выгодную.        - Дурак! - Не слово, но развратный стон, въедающийся в разум даже сквозь броню железного спокойствия и самоконтроля. - Чего ты добьешься? Ради чего хочешь сдохнуть? Ради кого?        Он молчит, лишь шатаясь под градом ударов, слишком быстрых, чтобы даже уследить за ними, слишком сильных, чтобы он мог устоять и вынести их без повреждений. Молчит, не зная, что ответить, что сказать той, кто была для него всем, для кого он сам был всем.        - Ты мог быть со мной! - Трудно сказать, ранит его сильнее слово или все же клинок. - Мы бы ушли, спрятались ото всех. Тебе просто нужно было не мешать!        "Разве отпустили бы тебя твои новые хозяева?" - хотелось спросить.        "Разве смогла бы ты сама уйти, распробовав Похоть и ее власть?" - мог ответить он.        "Этого ли ты хотела, за этим ли пришла к извергам?" - так и просилось на язык.        Но он молчал, пытаясь даже не отбиваться, а просто устоять на ногах, не упасть на такую хрупкую черепицу забытой крыши, не проломить ее, падая внутрь мастерских цехов. Молчал до тех пор, пока эфес шпаги, разогнанный дарованной силой, не проломил забрало его шлема, выбивая зубы и ломая челюсть, роняя его вниз, на покрытую его кровью черепицу.        Красное на красном.        Под пурпурным небом.        - Прими меня, Хиро, пожалуйста. - Она просит искренне, не пытаясь влезть в голову, хотя, несомненно, может, особенно пока он в столь плачевном состоянии. - Будь со мной, как был когда-то.        Как же он хотел согласиться, как желал забыть обо всем и принять ее обещание, поверить в милость тех, кто обещал ей счастье, обещал отпустить восвояси, только помоги им победить здесь. Она сама пришла к ним, возможно, даже верила в это, но он слишком хорошо помнил наставления, книги, истории и рассказы, чтобы верить в чужие обещания.        - Ньет. - Сквозь боль, сквозь капающую изо рта кровь и осколки зубов выдавливает он из себя, с болью смотря на вновь застывающее каменной маской лицо теперь уже точно врага.        - Ты умрешь. - Просто и как-то буднично произносит Мариа, перенося вес тела в ударную позицию. - Все твои начинания. Все твои цели. Они исчезнут. Вместе с тобой.        Несмотря на сломанные кости, раздробленную челюсть и заливающую лицо кровь он крепче сжимает свою саблю, перехватывая ее в нижней стойке, сквозь горечь и слезы отвечая ей той фразой, с какой шел всю свою жизнь, с какой мечтал, чтобы рядом шла она, зная, что она разберет даже сквозь то бормотание, какое он способен выдать с такими травмами.        - У самурая нет ьеьи, только ъуъ!        Следующие сорок ударов сердца он сражается так, как не умел и не смел мечтать всю свою жизнь, за секунды постигая истины, ради осознания тени которых раньше тратил годы, повторяя и воплощая те приемы, о каких и не подозревал ранее. И когда Мариа поймала его на очередном маневре, зашла за спину, уже в момент заскока пробивая доспех напротив сердца ударом, нанесенным неглядя и за спину. Когда немеющие ноги подогнулись в коленях, а Хироко упал на спину, ощущая, как остановилось пронзенное сердце. Когда Мариа уходила прочь, даже не взглянув на поверженного врага, на ходу стягивая с себя одежду и оставляя только обнаженную кожу, покрытую сотнями развращающих символов. Когда начало темнеть кажущееся алым небо, позволяя сознанию смертельно раненного воина погрузиться в темноту.        Она уходила победительницей, не получив никаких ран, окромя небольшой царапины чуть ниже колена        А он улыбался грустно и с пониманием, какого ему так не хватало при жизни.        Не хватило в тот единственный момент, когда он пожертвовал будущим и настоящим ради тени прошлого, оставив ее одну против всего мира, мира такого же холодного и жестокого, но теперь без его поддержки, без спины, к которой можно прислонить спину собственную. Ему всего лишь стоило не уходить тогда и все пошло бы по иному пути, вышло бы иначе, закончилось бы по-другому.        - Прости, что бросил тебя в одиночестве. - Одними губами, даже не прошептал, а только обозначил шепот умирающий в одиночестве мальчик, что сумел вырасти и повзрослеть, но только перед самой гибелью обрел ту мудрость, какую искал все эти годы.        Умирая, чтобы так и не увидеть, как дрогнула походка посвященной культистки, как исказилось в горечи ее прекрасное лицо и как утерла она единственную слезу, что скатилась с ее глаз и упала оземь рядом с каплей крови из уже затянувшейся раны.        Она не могла простить.        Не себя.        - Камнедробилка!!! - Вопит железная крепость на коротких ножках, какой кажется постороннему наблюдателю одетый в полный зачарованный доспех гном, опуская сияющий раскаленной сталью молот на голову и без того раненному извергу среднего ранга, превращая эту голову и половину туловища в неаппетитную массу из отдельных и не поддающихся опознанию фрагментов.        Идущая рядом с ним четверка ведомых, тоже гномов, тоже в латах, тоже с оружием, с радостью добивает нескольких культистов, а то и просто замороченных гражданских, которые без поддержки дьявола были просто мясом для подобных воинов. Даже одиночный гном в полном оснащении, особенно если в родных горах или в узком перешейке, способен остановить целую сотню атакующих, просто за счет собственной брони и вложенных в нее зачарований, без учета мастерства самого гнома.        А здесь собрались не просто гномы, а почти элитная (а то и без "почти") связка малого краза, сиречь полная пятерка, привыкшая действовать в отрыве от монолитного построения хирда, на улицах и в переулках штурмуемых городов. Подгорный народец редко выбирался войной под свет Солнца, но свои специалисты у них имелись, а недооценивать этих специалистов позволить себе не мог никто. Идущая за командиром четверка, расслышав выкрик главного, только улыбнулась в скрытые глухими шлемами бороды, да подхватила старую и непристойную (а других у гномов особо и нет) шахтерскую песенку.        - Горный дробит склон!!! - В четыре луженых глотки рявкнули гномы, врубаясь в толпу несущихся на них безумцев, слишком пораженных воздействием флера, чтобы хоть как-то осознавать отсутствие у них шансов на успех, но при этом умудряясь едва ли не на ходу трахать друг друга.        Жалости по поводу убийства, фактически, гражданского населения никто не испытывал - в штурмовики миролюбцы не идут, а людей им было жалко не настолько, чтобы рисковать своими бородами. Потому сквозь толпу они буквально прошли, оставляя лишь изувеченные трупы и вопящих то ли от боли, то ли от экстаза покалеченных и умирающих. И при этом не прерывая задорных воплей под лирику старой песенки, во всю пользуясь титулом командира, что позволял игнорировать слабые и ослаблять сильные воздействия на разум, если разум его и его подчиненных был занят музыкой, стихами или песнями.        - Бригада проходчиков!!! - Взмах топором выбивает из невидимости мелкого изверга, а вспышка рунических цепочек обращает его в комок быстро сгорающей пыли.        - Жрет самогон!!! - Подхватывают соратники, бросая по малой взрывпорошковой бомбе с железной окантовкой в сторону отряда полноценных тварей.        Твари против них вышли не прямо вот совсем сильные, но куда опаснее рядовых выродков, с которых и спросу особого нету. Вот только после серии синхронных взрывов их индивидуальные защиты, если вообще были, просели до нуля, а ворвавшиеся в сломленный строй пять ходячих боевых башен, смешали выживших с грязью под ногами. Только пришлось в очередной раз использовать руны очищения на броне - останки извергов это не просто мерзкая жижа, но еще и риск получить в голову навязчивые идеи или отложенное проклятие. И, конечно же, не стоит забывать про песню.        - Старшой Кузгарджа в кирку пьян!!! - Еще один отряд впавших в безумство Похоти гражданских тоже не пощадили, то ли, наоборот, пощадили и подарили быструю гибель без вечных мук и лишних страданий.        - Спать устроился в дробилке!!! - Подхватывает остальное звено, улыбаясь еще шире, ведь имя "старшого" в каждой песне разнится и, обычно, подставляют туда особо раздражающие персоналии.        - Механист Гвинли рычаг зажал!!! - Упавший сверху развитый изверг, хоть и атаковал внезапно, но успел только выдать мощный заряд молнии и пламени, что раскалили наплечники командира и чуть закоптил его волосы под шлемом, несмотря на вплетенные в косички руны, да еще оставил царапину на забрале, но и только.        - На беспощадной тарахтелке!!! - Остальная группа действовала слаженно и невероятно быстро, особенно для тех, кто привык считать гномов в их железных одеяниях неповоротливыми и неуклюжими.        Так-то их народ сам по себе не особо славен ловкостью, но в каждом нормальном комплекте лат обязательно будет встроено несколько усиливающих и ускоряющих цепочек рун, зачарований или даже внешних амулетов, как постоянного действия, так и краткосрочных, но более мощных. И в час нужды любой гном мог летать подобно пещерной летучей мыши, жалить словно горная гадюка и бухать будто полтора великана. Впрочем, последнее они могли и без магической помощи, да и без доспехов тоже, пусть некоторые не разбирающиеся в правилах хорошего тона личности, преимущественно из тех, что выросли не в горах, а под Солнцем, использовали чары для искоренения похмелья, вместо традиционных кваса или рассола. В славном клане Раскаленной Кирки таких еретиками не объявляли и бороды им не брили, они не настолько традиционалисты, но смотрели, конечно, косо.        Такое отношение к процессу опохмеления многими считалось непростительным и требующим общественного порицания.        - Во дают, коротышки! - Обращается к Гектору Тиройскому пленивший его мужик, рефлекторно пытаясь почесать бороду, но в который раз натыкаясь на гладкую поверхность маски. - Шоб я так жил, как они бухают! Тут почти шо конец света, а эти бородачи еще и на свои фляжки отвлекаются! Не, ну это шо, нормально штоли?        Гектор, в общем-то, тоже не считал такое отношение нормальным, несмотря на четкое знание о получаемых гномами благах, если они вовремя и регулярно употребляют правильно изготовленный алкоголь. Преимущественно эль, пиво и настойки, реже брагу, грибное пойло и совсем редко огненную гномью воду. Последняя, конечно, тоже бывает алхимически усиленной, но в боевых условиях она слишком хмелит, чтобы ее использовали постоянно.        Своим знаковым пивом и элем гномы торгуют вполне охотно, но для получения нужных благ, а то и перманентных статусных эффектов усиливающего типа, такие напитки нужно пить едва ли не всю жизнь с завидной регулярностью, но при этом у всех, кроме гномов, такие курсы усиления дают уменьшенный выхлоп, а усилий, наоборот, требуют больше. Вот и получается, что куда чаще гномью выпивку покупают потому, что она банально вкуснее, а не из-за каких-то там перспектив ускоренного развития.        - Вполне нормально. - Отвечает та, из-за наличия кого Гектор сразу воспылал к мужику в маске истовой ненавистью, пополам со столь же истовым ужасом. - Они таким образом себя усиливают, заодно снимая часть флерового поражения. Гном без пива и гном с пивом - два совсем разных гнома, поверь, я проверяла. Несколько раз.        Маска покосился на ответившую, но промолчал, продолжая наблюдать за продвижением гномьей боевой звезды в бесцеремонно отобранную у Гектора дальнозорную линзу. Ужасающе прекрасная обнаженная дьяволица на игнорирование со стороны... Союзника? Раба? Подчиненного? Замаскированного изверга? В общем, она внешне не обиделась, продолжая совершенно спокойно лежать в обнимку с Гектором, чем вызывала у не могущего нормально двигаться по своей воле агента Очей первобытный ужас.        Его класс, помимо прочего, позволял неплохо оценивать силу окружающих, а сила конкретно этой дьяволицы подавляла любую волю к сопротивлению. Его искренне, даже сквозь весь ужас, удивляло то, что он, находясь рядом с ней, еще может испытывать что-то помимо раболепия и похоти, но, здраво прикидывая ситуацию, он подозревал в этом какую-то изощренную психологическую пытку.        - Кстати, они опять летят! - С легкой смешинкой заметила дьяволица, при этом выпуская из своего нутра сразу несколько плененных душ, создавая какой-то изощренный маскировочный барьер, будто переливающееся множеством бликов сферическое зеркало, чье отражение показывает занятый ими небольшой дом, только без их присутствия. - Я прикрываю.        - Ага, вижу. - Соглашается с ней маска, откатываясь назад, под укрытие потрескавшихся, но все еще стоящих стен. - Шото твои братцы-сестренки мослов откушивают.        Нарочитый и, вне любых сомнений, притворный деревенский выговор и лексика маски не так смущает, как само зрелище, от которого прячутся и его пленители, и даже быстро закончившие петь свою песню на восьмом куплете гномы. Прямо в воздухе, лишь в сотне метров над их головами, проносится в сиянии сегментных щитов и выпускаемых боевых чар громадная железная коробка золотисто-песчаного цвета. И от этой коробки, что палила во все стороны из множества пушек, автоматических свинцестрелов, боевых жезлов и даже дьяволы не знают чего еще, разило такой мощью, что Гектор на мгновение забыл о страхе перед обнявшей его дьяволицей. А еще дико пожалел о невозможности подать сигнал пролетающей мимо машине, пусть даже ценой собственной жизни, ведь даже мимолетный удар подобной громадины мог отправить его в Вечность в компании пленивших его тварей.        Железная громада, на внешней броне которой устроились сотни защитников и, как минимум, полноценный боевой клир одного из храмов Вознесенного Воителя, не просто так летала. Она стреляла в медленно оживающую громаду исполинского мега-голема, в вываливающихся из зоны Вечности бойцов основного отряда вторжения, в просто случайно замеченных извергов и культистов. А еще по слаженной тройке легендарных тварей, что носились вокруг боевой машины высшего порядка по замысловатым траекториям, держась на почтительном расстоянии и пытаясь если не уничтожить, то хоть затормозить эту Колесницу Бесконечности, только на гномий лад!        Их атаки не проходили зря, на броне машины виднелись сколы и оплавленности, а парочка орудийных гнезд молчали, зияя проломами или покореженными орудиями. Да и закрепившиеся на броне вспомогательные силы тоже прореживались, так как внешние щиты пробить было куда проще, чем эти щиты и еще броню в придачу. Гектор был готов поклясться, что пусть даже на броне появились новые повреждения с того момента, как эта хрень пролетала над ними в прошлый раз, но часть старых исчезла, а часть значительно уменьшилась и, хоть тут и могло показаться, на глазах затягивалась. Да и легендарных порождений Пекла, когда это страшилище пронеслось над ними впервые, было не три, а полная пятерка, считай боевая звезда.        - Голос Обещаний свое обещание пировать на ковре из костей и семени Первого Принца, увы, не сдержала. - Видимо, не он один уменьшение числа атакующих тварей заметил. - А ведь мастеров парения страстного даже среди элиты немного. Не ждали, не ждали мы наличия среди воителей Вечного столь могучих парящих. Обычно, знаешь ли, доминировать с высоты предпочитаем именно мы.        Гектор внутренне согласился с тварью, пусть и не подавая виду, ведь среди них действительно много летающих образцов сумасбродной порочности, тогда как среди людей и прочих наделенных даже присягнувшие стихийному плану Ветра, иначе именуемого Высью, далеко не всегда обретали способность к полету. Парить, замедлять падение, даже медленно возноситься вверх - это пожалуйста, но настоящий полет требовал не только хорошего резерва, идеальной концентрации и восприятия, но еще и хорошей физической составляющей. Это если полет действительно достоин таковым называться, ведь просто зависающего в воздухе глупца слишком легко сбить, особенно если тот все силы на поддержание левитации тратит.        Впрочем, о наличии такого типа поддержки Гектор не ведал ни сном, ни духом, ни обещанием, причем даже намеков на его существование не слышал. А ведь незаметно такую вещь в столице содержать не выйдет! Там на один только уход за механизмами и компенсацию износа деталей придется потратить кучу золота и толпу квалифицированных техников. Он знал, во что гномам обходится содержание каждой из их боевых машин и даже предположить боялся сумму, уходящую на содержание машины вот такой. Нет, содержать это в Вечном подгорыши не могли, а значит, сумели ее призвать телепортом. Артефакт какой-то, наверняка артефакт, причем дорогой и уникальный в своем роде, иначе не одним только гномам удалось бы преодолеть блокаду телепортации.        - Нехер обещать тамушто. - Проворчал маска, явно щурясь, несмотря на эту самую маску на лице. - Б*ядь, чем это они?        Вспышка едва не выжгла сетчатку Гектору... хотя нет, выжгла, просто дьяволица зачем-то его исцелила, отчего агент тут же наполнил портки тем, чем обычно предпочитал наполнять девушек из заведений Гильдии Роз. Восстановившиеся глаза и собственный конфуз не помешали ему слушать разговор и дальше.        - То мне неведомо, били со стороны машины. - Утверждает тварь, насмешливо погладив Гектора по щеке, вынудив повторить смущающую его реакцию непроизвольного извержения. - Судя по оттенку и образам моих зрящих, комбинация какого-то артефакта из нутра машины и молитвы рабов божьих. Присмотрись, железка замедлилась и снизилась. Хотя... Непрерывность Сношения выбыл навсегда, а Материнское Сердце и Жажда Вознесения потеряли почти все защитные души... о, они решились бросить эту монету на весы равновесия? Как смело. И глупо. Но кто отдавал приказ? Неужели?        Дьяволица аж подобралась вся, вновь парализовав Гектора полностью, не давая даже моргать, и при этом внимательно всматривалась в происходящее совсем уже близко. Громада машины снизилась над соседним кварталом, почти черкая дном крыши окружающих зданий, заставляя дьяволицу тасовать свою коллекцию с огромной скоростью, обеспечивая маскировку их позиции. А ко временно, - он надеялся, что временно, - потерявшей часть могущества машине подбиралась еще одна парящая конструкция.        Эта мерзость летела медленно, очень неуклюже, если сравнивать с выписывающей птичьи пируэты машиной, но размером превосходила своего оппонента вдвое, а степенью защиты и огневой мощи не уступала. Громадный парящий храм, словно вырванный вместе с фундаментом и поднятый в воздух, был тысячекратно хуже, чем осквернен. Каждый метр ранее белых стен стометрового в диаметре строения покрывало ковром из непрерывно сношающихся тел, остающихся живыми, несмотря на все раны, снятую кожу, вывернутые наружу органы и сотни других омерзительных вещей, какие с простыми горожанами делали твари. Гектору плевать было на всех пейзан скопом, пусть хоть перемрут поголовно, но, Боги и Законы, ведь не так же!        Громада храма открыла центральные врата, выпуская из них настоящую реку флера, что укрепляет стационарные жертвенные барьеры вокруг парящей скалы, одновременно двигаясь в сторону окончательно приземлившейся (и тем самым перенесшей свободные мощности на защиту) машины. В потоке этом то и дело мелькают души и нематериальные изверги не самого низкого ранга, направляющие и структурирующие работу чар, что могли бы с одного удара уничтожить стандартный приграничный форт и даже город, который этот форт прикрывает.        Прямо на вершине храмовой башни стоял десяток сочащихся Похотью извергов высоких уровней и столько же культистов, может, не столь похотливых, но очень сильных и опасных. Особенно выделялся громадный северный варвар, покрытый вместо звериных меток татуировками алишанских шлюх и абсолютно голый, если не считать странной шерстяной шапки-шлема (это моргать Гектор не мог, а вот усилить зрение магией паралич не мешал). Два топора в его руках являлись артефактами, ценность которых едва ли ограничивалась эпическим рангом.        - Надо помогать. - Размышления Гектора прерывает скупой комментарий маски. - Задавят же.        По мнению профессионального агента Очей, маска волновался совершенно зря, ведь пока что культ и его хозяева абсолютно доминировали на поле боя, а когда одиозная техника их племени, печально знаменитая Река Душ, завершит формирование, то не спасет машину с ее экипажем уже ничего. Храм не только реку использовал, но еще и бил десятками боевых чар, непрерывным потоком, по семь-восемь ударов в щиты машины за удар сердца. Те просто не могли помешать тварям, а тут еще и две выжившие Легенды укрылись сзади храма и принялись готовить что-то масштабное, только теперь еще и тонкое, спрятанное за энергетическим фоном основной атаки.        - Я не тебе подчиняюсь. - Без угрозы, но очень весомо произносит тварь, смотря прямо в маску культиста. - И приказывать ты мне не можешь.        - Думаешь, шо Тин бы шото по-другому сделал бы, краля? - Скептически, даже насмешливо, что заставляет задуматься над статусом культиста, раз он этой приказывает, выдает маска. - Я его дольше знаю.        Что еще за Тин?        Дин?        Ин?        Нин?        Кто?        Кто-то.        Никто.        - Если ты желал оставить этот кусок мяса дышащим, то изволь хотя бы поберечь его уши от лишних слов. - С куда большей уверенностью заявляет изверг, которая исказила ему память недовольна приказами то ли союзника, то ли все же начальника, но точно не подчиненного. - Мне нужно прикрытие.        Гектору очень хотелось понять, от кого ее прикрывать нужно, если все клирики на борту боевой машины неистово намаливают защиту, а сама железка даже стрелять перестала, полностью уйдя в противоосадный режим. Но спросить не мог, так как был неподвижен, словно девичья кукла, а даже если бы и мог спросить, то все равно молчал бы, так как очень уж страшно. Маска, тем временем, достал из-под плаща блестящую полированным металлом сферу, крепко сжимая ее в руках. Глухо и хрипло выдохнув под своей маскировкой, маска поднимает сферу на уровень лица, всматриваясь в самую ее глубину, будто ища там ответы на все вопросы мира...        Мир дрогнул.        Обнимающая его дьяволица исчезает, возникая рядом с двумя Легендами, одна из которых пытается рефлекторно разорвать дистанцию, но словно летит на месте, несмотря на огромную скорость маневров. Гектор, благодаря удачно повернутой голове, даром, что неподвижной, различает что-то серое, тонкое и быстрое, после чего одну Легенду укрывает собою десяток светящихся призрачных силуэтов каких-то змеелюдов, а вторая... Атакует первую?        Дьяволица оказывается закованной в клеть из сияющих Солнцем цепей, но каким-то образом смещается на пару метров в сторону вместе с оковами, а от второго удара ее прикрывает одна из Легенд. Еще одна мелькнувшая серая блесна, и почти добравшаяся до тела дьяволицы вторая Легенда замирает, останавливая чернильно-черные, воплощающие саму Тьму, конечности в волоске от своей цели. Конечности парализованной твари дергаются, все девять, кроме двух, которые почти достали до цели, а потому вообще неподвижны. Первая Легенда, почему-то помогающая дьяволице, одним резким движением... вырывает сосредоточие душ из туловища своей товарки, одновременно ставя чрезвычайно сильный барьер, что останавливает какой-то неуверенный огонь со стороны храма и отдает эту гроздь дьяволице.        Что?        За?        Херня?        Тихий, но проникновенный матерок маски, и вот уже его пленительница вновь рядом, сжимая в руках комок маняще-густых золотых капель, уже обработанных и готовых к использованию душ. Тем временем, вторая Легенда телепортируется прямо к храму и... самоуничтожается, подорвав себя и кусок оного храма? Гектору стало крайне неуютно из-за осознания полного, даже более абсолютного, чем прежде, непонимания ситуации.        - Эту. И вот эту. - Страстно, почти одержимо шепчет дьяволица, перебирая свой кошмарный трофей. - А вот эту я полсотни лет мечтала выпросить. И еще эти тройняшки-ведьмочки, их связь даст многое. И вот еще, идеальная ведущая для запасного хора зрящих, как под меня манили, сама бы лучше не растлила. Хм, а эту он перед гибелью проклял вот этой, хитро-хитро, если бы не дары, никогда бы не различила. Печаль-горечь, сильных жрецов мне никогда не доверяли.        Дальнейшего побоища Гектор уже не видел, потому что резко и неодобрительно взглянувшая на него дьяволица отправила его в страну снов. Очень влажных снов, из которых он не вышел до того самого момента, как опороченный храм выдал залп по подозрительному строению, на которое странно реагировали некоторые сенсоры, и куда, скорее всего, ушли непонятные, но очень хитрые диверсанты. Агент умер, не приходя в сознание, но, кроме него, в покинутом строении уже никого не было.        В торопливых попытках хоть как-то ответить на вторжение извергов, особенно если предатели из стана их слуг уже проникли на территорию твоего ведомства, отчаявшиеся успеть хоть что-то люди и нелюди часто начинают если не глупить, то совершать те поступки, какие обычно поостерегутся делать. Дадут в морду задолбавшему хуже дятла десятнику, признаются в любви суровой начальнице или даже начальнику, решительно распакуют заначку с коллекционной гномьей водой и выхлещут ее залпом, прежде чем подорвут себя амулетами Последнего Дыхания. Вариантов даже слишком много, тогда как времени на выбор чего-то менее рискованного и необдуманного, наоборот, маловато.        В случае с Грегором Улиткой, прозванным так за почетное звание самого быстрого мастера техники одного удара среди жителей Империи Веков, которой он не раз смертельно удивлял даже сильнейших Самураев из далеких Островных Княжеств, все вышло еще интереснее. Так получилось, что именно ему сегодня довелось дежурить у одной из систем активации сильнейших защитных артефактов столицы. Такие побрякушки приводят в действие только тогда, когда над городом летают стаи легендарных тварей, по улицам бродят громадные чудовища, а в кладовых гномьего посольства заканчивается пиво. В общем, примерно в таких ситуациях, как вот прямо сегодня и сейчас.        Грегор был мужиком тертым, умным и побитым сукой-жизнью, а потому тот факт, что ему уже амба, понял даже раньше, чем упала на черный камень пола голова его любовницы, едва не перегрызшей ему горло в последней своей атаке. Со всех сторон слышны были крики и стоны, оборона стремительно переходила в оргию, да и не имелось там обороны, ведь смяли их всех почти без боя. Почтенный Мастер Клинка вздохнул, пожалел о недочитанной книге любимого писателя, после чего усилил себя всеми известными ему техниками и в стремительном рывке прорвался к центральному узлу контроля.        Даже если он не успеет атаковать хоть какую-то из основных групп тварей, он хотя бы мог разрядить артефакты и не дать использовать их против самих обороняющихся. Да, его позиция была далеко не столь важной, как такая же резервная атакующая формация высшего уровня, только располагающаяся во Дворце, но и у него хватало особых амулетов, одно нажатие которых активировало бы находящиеся на боевых позициях артефактные комплексы. О том, как твари сумели столь быстро и чисто вскрыть находящуюся прямо в сердце центрального отделения Очей формацию, напихав сюда предателей больше, чем в треть от основного контингента, пусть думают те, кто станут собирать ошметки его, Грегора, плоти.        Уже не пытаясь зажать ладонью пробитый бок и вырванный кусок легкого, он позволяет себе закрыть глаза, под звук выламываемых бронированных створок. Ключи от всей защиты у них имелись, но толку с них, если Грегор просто перевел всю магию в режим осады - никаким ключом не вскрыть, только ломать. Специально на такой случай разрабатывалась эта директива, просто никто не верил, что ее придется применять. Чтобы враг да оказался здесь, в едва ли не самом защищаемом месте вообще - если до такого дошло, то и спасать уже, наверное, будет нечего. И вот, дошло же.        Грегор умер с легкой иронической улыбкой на устах, успев активировать часть систем по случайным участкам города, прикладывая только минимум усилий, чтобы они пришлись в скопления противника или точки их ритуалов. Куда больше артефактов он просто привел во временную негодность - быстро такие трофеи не извлечь и не своровать, а если их хотя бы использовать против Империи не смогут, значит умер он не зря. Увы, но умирая, Грегор уже не увидел, как все пять активировавшихся артефактов не нанесли противнику почти никакого урона. Лишь одна волна смертоносной магии смогла накрыть одну из позиций культа, прерывая ритуал и жизни самих культистов.        Горн Великого Кузнеца, выпуская наружу собранный внутри жар, не создает никакого пламени, но сам мир загорается по итогу такого воздействия - волна раскаленного ветра буквально сварила вкрутую всех культистов и даже часть тварей, несмотря на их энергетическую природу. Атака практически полностью физическая, зато быстрая, площадная и воистину легендарно-сильная выбила все живое, включая ритуалистов и пусть даже часть тварей, самая сильная и боеспособная, вообще не пострадали, успев прикрыть ближайших смертных, но ритуал сопряжения на этой точке оборвался с гарантией.        Господин был недоволен.        Один из отведенных в сторону предсмертных ударов Грегора попал в возникшее посреди воздуха зеркало, находящееся прямо на высоте нескольких сотен метров. Падающий с еще большей высоты (пространственная складка с артефактом находилась лишь чуть ниже купола отсечения, что укрыл город) поток ярчайшего Света, принявший облик титанического копья, прошел через зеркало даже не замедлившись, но переломившись, подобно обычному свету, что прошел сквозь призму.        Вместо точки ритуала удар пришелся на какой-то подзаброшенный пустырь, странным образом не занятый никакими зданиями, хоть находился он довольно близко к центру Вечного. Слухи шептались, что в этом месте никто не живет, потому что даже находиться здесь дольше пары часов тяжело, будто сама душа твоя начинает плакать, впадая в депрессию. После нескольких десятков самоубийств среди пытавшихся построить себе жилье на ничейной земле, а также нескольких сотен забранных под белы рученьки немногословными стражниками или даже Очами любителей халявы, желающие закончились, чтобы в Вечном появилось еще одно заброшенное место с обоснованно недоброй славой.        Именно сюда ударило копье.        Ударило, пробив не особо большую, но поразительно глубокую яму в вязкой, испорченной и словно бы умирающей земле, на которой даже сорняки росли неохотно, через силу, стремясь поскорее засохнуть. И сквозь эту яму, на самое ее дно, донеслось пурпурное сияние неправильного неба. Там, на глубине в несколько сотен локтей, посреди глухого каменного мешка, где никогда не бывало любого источника света, раздался тихий перезвон цепей, когда узник сей темницы впервые за века пошевелился. Узник был забыт всеми, проклят при жизни и отвержен в праве умереть, узник не пытался это место покинуть, не пробовал подточить мощь запрещающих чар на своей темнице - не видел в том ни нужды, ни толку, ни хотя бы желания. Но когда камеры его достиг одинокий лучик неправильного света, отголоски происходящего на верху безумия, сухие и потрескавшиеся губы ужасающе худого старца, словно пребывающего на последней стадии истощения, тронула печальная улыбка.        Неслышно, поразительно легко, будто и не просидел в полной неподвижности все эти века, старик встал во весь свой рост, направившись к оставленному ударом чар проему. Отвращающие знаки, барьеры и преграды за это время изрядно подувяли, а их природа была таковой, что разрушалась в присутствии любого источника освещения - потому-то старика и запечатали на такой глубине, в темноте и одиночестве.        Забытый.        Брошенный.        Непрощенный.        Он медленно и не торопясь начал свой подъем вверх по оплавленной погаснувшим копьем рукотворной шахте, а сковывающие его фигуру цепи последовали за ним, направляясь его волей подобно неисчислимым щупальцам кошмарного спрута. Эти цепи надели на него не те, кто запечатал старика здесь, их на себя надел он сам.        И, возможно, сегодня он наконец-то сумеет их снять.        Правила хорошего тона заставляют обаятельного и галантного мужчину, если он считает себя галантным и обаятельным, проявлять хорошие манеры в адрес женщин. Вдвойне заставляют, если эти женщины настолько ослепительно красивы, что невольно проверяешь себя на иллюзию или воздействие соблазнительницы. Троекратно заставляют, если именно эта женщина только что разнесла выстрелом артефактного свинцестрела дурную голову весьма опасной твари, которая едва-едва не отобедала тобой и твоей душой, предварительно насадив тебя, галантного и обаятельного, на два громадных фаллоса, каждый с твою ногу размером.        Честное слово, когда эта мерзость, практически неуязвимая к его классовым умениям, благодаря удачно подобранной коллекции душ, раскинула тем, что заменяло его полупризрачному телу мозги, он был готов разрыдаться от облегчения и жениться на своей спасительнице, не гуляя потом налево, по меньшей мере, года три. Учитывая внешность спасительницы, то даже три с половиной, но на этот счет Пьер был не так уверен, все же хорошо знал свою любвеобильную натуру, харизму и легкую, легчайшую можно сказать, неразборчивость в выборе партнерш для самого приятного развлечения в мире. Ну, это все он прикидывает из расчета, что не станет по-мужски бессилен после сегодняшнего дня и всех зрелищ, выпавших на его уставшую душу.        - Премного благодарен вам за вашу помощь, прелестная леди, и готов всячески заслужить ваше высочайшее одобрение в попытках вернуть часть долга жизни в любой удобный для вас момент. - Говоря с женщинами, главное правильно подобрать набор комплиментов и тактик, чтобы они тебя не послали, а заинтересовались, но сейчас времени на подробный анализ все равно не было, зато хватало других проблем. - Смею предложить немедленную ретираду в сторону крупных храмов, только не в сторону Альков Айзы, ибо я только что оттуда и, могу заверить, теперь там служат не Возвышенному Воителю, а совсем другим господам. В остальном же, позвольте мне...        Дах!        Пронесшийся в паре пальцев от его виска снаряд непонятно чего не повредил ничему, кроме и так почти обвалившейся стены чьего-то дома и его гордости, потому что визгнул он ну вот совсем не утонченно и даже не галантно.        - Кто такой? Что тут забыл? - С непередаваемой интонацией, больше подходящей уличной шпане, чем столь прелестной женщине, потребовала его спасительница. - Отвечай. Кратко.        - Пьер Дакки, также прозванный согильдийцами Поджигающим, авантюрист, двадцать третья ступень возвышения, Ледяной Мечник, эпик... стихийной направленности. - Если говоришь со владельцем направленного в твое лицо свинцестрела, то тут не до галантности, а вот лаконичность и четкость, наоборот, крайне важны. - После массового телепорта меня вырвало из строя обороняющих игорный дом Святые Кости охранников и посетителей, перенесло к ранее названному алькову, а потом, когда я понаблюдал издалека, и мне стало ясно, что храм пал еще до начала сражения, пошел в направлении одного из Первохрамов. Попал на неудобную мне тварь, был спасен. Вами.        Судя по немного смягчившемуся выражению лица, убивать его в целях заткнуть источник шума передумали, но вероятность такого исхода все еще остается неприятно высокой. Молодец, Пьер, умеешь произвести впечатление. Прямо как тогда, в Горкаморке, когда тебя три дня искала твоя же команда с целью четвертовать тебя по приказу бургомистра. И бургомистр тоже своих людей послала искать. И стража. И простые горожане. И воровское отребье. И все работали не за награду, а из искреннего желания помочь друг другу в нелегком деле. Поговаривают, после его визита, в Горкаморке погасли почти все конфликты, а также заключилось несколько союзов между ранее непримиримыми городскими фракциями.        - А чего Поджигающий, если класс ледяной? - Своим вопросом, вернее тем, что именно он оказался задан первым, спасительница Пьера смутила, но не выбила из колеи, благодаря регулярному повторению этого вопроса из уст едва ли не каждого его знакомого.        - Я когда-то по пьяному делу сжег запасы провианта осаждающей город армии. - Честно и без утайки, только очень коротко, чтобы не пришлось лгать и утаивать, отвечает мечник. - Повезло, что в тот раз запас принадлежал не имперской армии, а орде зеленокожих.        - В тот раз? - Мгновенно насторожилась красотка, прищуривая свои удивительно чистые и яркие глаза, а ведь далеко не все за эту оговорку так быстро цеплялись.        - Ну-у-у-у, я вообще часто пьяным бываю. - Неохотно продолжил Пьер, уже жалея, что назвал ей свое прозвище. - И не всегда рядом есть вражеская армия.        Дальнейший обмен любезностями оказался самым наглым и нетактичным образом прерван, когда дальняя от его спасительницы стена разлетелась каменной крошкой, а в облаке этой крошки проявился какой-то подозрительно выглядящий тип в артефактных латах, со зверской рожей, а также с головой и куском грудины какого-то изверга в руках. Еще мгновение спустя эти останки осыпались серой пылью, подобно той, что покрывала громилу (на две головы выше не особо рослого Пьера) вторым слоем незримых лат, а новое лицо на их празднике начало неторопливо вставать, отряхиваясь и словно проверяя целостность костей. Последнее вполне нормальная реакция для того, кто только что проломил собою несколько стен - взгляду шестого сына дома Дакки открылся красочный пейзаж в виде рукотворного (ного-, спино-, и головотворного тоже) проулка, появившегося вследствие упомянутого полета.        Он уже собирался представиться, просто потому, что полезно быть вежливым с человеком, чьи доспехи стоят дороже, чем весь дом Дакки со всем его населением и гербом (тем более, если с этих доспехов на тебя злобно смотрят кажущиеся живыми рожи страшных стариков), даже если рожа у владельца этих доспехов насквозь разбойничья. Особенно, если у него рожа насквозь разбойничья! Увы, но невольная напарница успела высказать свое уважение первой, отбрасывая в сторону пойманный у самого ее симпатичного личика острый обломок черепицы, вероятно рефлекторно брошенный в нее громилой, что почувствовал угрозу от столь же рефлекторно направленного на него свинцестрела.        - Привет, ты чо, охуел? - Оказывается, с Пьером она еще вела себя крайне вежливо, не иначе, покорил он ее суровое сердце своим прекрасным обликом.        - Прив... Так, стоп, какого хера? - Сбившийся с мысли мужик окинул их обоих внимательным взглядом, задержав его на как бы невзначай удерживаемом в боевом положении свинцестреле, пробормотал нечто похожее на "не моя забота", повернулся в ту сторону, из которой прилетел и где еще звучала жаркая битва, и попросту осыпался на камень мостовой кучкой серой пыли, что миг спустя и вовсе испарилась.        - Говоришь, нужно пробиваться к храму. - Как ни в чем не бывало, осведомилась девушка, повязывая на лицо тряпочную балаклаву, и, дождавшись его кивка, продолжила. - Ну, значит, пошли к храму. И да, ты, как боец ближнего боя, идешь первым.        - Все ради ваших прекрасных глаз. - Просиял Пьер, знатно успокоившись, когда осознал, что за спиной у него будет как минимум один боевой свинцестрел в изящных женских пальчиках. - Вот только, готов просить о том прощения, я не знаю, где здесь ближайший храм - я редко посещаю Вечный, а изучить успел только расположение борделей.        Ничуть не смутившись упоминания столь недостойных леди заведений, теперь уже точно напарница лишь удивленно приподняла бровь, да и задала еще один неожиданный (как-то слишком просто она умудряется его удивлять, это не спроста - любовь, не иначе, и, конечно же, взаимная) вопросец:        - А откуда название того храма, откуда убежал, знаешь? - Подозрительность в ее голосе напрочь отсутствует, интуиция молчит, но что-то подсказало Пьеру, что если он ответит неправильно, моргнуть уже не успеет.        - Ну, там был бордель напротив. - Невинно шаркая ножкой (с командирами иногда срабатывало, особенно если они имели сиськи) произносит мечник. - Храм покровителя воинов, а они такие места зело уважают. Да и посещение службы Вознесенному Воителю, если сам живешь с клинка, подымает мужскую силу... ну, мне рассказывали.        Он моргнул.        Она моргнула.        - Тогда пойдем туда. - Указала она пальцем на северо-запад, тут же переходя на легкий бег, запрыгивая на самую целую крышу из оставшихся.        Пьер очень порадовался тому, что развивал себе атрибут ловкости по методу весенней лозы, потому что распределяй он их по шаблону железной крови и просто не угнался бы за этой красоткой, лишившись возможности понаблюдать за ее аппетитной задницей в обтягивающих штанах (о, эти задницы авантюристок и эти штаны, благослови боги того, кто такую форму одежды ввел среди воительниц Гильдии). Потому-то он и не сразу вспомнил, что хотел задать вопрос:        - А какой храм в той стороне? - Не сбить дыхание при таком темпе, который напарница, несмотря на стрелковый класс, выдерживала омерзительно легко, было трудно, но он справился. - Той, куда мы идем?        - Понятия не имею. - С ноткой веселья призналась она, чуть замедляя бег, чтобы он не выкашлял собственные внутренности от перенапряжения. - Я тоже Вечного не знаю, а где искать бордели, тебе и так известно.        О.        О!        Вот теперь он уверен - им точно удастся подружиться.        В какой-то миг события битвы слились для Вараа в цепь отдельных кадров, обрывочных образов и едва различимых воспоминаний. То ли его амулеты все-таки дали сбой, а бенефики не уследили за наложенными благами, то ли просто напряжение последних часов доконало юного воина, но не самый слабый мечник и страж, разменявший четверть сотни ступеней, просто поплыл и действовал скорее по инерции, чем осмысленно. Выручили тщательно вбиваемые наставниками рефлексы, спасая там, где мозги могли только погубить. Вот вроде бы никогда труса не праздновал, всегда в боевой обстановке вел себя спокойно, но, как говорится, воитель познает себя только в настоящей битве. Прошлые конфликты, видимо, оказались недостаточно настоящими, что даже логично - придумать более масштабное побоище, чем то, во что обернулся сегодняшний день, будет непросто.        Где-то после третьей попытки штурма, когда в бой пустили не только культистов и стандартных тварей, но еще и каких-то поразительно мерзких одержимых детишек, набранных, не иначе, по ближайшим домам призрения и рабочим приютам, а после пущенных на сосуды для относительно слабеньких, но очень уж гадостных тварей. Хрупкие, тупые и маломощные, они звучно лопались при попытке их ударить, заливая своих убийц не привычной смесью гнили и золотистого меда, а концентрированным флером с алхимическими присадками, что проедали и броню, и щиты, и, судя по всему, даже души.        Вараа успел сбросить с себя стремительно ржавеющий и растекающийся нагрудник и перчатки, но после этого разум стража поплыл, унося его ввысь, как при приеме слишком большого количества обезболивающих зелий. В таком состоянии, да еще против Извергов, шансов у человека просто нет, но ему как-то повезло выжить. Не иначе сама Фортуна поцеловала его и назначила новым любимцем на ближайшие сутки, потому что никаких иных идей у воина не имелось. Разрозненные кадры воспоминаний, когда он их смог нормально осознать, заставили бы поседеть, не будь он налысо обритым, согласно традиции его воинской школы.        Взрыв живых бомб.        Сломанный строй, распадающийся на отдельные группы, а то и вовсе одиночек под непрерывными атаками тварей, культистов и подвернувшихся под руку несчастных обезумевших горожан. Сверху кружатся в зловещем и манящем танце сотни мелких огоньков, почти неопасных поодиночке, но контролируемых кем-то умелым и осмотрительно держащимся подальше от чужих клинков и магии. Крики, стоны и вопли умирающих и затронутых, сливаются в выдирающую мозг симфонию, кто-то из магов отдает приказ бить площадными атаками, не заботясь о сохранении жизней попавших под удар союзников.        Удары льда и молний.        Разлетается на куски старина десятник, так и называемый ими всеми Десятка, когда его, уже агонизирующего и с перегрызенным горлом, накрывает потоком танцующих снежинок. Вараа что-то кричит, одновременно угрожающее и несуразно-смешное, отчего тут же начинает смеяться. Руки словно деревенеют, а потом их как будто бы направляет чья-то еще рука. Был это эффект одного из наложенных благ или все-таки что-то еще, но окосевший парень с легкостью снимает двух вооруженных топорами культистов, затратив на каждого по одному удару, закрывает себя их умирающими телами, а когда эти тела обращает дымящим и зажаренным фаршем от удара подобравшейся слишком близко твари, то убивает еще и ее, затолкнув пяток боевых амулетов-детонаторов в широко раскрытую пасть на груди.        Вопль поймавшей стрелу авантюристки из какого-то отряда, присоединившегося к обороне малого магистрата восточных кварталов, а он пытается ее спасти, но вторая стрела пробивает ей череп, затыкая вопль. Третью стрелу он пропускает в пальце от собственного лица, застыв на месте, повинуясь какой-то нашептанной истине, чистой и невообразимо далекой, далекой как... Еще одно мимолетное движение, совершенное против собственной воли и удар мертвой авантюристки, внутри которой пустили червеобразные корни вросшие в нее стрелы, проходит за спину Вараа, когда он сам подается ей на встречу, размазывая тело могучим ударом, подобно подгнившему баклажану.        Взрыв под ногами.        Он начинает перекат заранее, словно уловив отблеск грядущей беды, тончайший намек, будто звездное полотно в отражении чистого храмового пруда, прыгая прямо в пасти наступающих на него тварей. Их не меньше десятка, окруженных доброй сотней мелких душ-огоньков, а внутри этой тучи скрывается и тот, кто этой мелочью управляет. Встречный удар флера парализует, заставляет упасть на колени, не вставать с земли после переката, но мигом спустя сзади взрывается земля, взрывается чистым Солнцем. Кто-то из геомантов сумел доставить целую связку взрывных амулетов на однотипной планарной энергии прямо под ноги добивающим первые ряды, - сломанные ряды, - защитников тварям. Кто-то пожертвовал ими всеми, но времени на обиды нет - удерживающих его мелких извергов уничтожило, зато их магия, их тела защитили Вараа от взрыва и поражающих факторов, позволив оказаться ровно напротив все еще шокированных внезапной ловушкой тварей, оказаться напротив кукловода и его свиты из тварей, что сильны только на дистанции.        Остатки деревянных бочек и повозок, которые пустили на баррикады часом ранее, взрываются прямо под шагами Вараа, обращаясь трухой и кислотой, но он словно засыпает на мгновение, будто над ним перехватывают контроль, заставляя шагнуть прямо в облако смерти. Но яд не трогает его, а сам воин каким-то образом сумел рассчитать момент вдоха и выдоха так, чтобы промелькнуть сквозь зону смерти, выйдя напротив кукловода, не пустив заразу в собственное дыхание. В его глазах смех и радость, но Вараа почему-то видит в них себя в окружении едва различимых белесых огоньков, словно и вправду звездное небо, а потом достигает своей цели труха, разбивая формацию противника.        Бей!        Кружи!        Бей!        Повинуясь неясному шепоту он вкладывает весь имеющийся резерв в следующие секунды лихорадочной спешки. Его классы не предназначены для мощных проявлений волшебства, но есть и у него свои умения. Все они использованы, выложены на игровой стол без оглядки на вред для здоровья, затраты и необходимость пауз между применениями. Вараа стоит на коленях, кашляя кровью, чувствуя, как вливается в искалеченное тело сама жизнь, когда его спасение подхватывает кто-то из целителей. Кто-то из сильных целителей, раз уж может на дистанции работать, протянув канал жизни аж из третьего ряда обороняющихся.        Вокруг лежат распадающиеся и гниющие останки тварей, включая обезглавленного кукловода, даже культисты и те гниют, хотя и не должны были бы. Он еще успевает подумать о каком-то хитром трюке, как подходит новая группа противника и Вараа осознает, что они должны были бы ударить немного в других обстоятельствах, добивая оборону и пробиваясь сразу к магам, лишая возможности удержать магистрат, хранясь под его стационарной защитой и благословениями.        Мимо словно проносится снаряд катапульты, оказавшийся на проверку чернокожей воительницей, одетой лишь в звериные шкуры и варварские амулеты, а от ее громадной фигуры, что даст фору любому кузнецу в плане внешних проявлений силы, просто отскакивают и стрелы, и клинки, и чары, тогда как ей, почти не думающей об обороне, хватает одного удара сияющего магией клевца, чтобы радикально уменьшить количество нападающих. Вараа позволяет себе полюбоваться ее движениями лишнюю секунду, объясняя себе внезапное влечение пойманным в лицо потоком флера, подымаясь на ноги и перехватывая поудобнее собственный чекан, вновь бросаясь в бой.        Встречный удар.        Люди и твари сталкиваются вновь, но теперь преимущество уже за наделенными, ведь чернокожая дева не одна такая, а лишь первая ласточка подошедшего подкрепления. И это не самое плохое подкрепление, потому что среди обороняющихся с этой дикаркой может сравниться разве что Старший Наставник Броборыч, да и то за счет опыта и сноровки, а не голой силы и уровня. А уж снаряжение ее, несмотря на примитивный и грубый вид, зачаровано на совесть, заставляя большую часть вражеских чар огибать ее фигуру, не давая шанса разбиться о непробиваемую кожу цвета ночи.        Тем сильнее удивление и какая-то обида Вараа, когда деву просто сносит встречным ударом мутировавшего от множества проклятых даров Пекла оборотня, что умудряется сбить ее с ног, выбить из рук оружие и начинает терзать беззащитное тело, игнорируя ломающие кости удары ее кулаков. Возникший за спиной оборотня союзник, тоже из новоприбывших, работает на загляденье любому фехтовальщику, пуская всем вокруг кровь двумя короткими дротиками с длинными и волнистыми лезвиями. И он, не обратив на положение напарницы никакого внимания, просто проходит мимо, продолжая атаку, оставив спасшую Вараа жизнь деву на произвол судьбы.        С бешеным воплем он меняет направление рывка, оказываясь рядом со своей спасительницей, успевая одновременно терзать чеканом хребет оборотня и дробить кости всем, кто пытался помочь псине добивать лежачую. Лица, лица, лица - они сливаются в одну злобную харю, одну вражью рожу, которую Вараа бьет и бьет, пока чекан не выбивают из руки лезвием странного дротика, что ударил плоской стороной лезвия, разом отсушив руку и выведя парня из состояния боевого ража.        - Успокойся, герой. - Вроде и насмешливо, но с толикой искреннего уважения и нехарактерной для безумия битвы вежливости, что от кого-то с метками "самоцветной" команды Гильдии звучит той еще похвалой. - Кончились они. Ну, здесь кончились, а так их по всему Вечному еще больше, чем тараканов в плохом трактире.        - Успокоиться? - В своем нынешнем состоянии Вараа был бы готов сказать все, что думает даже самому Императору, наплевав на стопроцентную гарантию гибели после необдуманных слов, а то и еще до того, как он их выговорить успеет. - Вы, когда свою соратницу оставляли на растерзание оборотню, даже не подумав ей помочь, тоже спокойны были? Когда ее загрызали, вы сильно успокаивались?        Вместо мгновенного ответа сталью за оскорбление того, кто личной силой мог быть приравнен к иному гарнизону, его встретило не спесивое возмущение пополам с брезгливым презрением, а легкое удивление, перешедшее в понимание и, следом за ним гомерический хохот. Который подхватили не только со сторон, где стояли остальные бойцы пришедшего подкрепления, но еще и из-за спины Вараа, причем смех был хоть и грубым, но женским. Развернувшись на пятках, Вараа видит подымающуюся на ноги воительницу, оправляющую на глазах восстанавливаемую одежду на так и не получившем повреждений точеном теле. Немного покраснев, парень разворачивается обратно, даже быстрее прошлого, успев, впрочем, разглядеть обнаженные, вследствие повреждения упомянутой одежды, прелести дочери саванн.        - Ух, уморил, парень. - Его собеседник, не спеша показывать свое физическое превосходство, утирает выступившую на глазах слезу, едва выдавливая из себя следующие слова. - Ты когда-нибудь пробовал грызть Гудрон? Она же Джаггернаут, забравшаяся на четвертый десяток ступенек вечной лестницы, а не барышня-цветочек из аристократии. Ее этот мешок блох не имел шансов даже поцарапать, а переведя бой к обмену ударами, она его из объятий уже не выпустила бы. Тогда как даже мне столь быстрый и живучий регенератор доставил бы проблем.        Упс.        Вараа внезапно осознал, что выставил себя дураком, а спасло его только понимание и человеческое отношение со стороны командира команды самоцветного ранга, который не стал лезть в бутылку. Ну, еще чистота речи, потому что Десятка ненавидел ругательства, - его какой-то малефик в ранние годы службы проклял, так чтобы от мата желудок слабел, - приучив всех своих подчиненных за словами следить аки за кошелем на рынке. Разразись Вараа площадной бранью, ему бы язык укоротили просто из необходимости поддерживать репутацию и держать лицо.        - Поцарапать-то не смог, выб*ядок песе*уий, но, сука говножорная, голову морочить пробовал, скотоложец этакий. - Вышедшая из-за его спины дева, хлопнула Вараа по плечу, едва не заставив упасть и, похоже, вдавив сапоги в землю на пару пальцев. - Но ты хорош, малек, прямо детеныш медоеда! Даже я в свою молодость в одно рыло на строй тварей не прыгала. Кстати, если ты на меня пялился, аж облизываясь, не из-за бл*дского флера, то после этой заварушки найдем друг друга, спаситель ты горемычный.        Против воли Вараа вспомнил вид ее обнаженного тела и почувствовал, как у него краснеет лысина.        - Ритар, у нас проблема! - Разговор, в ходе которого Вараа принимал все новые и новые оттенки красного под хохот соратников прекрасной Гудрон, прервал вопль еще одного из бойцов подкрепления, что бежал к их группе в сопровождении одного из дознавателей стражи, вроде как смутно ему знакомого. - Большая, мать ее, проблема.        Вараа, которого никто так и не стал прогонять, а сам он только рад был побыть в центре группы элитных авантюристов, как из соображений безопасности, так и из возможности подольше любоваться совершенно не стесняющейся его глаз Гудрон, невольно прислушался к проходящему в шаговой доступности разговору. Вокруг творилась типичная вакханалия после кровопролитной битвы, сновали туда-сюда целители, бенефики снимали эффекты флера на тех, кто уже не мог здраво мыслить, а команда элитных приключенцев, казалось, вообще не замечала происходящего, ведя себя будто во время рутинного выхода на безопасный патруль.        Такое отношение немного выбивало из колеи, но пережитое за последние часы уже отучило удивляться, так что Вараа тоже воспринимал все происходящее, как должное. Заодно слушал тревожные новости, причем ради разнообразия, настолько тревожные, что даже авантюристов проняло, отчего они забегали, а Гудрон просто схватила его за плечо, погнув и без того побитые доспехи и потащила вслед за ними всеми, похоже, просто рефлекторно. Всполошиться было от чего - группа дознавателей с огромным трудом вскрыла мозги самому высокопоставленному из немногочисленных пленных, несколько раз едва не убив того в процессе допроса, потому что у него был какой-то бьющий по сознанию талант, а под конец спалив ему мозги до той степени, что они потекли из ушей культиста, несмотря на всю его регенерацию.        Допросили, буквально вырвав не слова, но образы тех истин, что в его голове плавали - Вараа знал, что такие вещи даже для сильных Дознавателей не так уж и просты, но сейчас не до экономии сил, а толку от подобных кадров в прямом бою все равно нет. А после допроса резко забыли об усталости, начав бить тревогу, пусть и пока не общую, чтобы не поднять панику и не смутить возможных наблюдателей. Оказывается, все те твари и предатели рода людского, что были убиты ими ранее, являлись лишь отвлечением, мясом для клинков защищающих магистрат наделенных, что должно было лишь отвлечь и распылить силы. Дотянуть до прихода подмоги и сильных бойцов в ее составе, чтобы подставить их под второй удар.        Засадная группа тварей, одержимых и культистов шла через тоннели катакомб (которые под этим участком города считались наглухо законопаченными), чтобы ударить прямо в момент наибольшей слабости. Немногочисленные, но все до единого сильные, их было всего около сотни, но с учетом их мощи и числа остального мяса в основной атакующей формации, они имели все шансы на успех. Особенно если первым ударом вывести из игры самоцветную команду, сковав или убив, а только после приняться за более многочисленного, но уже обессиленного противника, за загнанную добычу.        - Вы должны сами это видеть, старшой, тогошо я нигрыха не понимаю. - За следопыта и скрытника в этой команде был чистокровный половинчик, который и провел разведку катакомб, найдя внезапно появившийся (словно под действием пространственного артефакта, вроде того самого, что едва не разбил строй защитников магистрата, когда перемешал всех и каждого находящегося в Вечном и не имеющего специальной защиты) широкий тоннель, ведущий прямо под их позицию. - Я такого еще не видел.        Вараа, как один из обладателей второго класса, тоже был привлечен к попытке провести встречную атаку по отчего-то замешкавшимся тварям. Разумеется, все опасались обмана в обмане и встречной засады, так что куда больше были готовы самим отступить, обваливая тоннели, включая новообразовавшийся под действием неясной магии отнорок. Они осторожно продвигались вперед, выдыхая пар и смахивая в сторону клочки конденсированного тумана, возникшего из-за перепада температуры снаружи и здесь, под землей. Они были готовы убивать или умереть, - хотя Вараа, осознавая, что выбрал все запасы удачи на несколько жизней вперед, больше склонялся к последнему, - готовясь исполнять долг если не служебный, то просто людской.        Не пришлось, потому что засады не было.        Извергов, впрочем, тоже.        Имелся только довольно большой идеально круглый зал, в котором дьяволы готовились к нанесению удара, приносили нужные жертвы, устраивали усиливающие оргии, проводили необходимые скрывающие ритуалы и занимались прочими зловещими вещами. Они были здесь, но теперь их не было, зато остались следы их пребывания, тех самых ритуалов и жертвоприношений, а также прошедшей битвы. Вот только это были странные следы, будто очень-очень давние, почти затертые, но все равно свежие, и часа не просуществовавшие.        - Вот, вот, патрон, смотрите! - Носился кругом мелкий, но очень грозный полурослик, тыкая пальцами то туда, то сюда. - Разрез видите, а руны на нем?        Разрез было трудно не увидеть - громадная линия рассечения, тянущаяся вдоль всей стены "засадного зала" так и привлекала внимание, являясь самым ярким следом сражения. При этом следов было слишком мало, словно битву успели только начать, а потом она сразу закончилась, или же перенеслась непонятно куда вместе со сражающимися. И, если присмотреться к следу от невидимого лезвия, то на внутренней стороне разреза действительно были выжжены цепочки тошнотворных знаков, больше похожих на похабные рисуночки, чем на благородные руны.        - Эти цепочки, конечно, искажены, опорочены, но это все равно цепь наложения и силовой узор. - Продолжал половинчик, демонстрируя немалую эрудицию. - Ты знаешь, старшой, я не маг, но увлекаюсь, так что могу говорить с уверенностью. Этот удар не мог оставить вот эту царапину, потому что если бы его спустили с цепи, то он бы пробил себе дорогу сквозь десяток таких же стен и потом наружу из катакомб. Такими рунными энерголезвиями стены крепостей вскрывают, будто флягу с вином откупоривают! Ими можно башню волшебную срезать под корень! Это точно было полноценное лезвие, а не сработавшее в никуда из-за потери контроля над чарами. Просто оно... ну... из него как бы выжрали всю его мощь. И зубы моего пятиюродного дядюшки даю, что это нечто выжрало не только эти чары, но и вообще все и всех, кто здесь только был.        Пока Вараа тихо пытался понять сказанное, - потому что он был не элитным авантюристом самоцветного ранга, чтобы в таких тонких материях разбираться, - сами авантюристы все быстренько уразумели, начав обсуждать варианты и выдвигать предположения. Что или кто мог это все провернуть у них под носом, каким способом проворачивал и куда делись те, кто неясно куда дел толпу злобных дьяволов?        - Может, очень много негационных алхимических бомб, которые в замкнутом пространстве крайне эффективны... но тогда не ясно, где тела. Но все же, допустим. Итого - три варианта. Алхимия, пожиратели волшебства или обладатели сходных классов при поддержке мощных бенефиков. Либо...        - Да туман это, Манус! - Перебила отрядного мага (его, как крайне хрупкого и уязвимого в ближнем бою, вывели вперед только после того, как половинчик не нашел опасности), выглядящего словно какой-то антиквар, а не боевой чародей, прекрасная Гудрон. - Мглой тут все залили и в нее же мусор выпи*довали на*уй. Мы же клочки тумана по дороге видели все, чего тут думать.        - А того, Гудрон, что нет в Вечном магов этой направленности такой силы! - Окрысился волшебник, хотя сама кушитка тоже не особо сдерживалась, но при этом оба они вообще не обращали на злые слова лишнего внимания. - И уж точно не ясно, почему не вышли с нами на связь, раз уж решили помочь!        - Мозги открой, старик! - По мнению Вараа, воительница хотела дать магу подзатыльник, но передумала, то ли опасаясь сломать ему хребет, то ли тоже опасаясь, но уже превращения в горстку пепла. - Мы в катакомбах, в городе полная пи*да всему и всем, а в этих тоннелях чего только не прячут! У этих еб*нутых умников под шумок вторжения что-то сбежало, а то и они сами его на извергов натравили! И пока мы тут х*и дрочим, там наверху за город бойня идет. А то, что утащило в туман этих жополизов, может и вернуться.        Секундное молчание.        - Признаю ошибку, простите. - Немного склоняет голову маг, выдерживая формальный тон, несмотря на совершенно неформальную обстановку. - Слишком напряженный день выдался. Твой, Гудрон, вариант самый жизнеспособный и нам действительно нужно отсюда убираться и попробовать выйти на помощь другой осаждаемой извергами группе наделенных. Могу лишь спросить, как у той, кто чаще нас всех воевала с порождениями Мглы... насколько сильным, по твоему мнению, было это нечто?        - Насколько сильным? - Переспрашивает Гудрон, снова подхватывая Вараа под руку и таща его за собой к выходу на поверхность. - Дох*я.        Когда речь заходит о сильнейших династиях Империи, в первую очередь вспоминают, конечно же, самих Вечных, которые этой Империей и правят. С их силой никто спорить не станет, как и с древностью, ведь род их уходит корнями столь глубоко, что четкой информации по тем временам не сыскать вне крупных архивных фондов. Но мало кто знает, что Вечные, несмотря на правящее положение в обществе, не самый древний Дом в славной Империи Веков, занимая почетное третье место. На второй позиции находится маленький и почти захиревший ныне род горных князей, ничем особым, кроме своей древности, не выделяющийся. Когда-то они слыли неплохими механиками, но с началом плодотворной политики сближения между имперцами и гномами их позиции начали не особо стремительно, зато неумолимо падать. Гордые князья не пожелали идти на сотрудничество с целой коалицией имперских механистов, что создали полюс противодействия гномьей монополии, оставшись за бортом сколь-либо большой политики.        А вот самым древним, причем с большим-большим отрывом считался род, по праву занимающий вторую позицию в рейтинге самых влиятельных домов Империи Веков и первую, если говорить о самых баснословно богатых. Род Эзлесс испокон веков поставлял Императорам лучших в государстве, - да и мире, пожалуй, тоже, - финансистов, торговцев, экономистов и придворных казначеев. Степень власти, влияния и возможностей семьи в лучшие их годы превосходила таковые у самих Вечных (которые в те самые годы обычно пребывали в легком упадке), отчего всяких разных намеков от вассалов или неблагонадежных семейств поступало неприлично много.        Пожелай они того, могли бы действительно попытаться сами надеть на чело своего представителя венец правления, но, вместо этого, тщательно соблюдали давным-давно подписанный и заверенный на крови договор. Эзлесс прекрасно осознавали свое положение, его выгоды и слабости - взять власть они могли бы попробовать, даже с немалыми шансами на успех, но с удержанием полученной от мятежа власти вышло бы куда хуже. Проблема даже не в отсутствии личного могущества, благо в умении обеспечить себя верными должниками и живущими на их золоте наемниками род себе равных не знал. Суть их слабости, как правителей, заключалась в их же силе, только уже в качестве казначеев.        Там, где Император ощущал себя единым со всей Империей, чувствовал каждый город, деревню, гарнизон, каждый домен каждого лендлорда, умея распознавать чувствуемое и влиять на него в определенных пределах, Эзлесс всю свою волю вложили в иное. Они ощущали финансовые потоки, течение золотых рек, что наполняют собою вены имперской торговли, отслеживали и на лету вскрывали любые финансовые махинации, мошеннические схемы или попытки укрыться от налогов. Это для всех казначеев характерно, проявляясь в каждом из них, кто достигает какого-либо значительного успеха на выбранной стезе. Поэтому процент мятежей, которые смещают династию правителей в пользу казначеев сравнительно немногочисленный, даже мало-, очень малочисленный.        Есть в мире много домов, что выбрали своим путем уход за казной и преумножение государственных денег, да и не только государственных и не только приумножение. Даже сейчас в составе семейства Эзлесс есть, по меньшей мере, трое специалистов, чье развитие усиливало навыки и умения, предназначенные для финансовой войны и разорения неодобряемых личностей, так что глупо думать, что таких же обученных и опытных бойцов златого фронта нет у кого-либо еще. В том же Алишане есть свои казначеи, правда, аж три конкурирующих семейства, но они успешно противодействуют экономической войне с Империей Веков, укорачивают амбиции Эзлесс и еще между собой грызутся.        Нет.        Лучшими из лучших древнейший из домов делали не "стандартные" преимущества любого высокоуровневого казначея, что опирается на свой собственный Род и Дом. Таких в каждом герцогстве хватает, в каждом княжестве, королевстве или даже в отдельных гильдиях. Главным козырем Эзлесс, за который их когда-то приблизил один из первых Императоров, за который им прощали любые залезания в казну, за который их открыто ненавидела половина мира, а вторая половина ненавидела тихо, лежал в несколько иной плоскости. Эзлесс всегда платят по своим долгам, это аксиома, с которой не спорят даже самые злые языки, но куда больше эти языки злятся из-за того, что Эзлесс всегда забирают то, что им были должны.        Если в обычной ситуации взявший займ нехороший человек может спокойно сбежать с деньгами или каким-то образом имитировать отсутствие этого долга, попросту подкупив судью или свидетелей, то кредитору остается либо смириться, либо выбивать долг силой... либо пойти на поклон к Эзлесс. Потому что если кто-то из них получит власть над чьим-либо долгом, получит право на этот долг, то долг будет выплачен в самое ближайшее время, дай только кому-то из старшей семьи с прямым наследованием крови заняться этим вопросом.        Одно лишь волевое усилие, одно краткое желание, простейший в своей сути ритуал (без которого легко обойтись, если хорошо владеешь семейными умениями) и золотые монетки, в сумме равной долгу и набежавшим за прошедшее время процентам, испарятся из карманов, сейфов и кошелей должников, возникнув в карманах, сейфах и кошелях Эзлесс. Никакой активной магии, никаких направленных телепортационных червоточин, про которые так любят вопить "ограбленные честные люди", а нерушимое право рода изымать свое, стоящее где-то между применением Законов и прямым искажением реальности.        Отразить такую волю можно, если спрятать все имеющееся золото в надежно экранированных сейфах, а после не размыкать эти барьеры с экранами целыми годами. Потому что стоит только монеткам покинуть территорию нивелирования искажений (поддерживать которую тоже не так-то и просто), как они отправятся к своему новому хозяину. Любая экономика таким образом окажется просто парализованной - либо договаривайся о частичном погашении и дальнейшей рассрочке, либо готовься расплачиваться серебром, медью, драгоценными каменьями, ювелирными украшениями, фарфоровыми сервизами или что там еще в доме есть.        Ограничения тоже имеются, ведь нельзя повесить на человека несуществующий долг, либо можно, но очень затратно, проще не связываться. Еще всегда остается вероятность работы через банковские векселя, когда живое золото вообще не покидает сейфов, да только на территории Империи Веков все банки либо под сапогом у Эзлесс, либо не посмеют разевать пасть на принадлежащее им. Да и в остальных странах как-то не прошла практика запечатать все живое золото в сейфах, а людям оставить только пропечатанные векселя да договоры. Хотя, конечно, пытались, вроде бы даже привлекая к этому делу Призванных с подходящими классами и образованием родных для них миров. Многие из этих попыток как раз Эзлесс и хоронили, так как живой поток золота был для них одним из главных инструментов контроля и влияния.        Из таких неординарных способностей, - родовые умения большинства оставшихся казначеев по всему миру выглядели куда скромнее, - вытекает вполне логичная истина: существует огромная толпа людей, которые очень хотели бы видеть всех казначеев императоровых напрочь мертвыми, желательно еще и мучительно убитыми, а если убивать будут собственными руками, так просто праздник на их улицах. Покушения на главную ветвь их семейства совершаются в несколько раз чаще, чем на вечную кровь, тоже прочно вынося их на первую строку в рейтинге самых высокооплачиваемых целей для любого смелого убийцы. Другое дело, что мало кто решится за это взяться, а если и возьмется, то платят очень часто не золотом, а железом.        Яды, проклятия, прямые атаки, призванные твари, бригада злых друидов, что едва не сожрали старшего наследника живьем, добровольно слившись в одного громадного растительного монстра, и даже куда более хитрая бригада красавиц-соблазняющих, за три дня отдыха (и снижения плотности колпака охраны) доведшие того же наследника до состояния, в котором он считать разучился. Пришлось тогда просить самого Императора, чтобы тот вернул вспять то время, когда многочисленные закладки еще не завершили свое укоренение, а после долго-долго чистить разум сына, что стыдливо отворачивал глаза, когда его спрашивали, за каким кребенчагом он посчитал себя самым умным и отослал часть охраны вон.        Стоит ли удивляться, что служба безопасности их дома в степени паранойи превосходила даже императорскую, просто потому, что Император и сам мог отбиться от большинства покушений, да и совершались они куда реже, особенно действительно серьезные покушения. Бассиля Эзлесс, текущего главу казначейства и старшего над казной, пытались убить столько раз, что он потерял счет, еще когда был относительно молод, здоров, а на голове не имелось лысины. Потому-то провалилось и это покушение, пусть даже оно было действительно превосходно сработано, идеально исполнено и предусматривало вообще все, что можно было предусмотреть. Все, кроме действий самого Бассиля, что не стал ждать, пока закончат начатое раскрывшие себя предатели из его охраны, руководимые его дальней родственницей, то ли качественно совращенной, то ли просто решившей подвинуть в могилу нелюбимого родича (в свое время именно он ей карьеру разрушил), а принялся спасать свою старую шкуру.        Защита нулевой линии, четверо элитных телохранителей не ниже сорок пятого уровня, не могли предать физически, какие бы воздействия на них ни накладывали. Ни подчинение, ни изменение сознания, ни подкуп - количество контрактов на их душах поражало воображение, а любая попытка их нарушить убивала на месте. Выпустившие наружу свою Похоть культисты сумели как-то перехватить контроль над двумя из них, судя по всему, заставив их видеть что-то другое, не настоящую реальность и убедив в правдивости даже их души, не только умы. Еще один сорвался с крючка, упав на колени и зажимая рукой кровоточащие глазницы, но последний отработал свое положение и долг (всю четверку воспитывали с младенческого возраста, натаскивая на нужные классы по тем же самым методикам, по каким эльфы готовят себе короткоживущих слуг) сполна, не только перебросив навеянное его уму нечто на фокусирующий амулет-поглотитель, тут же осыпавшийся пеплом, но и перехватив удары двух невольных перебежчиков, отразив десяток ударов пробравшихся в семейный дворец культистов и предателей из прислуги да свиты, а после вытолкнув Бассиля в принудительный блинк, когда до последнего охранника все же добрались.        Битва между оставшимися верными бойцами, парой личных помощников со своей свитой, а также нихрена не понимающими, но усиленно выживающими охранниками вышла жаркой, но до обидного короткой. Среди пятерки полноценных одержимых, уже не людей, а просто надевших их тела извергов (домен и аспект которых, благодаря энциклопедическим знаниям, удалось определить почти мгновенно, пусть Бассиль и не маг), оказалась полноценная легендарная тварь, стремительно, без промедления и отвлечения на игры предпринимающая все, что только можно предпринять для его, Бассиля, убийства.        Заранее заготовленный артефакт, выглядящий обычным кристалликом-накопителем, банально отключил комплект легендарной защиты, разом ставший простыми побрякушками. Пригляд Такия, как следует из названия, имел божественную природу - комплект из трех колец, подвески, браслета и серьги на левое ухо был произведен одним из Первожрецов самого Звона Монет, а потому и качество вышло соответствующим. Защита артефакта ослабляла любые удары до безопасных величин, и чем больше золота имелось во владении того, кто артефакт носит, тем сильнее защита. Стоит ли говорить, что в руках Бассиля этот комплект мог заменить иную мифическую защиту, а не какую-то там Легенду?        Мог заменить, только не сработал, как не сработали два отдельных разовых щитовых амулета, как не помог баснословно дорогой и столь же редкий пространственный взломщик работы древних Ан'Лиит, который должен был выдернуть его из-под атаки. Еще действовали простые зачарования на одежде и одно из щитовых колец, но помощи от этого под ударом легендарной твари, что заранее заготовила нужные души специально под твое убийство... скажем так, под такие проценты кредиты никогда не выдают, даже самому себе.        И все же он успел, на одном только собственном восприятии да разогнанной ловкости, которую усилила капсула с зельем под коренным зубом, рефлекторно раскушенная еще в момент принудительного блинка. За почти три сотни атрибутов восприятия сроком на восемь с половиной секунд придется расплатиться позже, когда интоксикация убавит пару-тройку лет жизни, если еще будет жизнь, какой можно заплатить. Разом замедлившийся мир словно сжимается вокруг лихорадочно потеющего тела, но Легенда, на ходу сбрасывающая плоть своего временного вместилища, становится из молниеносно-неотвратимой просто адски быстрой.        Помимо защитных амулетов Бассиль носил с собой несколько пространственных вместилищ, где хранил не только корреспонденцию и документы, но и целую кучу самых разных вещиц, некоторые из которых пролежали там долгие годы, а часть и вовсе досталась ему от его предшественника на должности Главного Казначея. Ныне покойный двоюродный дядюшка Бассиля под конец жизни страдал паранойей такой запущенности, что она казалась чрезмерной даже для представителей столь осторожного и привыкшего к покушениям семейства. Например, он оставил в своем Кольце Многомерности не только все передающие права печати и гербы, но и неизвлекаемый сюрприз, что разворачивается сразу же по его извлечению.        Много слов и не лестных тогда сказал Бассиль о своем родиче и наставнике, потому что использовать таким образом Сферу Ние'Лан, превращая перезаряжаемый и относительно легко ремонтируемый легендарный артефакт в одноразовый мифический расходник, да еще и проворачивать все это втайне ото всех, включая Корону и своих же родичей... ну, банальное "расточительно" прозвучит слишком мягко, непозволительно мягко. Но только теперь Бассиль понял, что иногда даже паранойя бывает полезной, а еще пообещал себе обязательно прийти на могилу предшественника и распить там бутылочку векового вина, принося искренние извинения.        Только бы выжить.        Удар, не удар даже, а мягкое и почти ласкающее прикосновение изверга не дотянулось до лица Бассиля пары пальцев, остановившись и не в силах преодолеть участок стабилизированной до полного закольцевания реальности. Ударил еще раз, и снова, и еще несколько раз, а после разразился целой серией разноплановых атак, каждая из которых могла вызвать летальные последствия у нескольких сотен латников сразу. Но все тщетно - давно уже умерший ученый и маг столь же давно вымершей расы, расы, которая в магии Пекла и душ разбиралась лучше, чем любая из ныне живущих и живших тогда, создавая свои Сферы, которые и до сих пор продолжают находить в различных руинах, все подобные трюки учитывал и внес в список контролируемых угроз.        На полторы минуты с небольшим запасом Бассиль был в безопасности настолько, насколько это вообще возможно, но потом придет час расплаты за такую изуверскую наглость. Это надо же! Поломать такой план собственной ликвидации с особым цинизмом и беспощадностью. Такое не прощают, никогда и никому. А помогать-то уже некому - оставшиеся верными свитские перебиты либо околдованы, самостоятельно снимают с себя все одежды и броню с амулетами, готовясь к добровольной жертве, а культисты уже кружат вокруг абсолютно прозрачной, но нерушимой Сферы в завораживающем танце. Мелькание тел, вспышки странной, тягучей и какой-то сладкой магии, полное отсутствие отсекаемого Сферой звука, и его взгляд словно затягивает в гипнотический водоворот...        С видимым усилием он прикрывает ресницы, переставая раскачиваться в такт с ритмом хоровода, понимая, что примерно треть имеющегося времени уже уплыла, а шансов на спасение как не было, так и нет. Неясно, что творится в городе, но если его убивают такими силами, если уже призвали таких тварей, то дела идут совсем плохо. Зигмунд и его шарашка явно отправятся в непочетную отставку, если они сами еще живы. Позвать на помощь некого, да и не выйдет, ведь вся связь обрублена, а сигнальные системы перехвачены, из-за чего по всем каналам идет стандартная передача "все нормально". Что-то творится со Временем, из-за активировавшихся подарков правителей, что тоже приложили руки к защите поместий своих вассалов, но едва ли даже такие игры с Законом позволят подмоге успеть.        Некому прийти на помощь.        Неужто пришла пора умирать?        Бассиль надеялся оттянуть эту дату хотя бы на несколько десятков лет, но он и без того уже стар, он уже успел передать механизм наследия и даже умри он здесь, с этим наследием в обнимку, оно все равно перейдет к ближайшему из живых кровных родичей. Но лучше, конечно же, его преемнику - Агния подготовлена к принятию куда лучше его собственного наследника. Он так и не восстановился от тех мозгохлесток до конца, да и доверять ему теперь уже нельзя, всегда подозревая, что какая-то закладка в голове его да осталась, или, может быть, иной механизм контроля вычистить не удалось.        Агния...        Слишком молода, слишком еще комнатная девушка, пусть и с волчьей хваткой и незаурядным интеллектом, слишком тяжело ей придется, особенно если он не успеет передать дела и печати от Первой Казны, не говоря уж об остальных хранилищах имперского золота. Не хотелось бы оставлять ее без присмотра, не указав на самые главные ошибки, которые осознать можно, только уже приняв нужную роль. Плохо, что уйти придется сейчас, так не вовремя, в такое трудное время, в таких дурацких условиях. Ему подобным просто неприлично умирать вот так, словно в насмешку над всем своим образом жизни, мышления и поведения.        Только кто его станет спрашивать?        Не раскрывая глаз, чтобы не дать сводящему с ума танцу заворожить сознание в этот раз наверняка, Бассиль неловко принимает медитативную позицию и, переставая отсчитывать секунды до падения сферы, переводит взгляд вовнутрь своей души. В такие ее глубины, куда не смеют заглянуть даже его родичи, не смеет заглянуть никто, кроме посвященного в эту тайну одного, всегда только одного Эзлесс. Чаще всего это открывается главе Дома и его преемнику, но бывает по-разному. Так уж вышло, что в этот день именно он являлся тем, кому это право поручено, он был тем, кто уже передал его наследование дальше, вверх по кровавой цепи, оставив себе право на применение самого последнего аргумента, на который его Дом Эзлесс не шел столь давно, что большая часть мира о том забыла, начав воспринимать их простыми торгашами, только приближенными к Императору.        Не задавая себе вопрос: почему в те седые века, когда союз двух семей был заключен, Вечные вообще стали говорить с какими-то там любителями торговать и навариваться на той торговле, почему они не взяли свое силой, не навязали прямое подчинение вместо мягкого вассалитета?        Из кармана мантии Бассиль достает две золотые монеты, на первый, да и на второй и последующие за ним взгляды совершенно обычные. При близком и внимательном осмотре хороший специалист поймет, что эти монеты с почти стершимися гербом и прочими изображениями не принадлежат ни одному из ныне существующих и пребывающих в обороте видов чеканки. Хорошие антиквары также отметят, что монеты старые и не смогут определить принадлежность их к конкретной эпохе, выдавая лишь примерные временные рамки. Маг, желательно артефактор с уклоном в ювелирное дело, с огромным трудом идентифицирует наличие крайне странного и очень старого зачарования на неразменность, что, кстати, законом Империи запрещено.        Правды не узнает никто из вышеперечисленных.        Разумеется, эти две монеты, на которых можно рассмотреть остатки узора, изображающих то ли рунную ленту, то ли окантовку герба, то ли змею какую, Эзлесс пронесли через все поколения не для того, чтобы обманывать ею легковерных трактирщиков или расплачиваться ими за какой-то товар. Неразменность монет происходит из того же истока, откуда появляется свойство привязки определенных артефактов к пользователю. Попробуйте отнять мифическое Кольцо Вестника у его законного владельца, чтобы заметить, как оно просто переносится обратно на палец того самого владельца. А потом он его активирует и уже вас начнет спрашивать на предмет причин ваших действий. Впрочем, это все не так уж и важно, всего лишь пример работы того же эффекта, пусть и у монет, раз за разом появляющихся в кармане Бассиля, даже если он их туда не клал, эффект проявляется по другим принципам.        Эти монеты.        Они были первыми.        Первые три золотых кругляша в незапамятную древность были обещаны первому из их дома, Эзлессу Безотцовщине, за его первую сделку. Первая сделка и первый обман, когда монеты эти отданы не были, вынудив тогда еще безродного торговца к решительным действиям. Под залог одной из трех монет, которой у торгаша вообще не имелось, были наняты два головореза, что убили должника, и почему-то не забрали себе все три, прибив заодно и лишнего свидетеля, но рассчитались сполна и честь к чести.        Следы третьей из монет исчезли в веках, но эти две остались с ними навсегда, никогда не потраченные, ни на что не размениваемые, никому не известные кусочки обработанного и выплавленного золота высшей пробы. Они стали символом, первым кирпичиком в осознании семейной воли, первой попыткой предъявить право на нечто, что считали своим и могли то доказать. Переходя из рук в руки, от одного Эзлесс к другому, из века в век монеты переставали быть просто золотом, становились символом.        Символ становился чем-то совершенно иным.        Обращался каналом и дверью.        Воплощался договором и якорем контракта.        И когда-то, спустя не одно тысячелетие, сделка была заключена. Сделка, что безукоризненно соблюдалась с тех самых пор, давая им те силы, которые сделали их самыми успешными кредиторами мира, давая право на силу, что позволяла говорить с позиции почти равных даже с дерзкими и бескомпромиссными Вечными, что еще только начинали объединять разрозненные княжества в единую машину могучей державы, что только планировали вычистить сталью и магией древние руины, на обломках которых еще жили жалкие остатки когда-то могучих рас и народов. И сейчас, в последние секунды своей жизни, когда терять было вот просто совсем нечего, Бассиль собирался этим правом воспользоваться.        Собирался стребовать.        Руки его почти не дрожали, когда немеющие пальцы прикладывали каждую монету ко все еще плотно закрытым глазам, когда бесновался за незримой стеною легендарный изверг, нутром чуя, как ускользает из рук победа, как вопят все до единого предчувствия о скорой и страшной гибели. Тело не вздрогнуло, когда на стершихся монетах вновь обрели четкость удивительно тонкие гравировки змеиных колец, не дернулось, когда монеты обратились раскаленными каплями желтого металла, прожигая себе путь в глазницы. Зато вздрогнули вообще все, даже те, кто не мог ничего слышать из-за глухоты или отсекающего звуки барьера Сферы, в тот миг, когда из уст Бассиля сошли первые отзвуки древнего Зова, напрочь непохожего на такой привычный общий язык, но при этом остающегося понятным и понятым, врезающим свое значение в саму душу вместе со словами:        - Злато, злато - все мое. - Не голос, но перезвон падающих оземь монет, но шорох ползущей громадной твари с чешуей чистого злата. - Обращаю в небытье.        Сфера пала.        Только человека внутри нее больше не было.        Пламя, Твердь и какое-то ослабляющее проклятие врезаются в не пытающееся уклониться тело Бассиля, вбивают его в стену, пуская новые порции трещин, заставляя выплюнуть поток крови из рефлекторно распахнутого рта, но Теряющий Верность, несмотря на статус одной из Легенд своего домена, несмотря на всю свою мощь, не чувствует облегчения, лишь все сильнее разгорающуюся панику - человек, что должен был расплескаться тонким слоем взбитого да измельченного мяса, лишь отряхивается, вылезая из громадной вмятины в зачарованном граните.        Его шаги и движения тяжелы, будто внутри искалеченного тела все кости стали неимоверно тяжелыми, золотыми. Золотой же цвет в его глазах, он же стремительно проявляется на золотеющей коже и волосах. И глаза... кажется, будто в этих глазах, под золотой пленкой что-то шевелится. Изверг не понимает, не может найти причину своим чувствам. Почему нет упоения битвой, наслаждения болью, страстного желания расплатиться со слишком хитрым смертным за его наглость, за то, что поломал планы Теряющего и его Господина? Откуда давящая паника, предчувствие беды, которая не может обернуться очередной страстью, из которой нельзя извлечь новые оттенки Похоти?        Чары извергов и культистов бьют в тело Бассиля Эзлесс, срывают одежду, амулеты, слой кожи и мышц, но тот даже не пытается сопротивляться, только стремительно меняется. Сенсорные навыки ничего толком не показывают, вложенные в сонм зрящие не видят цепи событий, только предрекают неясную беду неизвестной природы, но Теряющий готов поклясться своим местом в Хоре и доступом в Банк, что там, внутри смертного, что-то шевелится.        - Пробуждайся ото сна... - Голос столь же равнодушный, сколь и страстный, столь же древний, сколь и юный, заставляет каждую из его душ дрожать в ужасе, передавая свой страх хозяину, вызывая вместе с тем еще и дикую ярость.        Блинк, короткая серия ударов отросшими из плоти давшего ему тело раба когтями, вкладываемые проклятия, флер, чары, планарные энергии и несколько разнонаправленных эффектов вытащенных прямо из Банка Душ гостей. Серия ударов отбрасывает Бассиля все дальше и дальше, проламывая его телом новые стены и грозясь банально выбросить того за пределы летней резиденции Главного Казначея, когда эти стены закончатся. Но с каждым ударом тело это все сильнее корежит, все больше искажает, рвет изнутри, все тяжелее оно становится, грозя стать и вовсе неподъемным даже для легендарной твари.        - Жертва пред тобой ценна... - Все получаемые удары, травмы и проклятия, коих хватило бы на гарантированное уничтожение двоих Теряющих разом, словно не оказывают никакого влияния на монотонно тянущего свой Зов человека... нет, не человека, а его остатков, его кожи, под которой что-то спрятано, как прятался парой минут ранее сам Теряющий, занявший материальное тело достаточно выслужившейся игрушки.        Теряющий входит в раж, забывая про оборону и порученные ему приказы, стремясь сразить врага, заткнуть ненавистную глотку, что дергает своими словами каждую из его сладких душ, мешает им наслаждаться их покорностью, их пением и плачем. Он каким-то почти глубинным инстинктом понимает необходимость завершить сражение как можно быстрее, желательно еще вчера.        - Подымайся, Змей Златой... - Никакие изощрения твари, никакие приемы или перебираемые комбинации не могут заставить Бассиля, измочаленный мешок плоти и золотых капель, в которые его обратили эти удары, замолчать.        Златой Змей.        Под сенью Алурея с его единым языком, обобщенным наречием, понимание которого заложено самим мирозданием, людей, слишком жадных и помешанных на зарабатывании деньжат, называют совсем по-разному. В той же Империи Веков про таких говорят, что "он золотом дышит", в Алишане предпочитают словосочетание "кошельная голова" или "монетная башка", а в далекой и непонятной Империи Рук таких людей называют златосердечными, хотя уж у кого-кого, а у поклоняющихся золотому Обезьяньему Богу с этим металлом свои совершенно особые отношения.        Общаясь с несколькими Призванными, еще молодой Бассиль услышал от одного из них о таком варианте, как "поклонение золотому тельцу", как-то связанному с религиозными доктринами неизведанного мира, для того Скованного являющегося родным. Это могло бы показаться странным, но на Алурее в свое время существовал ныне вышедший из обихода и лексикона почти полный аналог, только у них забывшие от жадности обо всем торгаши поклонялись не "золотому тельцу". Про таких говорили, что они душу отдали Змею.        Золотому Змею.        - Весь ты мой, и весь я твой [1].        Теряющий Верность успел только удивиться, а после стало поздно - когда он уже выпнул (не вульгарным и уже давно бесполезным ударом ногой, а пространственным искажением пополам со сменой вектора гравитации) никак не желающего ни упасть, ни разлететься на куски Бассиля под свет украденного его Господином неба, когда его Зов завершился. Тело человека, вернее, оставшееся от человека тело просто взорвалось изнутри, взорвалось множеством тончайших золотых цепочек, каждое звено которых было размером с песчинку. Малые цепочки сливались в более крупные, толщиной в палец, а те, в свою очередь, в толстые канаты из чистого золота. Канаты срастались, вцеплялись друг в друга, порождая гигантское, стремительно растущее тело...        Сразу добрый десяток цепей выстрелили в сторону Теряющего, отчего он попробовал применить экстренный побег и не смог этого сделать, словно цена на давно изученную и отточенную в сотнях битв способность разом возросла. Возросла во всем, начиная от требований по резерву и заканчивая нагрузкой на сонм, а времени на переоценку приоритетов никто давать не собирался. Легенда умерла, разорванная золотыми цепями, что пронзали не только материю псевдотела, но и энергетические оболочки и даже души в расползающемся по швам сонме.        Легенда умерла, но нечто другое, несравнимо более страшное, восставало посреди разбитого ударами случайных тактических чар парка, шевелилось колоссальным комком золотых цепей, постепенно обретая форму, обретая плоть, обретая цель. Змей воплощался в мир в образе колоссальной кобры, раскрывая золотой капюшон и выпуская громадные клыки, впервые за долгие годы напоминая этому миру, почему династия правителей Империи Рук предпочитала с Вечными не конфликтовать и вообще ограничить общение по самому минимуму, почему на территории Империи нет ни одного крупного храма Обезьяньего Бога. Звенья цепей сменялись чешуей и мышцами, отлитыми из злата и златом же являющимися, оставляя лишь два места на всем громадном многометровом теле призванной сущности, где оставался иной, отличный от золотого цвет.        Там, где должны были быть глаза призванного нечто, зияла чернотой абсолютная пустота, ведущая куда-то, куда дороги нет ни смертным, ни бессмертным, ни даже мертвым. И там, в той черноте, плясали две маленькие искорки, огоньки тех самых двух монет, двух якорей и печатей, что обеспечивали Змею возможность быть здесь и сейчас. Каждая секунда его существования оплачивалась, оплачивалась тем, природу чего он и воплощал - золотом. Золото испарялось из казны, из сейфов и сундуков, кошелей и денежных мешков, тратясь на каждое из действий Змея, но чего во владении Эзлесс, - а значит и во владении Империи, - хватало, так это золота.        Змей был.        Не монстр.        Не чудище.        Не тварь.        Не дух.        Не бог.        Не зверь.        Нечто иное.        Змей рос, набирая десятки метров длины, напоминая размерами уже не просто гигантскую кобру, но один из подгорных рельсовых бронесоставов, какими коротышки путешествуют сквозь пещеры и подземелья от одного города к другому, дабы не отбиваться от каждой мелкой зверюги или пробегающего мимо чудовища. И взгляд пустых черных глаз, в глазнице каждого из которых мог в полный рост встать одетый в полные латы рыцарь, взгляд неразличимых искорок на дне этих глазниц, был направлен точно в сторону мягко, почти изящно приземляющегося на камни центрального квартала, прямо в шаговой доступности от барьеров Дворца, голема. Голема, что был противником вполне под стать размерами и степенью опасности пришедшему на зов Змею.        Приносящий Весть нашел себе того противника, что имел все шансы эту Весть оборвать, не дослушав.