От одного сладкого страха, до двойной горькой любви.

      Девушка всю ночь уже не могла уснуть. Появление клоуна отпечаталось глубоко в подсознание, и теперь, надоедливый червь, вгрызался в мозг, предостерегая: "Он выпрыгнет из-за угла и сожрёт тебя!". И поэтому она сейчас сидела в самом светлом углу, и прижимала к себе ноги. Доставая из кормана телефон, уже который раз, смотрела на время. — 7 утра! — она быстро напечатала чей-то номер телефона, и долгие гудки, — столь долгие, что они бы не сравнились с этой ночью, — раздавались в телефоне. — Доктор Андерсон, слушает? — ответили ей наконец с той стороны трубки. — Доктор, это-это, Стефани Айзенберг. — О-о-о, ты так давно не звонила мне, что-то стряслось? Как переезд? — Послушай, Майк, я-я вчера… Или сегодня? Видела клоуна! Я-я не знаю, этот клоун, вышедший из рисунков, я спала… Я и он… — Стой-стой-стой, Стефани, успокойся. Ты видела клоуна? Ночью, пока ты спала, так? — Да-да! То есть, нет, я проснулась… — Успокойся, слышишь? Выпей холодной воды, прими ванну, и перезвони мне, хорошо? Главное, успокойся, а то сейчас ты слушать меня вряд ли станешь. — Х-хорошо… — с той стороны связь оборвалась. Руки Стефани дрожали, от вновь навалившегося страха, вспоминая странного клоуна. Она встала со своего угла, упираясь о стенку, так как затёкшие ноги ныли, а ей было всю ночь страшно их высовывать из-под себя. Отправившись на кухню, она выпила холодной воды, а затем, пошла в ванну, где набрала горячей воды, и это её быстро успокоило. Дрожь унялась, и мысли «да ладно, присниться же такое!» или «как маленькая девочка!», переполняли её голову. Конечно, когда она была маленькая, она была куда смелее, и все приколы клоуна выдерживала с железной психикой. Как получилось так, что железо расплавилось за 27 лет?       Зазвонил её телефон. Он стоял неподалёку от ванной, на деревянной табуретке, и вытерев мокрые руки об полотенце, сжала телефон, чтобы тот не полетел в воду, в которой она сидит. — Алло, Стефани, как ты? — Хорошо. — Теперь послушай. Скорее всего, это был только кошмар. Твоя бессонница путает реальность с воображением, да и ещё и стресс от переезда. Подобное у тебя было и раньше, когда ты была маленькой. В твоей мед. книжке, психиатр писала, что ты не раз упоминала клоуна. Может быть, этот дом, как и родной город, так сильно повлияли на тебя, что разворошили забытые воспоминания, и показали клоуна? Но из-за стресса, он стал для тебя страшным? В любом случаи, не забывай принимать таблетки. Кстати, ты что-нибудь вспомнила? — Да, я помню дом, но не помню что именно происходило в нём. Так же, я помню тут улицы… Кажется, где-то в центре должно стоять колесо обозрения. Может схожу туда с Розалией. — Да, это то, что тебе нужно. Сходи с племянницей, погуляй, развейся, а потом поищешь работу. Сама не заметишь, как этот город, снова станет тебе родным! И, Стеф, почему ты не позвонила мне ночью? Я бы тебе обязательно ответил. — Я не хочу беспокоить тебя и так много работы. — Я всё равно настаиваю. В следующий раз как появится клоун, звони, договорились? — Хорошо-хорошо. Мне надо идти, скоро Розалия приедет. Пока, — девушка отключила телефон, и шумно выдохнула. Она не помнит, чтобы когда-либо упоминала о клоуне кому-нибудь. Если она была маленькой, и видела этого жуткого клоуна, то что могло так сильно повлиять на детскую психику? И словно, далеко в подсознании, загудела её старая рана. Выходя из ванны, она встала перед зеркалом, что висел на стене с её рост. Она бегло оглядела подтянутое тело, красивой формы груди, бледную кожу, и самый, как считала она, ужасный недостаток.       Красовавшийся, большой шрам на левом боку. Даже не смотря на время и годы, пролетевшие после отъезда из города, шрам всё так же точно отчерчивал клыки, сколько вырвано плоти и кожи, сколько самих клыков было у чудовища, что сделало это с ней. Сколько мужчин бежало от этого уродского шрама? Сколько людей говорило ей, избавиться от этого? Может, психика её была сломлена именно из-за этого шрама? Доктора говорят, что это был медведь, или того похуже, гризли, напавшее на одинокое дитя. Хотя вряд ли бы она сбежала живой, если бы встретилась с гризли. И если так, тогда кто ей помог? Может именно тот, кто и нарисовал рисунок клоуна маленькой девочке?       Она хотела в этом разобраться, но ей надо подумать об обустройстве ночёвки для племянницы. И выходя из комнаты в полотенце, пошла одеваться, заправлять кровать в родительской и готовить завтрак. Всё это время, за дверью ванной, сидел озлобленный клоун. Он слушал мужской голос этого «Доктора Майка Андерсона, бла-бла-бла!», и считал — он всегда был единственным спасением для его милой Стефани, как тогда появился этот Майк?! Его переполняла слепая ярость, и он был готов вцепиться в шею… Майка. Конечно в него, ведь он никогда бы не желал нанести вреда Стефани, даже если вся его природа приказывала это делать. Он сожрёт её именно тогда, и только тогда, когда её сердце наполнится необъятным, приторно-сладким страхом.       А так же, клоуна переполняла тоска, ведь его милая Стефани забыла его, и теперь он понял, что неправильного было в ней. Так как она перестала его любить, её вкус изменился. Она перестала бояться обидеть его, или то что он её бросит. Его отвлекло желание есть. И обещая ей, — мысленно, — вернуться скоро, ушёл из дома.       Тем временем, Стефани стояла у плиты, и готовила макароны с сыром с вкусняцким бифштексом по бабушкиному рецепту. Тут же постучали в дверь. — Иду! — крикнула она, и открывая дверь, увидела её. Молодую девушку, лет 17, всю тёмную, одетую в готический стиль, с подведёнными глазами, и чёрными волосами, чья чёлка прикрывала один из глаз, — Розалия! — Я Мрак, сколько раз повторять… — грустно и монотонно сказала она, игнорируя объятия её тёти, — Что это ещё за дыра? — она недовольно промямлила это, заходя и осматривая внутрь дома, — Воняет плесенью и сыростью, — её взгляд упал на улыбающийся тётю, — Мне нравиться, — с таким же, скучающим лицом, сказала она. — Я знала, что тебе понравится. Твоя комната там. Розовую комнату, я оставила себе, потому что я знаю, что тебе не нравится светлое, — радуясь, Стефани взяла из рук её племянницы чёрный чемодан, и понесла его в комнату её родителей, Розалия шла за ней. И приоткрывая дверцу, Розалия увидела серое помещение с прикрытыми окнами шторами, и чёрной кроватью. — Это что, моя комната? — спросила Розалия, рассматривая помещение. — Да! — воскликнула Стефани, похлопав себе руками. Её сердце тут же ёкнуло, словно это движение, этот восклик полный радости, смешанный с предвкушением, кого-то напоминал. — Круто-о-о, тёть Стефани, только вы думаете обо мне, как о личности, — девушка прошла в комнату, и улеглась на кровать. Та недовольно ей скрипнула, — Обалдеть… — Просто, у меня тоже было не простой, подростковый период, когда меня никто не понимал, — виновато сказала она, и ведь это было правдой. Когда Стефани было 17, она любила наблюдать… Жестокие вещи. Она помогала перевязывать открытые раны своим сверстникам, посещала «бои без правил», и была сама по себе, агрессивной девушкой, что срывалась по пустому поводу. — Что у нас на завтрак? — тёмные глаза Розалии, — конечно, это были линзы, — взглянули на обеспокоенную тётю, что до сих пор волновалась о ёкнувшем сердце. — Гнилые кишки с оторванной плотью животного. — У меня даже аппетит пропал… Когда есть? — Да хоть сейчас, уже всё готово.       Они расселись за раскладной стол, который Стефани привезла из своей квартиры. Она считала, что подобное экономит место в пространстве. И накладывая себе и Розалии еду, они стали есть. — Тёть Стефани, у вас усталый вид, — подметила Розалия, уплетая бифштекс за обе щёки. Розалия приехала из Нью-Йорка, там жили её родители. Многие сверстники её избегают, и её это, иногда, задевает, тем не менее, она «шатается» по городу с остальными, такими же «фриками», как она. — Я всю ночь не могла уснуть из-за клоуна, — честно ответила она, переворачивая макарошку вилкой. — Тёть, вы боитесь клоунов? — Нет, не боюсь, если они не хотят меня съесть. — Вау! А какой он был? — Страшным, с такими зубами! — она руками показала пасть, представляя, словно это челюсть акулы, — И нижняя часть тела, принадлежала пауку! — Круто-круто! Я тоже хочу себе такого клоуна! — воскликнула Розалия, представляя его себе, хотя в своих представлениях, был совсем не Пеннивайз, а какой-то глупый клоун из McDonald’s-а. — А ещё, у него глаза горели жёлтым цветом, как фары машин. — Тёть, ну у вас и фантазия. Поделитесь? — Да запросто, забирай!       После завтрака, они решили вместе прогуляться по городу. Направляясь в центр, как предполагала Стефани, там должно быть колесо. Добравшись до туда, она уже не ожидала его увидеть. Даже если бы колесо стояло, обязательно, он бы выглядывал из всех домов, и виден из всех уголков маленького города.       Присаживаясь на скамейку, в этом парке, Стефани посмотрела на хмурое небо, из которого редко падали снежинки. — Тёть Стеф, это же ваш родной город, правильно? — спросила Розалия, ногами пиная снег. — Угу… — промычала девушка, глянув на неё. — Как получилось так, что вы не помните, что произошло с вами? Когда мы были на пляже, вы сказали, что это шрам от гризли, но сами в этом не уверенны. — Что подсказывает твоё чутьё? — Розали в удивлении даже перестала пинать снег. — Вам интересна моя теория?! — Н-да, — Розали повернулась к Стефани всем корпусом, сияя своими чёрными глазами. — Я думаю, это маньяк, что водится в этом городе! Ага! Вы думали что я не стану читать про этот город? Совершённое нападение на вас, не какой-то пустяк! Возможно, это и монстр, кто знает-кто знает, — девушка пожала плечами, загадочно улыбаясь. — О-о-о, вот как. И что довело тебя до этой мысли? — Стефани никогда не имела детей, поэтому, с радостью водилась с маленькими карапузами её знакомых. Когда она днями, неделями сидела с маленькой Розали, пока мать была в отъезде, очень полюбила эту девочку, как свою дочь. Розалия, чуть ли не стала её смыслом жизни, что сумела разбавить горькость одиночества, крупицей сахарного кристалла. — Вы когда-нибудь слышали о том, что этот город на первом месте в Америке по пропажам людей? И более того, даже зная это, люди всё равно остаются тут, словно их что-то тут держит. — Это ты где вычитала? — В интернете… — девушка виновато улыбнулась, словно сама знала, какую же ерунду она несёт. Зато, она свято в это верит. — Ну тогда ладно, — Стефани легко улыбнулась и погладила Розалию по плечу. Эта девушка, считающая себя, чуть ли не самой дочерью Сатаны, не любящую никого и ничего, имеющую отвращение к прикосновениям от всех, никогда не была против поглаживаний тёти по плечам, или её объятиям. — Нет-нет! Я вам говорю! Склоняюсь к теории — неудачного эксперимента или выросшее животное на радиации! Я изучила пасти гризли или медведей, но тётя! — воскликнула она, заставляя Стефани прислушаться к её словам в серьёз, — Ваш шрам, больше похож на акулий укус. Вряд ли в вашем озере, недалеко отсюда, завелась акула, так? — Ты в этом уверена, акулий прям? — Да! — и ведь девушка в этом была очень настойчива. Почему-то на ум Стефани вылез только один монстр, сумевший подобное сделать, и это — вчерашний клоун. Но раз это было лишь спутывание реальности с воображением, так почему же пасть клоуна, зрительно, но совпадало со шрамом Стефани на боку?       Об этом, они ещё всю дорогу говорили. Они даже не заметили, как время подходило к вечеру. Конечно, Стефани не была глупой, и не стала рассказывать об укусе клоуна своей племяннице. Но... Розалия вынашивала подобную теорию. Она думала, что возможно, забытые воспоминания о детстве, приснившийся клоун, шрам на боку — всё подходило друг другу, но теперь осталось связать нитью здравого смысла и не смешивать с придуманным бредом.       Всю дорогу, их преследовал незримый Пеннивайз. Он словно дикое животное, прятался в тени, во тьме, где его никто не увидит. Набив себе желудок, теперь он целенаправленно готов объявить о себе Стефани, которая о нём забыла. Догадки девчонки его смутили, ведь если она решит раскрыть его, то, конечно ей никто не поверит под влиянием клоуна, и ему придётся её сожрать. Ему не льстило, что Стефани имеет такие нежные, тёплые чувства матери к девочке, но, главное, она не имела прямой связи «мать и дочь». Он даже предположил, что возможно, эта дочь союза Стефани и Майка Андерсона, и если бы это была правда, он бы разорвал на части… Конечно, только отца и дочь, Стефани он бы не трогал, и намерено бы стёр о них воспоминания у неё, только пока не знал как. Он подобное не практиковал, потому что ему не надо было кому-то стирать память. Они, либо сами забывали, либо сжирал их мозги, — третьего не дано.       Прибыв домой, они поужинали, и сели за телевизор, где провели пол ночи, пока Розалия не уснула на диване. — Хей, соня, иди в кроватку, — прошептала Стефани, не в одном глазу не чувствуя сонливости, и проводила девушку до кровати, чтобы та об что-нибудь не ударилась. Удобно её уложив на кровать, укрывая одеялом, она чмокнула её в лобик, и собиралась уйти спать. — Вкусная девочка, со своими страхами, со своими желаниями… — промурлыкал чей-то сладкий голос, доведя Стефани до приятной ностальгической эйфории, словно этот голос был рычагом её счастья. Обернувшись, она увидела того самого клоуна, что грустно улыбался, водя рукой в перчатке по волосам Розалии. Девушка, что спала, стала вжиматься в себя, слегка постанывая от страшного сна. — Не трогай её, пощади… — молилась девушка, боясь за свою племянницу. Ядовито-янтарные глаза, светившийся в темноте, ну точно, как фары машин, перевели свой взгляд на неё. Он прижал свой указательный палец к своим красным губам. — Ш-ш-ш-ш, разбудишь ведь... А ты уведи меня от неё, давай, — жуткая улыбка налезла на клоуна, и тот поднял руку. Стефани, справляясь с животным страхом и инстинктом, который, как резанный, вопил «Беги! Беги!», сжала руку клоуна, и стала его уводить его из комнаты. Он послушно пошёл за ней, и когда они вышли за дверь, она дальше повела его в свою комнату, где закрыла дверь, и преградила путь. — Кто ты? Что тебе нужно от меня? Я уже вызвала полицию! — говорила она ему, наблюдая, как тот, свободно и просто, словно комната его, а не её, ходил по ней. Он брал её вещи, всматривался и иногда кидал взгляд на сундучок, но в конечном итоге, он лёг на кровать, так устало, и глубоко вдохнул запах Стефани. — Ты обязана меня помнить, милая Стефани. Мы проводили с тобой так много времени. Обидно, что ты так просто, спустя каких-то 27 лет, забыла меня, — он поднялся с кровати, вальяжно сел, закинув ногу на ногу. — Я тебя совсем не помню, прости. Но я знаю, что ты очень опасен… — О как?! А 27 лет назад ты была влюблена в меня, — хитрый взгляд Пеннивайза заставил сердце Стефани съежиться, но не от прилива старых чувств, а от страха к его янтарным глазам. Одним щелчком, рисунки хранившийся в сундучке полетели, и стали левитировать по комнате, — Ты много раз меня рисовала, и каждый раз расстраивалась, что не получаюсь таким, каким ты меня видишь. — Нет… Ты же воображаемый друг, так ведь? — тут перед глазами стала обыгрываться сцена на полу, где маленькая девочка, очень похожая на неё, сидела напротив того же клоуна, что сидел сейчас с кровати, и рисовала, а потом возмущённо: «У меня не получается! Нарисуй себя, нарисуй, пожалуйста, Пенни!» — Пенни… — Ну-ну, давай, я знаю, это вертится у тебя на языке, — подбадривал клоун Стефани, пока та находилась в своих мыслях, и те, неуловимо вихрились, что-то показывая кадрами. — Мистер… Мистер… — она старалась всеми силами ухватить воспоминания её слов. Губы старались сами, без участия хозяйки, произнести слова. — Ну-ну, не томи! — взвизгнул от счастья клоун, и прыжком оказался рядом с ней. — Мистер Пеннивайз — танцующий клоун твист! — тихо, но радостно воскликнула она, словно тут же ощутила себя маленькой тихой Стеф. — Да! Да! Это я, я, милая Стефани! — клоун подхватил её, и сжал в объятиях. Они вместе упали на кровать. — То есть, это ты! Но… Но почему ты так реален?! — она отстранилась от клоуна, который не казался ей таким жутким. Странное тепло стало трепетать в её сердце, и его янтарные глаза стали завораживать. Ведь они сейчас лежали вместе, на кровати, где сильные руки Пеннивайза, прижимали её талию к себе. — Потому что я не воображаемый. Я есть в твоей жизни, и более того, я реальнее чем ты, потому что вселенная больше обеспокоена о моём существовании, чем о твоём, — Пеннивайза переполняло чувство счастья и удовлетворения, но он всё равно понимал, она лишь вспомнила его имя, не более. На этом, упрямый клоун и не собирался останавливаться. Если есть шанс ей помочь вспомнить, самостоятельно, он вернёт её сладкий вкус, — если этим, конечно, не испортит её жизнь. — Так получается… — Пеннивайз уловил её страх и неприязнь к нему, она хотела от него отстраниться, но клоун этого не дал, — Та пасть, ты! Ты оставил на мне тот шрам! — Когда ты была маленькая, то уже простила меня за это, — клоун всё же освободил девушку, и та, вскочив на ноги, отошла от него к стене. — Да м-меня не это беспокоит, а то, что получается, ты ешь детей?! — и снова страх окутал, бросив её тело в дрожь. — Тогда ты не слишком об этом была обеспокоена, — Пеннивайз встал вслед за ней. Теперь, для неё казался его взгляд угрожающим, жутким и страшным. От этого, клоун невольно улыбнулся, усугубляя, и без того ко дну катящуюся, ситуацию. — Я была ребёнком! Я была одинока! Моя психика была слабой! — воскликнула девушка, и рядом с ней, прошёлся удар. Не сильный конечно, и по стене паутиной трещины не пошли, но клоун мог и так. Их лица оказались близки, и она почувствовала забытый его запах, что стал приятно тянуть внутри живота, — да-да, тот самый, запах жжёного сахара. — Я спас тебя от одиночества… — прошептал он ей на ухо, и табун мурашек побежали по телу. Это странное сочетание чувств, — страха и наслаждения, — ведь его голос, был для неё освежающим воздухом в душной комнате. Хотя, именно его шептание, и тяжёлые вдохи согревали замерзшие уши от ужаса, — Я заботился о тебе, как родитель. Ты стала для меня основным источником любви. — Прошу… Не надо… Я… — девушка, вслушиваясь в его голос, стала ощущать удвоенное чувство усталости. Бессонница, длившееся два десятилетия, стресс от переезда, бессонная ночь от страха — это всё надавило на её мозг, что он просто решил отключиться.       Пеннивайз поймал её тело, и удовлетворённо улыбнулся, так как теперь она спит как убитая. Многие-многие годы, как чувствовал он, она не могла нормально поспать. И зная, что его блаженный голос сможет послужить кнопкой по отправке в царство Морфея, шептал ей на ухо специально.       Поднимая её на руки, укладывая на кровать, он сам прилёг рядом, любяще сложив её голову на свой пуф, заботливо приобнимая за плечи. — Милая, милая Стеф… Спи… — и с этими словами, разглядывая её повзрослевшие лицо, находя в них отголоски личика маленькой Стефани, ухмылялся, и шептал монолог всю ночь, о том, как же он рад снова увидеть её.