Путь к Фобосу

Крейн впервые сталкивался с таким эффектом.       Фобос больше был не нужен. Исходя из анализов крови, организм мисс Линдсон, чтобы выжить, приспособился сам вырабатывать какое-то совершенно нереальное количество гормона страха. Чтобы сохранить остатки рассудка, мисс Линдсон с расколовшейся личностью, приходилось жить в мире пугающих иллюзий – порождений больного разума – чрезвычайно редко обретая ясное сознание.       Она мучилась, что не заметить более представлялось невозможным: она похудела и ослабела, кожа побледнела от длительного отсутствия солнечного света, под глазами залегли тёмные круги, взгляд потух, став каким-то безжизненным и только на самом дне зрачков временами ещё можно было заметить проблеск разума, да по радужке иногда проскакивала пара искр, как бы подтверждающих, что "мисс Линдсон" ещё существует... Это была слабая тень прежней рассудительной и предусмотрительной девушки.       Крейн отметил у неё отсутствия аппетита, апатию, что словно вводила её в транс. С той лишь разницей, что это была яма отчаяния, и только Джонатан был в состоянии понять, насколько глубоко она уже упала.       А дальше события приобрели совсем безумный и неожиданный оборот. Она боготворила минуты с ним, вновь чётко обретя границу между образами доктора Крейна – "друга" и врача, и Пугала – короля её кошмаров.       Ужас и страх оплетали её, изничтожали как личность, рассыпали в прах её воспоминания. О чём она думала, лёжа на жёсткой больничной кровати и глядя в одну из грязных однотипных стен Аркхэма, Крейн теперь мог лишь догадываться.       "Можно прожить всю жизнь в плену у своих страхов, а можно – принять их." Та истина, в которую он однажды посвятил её и в которую сам бесконечно уверовал.       С того момента, когда из маленького мальчика Джонни, вечно задираемого, вечно одинокого, вечно избитого сверстниками, но стойко сносящего их жестокость и издевательства, вырос доктор Джонатан Крейн, Король Страха, повелитель кошмаров, чужих и своих. Пугало.       "Бояться нечего, кроме самого страха" сказал он ей как-то раз в один из наиболее длинных вечеров, пока Фобос ещё струился, обнимая их тела ядовитыми жёлтыми парами, а потом добавил: "Я здесь."       И по расширившимся зрачкам мисс Линдсон, доктор Крейн понял, что она его услышала. Но не отреагировала, ибо ослабленный наркотиками организм после их длительных "вечерних сеансов" не обладал достаточным количеством сил, чтобы заставить свою обладательницу кричать.       Двое преданных ему санитаров отнесли её обратно в палату, и Джонатан с каким-то смешанным чувством умиротворения и беспокойства наблюдал за тем, как её укладывали на кровать, накрывали измученное тело лёгким одеялом, как мисс Линдсон в конце концов перевела взгляд на его руку со шприцом, в котором находилось снотворное.       Ощущение её холодной руки и острого локтя в горячих пальцах сбивало с толку, и Джонатан, всё же нахмурившись, ввёл острие в синюю хорошо различаемую вену, а затем прикрыл место укола тканью пижамного рукава.       Несколько минут он смотрел мисс Линдсон в глаза, пока она не прикрыла веки, медленно поворачивая голову набок, а после тихо встал и вышел. ***       У неё всё чаще случались припадки, и когда её бесконтрольно трясло Джонатану приходилось признавать необходимость ремней на кушетке.       Она не разговаривала с ним, лишь взглядом упираясь в его глаза и тем самым давая понять, что узнаёт его. С другими людьми она не поддерживала даже зрительного контакта. Джонатан обновлял анализы, делал новые, но кроме того, что мисс Линдсон медленно угасала, он больше ничего не выяснил.       Похоже было, что Фобос открыл ей какую-то истину, которая утаилась от Джонатана со всеми его испытаниями на себе. Ну или просто галлюциноген окончательно и бесповоротно снёс ей крышу.       Очередной раз наблюдая за тем, как один из санитаров отстёгивал ремни, удерживающие тело мисс Линдсон на кушетке, Крейн подумал, что упускает нечто важное из виду. И то, что он не может вычислить причину собственного раздражения, делает его раздражённым и несосредоточенным.       Его инстинкты обострились. Внезапно захотелось оттолкнуть санитара и сделать всё самому. Джонатан привык отказывать себе в иных ситуациях: жизнь научила его осторожности. Бэтмен был нетерпеливым и порой мог не усидеть на месте, в стремлении спасти кого-то. Доктор Крейн был предельно сосредоточен и спокоен: таких как он, судьба одаривала чрезвычайно редко и поэтому важно было найти в себе силы для поддержания холодного рассудка, ясного ума, проницательности и терпеливости. "Ещё не время. Ещё не время. Чуть позже..." – это было для Джонатана по-настоящему спасительной мантрой.       Однако здесь причин для того, чтобы просто уйти, у доктора Крейна не было, и когда медбрат наклонился к мисс Линдсон, лежавшей как тряпичная кукла у него на кушетке, Джонатан не отказал себе в этом простом желании; правда, отталкивать санитара прочь не стал. Вместо этого он снова отдал приказ, а после того, как двое громил вышли в коридор, неспешно приблизился к мисс Линдсон. Он помог ей сесть, после чего не глядя в её бесчувственное лицо и полуприкрытые равнодушные глаза, присел перед ней, терпеливо укладывая её ладони себе на плечи, прежде чем аккуратно взять её на руки. Ощутив тяжесть чужого тела, Джонатан на миг замешкался, привыкая к этому новому чувству, а после, осознавая всё ещё где-то в глубине себя, насколько это непривычно для него и почти что неестественно, он с мисс Линдсон шагнул к дверям лаборатории.       В её ослабевших руках больше не было силы. Они безжизненными платками опускались на его плечи. И пока Джонатан спокойно шёл к её палате, почти без труда унося из подвалов слабое измученное тело мисс Линдсон, в его голове не кричали чужие голоса и не слышались крики чёрных птиц из старой заброшенной церкви.       Доктор Крейн никогда не занимался самовнушением или самообманом; он считал, что ложь самому себе – средство для других, чтобы справиться с муками совести и ненужными сожалениями. Но он лгал себе, когда говорил, что мисс Линдсон для него не особенная. И дело было вовсе не в её анализах крови или реакции на его галлюциногенные газы страха.       Всё заключалось в том, как он себя чувствовал рядом с ней. Не в её реакции на него, но диаметрально противоположно. Она провела в Аркхэме четыре полных месяца и на исходе был пятый.       И Джонатан знал, что это – что-то, да значило. Он сам положил её тело на жёсткую больничную койку Аркхэма, сам повернул её голову, поправляя подушку под тонкой шеей, подоткнул одеяло, ощущая её безразличный, но очень нервирующий взгляд из-под полуприкрытых век. Джонатан поднял голову и посмотрел на неё так же безразлично, как и в предыдущие ночи до, однако вдруг интуитивно успевая поймать блеск разумности на радужке её глаз. – Мисс Линдсон, – обратился он к ней всё же. – Уже скоро я исцелю вас.       Мисс Линдсон устало закрыла закатывающиеся глаза и очень тихо вздохнула. И этот вздох мурашками пронёсся его по коже. Он коснулся её щеки, почувствовав на пальцах остатки горячей солёной влаги, что обожгла его кожу подобно кислоте.       Джонатан зачем-то пообещал себе остаться рядом с ней ненадолго, тут же проговорив, что делал это лишь для того, чтобы записать ещё какие-нибудь симптомы газа, если они проявятся. ***       Фобос снова действовал. Только в очень объёмных дозах. И Джонатан пользовался им, практически бесконтрольно, выжимая из серебристых баллонов абсолютно всё, и распуская ядовитые жёлтые облака. Было ясно, что долго мисс Линдсон даже без его опытов было не протянуть: состояние её было крайне плачевным.       Поэтому доктор Крейн одевал маску, и Пугало прогуливался по камере в полутумане, что струился и разливался по небольшому помещению, не оставляя ни единой щели с чистым воздухом.       Душная ловушка смыкала жертву в своих челюстях, готовясь переломать кости. И в отличие от мисс Линдсон, для которой этот хрустящий, щёлкающий звук стал более чем реальным, доктор Крейн слышал его лишь в своём воображении, не уподобляясь фантасмагориям (т. к. собственное изобретение уже не действовало на него должным образом).       Сегодня он решил не связывать её: она была вольна делать в небольшой камере, что ей заблагорассудилось бы. Однако, Джонатан осознавал, что мисс Линдсон была уже настолько слаба физически, что вряд ли бы сумела даже подняться без посторонней помощи. Она лежала на полу недвижимой куклой, смотрела в потолок и практически не реагировала на него, находящегося рядом.       Крейн решился ненадолго снять маску Пугала и, подойдя к стене, где стояла тумба, оставил холщовый предмет на гладкой деревянной поверхности.       Внезапно он услышал её спокойный мелодичный голос, который тягуче и ясно переливался в наполненном жёлтым маревом Фобоса помещении. Крейн резко обернулся, шагнув ближе. – Там в старой церкви поёт мёртвый ворон, там он ждёт тебя под бликами полной луны… – не проговорила, но почти пропела мисс Линдсон замогильным голосом, глядя куда-то в потолок, сквозь него. Крейн похолодел. – … ждёт, чтобы выклевать твои глаза… – её голос некрасиво исказился и сломался, становясь словно бы чужим, не принадлежащим ей. Он ощутил, как волосы поднимаются у него на затылке, и попытался поймать её взгляд. – … а я полечу высоко к белой луне, и в чёрном оперении моём будет ветер играть, и я буду свободна… – Крейн наконец поймал её осознанный взгляд и тут же пожалел об этом.       Она засмеялась даже не хрипло, а как-то… каркающе. – Ты сгниёшь здесь, взаперти, в стенах Акхэма! – с железными нотами угрозы вскричал он.       Мисс Линдсон вдруг перестала смеяться и поглядела на него до тошнотворного ужаса разумно. Миг, – и прежде чем он успел среагировать она подскочила к нему, схватив за отвороты рубашки. – А ты – в стенах той самой церкви… – прошептала она ему в самые губы и уже совершенно безумно ухмыльнулась. – Джонни.       Крейн среагировал моментально, отвесив ей такую сильную пощёчину, что она рухнула на пол даже не захрипев. Джонатан ударил её по рёбрам ногой, не до конца осознавая, что он делал, затем ещё раз и ещё, словно тоже находясь в какой-то горячке: перед глазами плыли красные круги и спирали фантастично накладываясь на силуэт слабо дёргавшейся, сжавшейся и едва ли делающей попытки защититься мисс Линдсон. Тяжело дыша опасными парами Фобоса, но не зная, как он безумно выглядел ещё мгновение назад, Джонатан отшатнулся от неё, запустил худые пальцы в тёмные волосы, с силой сжимая пряди до лёгкой боли, словно пытаясь тем самым прогнать звук её каркающего смеха из своей головы. А затем он резко обернулся, в два шага пересекая маленькое помещение и схватив маску Пугала с тумбы, натянул её на себя.       Жёлтое марево Фобоса утонуло в приятном полумраке холщовой маски и Джонатан даже не ухмыльнулся, шагнув обратно.       Пугало остановился в центре комнаты, возвышаясь над корчащейся на полу фигурой. Мисс Линдсон побелела, обнимая руками свои рёбра, взгляд её был направлен в одну сторону и наполнен ужасом. – Какой твой самый большой страх?       Наверняка он звучал шипяще-шелестящим рокотом, оглушительным из-за многочисленных слуховых галлюцинаций. Она что-то забормотала, сжимаясь в комочек у его ног. Поза, выражающая полную беззащитность и покорность. И Крейн повторил свой вопрос более твёрдо и медленно, голосом, не терпящим неповиновения. – Какой твой самый большой страх. Отвечай.       Мисс Линдсон, лежащая у его ног, пробормотала что-то едва слышимое. Он наклонился к ней, стремясь разобрать слова, бессвязно слетавшие с её губ. И удивлённо выпрямившись, неверяще посмотрел на неё сквозь прорези в маске. – Доктор Крейн. – шепнула она искусанными окровавленными губами.       Это были её последние слова.