Map of the soul: 7

      Этот мир замер, он не движется и не развивается, он просто застыл в одной точке пространства не способный и не готовый как-либо измениться вот уже несколько миллионов лет. Его рельеф — разрушенные кирпичные стены великого замка, его земля укрыта слоем пепла, неспособная родить из своей почвы ничего живого, его воздух — ледяное жерло вулкана, его солнце — черное, беспросветное небо, а вода — реки бесконечной крови.       Здесь все вечно, все неподвижно, все ввергает в ужас сердца людей только при одном упоминании этого места. Это Ад.       Да, за этой тишиной и холодным спокойствием окружающего мира скрыты безумные монстры, что в вечном инстинкте точат острые зубы, дабы рвать ими плоть новоприбывших, впитывать их крики и кровь, купаться в ней и все равно полыхать жаждой, потому что им смертей мало. Они здесь уже всё убили, все души перемололи своими дьявольскими жерновами и не насытились, за миллионы лет — не насытились, и вряд ли когда-нибудь смогут. Монстры злятся, скалятся и рычат, кидаясь друг на друга, пытаясь так получить желаемое насыщение, но не достигают его — они в Аду, они сами — те грешные души, они сами так наказаны.       Земля, покрытая пеплом, встрепенулась, разрываемая изнутри когтистой лапой, с кусками висящей на тонких нитях сухожилий кожи. Большие кровавые глаза злобно уставились в черное небо, будто что-то учуяв, обезображенный нос потянул ледяной воздух, провонявший кровью и сожженным человеческим мясом. Но на пустыре стояла тишина, никого и ничего. Прождав еще несколько мгновений, адская тварь неуверенно начала выползать из своего укрытия, словно змея, вжимаясь в пеплом укрытую землю. Обезображенное многочисленными пытками тело смотрелось в этом мертвом месте особенно ужасно, но абсолютно точно вписываясь в пейзаж. Тощее тело с большой изуродованной бесконечными порезами головой, огромной дырой в районе сердца, откуда явственно проглядывалась прогнившая плоть. Рваные раны черными змеями бороздили некогда светлую кожу, переплетаясь в чудаковатый рисунок. Куски оторванной плоти жутким шлейфом тянулись следом за обезображенной тварью, неспособные ни оторваться, ни сгнить до конца. Это создание обречено вечно таким быть, в этом — одно из его проклятий.       Чудовище ползло на четвереньках по земле, словно собака, втягивая остатками носа воздух вместе с пеплом, и не чихало при этом, не способное на такие простые проявления жизни. Оно, не мигая, глядело только вперед, ведомое неким прекрасным запахом. Сегодня у него будет пир, сегодня он сможет вкусить новую душу! Он ее чует, он ее хочет, и он идет к своей цели, спеша добраться до нее раньше других. Таких как он здесь много — низшие черти, только начинающие свое перерождение.       Чёрт замер, столкнувшись с невероятной волной запаха светлой души, только что, по доброй воле, ступившей своими прекрасными ногами в Ад. Глаза лихорадочно заблестели языками всепоглощающего пламени, а из гниющей дыры в груди начали вырываться жуткие нечеловеческие стоны. Чёрт уже предвкушал, как будет рвать плоть зубами, захлебываться в крови снова и снова, и насыщаться на небольшой отрезок времени. Из глотки вырвался почти что вой, и чудовище сорвалось с места, несясь к своей добыче.       Но планам сегодня не суждено было сбыться.       Неожиданно налетевший ветер поднял ввысь пепел, делая местность абсолютно непроглядной. Воздух рвало и метало порывами, словно заставляя подчиниться невидимому хозяину. На пустырь надвигалось то чудовище, от которого низший чёрт, в тщетных попытках спастись, начал закапываться под землю, забыв о своей добыче, обо всем забыв, спасая остатки своей шкуры. Но бой этот он проиграл заранее, когда поддался желанию вкусить нектар чистой души.       — Так-так-так! — раздался с высоты насмешливый, пропитанный злобой голос. — Кто это у нас? Решил украсть мою душу?!       Крепкая рука с длинными тонкими пальцами ловко ухватилась за гниющую плоть вокруг шеи и резким движением вырвала чёрта из пепла, в который он так и не успел спрятаться. Чудовище подняли на два метра над землей и бросили в кучу грязи, заливисто, но жутко смеясь. Смотреть на страдания другого в Аду — не зазорно, здесь, наоборот, только это и приветствуется.       Пара огромных, черных крыльев звонко хлопнула в небе застоявшийся воздух, разрезая тишину своим почти шелковым шелестом перьев, и опустила своего владельца на землю, величественно растягиваясь позади словно шлейф. Перья богато светились своим внутренним, абсолютно дьявольским, светом, острые и холодные, как и сам их обладатель.       Буря улеглась, не тревожимая взмахом крыльев земля перестала подбрасывать вверх пепел, застыла, словно, боясь участи недальновидного чертенка, валяющегося в ногах у Высшего. Чёрт в страхе вжался в землю, будто в надежде под нее мимикрировать и не сводил своих кровавых глаз с затягивающе черных, предвещающих самые худшие пытки, после которых даже смерть не кажется ужасной.       — И правду о вас говорят — как собаки! — выплюнул Высший демон, сложив на груди руки.       От него исходила опасность, такая, что даже черти и те его боялись, потому что жить в Аду совсем не то, что может сделать с тобой он. Смерть от Высших — это подарок, но они не считали хоть кого-то достойным, чтобы его получить. Они — само воплощение Ада, они — муки и крики боли, мольбы прекратить и сжалиться. Они те, кто холодны и абсолютно скупы на «чистые» эмоции. Они никогда не отпускают своих жертв просто так.       Демон возвышался над испуганным чёртом, не способным даже шевельнуться под пронизывающим взглядом черных глаз. Красивый, статный, идеальный с огромными глазами глубоко-черного цвета, в которых утонул сам Ад, и густыми темно-каштановыми волосами, небрежно разбросанными вокруг лица. Крепкие длинные ноги утянуты в черные кожаные брюки, грубые ботинки тяжело вязнут в пепле, становясь из черных грязно-серыми, торс едва скрыт под полупрозрачной черной рубашкой, кое-как застегнутой на пару пуговиц. Его здесь все знали — сын Сатаны как-никак — с таким проницательным прозвищем — Гадес! Он действительно походил на правителя подземного мира, включая, что всю власть из рук Дьявола в свои быстро перетянул, устанавливая в Аду собственные порядки.       — Ладно тебе, брось его! — позади приземлился еще один Высший, брезгливо глядя на маленького чёрта, полыхающего животным страхом. — Посмотри на него, он разве того стоит, Тэхен? — Юнги откинул назад свои черные волосы, по-прежнему держа крылья полуподнятыми, чтобы не испачкать их этой грязной землей, по опыту знал, что отмыть их будет сложнее, чем заменить пару ботинок. Тэхен вот на это внимание не обращал, больше подзуживало разобраться с мелкой шушерой под ногами. Последнее время такие, как этот чёрт, совсем распоясались, решили видно вкусить власти! Для Тэхена любой повод — повод.       Гадес с наслаждением пнул носком ботинка дрожащее чудовище прямо в остатки лица, отмечая, что можно было и больше сил вложить в удар, а не жалеть грязную тварь, что и так сдохнет здесь. Чёрт вжался в землю, не издав ни звука, хотя ему, несомненно, было больно. У Высших сила невероятная, даже обычное их прикосновение может заставить корчиться от боли, и маленький чёрт знал, что лучше молча отлежаться, чтобы не навлекать на себя еще больший гнев. Спрятаться или убежать не получится.       Юнги смотрел на все это скучающе, сложив руки на груди. Разбираться с такой мелочью было для него неинтересно. Они все равно не смогут ничего сделать, достойно дать отпор и даже убить. А потому Мин их просто игнорировал, иногда сжигая, когда они особенно бесили. Вот только сейчас чёрт тут же пустился наутек, заметив Высших, и на конфликт не шел. Правда, Юнги знал, что Тэхена это не остановит. Тэхен самый злостный из здесь живущих тварей, беспощадный и неумолимый, у него врагов — миллионы, но никто к нему до сих пор приблизиться не решился. Все знают, за что Тэхен угодил в Ад много лет назад, знают и даже перед тем существом, которое когда-то было человеком, дрожат в страхе. Провернуть такое не решился бы, пожалуй, сам Сатана.       Юнги это в Тэхене нравилось. Нравилась жестокость.       — Мерзкие твари! — выплюнул Гадес, уничтожающе глядя на не сопротивляющегося чёрта. Ему вот тоже не было никакого счастья его калечить, потому что снова же не встречал в нем сильного противника, но отказать себе в том, чтобы выплеснуть частичку злости на него, он не мог.       — Пойдем, Тэхен, душа нас заждалась, — голосом того самого змея-искусителя пропел Юнги, которому ждать уже надоело. Хотя разглядывать сильную спину Тэхена было вполне себе интересным занятием, возбуждающим и очень неправильным.       — Иду! — неспешно обернулся Гадес, поднимая крылья и стряхивая с них пепел.       Юнги был похож на ангела в этой белой рубашке и белых карго, которые в спешке нацепил, не заморачиваясь по поводу внешнего вида. Тэхен усмехнулся, да, конечно, ангел! Сравнение так себе, включая, что Мин полностью отбитый на голову, безумный, кровожадный, хладнокровный убийца — и это все равно не сможет описать его в полной мере. От таких, как он, надо землю очищать, вот он и попал в Ад, там, где ему было самое место! Там, где он был, как дома.       Мин уже весь горел от нетерпения прикоснуться к новоприбывшему — это отчетливо было видно по синему пламени, разжигающемуся на дне черных глаз. Это было жадное, слепое пламя, присущее любой адской твари, сумевшей прожить в преисподней больше сотни тысяч лет, и питающейся исключительно душами, как самым неповторимым нектаром. Это такой наркотик, что ни один человеческий с ним сравниться не в состоянии.       Тэхен растянул губы в зверином оскале, в его глазах, он уверен, сейчас пляшет такое же пламя.       — Какой ты нетерпеливый, Юнги-я!       — А сам? — хмыкнул брюнет, приблизившись к Гадесу вплотную, так, что ощущал холодное дыхание на коже, бросавшее в дрожь. Но Мин, конечно, это не показывал, скользя диким взглядом по контуру пухлых губ напротив. Он дразнил зверя, который со стопроцентной вероятностью мог отгрызть ему голову, но именно быть разорванным и желал.       — Оторвал нас от такого занятия, — Юнги положил свой палец на эти манящие губы, очерчивая их, словно собираясь вылепить новую фигуру. В Тэхене все холодное, даже губы под напором бесконечных поцелуев остаются ледяными, этим холодом весь Ад промерз, когда Тэхена сюда сослали. Глаза Гадеса опасно блеснули, предупреждающе, но Мин тормозов не знал. — Мы могли бы и дальше наслаждаться нашим сладостным соитием.       Тэхен зарычал и, грубо схватив Юнги за руки, завел их ему за спину, не давая шанса вырваться. Держал крепко, прижимая вместе с запястьями и крылья к спине, ломал кости, но не останавливался. В ослепленных жаждой глазах Тэхена рождалась еще одна — жажда крови, и Мина это только подзуживало лезть на рога адскому быку. Озорной язычок медленно лизнул нижнюю губу, улыбка поползла по лицу, глядя как огромные крылья Тэхена, словно нимб поднялись над его телом, расправляя свои черные перья. Чувствовать власть над собой Юнги доставляло удовольствие, знать, что будешь разорван в клочья этими сильными руками и красивыми губами — доставляло удовольствие.       — Не смей меня бесить, Юнги-я! — прорычал Гадес, больно впиваясь в губы парня и вырывая из его горла сладостный стон. Мину в радость, когда так по-садистски, когда через поцелуй душу давно гнилую высасывают, когда сгораешь в руках жестокого демона, но все равно хочешь еще.       Тэхен грубо вгрызается в ядовитые губы, с наслаждением пуская черную, грязную кровь, стекающую по белоснежной коже. А Юнги стонет и дрожит, медленно возбуждаясь, сам лезет на этот кровавый поцелуй, сам свою душу в руки Гадеса вверяет и разрешает делать с ней всё, что угодно. Хватка на руках грозит полностью переломать тонкие запястья, в крошку их раскрошить вместе с крыльями. Перья мелко подрагивают, перенимая дрожь всего тела. Юнги стонет в сомкнутые губы, чувствует, как ноги подкашиваются под таким напором, но голову только выше задирает, желая еще этой грубости, что сродни наркотику.       — Какая же ты сука! — отстраняясь, улыбается Тэхен, облизывая черные, перепачканные ядовитой кровью губы. Для него этот яд не помеха, он его каждый день литрами пьет, всего себя насыщает, и сам же им управляет.       Юнги туманно улыбается, прокушенная губа саднит, но боли он не чувствует, потому что для него боль тоже наркотик. Он бы всего себя разрешил покусать, испить, и все равно было бы мало. Он мазохист и с легкостью это признает.       Тэхен тянет губы в змеином оскале — дрянь напротив просто вырывает на поверхность все звериные инстинкты! А Гадес держать себя на цепи не привык, всегда получая то, что хочет и как хочет — не менее важно, ведь если легко, то это даже не нужно, в принципе. Хватка с рук быстро пропадает, давая крыльям свободно распрямиться.       Длинные пальцы плотно обхватывают бледную шею и давят, с наслаждением ощущая, как под кожей сжимаются связки вопреки желаниям хозяина. Юнги такой расклад не пугает, если Тэхен хочет его задушить, то пусть так и сделает, он здесь король, он ненасытен, а Мин его личная игрушка и даже не станет этого отрицать.       Демону, в принципе, кислород, которого в Аду и нет, не нужен, но жить с передавленной шеей он тоже не сможет. Сломать позвонки для Тэхена так же легко, как надеть рубашку. Но Юнги только сильнее тянет кровавые губы в оскале и расслабляется всем телом, давая сделать с собой все, что угодно. Глаза Тэхена горят похлеще адского пламени, что бушует далеко на дне этого мира, он упивается тем, как его пальцы полностью обхватывают тонкую шею, как Юнги безвольно висит в его сильных руках, как медленно опускаются его крылья в мерзкий пепел, как жизнь буквально уходит из него без права на возрождение.       — Маленькая шлюха! — шипит Тэхен и отталкивает от себя безумно улыбающегося Юнги, с радостью готового принять смерть от Высшего демона.       Но от этой игрушки Гадес просто так избавляться не хочет, не желает. Мин — развязный и бесстрашный, он не молит о пощаде, как другие, не смотрит испуганным зверем, не пытается избежать яростного гнева Тэхена. Он сам его провоцирует, сам кричит с наслаждением от новой порции боли, сам смотрит бесстрашно, почти вызывающе, и Гадесу его игрушка очень нравится. А надоест, замену найти легко.       Позади раздался тихий шелест. Тэхен отреагировал незамедлительно, переведя взгляд дьявольских глаз с Мина на чёрта, который, уличив момент, решил спасти свои жалкие остатки шкуры. Гадес оскалился, тварь сама напросилась! Но не будем забывать, что Тэхену просто нужен был повод, хотя порой и без повода можно убить. Всегда.       Секунда и чёрт вспыхнул синим пламенем, истошно вопя. Изуродованные пальцы заскребли по земле в бесплодной попытке загасить поглощающий тело огонь, висевшие на добром слове куски кожи вонючей кучей падали на пепел, желая в будущем стать его частью. Чёрт сгорал заживо, поедаемый умным пламенем, которое оставит его мозг на десерт, чтобы всю боль каждой ниточкой прочувствовал. Бесчеловечно, но Тэхен и не человек.       — Как скучно, — незаинтересованно глядя на Гадеса, протянул Юнги, нетерпеливо взмахнув крыльями. Запах новой души стал сильнее, и Мина это подзуживало в несколько раз быть более неосторожным.       — За языком следи, — холодно прошептал Тэхен, бросив на Юнги предупреждающий взгляд, — иначе запросто можешь его лишиться.       Крылья высоко поднялись вверх, словно намереваясь рассечь воздух для плавного взлета, но Гадес вопреки всему развернулся и пошел в противоположную от горящего чёрта сторону, ведомый тем же запахом души.       Новые грешники в Аду, недавно распрощавшиеся со своей земной жизнью, не редкость. Их почти каждый день по сотне прибывает. Но по-настоящему вкусные души с нотками наркотической привязанности, полностью поработившей разум, являются крайне редко. Почти никогда. Эти души попадают сюда случайно, когда после смерти теряются в лимбо и клюют на самую банальную ловушку. В темноте срединного мира им является бедный, маленький ребенок, которому суждено отправиться в Ад, и он со слезами просит чистую душу поменяться местами. Безгрешные всегда соглашаются, не видя в мальчике чёрта, изящно скрывающего свою личину. Души добровольно идут туда, где их чистую непорочную красоту готовы разорвать голыми руками, испить до дна, впитать, искупаться и все равно гореть от того, что мало. Безгрешных всегда мало. Все чистое здесь стремятся искупать в грязи и опорочить. Святое? Расскажите об этом кому-нибудь другому.       Юнги идет прямо за Тэхеном. Завороженно любуется его гигантскими крыльями, длинными красивыми ногами, упругой задницей. Он знает, что его похотливый взгляд Высший чует, чует и не реагирует. От этого хочется к Гадесу еще больше лезть. Не просто смотреть, а трогать, плавить, целовать. Но Тэхен сейчас этого не позволит. Не тогда, когда они на охоте. Да Юнги и сам мечтал о прекрасной душе. Просто этот демон всегда для Мина желанен. Просто, наверное, он совсем слетел с катушек, если мечтает прямо сейчас быть им разорванным на этой грязной земле.       Пепел легко взлетает в воздух от каждого нового тяжелого шага, прощально машет своими песчинками и снова опадает в объятия своих сородичей, сливаясь с ними в одну общую картину безжизненного пейзажа. Кое-где руины разрушенного замка с черным благословением покрываются этим пеплом, скрывают под ним свою историю, свой конец. Тэхен вокруг не смотрит, идет исключительно на запах светлой души, который с каждым новым шагом только сильнее становился. Гадес лично приложил руку к такому состоянию Ада, он был той стихией, которая здесь все разрушила. Поначалу было приятно осознавать, что весь этот пейзаж его рук дело, сейчас — приелось.       В Аду не может быть порядка. Порядок пусть ангелы строят на небесах и живут в своих нежных иллюзиях, а здесь жестокая и нагая правда.       Юнги слегка ускоряет шаг и подходит к Тэхену сбоку, касаясь своими перьями его. Намеренно желая хоть так получить часть своего нездорового внимания. Гадес даже не улыбается и не смотрит на Мина, словно тот надоедливая собачонка у его ног, что, собственно, в его представлении таким и является. Только вот эта шавка вряд ли похожа на тех, что хвостом каждому встречному виляют и выглядят донельзя мило, а если и цапнет, то только за палец. Юнги больше походил на того пса Люцифера, которого Тэхен придушил собственноручно, — на Цербера. Трех голов у Мина, конечно, нет, но и зачем они ему, когда он настолько безумен?! Вопрос, на который не требуется ответа.       Тэхен тяжело, несколько величественно ступил на некогда бетонный пол замка, сейчас представляющий разве что мозаику из кирпичей, местами полностью отсутствующих. Впереди возвышалась разрушенная наполовину стена, в вопле простирающая свои конечности к черному небу.       Она там.       Эта манящая чистотой душа скрывалась за этими толстыми стенами, словно пытаясь избежать своей участи. Но укрыться от демона — провальная задача. Запах новоприбывшего, да к тому же такого светлого и нетронутого, распространялся на многие километры в разные стороны, сводя с ума всех адских тварей. Он словно капля крови в океане, кишащем акулами. И две главные рыбы этого безумия уже приплыли на пир.       Юнги смотрит на стену, будто сквозь нее видит. Его черные глаза блестят, отражая внутренние всполохи пламени, а крылья за спиной подрагивают, желая то ли хозяина перенести через преграду, то ли просто ее смести с местности, в попытке добраться до столь желанного подарка. Тэхен тянет губы в своей плотоядной улыбке, просто смотря на демона рядом с собой. Ему стоит только приказать, и Юнги сделает все, что угодно. Даже душа не настолько привлекала Гадеса, как возможность играть со своими адскими игрушками, исполняющими любой его каприз.       Юнги стоит подле Тэхена, и вся его сущность рвется вперед, истекает слюной и клацает острыми зубами, в желании разорвать и вкусить, испить, но не насытиться. Однако Мин стоит и не шевелится, — приказ озвучен еще не был. Его полыхающий взгляд перемещается на Тэхена и застывает, поглощенный чернотой напротив. Гадес издевается специально, тянет время, ощущая, как Юнги сам от своего желания сгорает, как его трясет нездорово, плавит и собирает в монстра, видящего за стеной только жертву. Тэхену нравится Мина изводить, нравится ощущать над ним власть и знать, что тот и шага без его слова не сделает. Ему нравится его Цербер.       — Иди, — почти выдыхает Тэхен.       Юнги исчезает мгновенно, взмывая в воздух и скрываясь за стеной. Не обладай Гадес таким чутким слухом, не услышал бы даже взмахов его крыльев, не обладай он таким прекрасным зрением — не увидел бы, как хрупкое тело поднимается вверх и исчезает за разрушенной стеной бывшего замка демонов.       Тэхен улыбается уголком губы, не радостно. В его улыбке скрыто страшное, пугающее чудовище, коих в Аду сотни, но такой, как Гадес здесь только один. Он точно знает, по какому сценарию все пойдет дальше. Знает и потому его черная радость ползет вокруг него змеёй, отравляя воздух.       Гадес прикрывает свои черные колодцы и втягивает воздух, ощущая, как к чистому, сладкому аромату души примешался горький демонический Мина. Цербер ждать повтора команды не стал, сразу срываясь к их личной цели. Стоило ожидать, что и распинаться перед жертвой он тоже не станет. Тэхен все это знал — не раз видел результаты миновской несдержанности. Но отказать себе в возможности снова лицезреть этот дьявольский банкет — не мог.       Легко поднявшись в воздух, он сразу натыкается взглядом на две фигуры, так невероятно идеально сочетающиеся друг с другом, несмотря на их совершенно не схожий статус. Черные глаза пристально впиваются в пару, не желая выпускать ее из капкана своего кровожадного любопытства. Грубые ботинки аккуратно опускаются на пик разрушенной стены, снова увязнув в пепле, который здесь был повсюду. Крылья по-прежнему нимбом стоят за спиной, готовые в любой момент подхватить своего владельца на этой неустойчивой поверхности.       Сцена, развернувшаяся внизу, почти под самыми стенами бывшего замка, завораживает, не желает отпускать из своих объятий, а Тэхен даже не пытается этому сопротивляться.       Юнги стоит рядом с прекрасной, ослепительно белой фигурой девушки. И дело не только в белоснежных одеждах и копне светлых волос. Свет исходил, словно изнутри человека, освещая собой это Богом забытое место. Это было то самое сияние светлой души, которое в любом умершем выдавало его связь с небесами. В Аду таких, как она, нет.       Вот только Юнги в этом своем белом наряде с идеальной маской ангела на лице смотрелся рядом с этой девушкой как еще одна чистая душа. Словно они были парой, заблудившейся в лимбо и по ошибке забредшей в Ад. Даже пара черных крыльев за спиной Мина и те идеально вписывались в образ, совсем его не портя, они мягко покачивались за спиной парня, будто их поддувал ветер, которого здесь в принципе не могло быть.       Тэхен присел на корточки, горящими глазами глядя вниз. Уголки его губ ползли вверх в змеином оскале, то, что происходило на земле — ему нравилось, то, что будет дальше, заставляло черную душу предвкушающе трепетать.       Юнги был отличным актером, прекрасно вживался в роль каждый раз, встречая чистые души. Он смотрел невинно, по-детски наивно хлопая черными ресницами, в глазах сейчас не было ни капли злости или кровожадного желания. Его пухлые губы, сомкнутые в тонкую полоску, слегка подрагивали, будто он хотел заговорить, но боялся перед стоящей девушкой даже дышать. А в этих светлых одеждах и вовсе был похож на ангела. Все на это покупались. Новая обманутая душа не была исключением.       Девушка смотрела на Юнги, закусив красивую губу и нервно сминая пальцами края своего большого белого свитера. Она знала, куда направлялась, когда согласилась поменяться с тем мальчиком из лимбо местами. Только вот она не ожидала увидеть здесь перед собой ангела, хоть и с черными крыльями. Ей все казалось, что ступи она на эту землю, и демоны тут же ее разорвут. Однако вокруг было пусто, и только черноволосый парень внезапно появился, словно из неоткуда, и до сих пор стоял напротив, не произнеся ни слова.       Гадес смотрел на своего Цербера и не понимал, как люди не видят в этих глазах зло? Почему никто из них не способен рассечь эту маску на лице Юнги и увидеть того, кто за ней прячется? Почему такое восхваленное человеческое чутье дает сбой, стоит им увидеть прекрасного юношу, похожего на ангела? Тэхен ни капли Мину не завидовал, потому что умел и не такое проворачивать. Его просто бесили все эти любимцы Бога, которые на деле никакой любви и не заслуживают. Они слепы и глухи. Они хотят быть добрыми, но это только их маска чистого эгоизма. Они вроде бы и светлые, а тянут за собой вереницу несчастий. Они бегут от мрака, но мрак их и породил. И если бы они хоть наполовину приняли эту темную сущность в себе, то сейчас бы не стояли в таком оцепенении перед демоном, считая его ангелом. Они могли бы отличить свое излюбленное «добро от зла». Но предпочитают оставаться чистыми и слепыми.       — Я Юнги, — хрипло подает голос Мин и улыбается так открыто и светло, блестя ровным рядом зубов. Он по-прежнему стоит на одном месте и даже не пытается сделать шаг к девушке, как-либо ее спугнуть. Этим и подкупает.       — Я Юна, — отвечает душа тихо, опуская взгляд в пеплом покрытую землю.       "Какая девственно-чистая!" — мысленно усмехается Тэхен и поддается слегка вперед, держа равновесие только благодаря своим крыльям. Перед ним сейчас разворачивается один из самых интересных моментов охоты. Соверши Юнги ошибку, и душа снова вернется в лимбо, откуда непременно последует в сторону противоположную от Ада. Она должна вверить себя в руки демона добровольно, это еще одно ее отличие от грешных душ. Те, кому суждено спуститься в преисподнюю, не имеют выбора, а такие, как эта Юна только благодаря собственному выбору и добросердечию в Ад и попадают. Если чистая душа поймет, кто Юнги, то пир сменится порывами безудержной ярости. Мин поначалу часто прокалывался, часто упускал возможность насытиться, отчего прогибался под самого ничтожного демона. Не чёрта, конечно, но быть подстилкой для всех, кто хочет — выше его гордости. Каждый провал давал ему повод быть сдержаннее в своих действиях, откинуть жадность и помнить, что слабый демон — кусок мяса в голодной псарне. А Юнги ни для кого этим куском — разве, что для Тэхена — становиться не собирается.       — Ты прошла испытание, — тихо, но откровенно тепло шепчет Мин, подобно девушке вцепляясь в край своей рубашки тонкими, красивыми пальцами.       Юна поднимает голову, в глазах немой вопрос и радость. Но чистота не дает ей открыто смеяться и прыгать с веселыми криками. Вместо этого она терпеливо ждет, не зная, что ее хищник тоже ждет, и что терпение стало его вторым именем.       — Ты спасла мальчика, — поясняет Юнги и снова улыбается солнечно. — Теперь ты можешь насладиться покоем, — он протягивает к ней раскрытую ладонь, но сам стоит неподвижно, только крылья выдают его напряжение. Но душа этого никогда, по черным перьям, не прочтет.       — Я… — Юна счастливо улыбается в ответ, и в глазах ее появляются радостные огоньки. — Я могу попасть в Рай? — словно не веря тому, что слышит, задает вопрос девушка.       — Конечно! — кивает Мин, все еще держа ладонь раскрытой. — Я тебя провожу. Пойдем!       Тэхен хищно скалится, и крылья его по инерции поднимаются над ним выше, медленно расправляя изящные перья, обладающие невероятной силой, способной доставить своего владельца куда угодно. Вот и настал момент, от которого мертвое сердце в груди забилось, разгоняя отравленную кровь по всему телу, заставляя его предвкушающе дрожать. Гадес любил охоту вот из-за этого чувства, единственного оставленного ему в этом мире, благодаря которому отчасти можно почувствовать хоть что-то, кроме жажды и злости. Он мог бы развести душу на безумный поступок и сам, но считал себя слишком высокого ранга, чтобы добывать пропитание.       Смотреть, но не участвовать.       Тонкая девичья ладонь медленно, словно предчувствуя нехорошее, потянулась к тонким пальцам Юнги. Она смотрела ему в глаза и улыбалась, до последнего не понимая подвоха, не слушая своих чувств, которые брали исток из тьмы. Она же светлая, она выше всего этого.       Пара сантиметров и контракт полностью совершен. Обратного пути нет. Впереди только боль и страдания.       Юнги сильно сжимает ладонь в своей руке, ощущая ее прохладу и трепет. Его глаза мгновенно становятся настоящими — черными, угрожающими засосать душу в себя и это только в лучшем случае. Крылья резко поднимаются над телом, показывая всю свою дьявольскую красоту.       — Добро пожаловать в Ад! — змеиная ухмылка касается пухлых губ, и девушка дергается, понимая, что что-то пошло не так. Но Юнги держал крепко, почти кости крошил, однако внимание обращал только на глаза, наполненные ужасом осознания. Ему всегда доставляло особое удовольствие питаться этим страхом.       — И куда ты? — издевательски произносит Мин и резко дергает девушку на себя за руку, отчетливо слыша треск костей. Она вскрикивает, пытается вырваться, но оказывается прижата к груди демона и потому замирает, словно осознавая всю ситуацию, в которую попала. — Ты заключила контракт, дорогая, — Юнги тянет уголки губ в оскале, — теперь ты только моя, так давай повеселимся?       Свечение чистой души в крепкой хватке демона становится только ярче, словно этим светом она желает отогнать его от себя, снова оказаться на свободе. Но это ей уже не поможет. Свет, конечно, доставлял темной душе Юнги дискомфорт и желание разорвать его источник, чтобы не слепил. Но Мин уже не в первый раз имеет дело с таким проявлением силы, потому даже вида не подает, что черные колодцы глаз от света больно режет. Он старается смотреть только в перепуганные глаза напротив, впитывать исходящий из них страх каждой клеточкой тела. Это так приятно — ощущать власть над другим существом.       Девушка вскрикивает, когда хватка на запястье и вправду ломает хрупкие кости и поддается назад, в попытке освободиться. Первые, жемчужные слезы катятся по белоснежным щекам, и у Юнги внутри от этой картины все только клокочет. Он бы хотел поразвлечься с ней подольше, искупать ее кровавое тело в пепле, заливисто смеясь. Но он уже достиг цели, и держать себя на поводке не мог, как бы ни старался.       — Милая, — Юнги снова тянет душу за сломанные кости, с наслаждением впитывая чужую боль, — ты заключила со мной контракт, — Юна уже открыто плачет, захлебываясь слезами, — ты и весь твой род, который сейчас живет на земле, попадете в Ад, — Мин улыбается, с издевкой наблюдая, как медленно до девушки доходит смысл сказанного демоном. Ох, этот момент один из самых его любимых! — Но я должен дать тебе что-то взамен, — Юна смотрит на него сквозь застилающие глаза слезы и, кажется, даже не дышит. — Ты не переродишься, не увидишь, как все твои родные горят в Аду и становятся монстрами, как мы. Это мое тебе «благословение» за чистую жизнь, — Юнги открыто демонстрирует свой хищный оскал и резко поддается вперед, вгрызаясь в невинные губы зверским поцелуем.       Юна кричит сквозь сжатые губы, пытается выбраться из захвата, но сломанная конечность не дает этого сделать, да и силы у нее по сравнению с Высшим демоном мало. Мин крепче перехватывает ее за плечи, впиваясь сильными пальцами в кожу, принося новую волну боли. Он зубами грызет сопротивляющиеся губы, пускает кровь и теряет контроль окончательно. Вкус чистой, сладкой души уверенно сносит все его внутренние преграды, призывающие растянуть удовольствие подольше. На первое место, гордо задрав голову, выходит слепая, но такая упоительно прекрасная жажда.       Тэхен быстро облизывает нижнюю губу, а в глазах его только тьма ползет и, кажется, вот еще немного и польется из краев, грозясь все затопить. Но здесь и так кругом один только мрак. Гадес видит, что Юнги полностью отпустил себя, ощущает, как он уверенно сходит с ума, превращаясь в Цербера.       — Давай, — шепчет Тэхен, а Юнги все равно слышит даже на таком расстоянии.       Мин словно кукла под управлением своего личного и такого дьявольски прекрасного кукловода, которому всласть смотреть на результаты своих трудов. А Гадесу и впрямь приятно все это видеть. В Аду слишком скучно, чтобы отказывать себе в удовольствии, посмотреть на настоящее безумие. Цербер всегда дарит своему хозяину только лучшие представления.       Юнги окончательно звереет, даже зубами клацает и перепачканные в алой крови губы тянет в улыбке. В его глазах ни капли сожаления, ни капли нормальной, присущей всем живым существам эмоции, которая говорит о том, что это создание перед тобой живое, способное мыслить. В черных глазах только зверь безумный мечется, там только одно желание горит, и оно охватывает все тело Юнги, ведя его на своем поводу.       Истошный вопль, полный боли и отчаяния, прорезает давящую тишину подземного мира. Девушка кричит, давясь потоком жемчужных слез, дергается всем телом, но даже так ощущается вся обреченность ее положения. Юнги неумолим. Он зубами вгрызается в тонкие ключицы, рвет кожу, ощущая горячую кровь прямо под губами, так приятно щекочущую подбородок, так приятно разносящую свой чистый запах по телу демона, отчего тот дрожит и в порыве бросает свою жертву на толстый слой пепла, тут же кидаясь следом.       Тэхен резко взлетает, приземляясь в жалком метре от развернувшейся сцены. Он тоже дрожит, тоже вдыхает запах невинной души и желает к ней прикоснуться, измазаться кровью с ног до головы, так, чтобы даже перья между собой слиплись. Но нельзя. Свою жажду он утолит другим способом. Сейчас развлекается только его Цербер, и останавливать его нет желания.       Крики боли приятно оседают в ушах, заставляя зверя сильнее распаляться; уверенные пальцы с острыми ногтями разрывают под собой окрашенный в красный свитер, пытаются достать до молочной кожи и ее тоже разорвать, вкусить всю прелесть боли его жертвы. Зубы снова терзают опухшие губы девушки, снова пускают кровь, купаясь в ней счастливо. Юнги впитывает ее крики через рот, засасывает ее душу и с упоением ощущает, как барахтанье тела под ним становится слабее. Жизнь медленно покидает девушку, становясь пищей для демона. Но Мин так просто заканчивать не собирался. Парень резко отстраняется, слизывая кровь с губ, закатывая в удовольствии глаза. Его тело прошибает крупная дрожь, оно оживает от порции новой энергии, выкачанной из Юны.       Девушка начинает медленно дышать открытым ртом, она, не мигая, смотрит в черное небо, еще не до конца понимая, что только что стояла на обрыве в бездну смерти, но ее пощадили. Хотя ждать таких высоких подвигов от демона — не стоило. Если он и не высосал из нее душу, то только потому, что еще не закончил свою игру.       Мгновение, чтобы отдышаться и вечность, чтобы кричать. Кричать и биться в конвульсиях, ощущая, как тело разрывают голыми руками, очерняют, уничтожают. Юнги совсем голову потерял, обезумел окончательно, — с маниакальным наслаждением разрывает девушке грудную клетку острыми ногтями, купаясь в криках невыносимой боли. Кожа летит в стороны кровавыми ошметками, ребра трещат под зверским напором, ломаются, осколками оседая в плоти.       Воздух совсем загустел, пропитанный смертью. Тэхен ждет, дает своему псу наиграться. А Юнги только глубже в плоть руки зарывает, в наслаждении размазывает кровь по лицу, ничего не видит и не слышит, только в удовольствии плывет. Сердце под пальцами ощущает, сдавливает его, но не вырывает, не заставляет душу так легко лишиться всех ощущений, которые принесет ей через мгновение. Юнги голоден и жаден, он мажет по лицу пальцами, оставляя толстый слой густой крови, стекающий вниз по подбородку, облизывает ладонь, самозабвенно посасывая пальцы, и все равно не насыщается.       Черные глаза распахиваются и натыкаются на приоткрытые в крике губы, измазанные все той же ослепительно терпкой кровью. Юнги голоден. Демон резко склоняется над жертвой, заканчивая игру, вгрызается в губы и тянет. Тянет всю душу, едва держащуюся в умирающем теле на себя. Та сопротивляется, но слабо, против контракта не попрешь. Ее кристально чистый вкус мягко касается перепачканных кровью губ демона, и жертва полностью под ним затихает.       Тэхен ждать больше не намерен. Резко хватает своего Цербера за шкирку и кидает в свои объятия. Тот весь в крови искупавшийся, совсем не похож более на ангела, улыбается счастливо и абсолютно безумно, а в глазах только темное море. Тэхен хмыкает сам себе и, крепче перехватывая демона за плечи, вгрызается в его губы несдержанным поцелуем. Совсем напоминающим тот, которым Юнги так легко убил чистую душу. Гадес бы Мина тоже хотел прямо здесь убить, но это всегда успеется, а терять хороших солдат — нет желания.       Юнги совсем себя на ногах не держит, купаясь в своем личном море, наполненном кровавым счастьем от поедания чистой души. Но губы навстречу грубому напору открывает, даже отвечать пытается, однако этого не ждут. Тэхен не церемонится, нежность — для ангелов, он демон и что хочет, то просто берет. Кристаллики чистой души медленно перетекают в Гадеса, наполняя его тем же белым свечением, что и некогда Юну. Такой контраст бросается в глаза, заставляет даже землю под ногами содрогнуться, но у этого уже другие причины.       Тэхен также резко Юнги отпускает и черными глазами смотрит в мрачное небо. Свечение тут же прекращается, словно все это было не более чем иллюзией. Мин еле на ногах стоит, все еще купается в нирване, но изменения в своем хозяине чувствует четко, они его на поверхность и вырывают.       — У нас гости, — шепчет Высший.