Переступить черту

Все границы для Шона Диаса безвозвратно стерлись в один краткий миг. Он бесстыдно терзал мягкие, податливые губы Лайлы Пак своими и наполнялся почти болезненным желанием. Поначалу мужчина хотел отпустить зажатую в пальцах приятную на ощупь хлопковую ночную рубашку, благоухающую кондиционером для белья, прервать до головокружения сладкий поцелуй и не совершать непоправимую ошибку. Однако затуманенный разум уже не поддавался ему, и тогда Шон сдался. Он не запомнил, как яростно срывал с Лайлы ту самую ночную рубашку, и как сам лишился одежды. Не запомнил, как бледное, нагое тело впервые прижалось к напряженной груди Шона, заставляя его прерывисто вздохнуть, а сердце – забиться еще чаще. Он заставлял Лайлу вздрагивать от каждого своего касания и с упоением вбирал в себя ее тихие стоны. Диас не знал, как нужно ласкать женщину, и сейчас бездумно опирался на одни лишь инстинкты: был резким, где-то даже грубым и несдержанным. Он потерял над собой всякий контроль, но Лайла не желала, чтобы Шон сейчас пытался быть тем, кем не является. Она хотела чувствовать его настоящего – такого, каким еще не знала. Они задыхались от необъяснимо приятного ощущения близости, переплетаясь обнаженными телами и измученными душами. Поначалу предаваясь слепой страсти, что вспыхнула между ними совершенно неожиданно, но окончательно и бесповоротно, Шон и Лайла теряли голову и ни в чем не отдавали себе отчета. Но потом они изучали друг друга уже неспешно – с нежностью, осторожностью и трепетом. Казалось, они одновременно незнакомцы и самые близкие люди на этой планете – Шон думал, что знал Лайлу, а она была уверена, что знала его. Но как же они ошибались, удивляясь тому, сколько открытий пришлось для себя сделать этой ночью. Напрочь потеряв счет времени, Шон и Лайла пробыли в объятиях друг друга до глубокой, непроглядной ночи. Обессилив, они уютно устроились на измятых простынях и долго-долго молчали. Пока это молчание, наконец, не было прервано тихим голосом Лайлы. – Столько шрамов... – она болезненно поморщилась, медленно проводя подушечками пальцев от груди к низу живота Диаса. – За что ты получил их? – Не хотел быть чьей-то подружкой, – усмехнулся Шон, словно говорил о чем-то обыденном. Впрочем, для него это уже давно обыденностью и являлось. – Просто отвратительно, – Лайла зарылась носом в его шею, обнимая так крепко, насколько хватало сил. – В первое время все тюремные устои казались мне дикими. Я не думал, что придется защищаться каждый божий день. Оборачиваться, всегда смотреть в оба, учитывая, что у тебя всего один глаз... Что скрывать? Мне было страшно. Но я постепенно привыкал, научился следовать правилам, где-то отмалчивался и оборачивался незаметной тенью, а где-то... стискивал зубы и становился боксерской грушей. Приходилось ловить ножевые, наподобие вот таких, – Диас глянул вниз, на выпуклый шрам, «украшающий» правый бок, – но я все еще жив. Так что порядок. – Жизнь так жестока с тобой, – Лайла жмурилась, боясь раскрыть глаза и позволить слезам снова коснуться своего лица. – Я не могу выразить, как мне... – Тш-ш-ш... – Шон запустил ладонь в растрепанные волосы Пак, дотронувшись губами до ее лба. – Не надо, Лайла. Не думай об этом. – Как же не думать? – пролепетала она. – Не могу. Дерьмо. Диас усмехнулся, щекотнув кожу Лайлы своим дыханием. – Так... значит, Эллери? – съязвил он, поджав губы. – Вот говнюк. Повел тебя на выпускной, да еще и в постель затащил. Просто сорвал джек-пот, гребаный козлина. Лайла тихонько рассмеялась. – А ты бы пошел на выпускной с Джен, – без тени улыбки заметила она. – И не отрицай. – Кто знает, может, у нас бы ничего не вышло? Тогда Эллери бы ждал большой облом, потому что я бы поехал на выпускной с тобой за рулем клевой тачки, которую для меня готовил отец, – размышлял Диас, а потом нахмурился. – Черт, мне будто память отшибло. В упор не помню, как выглядит Джен. Не помню, как... выглядят люди из моего прошлого. – Многие обзавелись семьями, воплотив в жизнь «американскую мечту», – Пак поморщилась и хмыкнула, – какая прелесть. Шон на секунду хотел вообразить, как бы он сейчас жил, не случись с ним и Даниэлем того отвратительного кошмара в день Хэллоуина, что, стоит заметить, очень даже символично. Но мужчине ничего не приходило в голову. Слишком больно. – А как у Даниэля на личном? – поинтересовалась Лайла. – Мне не колется. Засранец. Диас пожал плечами, отчетливо ощутив, как на него нахлынула печаль. Он не знал. Казалось, теперь Шон не знал ничего о Даниэле – никакие письма и редкие встречи не смогли заменить полноценного братского общения. Как теперь наверстать упущенное? И нужно ли?.. – Я не знаю, – озвучил свои мысли Диас. – Мы не говорили об этом. Лайла приподнялась на локте, внимательно глядя на Шона. – Я не должна обсуждать это с тобой, но просто не могу видеть, как вы оба мучаетесь. – О чем ты? – в непонимании вздернув брови, вопрошал он. Лайла зажмурилась и потрясла головой, садясь в постели и натягивая на себя одеяло. Да, ей нельзя было вмешиваться туда, куда не следовало, но надевать маску безразличия в отношении братьев казалось еще более неправильным. – Даниэль ненавидит себя, – голос женщины надломился, как только она это произнесла. – Почему? – с трудом сглотнув, спросил Шон, хотя прекрасно знал ответ. – Он сожалеет о том, что не уберег тебя от этой участи, – продолжала Лайла, нервно перебирая свои пальцы. – Говорит, что мог этому помешать, но... ничего не сделал. «Значит, она знает о них, – подумал мужчина, имея в виду способности брата. – И все еще не послала нашу чокнутую семейку нахрен?» – Но он не виноват, Шон, – словно вымаливая вместо Даниэля прощение за несуществующий проступок, твердила Пак. – Я сам решил сдаться федералам, – твердо произнес он. – Даниэль был ребенком. Это я учил его, что из нас двоих решения следует принимать мне. – Значит, дай ему это понять. И... может, не стоит сейчас уезжать в Пуэрто-Лобос? А лучше провести побольше времени с Даниэлем и Кэрен? Со... мной? Шон резко сел, спрятав лицо в ладони. – Мы это уже обсуждали, Лайла... – устало сказал он. – Не бей лежачего, прошу тебя. – Знаю, обсуждали, – раздраженно изрекла она. – Но я... – Пятнадцать лет моим домом была тюрьма, а сейчас меня выбросили на улицу, как беспородного бродячего пса, и я должен найти новый дом, даже если мне придется долго скитаться. Найти себя. Я ведь... кто я? Я не знаю, Лайла. – Ты – Шон Диас, – обхватив ладонями лицо мужчины, сказала Лайла и мимолетно улыбнулась. – Взгляни на меня, – пытаясь поймать взгляд Шона, прошептала она. – Ты по-прежнему остаешься собой. Просто нужно время. Но ты убегаешь. Убегаешь от Даниэля и от меня – от тех, кому ты по-настоящему сейчас нужен. – Не уговаривай меня, – так же шепотом просил Диас. – Сейчас мне нужно сбежать, но лишь для того, чтобы вернуться. Таким, как сейчас, я не могу оставаться рядом с тобой. Рядом с Даниэлем. Лайла покачала головой, не представляя, что еще сказать, чтобы он прислушался к ней. Удерживать силой? Мольбами, слезами? Эгоистично. Шон уже давно не мальчик. Он мужчина, который сам знает, что ему сейчас необходимо, чтобы прийти в себя. – Обними меня, – смаргивая слезы, что прятала в подушке, пробормотала Пак, и Шон в то же мгновение прижал ее к себе. Больше они ни о чем не говорили.

***

A Long Road Ahead – Jonathan Morali Стопка ровных, пышных блинчиков, политых сиропом; ароматный кофе с молоком и не обремененная особым смыслом беседа – именно так началось утро Шона Диаса в доме Лайлы Пак. Солнечные лучи нагло ползли по подоконнику, пробираясь к обеденному столу, а затем примостились на предплечье Шона. Он с улыбкой взглянул на согревающий лучик, плавно переводя взгляд к окну и оттого теряя улыбку. В нем сейчас боролись тысячи чувств, и ухватиться хотя бы за одно из них и поддаться его натиску оказалось Шону не под силу. Сейчас он боялся дать волю эмоциям, глядя на Лайлу Пак, что после минувшей ночи виделась ему в совсем ином свете. Она была лучшей во всем. Ее преданность не знала границ, и Шон был уверен: никто не способен обойти в этом Лайлу Пак. Она умела находить нужные слова, могла справедливо обругать и тут же утешить. И даже сейчас, провожая Диаса в долгий путь, Лайла не позволяла себе расклеиваться и расстраивать его. Она никогда не думала только о себе. Какая-то часть Шона хотела остаться здесь, рядом с Лайлой. Узнавать ее как женщину, упиваться прикосновениями ее заботливых рук и бесконечно слушать пустую болтовню или вместе наслаждаться тишиной. Он бы ел самый вкусный пирог из всех, что только существуют, сидя за столом напротив Лайлы, и видел самые приятные сны в ласковых объятиях... Но что Диас мог дать ей взамен? – Я собрала тебе домашней еды в дорогу, – врываясь в мысли Шона, сообщила Лайла. – Постарайся поменьше есть бургеров в придорожных кафешках, – отметила она строго. – В конце концов, у них всегда найдется какой-никакой горячий ужин. Мясо, овощи... Правда, овощи они готовят замороженные, и это все портит. Особенно, спаржа и... – Прости, если я все испортил, – обрывая женщину на полуслове, хмуро проговорил Диас. Лайла тепло улыбнулась ему. – Шон, мы взрослые люди, и вовсе не должны друг перед другом оправдываться за то, что случилось. Да, мы переступили черту, но я ни о чем не жалею. Я хотела этого здесь и сейчас, принимая все последствия. Теперь ты не просто мой лучший друг. Ты – нечто большее. – И ты – нечто большее, – с трудом подавляя в себе желание заглушить бешеный стук собственного сердца, выдохнул он. Она молчала, прочитав в его взгляде все то, в чем хотела убедиться. Губы тронула призрачная улыбка. – Я не хочу, чтобы ты грустила, Лайла, – Шон приблизился к женщине и, осторожно отбросив в сторону ее волосы, коснулся костяшками пальцев бледной щеки. – Мне будет больно, если ты станешь мучиться от тоски. – Тогда я просто буду очень скучать, – прикрыв глаза и концентрируясь на его прикосновении, прошептала она. – Не волнуйся обо мне, – теперь Лайла смотрела на Шона уверенно и так же уверенно улыбнулась. – Найди свой путь. И не забывай, что ты в любую минуту можешь вернуться. Здесь тебя всегда ждут. Вернуться? О, черт... да он сделает все, чтобы получить такую возможность. – Я люблю тебя, Лайла, – с жаром произнес Диас и прижался к ее губам в долгом, полном самых сильных чувств, поцелуе. – Береги себя. – Будь счастлив, Шон, – выдохнула Лайла, судорожно пробегаясь глазами по смуглому лицу, словно решила навсегда запечатлеть каждую его черточку в своей памяти. Словно... больше его не увидит? – Люблю тебя. Еще один короткий поцелуй – вместо давящего где-то в области груди «прощай». Смазанное прикосновение – нет, хочется еще. Глубокий вдох носом – наполнить себя ее запахом. Последний взгляд – о, прошу, только не плачь... Хриплое «До свидания, Лайла» и глухой хлопок двери. Она смотрит на закрытую дверь и, кажется, совсем не моргает. Тишина неприятно давит на мозги. Пустота стремительно заполняет ее сердце – в точности так, как когда-то давно, в родительском доме на Лажа-авеню. До дрожи в ногах хочется броситься вдогонку, окликнуть, остановить. Целовать, целовать, крепко прижиматься к любимому телу, дышать им и не никак не надышаться. Умолять. Умолять остаться – хотя бы еще на одну ночь, полдня или жалкий час. «Он не вернется, глупая», – кричало подсознание, заставляя Лайлу обнять себя дрожащими руками. Она едва слышно всхлипнула, а потом несдержанно разрыдалась, подползая к двери и осаживаясь на пол. Лайла Пак просидела у двери несколько часов, словно собачка, что смиренно ждала своего хозяина. Но в ее доме на Марлон-стрит так никто и не появился.

***

Jonathan Morali – Into The Woods Шон Диас прижимал к уху трубку таксофона, нервно постукивая пальцами по вышерканной темно-серой поверхности хлипкой телефонной будки. Череда протяжных гудков действовала на Шона угнетающе. Ему думалось, что вот-вот он услышит родной голос, но этого все не происходило. Диас сбросил звонок, раздраженно хлопнув ладонью по рычагу, и набрал номер заново. «Ну, отвечай же, прошу!» – Алло, я слушаю, – послышалось на другом конце провода. Шон вздрогнул, выпрямляясь во весь рост, и уперся ладонью в стенку будки, точно боялся упасть. – Привет, – хрипло бросил он, следом прочищая горло. – Шон? – голос низкий, приятный, но малознакомый. А в голове так и звучит непосредственное детское «Шо-о-он?» – Да, Даниэль. Это я. – Как ты? – несколько взволнованно спросил Даниэль. – Ты уже в пути? – Все хорошо, я... – Диас-старший устало прикрыл глаз, ругая себя за робость. – Да, я сделал остановку на заправке. Наполню бак, и снова за руль. – Точно все в порядке? – в своей привычной манере допытывался Даниэль. – Голос у тебя какой-то... «Мой голос просто плохо тебе знаком. Как и мне твой, милый братец». – Обо мне не беспокойся. Я просто звоню, чтобы... – Шон с силой впился пальцами с трубку и прижался лбом к прохладному стеклу будки. – Даниэль... Ты ни в чем не виноват. Слышишь? Ни в чем. Тишина. Он неосознанно задержал дыхание, после того, как выпустил наружу все, что долго съедало его изнутри. И несмотря на то, что кислорода уже не хватало, Диас не спешил совершать новый вдох. – Шон... – столько боли плескалось в голосе Даниэля, что Шон еще крепче сжал кусок металла в своей руке. – Прости меня, enano, – заскулил в трубку он, зажмуриваясь до ощутимого дискомфорта в глазнице. – Я подвел тебя. – Проклятье, Шон, – дрожащим голосом прошептал Даниэль, – не говори так... – Я не хочу больше думать обо всем этом. Я устал. Блять, я устал, Даниэль. Нам нужно отпустить это и начать сначала. Без всякого дерьма, слышишь меня? Я больше так не могу. – И я так больше не могу, – вторил Диас-младший. – Но ты не даешь мне шанса начать сначала. Ты отдаляешься в то время, как мы должны вновь стать одной семьей... – Мы всегда были семьей, – возразил Шон с некоторым возмущением. – Этого никто не сможет отнять. Даниэль слабо всхлипнул, и в следующую секунду снова повисла почти тревожная тишина. Шон покачал головой, ощущая, как по щеке что-то неспешно заструилось, а потом коснулось губ. Он судорожно облизал их и ощутил на языке солоноватый привкус. – Где ты? – сдавленно заговорил Даниэль. – Насколько далеко успел уехать? Я приеду. Я хочу приехать, Шон. Где тебя найти? – Ну-ну, полегче, парень, – сквозь слезы усмехнулся Диас-старший. – Не нужно за мной ехать. Лучше... давай просто поболтаем, идет? – Шон говорил беззаботно – как тогда, в первые дни после смерти отца, пытаясь уберечь от страшного удара еще малыша-Даниэля. – Скажи, ты... ты с кем-нибудь встречаешься? – Что? – снова всхлип. – Я... э-э-м... – растерянно протянул Даниэль. – Сейчас нет. А почему ты вдруг об этом спрашиваешь? – Просто интересно, – пожал плечами Шон, будто Даниэль мог сейчас его видеть. – А какое блюдо в твоих любимчиках? – продолжал интересоваться он, при этом утирая мокрую щеку. Вздох. Молчание. Думает. – Ну-у-у... Наверное, пицца «Пепперони». – Вау... – вырвалось у Шона. – Сейчас бы самую большую двойную «Пепперони» и пару серий «Топ Гир»... – С папой, – глухо добавил Диас-младший. – С папой, – согласился мужчина, втянув носом образовавшуюся в нем влагу. – Я скучаю по нему. – И я скучаю, Даниэль. И уже такая необходимая сейчас тишина. – Мне пора, Даниэль, – первым сдался Шон. – Тачку нужно заправить. Вздох. Печальный, тяжелый. – Не пропадай, Шон. Не вынуждай меня отправляться на твои поиски. Качает головой. – Такого не случится. – Обещаешь? Губы Шона дрогнули в слабой улыбке. И снова в ушах наивное, детское «Обещаешь?» – Обещаю, enano. И он не нарушил свое слово.