***
Темнело. На улице становилось довольно холодно, отчего всё горожане попрятались по своим домикам, а все обитатели замка — по своим комнаткам. Вот только королева сегодня не могла уснуть. Ей всё не давали покоя мысли о той племяннице, якобы "прибывшей в Алстэд", а потому правительница и вызвала свою самую преданную служанку к себе в покои. — Ты должна позаботиться о том, чтобы никто не узнал, что некогда прежде я держала свою племянницу взаперти, — заключает Ингрит после недолгих разъяснений, — Я же могу тебе доверить такое важное дело? — Да, Ваше Величество, — не раздумывая, отвечает Герда, ещё не зная, во что она впуталась, — А можно ли мне уточнить, как именно я должна буду об этом позаботиться? — Можешь запереть её в какой-нибудь комнате на один день. Скажем, что ей нездоровится, — без особого труда придумала правительница, посчитав, что нет ничего страшного в том, чтобы ещё раз ограничить в свободе человека, всю жизнь просидевшего в неволе. — Можете на меня положиться, Ваше Величество. Я вас не подведу.***
В десять часов в замке началась суматоха: слуги метались с этажа на этаж, и даже королева сегодня была сама не своя, ведь скоро к ней должна была пожаловать племянница. В кузне все тоже суетились, подготавливая новое оружие для предстоящей войны с феями и самой Малефисентой. Ингрит и Джон как обычно сидели в тронном зале, отдыхая после завтрака, как вдруг вошли несколько её слуг, держа под руку какую-то девушку. В одно мгновение правительница переводит взгляд на пришедших, уже имея некоторые догадки по поводу того, кого к ней привели. — Ваше Величество, мы нашли её на одной из городских улиц, — докладывает гонец, на которого возложили эту обязанность. — Нашли? — переспросил ошеломленный король, который как всегда только и делал, что нервировал жену своим глупым поведением, — Разве она не должна была приехать на карете? По правде сказать, Ингрит не знала, что ответить. Лучше бы её привели ночью, дабы никто не задавал лишних вопросов, однако сейчас уже было поздно. — Мистер, не могли бы вы не держать меня за руку так сильно? — вежливо обращается к гонцу юная девушка, и вовсе не чувствуя себя пленницей, а даже наоборот, долгожданной гостьей,—Мне немножко больно. Робко улыбнувшись, та поправляет свободной рукой растрепанные после долго пути волосы, которые, кстати, были абсолютно белыми. Да-да, белыми, как первый снег зимой. — Да она же больна! — перешёптывались в углу служанки, то и дело ахая и охая, — И кожа у неё бледная! Как она только на ногах стоит?.. — Прошу прощения, мисс, — поспешно извинился перед гостьей гонец, и вовсе перестав держать её за руку. Видимо, он настолько сильно перенервничал за время их пути, что совсем не рассчитал силу. — Ничего страшного, я совсем на вас не сержусь. Джон и опять хотел что-то сказать, однако в зал чинно вошла Герда, высоко вздёрнув носик, отчего все, даже перешёптывающиеся служанки, замолкли. Советница любила внушать всем страх одним только своим появлением, ведь это делало её очень похожей на Ингрит. — Все почти готово к сегодняшнему вечеру, Ваше Величество. Могу ли я ещё что-нибудь сделать? И тут взгляд рыжеволосой замер на той племяннице. Аккуратные черты лица, бледная, словно сделанная из фарфора кожа и янтарные глаза, напоминающие две звёздочки, упавшие с неба — всё это будто пленило Герду, никогда не встречавшую столь нежное, хрупкое существо. Даже серебристые локоны вмиг перестали быть чем-то странным, лишь делая ту девушку какой-то особенной, нежели больной. А беловолосая девица, в свою очередь, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, обернулась и тут же с любопытством начала рассматривать советницу, прежде всего обратив внимание на её серые, словно сделанные из железа, глаза. — Проведи мою племянницу до комнаты, — произносит Ингрит, тем самым будто возвращая прислугу в реальность. — "Тьфу, что за бред", — вздрогнула рыжеволосая, тут же опомнившись и слегка поморщившись от своих же мыслей, —"У меня есть дела поважнее, чем рассматривать эту самозванку". — Тебя что-то не устраивает, Герда? — правительница сразу заметила то, как нахмурилась её прислуга, а потому и насторожилась. — Н-нет, всё устраивает, — испуганно поднимает глаза на королеву служанка, осознав, что надо было и дальше показывать своё безразличие к происходящему. — Тогда приказываю тебе приступить к исполнению своих обязанностей, — окинув холодным взором оруженосца, говорит правительница, уже даже начав думать, что на её слугу нашли какие-то нехорошие мысли. — Слушаюсь и повинуюсь, Ваше Величество, — покорно отвечает Герда, переведя взгляд на уже успевшую наделать проблем девушку и кивнув ей, дабы та шла рядом. Племянница королевы, кстати, была совсем не против и даже обрадовалась, когда Ингрит приказала рыжеволосой провести её до комнаты. Уж очень ей хотелось подольше рассмотреть советницу, а в особенности черты лица и огненные волосы. Прислуга, конечно же, заметила, как эта незнакомка на неё безотрывно смотрит, отчего лишь нахмурила брови, думая, что над ней опять насмехаются, как прежде. Вот только над чем тут насмехаться, она не знала. Вроде бы, дошла уже до такой высокой должности, а люди всё равно издеваются. От этой странной незнакомки постоянно пахло то ли сладостями, то ли цветами : чем именно, Герда разобрать не могла. Впрочем-то, это всё равно было не важно : одной сладкопахнущей тварью, которую нужно было уничтожить, больше. Вообще, рыжеволосая не любила всех этих, как она называла, "ванильных принцесс", говорящих тоненьким голосочком и носящих тонну всяких разных украшений. Им лишь бы на балу потанцевать, да потом всю оставшуюся жизнь тараторить про то, какого прекрасного принца она там встретила! Ещё бы, ведь они выросли в прекрасных условиях, не то что Герда! Во всяком случае, советница внушала себе это, мысленно утверждая, что и эта принцесса, пусть и прожившая всю жизнь взаперти, окажется такой. Иначе и быть не может. — Кхм, я... Можно ли мне с вами познакомиться? — довольно резко задаёт вопрос незнакомка, тем самым вгоняя свою сопровождающую в ступор, — Меня зовут Широ, а вас?.. Беловолосая говорила так тихо, что едва можно было разобрать. Однако Герда всё же услышала её : причиной тому был отличный музыкальный слух. — Мне запрещено называть своё имя, — холодно отвечает прислуга, лишь пытаясь скрыть этим то, как она была сильно потрясена : впервые за долгое время кто-то захотел узнать её имя. Обычно, к ней обращались на "Эй, как там тебя", а называть её по имени могла только Ингрит. — Запрещено? — чуть громче спросила удивлённая Широ, — Почему?.. — Мы уже пришли, — явно не хочет дальше вести этот глупый диалог Герда, доведя принцессу до просторной комнаты с королевской постелью и огромной люстрой, украшенной драгоценными камнями, — Если вам вдруг что-нибудь потребуется, можете позвать слуг. — Благодарю, — грустно кивнула беловолосая, поняв, что с советницей ей поговорить не удастся. Однако она продолжала верить, что в каждом человеке есть что-то хорошее, и Герда — не исключение. Вот только та почему-то прячет свою доброту, подрезая на корню все возможности заговорить с ней. — "Может, с ней просто никто не хочет дружить?"— задумалась Широ, как только рыжеволосая прислуга ушла, громко хлопнув дверью. Она совершенно не догадывалась, какова Герда на самом деле. Ужасающие войны и даже сам вид оружия побуждал её на едва заметную ухмылку, полную не сколько удовлетворения своей работой, но и удовольствием от чьих-то страданий. Именно чужие страдания наполняли жизнь обычного оруженосца хоть каким-то смыслом, поэтому вряд ли можно было найти в ней хоть что-то хорошее. А если стоял вопрос о наказании, будь то предателя или остальной прислуги, Ингрит обращалась за этим к своей излюбленной помощнице, не сколько приказывая, сколько прося её придумать самые страшные и болезненные пытки, вплоть доходившие до печального исхода — смерти. А рыжая и не отказывалась. Ей наоборот нравилось целый день обдумывать, как бы заставить провинившегося хорошенько пострадать, выбирая, что же лучше : переломать ему все конечности, или заставить стоять коленями на острых ножах, чтобы потом, поздним вечером к ней привели этого бедного, переживающего весь день, человека, молившего её о пощаде. Но Герда никогда не была способна на милосердие и сострадание, от чего почти каждый, кого отправляли на её пытки, обратно не возвращался. Но Широ этого, конечно же, не знала. Оно и к лучшему, ведь она, всё-таки, ещё ребёнок. По крайней мере, в душе.