Две тысячи километров

— С какой целью вы пришли? — Как долго у вас эта проблема? — Какое решение вы до этого искали? Люси мялась, кусала губы, заламывала пальцы и чувствовала себя неспокойно, ей было неуютно. Конечно, открываться незнакомому, пускай и добродушному на вид, человеку всегда было нелегко, чего уж говорить о психологе, перед которым придется обнажить свою душу настолько, насколько это возможно. Женщина не давила, мягко улыбалась и внимательно слушала свою клиентку. Агату Янг — сорокалетнюю женщину с рабочим стажем около двадцати лет — Люси знала, слышала и даже один раз видела благодаря Леви, мать которой была тесно знакома с этой женщиной. Хартфилия никогда не думала, что ее ментальное здоровье так расшатается, что нужно будет обращаться за профессиональной помощью и проводить настоящий курс лечения. Увы, но все бывает в первый раз, а последняя истерика Люси только окончательно убедила Макгарден в том, что пора браться за дело. На удивление подруги, Хартфилия на предложение обратиться к психологу отреагировала весьма спокойно и не стала обвинять Леви в том, что она считает ее настолько безнадежной. По правде, Люси и сама задумывалась об этом, но что-то ее останавливало, задерживало, а благодаря действиям Макгарден студентка все же смогла решиться на это и согласилась. Миссис Янг спрашивала об увлечениях девушки, о том, чем она занимается в свободное время, какие у нее отношения в семье, есть ли яркие, запоминающиеся моменты в жизни и в чем их суть. Люси вела себя сдержанно, осторожно, особо не вдавалась в подробности своего рассказа. На первой сессии больше говорила именно она, нежели сама женщина, что в общем-то и было положено. Психолог знала, как важно на первом этапе выстроить доверительные отношения и снять этот груз скованности с плеч. Студентка тоже это понимала, а потому изо всех сил старалась расслабиться и позволить себе быть хотя бы чуточку откровеннее. Она смотрела на сложенные в замок руки и представляла, будто в комнате, кроме нее самой, больше никого нет, будто она говорит в пустоту, высказывается самой себе без толи смущения, неловкости и страха быть осужденной. Люси закрывала глаза и глубоко дышала, заставляла себя понять, что она в безопасности. Агата не вмешивалась, не осуждала, по-доброму смотрела на нее и слегка улыбалась. Ее кудрявые, не поддающиеся какой-либо укладке темные волосы смешно торчали во все стороны, тем самым создавая из ее головы некое пушистое облако. Она была невысокого роста, носила красные туфли на невысоком каблуке, забавную блузку с мелким рисунком подсолнухов и длинную синюю юбку. Женщина и сама была похожа на яркий подсолнух, а ее лучистые глаза только подтверждали это. Хартфилия рассказывала, как притупляла свою боль в личном дневнике и в создании собственной истории, как забывалась в разговоре с друзьями и сотрудниками в книжном магазине, но все это было без толку, а заклеенная кое-как рана только сильнее начала гноиться. Девушка говорила о расставании с парнем, о родителях, о сокурсниках в универе, о детстве и подростковом периоде, о том, как все это время чувствовала себя какой-то неправильной, странной, ненастоящей. Будто Люси Хартфилия все свои практически девятнадцать лет жизни была не Люси Хартфилией, а кем-то другим, кем-то, кто наблюдает за всем со стороны. Она не знала, чего хочет от жизни, как будет складываться ее будущее, каким человеком она хочет быть и для чего вообще живет. Люси не ощущала себя частью мира, ей казалось, что она является какой-то ошибкой, лишней и ненужной деталью огромного инструмента. Она не должна была появляться на свет. Экзистенциальный кризис. Повышенное чувство тревоги. Проблемы с доверием, в первую очередь к самой себе. Отсутствие понимания собственной значимости. Панические атаки. Страх одиночества. Постоянная усталость и расстройство концентрации. Нарушение сна. Влияние отца-тирана, благодаря которому и возникли детские травмы с вытекающими оттуда последствиями. Все это было лишь ключевыми факторами, повлиявшими на нынешнее состояние Люси. По словам, психолога, эта проблема очень распространена среди современных людей, да и плюс ко всему, у Хартфилии ситуация даже не так сильно запущена, а поэтому времени на проработку задачи будет потрачено немного и Люси обязательно со всем справится. Не сразу, но она сможет обрести покой на душе. Не сказать, что от первой консультации девушке безумно полегчало, но от осознания того, что все поправимо и что она уже сделала первый шаг по направлению к здоровому ментальному состоянию, ей было радостно. Люси сможет выкарабкаться из этой ямы, обязательно сможет. Просто нужно время и терпение. *** — Ты сделал что?! — казалось, от их крика сотрясся весь жилой комплекс Харгеона, а Нацу противно сморщился и приготовился выслушивать часовые тирады и нравоучения. Вот тебе и последствия самостоятельно принятого решения. — Я очень надеюсь, что это какая-то дурацкая шутка, Нацу, не то иначе… — начал Игнил, но запнулся на полуслове, не в силах сформулировать мысль. Он был удивлен, шокирован, причем неприятно, и, похоже, злость и негодование в его душе нарастали с каждой секундой. Что ж, Драгнил, готовься огрести по полной. Друзья говорили тебе, что это решение, мягко говоря, не очень? Говорили. И ты их послушался? Да конечно же нет! — Нет, пап, не шутка. Я абсолютно серьезен, — и в качестве доказательств он кинул на рядом стоящий стол папку с документами: аттестат о об окончании 11 классов, медицинская справка, свидетельство о прохождении школьных экзаменов, фотографии. Его личное дело, которое он забрал из вуза. Родители смотрели на эти чертовы документы и подозрительно молчали. На кухне, где всегда было шумно, весело и где витали потрясающие запахи вкусной домашней еды, повисла напряженная тишина. Парень не смотрел на родных, уставившись куда-то в стену. Ему не было стыдно, его не мучила совесть, нет, наоборот, он считал свой выбор верным. Он знал, что семья будет не в восторге, и морально к этому подготовился. Но сейчас, видя их неверие и потихоньку нарастающее разочарование, парень стушевал. Ему стало не по себе. Казалось, будто он их предал, унизил, не оправдал ожиданий. Сделал так, как посчитал нужным, и не посоветовался с ними — вот это преступление мирового масштаба. — Что все это значит, Нацу? — строго спросила Лили, видимо для того, чтобы он хотя бы начал объясняться перед ними. И так ведь ясно, что это за документы и что все означает. Парень медленно вдохнул и выдохнул, оборачиваясь к родителям. Те хмуро смотрели на него и в ожидании молчали. — Я ушел из университета по собственному желанию. Меня не отчислили, долгов никаких нет. Это целиком и полностью мой выбор, — ровно произнес Драгнил. — Я не хочу доучиваться на программиста и впустую тратить время, которое мог бы использовать на то, что мне действительно нравится. — И что теперь? Что ты будешь делать дальше? Ты хоть понимаешь, что вся ответственность лежит на тебе? — Понимаю, потому и говорю о том, что решение зависит только от меня. Летом я буду поступать на архитектора в университет Магнолии на первый курс. Мне нужно пройти творческий конкурс, а школьные экзамены повторно сдавать не придется, потому что результаты действительны в течение нескольких лет. Все не так сложно и страшно, как кажется на первый взгляд. Кажется, весть о том, что их сын не просто добровольно отчислился, так еще и в скором времени переедет в другой город, окончательно добила. Мать прошептала что-то себе под нос и опустилась на стул, а отец продолжал буравить его взглядом. — Мам, пап, я понимаю, что для вас это нелегко, но и вы поймите меня… — Почему ты делал все в одиночку, в тайне от нас? Почему даже не посоветовался с нами? Мы тебе родители или кто? Наше мнение для тебя уже ничего не значит? — разразился Игнил, высвободив наконец свою злость. Нацу скрипнул зубами, сдерживаясь, чтобы не накричать и не нагрубить в ответ. Нужно быть спокойным и осторожным, если он хочет добиться понимания. — А разве вы не стали бы меня отговаривать? Разве не попытались бы сделать так, чтобы я ничего не менял и оставил все, как есть? — спросил он, сжимая кулаки. — Вы бы сделали все, чтобы я остался здесь, поэтому-то и старался сделать это в тайне. Я знаю, вы беспокоитесь, но… почему бы мне не решать самому? Почему бы и не сделать так, как хочу? — А как же твое бюджетное место? Кто будет за тебя платить, если ты вдруг не пройдешь? — Я уже давно работаю и обеспечиваю себя сам, мам. Если не пройду, то платить за учебу буду тоже сам. От вас я ничего не требую. По правде говоря, тут он немного лукавил. Обучение во втором по важности городе страны стоит гораздо дороже, чем в Харгеоне, и даже его вполне хороший заработок с трудом может потянуть ежемесячные выплаты на учебу. Безусловно, парень изо всех сил будет стараться заполучить бюджетное место, но даже если он не сможет, он не откажется от своей цели. Обязательно что-нибудь придумает, найдет еще одну работу, но не предаст себя, а переедет и поступит. Злость вперемешку с удивлением немного поутихли, и старшие Драгнилы уже не смотрели на своего сына так, будто навечно запрут его в своем доме. Конечно, они понимали его стремления и желания, но такая новость сильно ошарашила, и на ее принятие нужно было время, которого, увы, в запасе имелось не так много. — Но почему сразу в Магнолию? Неужели у нас нет нормальных университетов, где бы тебя обучили нужной профессии? Да хотя бы тот, который ты… бросил, — спросил отец уже более спокойным тоном. Он выглядел поникшим и даже измотанным. Весть о возможном скором расставании с сыном подкосила его. «В Магнолию я еду не только за получением интересующих меня знаний, пап» — внезапная мысль сбила с толку, из-за чего Нацу на какое-то мгновение завис, осознавая, о чем он, черт побери, подумал. Ну уж нет. Туда он едет точно не за этим. — Там и уровень повыше, и система обучения другая. К тому же, если припомнить, именно это место я и рассматривал, будучи еще в школе. — Все равно не понимаю… — проговорила Лили. — Почти три года ты спокойно учился на программиста, сам же и выбрал это направление, усердно готовился к поступлению… А сейчас что? Почему ты изменил свое мнение? Если честно, парню и самому трудно ответить на этот вопрос. Просто так вышло — не ответ. Но вся соль в том, что почти так оно и было. Внезапно заинтересовавшая когда-то специальность перестала не только приносить удовольствие, но еще и утомлять. Зачем, скажите, полдня, а порой и весь тратить на то, что забирает силы настолько, что после этого уже ничего не хочется? Зачем, если нет никакого морального удовлетворения и уверенности в том, что ты делаешь все правильно? Зачем тратить впустую время, которое можно потратить на ценные и нужные вещи? Вот именно — не за чем. — Я просто понял, что не вижу в этом себя. Не хочу учиться ради галочки и в потом в итоге в растерянности получать диплом, не понимая, куда идти дальше. Конечно, это произошло не сразу, и мне пришлось тысячу раз подумать, прежде чем забрать документы, но… это уже случилось. Менять свое решение я не буду. — И где ты будешь жить? В общежитии? Нацу пожал плечами. — Первое время до июля поживу у Хэппи, а потом сниму квартиру. Знали бы они, как старый друг обрадовался его скорому приезду… Хэппи тоже с сомнением отнесся к решению Драгнила, но весть о том, что они наконец увидятся спустя долгое время, заметно приободрила его. Поначалу парня смущала идея совместного сожительства в двухкомнатной квартире аж на полгода, но друг заверил его в том, что он нисколько не потеснит его. — Ты что, уже и билеты купил? Нацу в смущении почесал затылок, после чего прошел к своему рюкзаку и достал оттуда один билет на поезд. Мать в неверии смотрела на цветной кусок бумаги, не понимая, как ее сын за минуты смог переворошить все. — И когда? — тихо спросил отец. — Через четыре дня. Лили тяжело вздохнула, нарушая вновь воцарившуюся тишину, а стоящий в дверном проеме Зереф, что до этого все время молчал, с одобрительной улыбкой выставил большой палец руки в верх. «Молодчина, мелкий». — О господи… *** Нацу и не думал, что у него столько вещей. Он надеялся обойтись одним чемоданом и небольшой спортивной сумкой, а в итоге таких сумок оказалось четыре, если не считать чехлы для гитары и холстов. Одежда, обувь, несколько книг, гитара, любимая статуэтка в виде кошки, два холста, парочка его любимых картин и чертежей, огромная куча красок и кистей, карандаши и масло (инструменты для рисования нынче очень дорогие, грех ими раскидываться), портативная колонка, благо она хоть маленькая, ноутбук и целый клубок из проводов к нему, еще одежда, а также взятые для Хэппи угощения, которые мать сама любезно готовила и упаковывала, нарекая сына быть с ними аккуратным и не раздавить. Зереф смеялся над братом и называл барахольщиком, на что младший Драгнил только отмахивался. Какое тут барахло?! Он взял с собой только ценные и необходимые вещи, и дурацкая статуэтка с книгами входили в их число! Все семейство Драгнилов продвигалось к платформе, горбатясь из-за приличного веса багажа. По пути мать о чем-то переругивалась с отцом под всеобщий гвалт проходивших мимо людей, лая Плю и доносившихся гудков поездов. Около вагона Нацу уже ждали друзья, кучкой столпившихся на одном месте. Парня приятно удивил тот факт, что на его проводы пришли даже те, с кем он не был близко знаком. Мелочь, но все же. Пока он с Зерефом раскладывал сумки в вагоне, родители уже вовсю разговаривали с его друзьями, наверняка промывая ему косточки. Выйдя из поезда, парень широко улыбнулся небольшой толпе друзей и знакомых и кинулся в дружеские объятия. Проводить его пришли не только закадычные друзья в виде Леона, Эрика и Миднайта, но еще и Локи, Мира, Мавис и даже Дженни, от которой он и тут не сумел избавиться. Каждый подходил и обнимал его, жал руку или просто похлопывал по плечу с пожеланиями удачи. Это единение, грусть от прощания, тоска, предвкушение нового этапа жизни, новых приключений создавали ядерную смесь из эмоций, отчего парень растрогался и мельком вытер подступившие слезы. Все дни, что он провел в возне с вещами и упаковыванием чемоданов, ему казалось, будто он просто уезжает отдохнуть, будто вернется через неделю-две и все будет, как прежде. Но сейчас, напоследок обнимая родных и близких, он понимает, что как прежде уже не будет. Нацу любил всех этих людей и уже безумно скучал по каждому из них. Ему нужно было их оставить, чтобы двигаться дальше. Ему нужно было покинуть родной город, оставить старые мечты и идти навстречу новым. Как бы Драгнил ни восхвалял невысокие здания Харгеона и его отзывчивых людей, его тянуло к неизведанному. Парень не скрывал, что ему было тяжело расставаться с местом, где он родился, вырос, в тысячный раз оступился и поднялся снова. Еще как тяжело. Однако жажда перемен убивала. Душа шла навстречу желаниям и стремлениям. Душа хотела какого-то скачка, взрыва, новых ощущений, вдохновения, и Нацу решил послушаться ее. Когда очередь дошло до родных, Зереф первым порывисто обнял его и с привычной усмешкой проговорил: — Если облажаешься, всю жизнь буду припоминать. — Постараюсь уберечь тебя от такого удовольствия. Руки матери прижимали к себе гораздо аккуратнее и нежнее, нежели рук брата. Она дрожащим голосом говорила ему звонить как можно чаще, первым делом по приезде сообщить о том, что с ним все в порядке, и не забывать о родных. Нацу смеялся и отвечал, что такую семейку, как у него, невозможно забыть и прижимался к ней сильнее. Он не хотел ни о чем думать, хотел только запомнить этот момент всем своим естеством. — Мы любим тебя и всегда ждем, — с этими словами Лили его отпустила и улыбнулась со слезами на глазах. Отец же только скромно похлопал по плечу и пожелал добиться всего, чего он хочет. Странно, но обычно чрезмерно активный Игнил в этот раз был сжатым и тихим, а спокойная Лили, наоборот, эмоциональной и открытой. Нацу желал услышать от него еще хоть что-нибудь, но тот уже отошел в сторону и отвернулся. До отъезда оставалось семь минут, и парень бы окликнул отца, если бы не рядом стоящая проводница, которая советовала поторопиться. Почувствовав, как в ногу что-то уткнулось, Драгнил опустил взгляд и увидел толкающегося в него мордой Плю. Парень опустился на корточки и обнял пса за его мохнатую и теплую шею. Сердце снова защемило от тоски и безусловной любви к собаке. Вот уж с кем-кем, а с Плю расставаться было гораздо больнее. Пес скулил и ластился, а Нацу только сильнее зарывался в его светлую шерсть. — Осталось пять минут! Прошу пассажиров занять свои места, — прокричала девушка. — Я буду по тебе скучать, дружище, — он потрепал его за ухом и поднялся. Все смотрели на него с улыбкой и с некой тоской в глазах. Они желали ему все лучшего, но из-за вынужденного расставания всем было не по себе. Поднимаясь уже по ступенькам в вагон, Нацу обернулся и помахал рукой. Его поезд отправляется через пару минут, а через два дня он будет в Магнолии. В городе, где начнется новая глава жизни. В городе, где все поменяется. Он едет прямиком навстречу новому себе, новым возможностям. И пускай где-то внутри сидит страх того, что у парня ничего не получится и он вернется обратно разбитым и подавленным, пускай он чертовски боится проиграть, он верит в себя. Даже если не сможет и вернется и особенно если победит и обретет новое счастье. Он верит в себя. И никогда не перестанет верить. *** Люси стояла напротив окна с большой кружкой чая и наблюдала за уходящим солнцем. Около часа назад она вернулась домой с третьей консультации у психолога. Агата говорила, что Люси поистине стойкая девушка и ей по силам справиться с собственными мучениями. Может, странно, а может, и нет, но Люси верила ей. Она верила, что в скором времени грядут положительные изменения, что она на правильном пути и что сможет преодолеть все препятствия. Хартфилия никогда не была уверена в своих силах, как сейчас. Это было немного странно для нее, но… Пусть так. Во всяком случае, это лучше, чем тонуть в яме самобичевания и ненависти. Окна были открыты нараспашку, тем самым позволяя прохладному осеннему воздуху гулять по маленькой квартире, а закатным солнечным лучами освещать каждый уголок комнаты. Вдыхая ноябрьскую свежесть, впитывая в себя всю красоту вечернего неба и наслаждаясь каждым мгновением, проведенным наедине с собой, Люси вдруг ощутила настоящее, блаженное спокойствие. Пускай на миг, на доли секунды, но тяжесть на сердце вдруг отступила и дала возможность сделать нормальных вдох. Хартфилия знала, что это долгожданное умиротворение временно. Позже сомнения вновь завладеют ее сердцем, а потому этот сладостный момент маленькой свободы был еще слаще.