Единороги приходят не только к девственницам

Ханамия чертыхнулся, помянул в нескольких крепких выражениях праматерь мира сущего, облил грязью всех смертных и, с треском прорываясь через колючий кустарник, вывалился прямо в лесную чащу. Сраные мерзкие людишки. Он хорошо жил и на отшибе цивилизации — подальше от крестьян, от земных забот и вельможных указаний. Изредка в гости забредали рыцари, грозились карами небесными, стучали латами, топали коваными сапогами, пока кони уничтожали лужайку перед домом Ханамии. Требовали что-то там. В общем, всячески досаждали его скромной жизни и репутации нелюдимого черного мага. И ведь чем сильнее репутацию он себе портил, тем больше людей наведывались к его избушке: то будь добр заговор на коленке по-быстрому, то вон соседку проклянуть, то конкурентов подставить. Первые месяцы Ханамия пытался бороться с нашествием толпы, слетавшейся на его поляну словно саранча: бегал в грозу по округе, развешивал черепа на заборе, демонстративно рисовал пентаграммы коровьей кровью на двери, бормоча какую-то белиберду, годящуюся за чернокнижные проклятия. Развлекался, пока не явился королевский маг: посверкал хитро своей лисьей ухмылкой и наглой рожей, угрожал карами небесными (безбожно коверкая речь акцентом). Когда Ханамия взвыл и всё-таки подписался под указом с просьбой не убивать селян, а в его доме закончились все запасы еды, королевский маг наконец-то засобирался домой. Король их, дескать, очень просил не уезжать, пока королевский маг не убедит Макото крестьян в покое оставить — очень уж правитель любит их, всякий раз, как мимо едет, в окно грядочками любуется, ручками машет, а то и спешивается, морковку какую купить или ягод взять в дорогу. — Общительный он у нас, душа-то большая у мужика, — развел руками королевский маг, прежде чем пришпорить коня и покинуть «гостеприимный» дом. Ханамия тогда весь иззмеился, сутки не спал, гадая, как бы досадить: урожай побить, воду отравить? Наслать порчу? Мор? Морозы? Но каждый раз печать на свитке с общением начинала опасно светиться, и Ханамия, стиснув зубы, останавливал себя от кровавого геноцида и создания действительно сильных и тяжелых проклятий. Окончательно успокоился он, когда съездил в город, докупил в знахарской лавке порошков и снадобий, и теперь на законных основаниях снабжал селян различными «зельями»: слабительными в основном, а местами — отварами с перцовой настойкой. Селяне приходили в восторг от дешевых магических трюков, а Ханамию ублажали продуктами и деньгами. Даже не просили участвовать во всяких ежегодных праздниках урожая. Только вот всякую заезжую шваль к нему провожали теперь на радостях, лишь бы господин маг разобрался, а то некогда им, видите ли — урожай зовет. Господин маг и разбирался: приторговывал контрабандой, травил идиотов, насмехался над сирыми и убогими. Царил и правил, одним словом. В какой-то мере даже наслаждался и проникся небольшой симпатией к своим селянам. Но в этот день все разговоры, начинавшиеся по стандартному сценарию — с плача и просьб — закончились совсем не покупкой очередной настойки. Напомаженный, облитый духами, что аж за километр пахнет, в гости заехал очередной столичный франт. Час ходил вокруг да около, намеками зазывая Ханамию к себе на работу: и клиентов поток постоянный обещал, и условия выгодные, и поездки заморские. Ханамия терпеливо посылал клиента разными маршрутами, перебирая с вежливых отказов до грубых маршрутов в задницу тролля — да у него ругательства заканчиваться начали! И тут входной колокольчик звякнул второй раз. На пороге дома стоял тот, кто радовал своим существованием еще меньше, чем щеголь в сюртуке. Киёши Теппей был второй звездой их маленького уезда. Рыцарь, списанный с крупных баталий за травму колена, навещал господина мага на регулярной основе — покупал у него настойки и мази на змеином яде, втирая в раненное во время важных боев колено. Иногда трепался, отнимая всё время, иногда мешал злодействовать, но, в целом, для всего поселения был именно тем гарантом тишины и спокойствия, которое должно будет убить господина мага, если Ханамия вдруг однажды решит, что устал, и пора бы поехать крышей да выпилить к чертям всё живое на много миль вокруг. Примерно за это — ну и за факт, что по правилам проклятия Киёши должен был на том бою весь с коня навернуться, и случайно своим весом убить заказанную цель, а не коленочкой пожертвовать, Ханамия с ним и не ладил. Франт, напуганный Теппеем, ушел, недовольно ругаясь под нос, а Киёши, купив последние запасы мази, еще минут пять рассуждал о погоде, демонстративно игнорируя все намеки Ханамии выйти и на эту погоду полюбоваться где-то подальше от его дома. Стоя на пороге он обернулся и предупредил, чтобы Макото с опасными личностями не якшался — мало ли, рыцарей в уезде аж целый один Киёши. Ханамия, закатив глаза, выставил Теппея вон, вернулся к прерванной, было, работе, и понял, что нескольких зелий на полке не хватает. Чертовы городские, вечно норовят утащить всё, что плохо прибито. Погоня много времени не заняла — если ты зельевар, то пара скляночек с божественными силами под пробкой всегда будут под рукой. Так что не прошло и часа, как Ханамия все же догнал карету того разряженного идиота. Только не учел, что в уезд он мог зайти и скромно — с десятком прислуги, а вот путешествовал в компании хорошо обученных наемников. Мужики оказались подкованные — явно не одного мага видели, да еще и с дорогими защитными амулетами на шее, поэтому неравный бой решился явно не в пользу Макото — он даже и не успел этот бой начать, только посверкал глазами недовольно, и получил по затылку. Очнуться в подвале непонятной избы, одетым, как распоследняя шлюха с дешевых кварталов, было не совсем тем концом дня, который Ханамия планировал с утра. В его голове вертелись идеи о чашке чая на сон грядущий, хорошей книге, но никак не едва прикрывающей зад юбке и чулках, да компании бравых молодчиков за дверью. К счастью мага, всех умных парней зазвала дорога разбоя и приключений, а с оставшимися тупицами Ханамия разобрался парой логических доводов, провокационным флиртом (о котором он себе пообещал никому не рассказывать даже пьяным) и грубой силой. Времени искать нормальную одежду у него, к сожалению, не нашлось — как правило, тупые люди настолько любимы богами, что там, где Ханамия будет неделю лежать с исцеляющими зельями, эти дуболомы придут в себя через десять минут. Тяжко вздохнув, Макото убедил себя, что прогулка по ночному лесу в костюме портовой шлюхи лишь прибавит ему грозности и нотку сумасшедшинки в глазах местных — когда еще он получит такой бонус к репутации? А стоны приходящих в себя охранников звучали даже убедительнее гласа разума, так что Ханамия выскочил в ночь, как был, и ломанулся через лес, в сторону дома. Вот доберется он до своего амулета! Прикопает этих уродов, прямо без рук. Сожжет одним лишь гневом, бесплатный, чтоб им, фокус-покус устроит.