Суровый климат

Сказочный бред утонченного мира ударяет по голове. Мягкий и до тошноты приторный, он раздирает на части, тоской и унынием мельтешит перед взором и совершенно не вяжется с мыслями и мечтами о чем-то совсем ином. Лютик чувствует себя всюду изгоем. Общество принимает его хорошо, искрится радушием и с радостью тянет руки, только Лютику кажется, что общества этого он не достоин, замаранный и испачканный похотливым сюрреализмом. Любить мужчин в этом обществе — равносильно тоске и мукам полноценного одиночества, потому что изменить собственные настройки — невероятно, а рассказать кому-то — самоубийство. Затерянный и задавленный собственным гнетом, подолгу бредет по округе, вдалбливая выверенные шаги в подсохшие лесные тропинки. Строчит несколько писем далеким друзьям, читает в летнем саду с чашкой чая или упражняется в чем-то — все это умело и правильно, но без души. Его ломает и выворачивает необходимость жить в маске, поперхнувшись позывом, просто и радостно быть, проявляя на свет выученную и картонную личность. Он скомкано улыбается на реплики отца о женитьбе, мысленно проклиная себя за дикость и бесконтрольность тяги совсем не к тому, что от него ожидают. Лютик хочет быть славным малым, убедительно, часто врет, царапая по столу вилкой, а потом вовсе поджимает пересохшие губы, откидываясь назад. В такие моменты становится дурно и тошно елозить по чужому нутру постоянным притворством. Он научился смеяться и правильно вести себя в обществе, делать красивые комплименты шикарным дамам и отвечать на их кокетливые слова. Приноровился угадывать настроения и также вести разговоры о женщинах в круге светских мужчин, хаотично разбрасывая перед их удивлением только что выдуманные истории. Он никогда ни с кем не был. Только лишь потому что в обществе нет человека его же типа, а среди подневольных людей нет его идеала. Что-то эфемерное и нечеткое рисуется в голове, когда спрашивают о даме сердца, и Лютик набирает слова как карты из игральной колоды, мысленно и некстати представляя поистине что-то желанное: скорее всего, для него лучшим был бы кто-то могучий и сильный, как из сказок о русских богатырях или смелых героях. Он хотел бы ощутить на себе чью-то силу и власть, чтобы кто-то прижимал его ночью к постели и вдавливал телом в матрац… Впрочем, общество его взглядов бы не оценило. Поэтому Лютик пристрастился красиво и убедительно врать. Мир блеклой усталостью постоянно придавливает его к земле, разъедает и варит в котле одинаковых дней и отсутствия, скорее всего, смысла жизни, потому что вставать по утрам с нагретой постели хочется все меньше и меньше. Цельный омут красивой жизни в роскоши белоснежных домов и богатых гостиных, объятый помещичьим бытом и будущим без перемен кажется пустой тратой времени. Лютик чувствует себя неприкаянным. Будто жизнь открыто смеется над ним, гадко и подло поднося на блюдечке все, что угодно, кроме самого главного. Он расчленяется на куски в безнадежном стремлении отыскать то, что в рамках цельного мира строгих стандартов и сурового климата взглядов просто никогда не способно заполнить его собой. Вселенная создана для него и одновременно совсем ему не подходит. Мир цепенеет от шума его шагов: дамы среди балов искрятся кокетством, задорно и ловко вынуждая потанцевать, статные пожилые мужчины присматриваются, ревностно оценивая перспективы выдачи за него дочерей. Как-то все путается и проливается, рассеиваясь сквозь пальцы и просто ударяя по голове ненужностью и нелепостью. Гонимый неведомой силой, Лютик любит бродить по окрестностям в отдаленных своих деревнях, где никто не признает его в лицо или не обратит внимания, наблюдать за холопьим миром, с затаенным трепетом удивляясь, как искреннее и душевно смеются простые люди. Он, кажется, так не умеет. Ветер шумит в голове. Красочной лентой пестрят маскарады, и разноцветие бальных утех не вызывает эмоций. Игривая жизнь напоказ утомляет. Лютик стоит в стороне, вежливо отвечая на реплики старых приятелей, и замирает в гнилом отчуждении, чувствуя себя лишним. Ощущает себя совершенно не там, где хотелось бы быть, и не знает, как найти подходящий маршрут и узнать потаенную станцию, которой вообще-то не существует и которая вряд ли появится. Все с той же зазубренной выдержкой и точной покладистостью идет за отцом, бездушно и без внимания осматривая природу и небольшой лес, растянувшийся вдоль дороги. Чужое поместье встречает аккуратным фасадом и шумом аукциона. После кончины хозяина все его имущество идет с молотка, и знатные люди с ближайших поместий собираются приобретать. Двор усеян множеством крепостных, крупной домашней мебелью и солидным набором животных. Повсюду — приглушенные разговоры и споры насчет цены. Лютик следует за отцом, крутя в руке небольшой темной шляпкой, невольно оглядывает нескольких розовощеких девиц, десятка два мужиков и далее-далее-далее — безыдейный набор чьей-то угасшей жизни. Он осматривается из праздного любопытства, тут же уставая от сумятицы и многолюдного съезда, недовольно проводит по лбу и несколько раз проверяет часы в надежде поскорее уехать прочь и скрыться от зноя за задворками летней кареты. Солнечный свет ослепляет, кровожадной истомой оседая на влажных висках, у парня пересыхает во рту, и чуть кружится голова. Он лениво отходит назад, находя для себя спасение, останавливается у огромного дерева и с упоением прислоняется к толстому вековому стволу, томно прикрывая глаза и наслаждаясь контрастом. Чьи-то шаги отвлекают. Лютик морщится и оборачивается, также оставаясь в тени, с интересом наблюдая, как неподалеку отец оглядывает нескольких мужиков, прицениваясь к товару. Что-то плавится и тут же вновь застывает, кричащей оскоминой застряв прямо в глотке немым удивлением. Парень цепенеет на время, прижимая ладонь к стволу, делает шаг вперед и прищуривается, внимательно и обескураженно всматриваясь вперед. Это странно до одури и глупо звучит даже в мыслях, но внезапно он видит перед собой идеала: могучего и сильного мужчину-богатыря с блестящей от пота кожей. Неподалеку от увлеченного торга отстраненно и без особого интереса наблюдает за ходом аукциона один из непосредственных лотов — мужчина с белыми волосами. Почему-то первое, что Лютик замечает в нем, и что полностью лишает его рассудка, — это белокурые пряди, обрамляющие чужое лицо. Парень отлипает от дерева и ступает в жару, завороженно подходя ближе. Кажется заколдованным, в нелепом смятении не верит своим глазам и жмурится от яркости полуночных фантазий, так некстати сейчас вспыхивающих в голове. Этот сон наяву выводит его из равновесия. Лютик чувствует затаенный восторг, будто кто-то пустил салюты. Грубое чувство несусветной удачи ударяет по голове и притягивает магнитом, тут же вселяясь в сердце необходимостью рассмотреть. Мужчина глядит чуть надменно — будто он выбирает Лютика, а не парень его, — ухмыляется, скрещивая на груди руки, без стеснения или пристрастия жадно разглядывая его в ответ. Лютик замирает перед ним заторможенным, несуразным комочком, тихо и бестолково перебирая слова, давится смыслами и не может поверить, что, кажется, встретил, кажется, в шаге от чего-то желанного и потребного. Все же решается — впервые в жизни чувствует себя так неловко перед крепостным человеком — спрашивает вполголоса, жестом прося отца подойти: — Как твое имя? Мир сужается до размеров этого человека. Он кажется персонажем из сказки: неприступным и сильным молчуном с пометкой об очевидной схожести с влажными фантазиями излишне эмоционального Лютика. По крайней мере, так Лютику кажется. Он вдруг пламенеет в каком-то предчувствии, глупо и неестественно влекомый к нему, не может взять себя в руки и просто произносит чуть слышно, указывая на собственную находку подошедшему ближе отцу: — Хочу его. Можно? Что-то ломается или трескает у него за спиной. Какой-то паралич извечного гнета системы вдруг падает под ноги и растворяется, иссушая сомнения и порождая необъяснимый восторг. Молния вожделения и несуразной сиюминутной прострации пожирает его изнутри, прорывая на свет несколько сильных эмоций, сплетенных единым «хочу». — Это будет твой кузнец, слышишь? Власть твоя над ним. Мой подарок тебе, — голос отца звучит гулко и отдаленно. Лютик лишь слабо кивает, медленно ступая к карете. Голова кружится от переизбытка эмоций и стойкой реальности совершеннейшей небылицы. Этот сказочный персонаж с белокурыми волосами — его отныне. И это вовсе обескураживает. Мальчишка опять цепенеет, замирая у готовой кареты, и оборачивается, внимательно и с бушующим трепетом исследуя крепостного. Спрашивает еще раз, вглядываясь в его непроницаемое лицо: — Так как твое имя? Мужчина смотрит все также: сурово и с долей нажима. Перед таким его взглядом Лютик чувствует себя уязвленным, маленьким и подотчетным, будто купленный только что подневольный — вовсе не его собственность. И может быть, именно это сыграло такую роль в состоянии Лютика — ранее никто никогда так на него не смотрел. — Геральт из Ривии. Лютик заторможено кивает в ответ. Он неуклюже залезает в карету и совершенно не реагирует на отца, который долго и с воодушевлением делится с ним впечатлениями. Лютик впервые едет домой с предвкушением, овеянный трепетом и порывом, ноющим чувством в паху, будто дальше — что-то живое, слоистое и пикантное впервые за множество лет.