Под звук скрипки

— Солнце, я пойду немного прогуляюсь, — ласково сказал Лоуренс, облокачиваясь на спинку кресла, за которым сидел Гамильтон. — Ага, — угрюмо буркнул мужчина, поправляя очки, даже не глянув на мужа, полностью уставившись в экран ноутбука, что-то усердно печатая. — Может, ты пойдёшь со мной? Подышим воздухом, погуляем по аллее, подержимся за руки? — с надеждой спросил парень, вспоминая давние прогулки и признания в любви под луной, как они танцевали прямо на улице, не переживая о том, что о них подумают, вели себя как влюблённые, смеялись и пели что-то на испанском. — Я работаю, — коротко ответил мужчина, взяв в руки рядом стоящий стакан кофе и отпив немного, вернул его на место, — у меня нет времени. — Я знаю, но если ты сделаешь перерыв, то начнёшь работать продуктивнее, — начал Джон, пытаясь отвлечь Александра хотя бы немного. — У меня много работы, — более ворчливо прошипел он, давая понять, что ответ «нет». — Но- — Что из «у меня нет времени» тебе не ясно? — более громко отрезал Гамильтон, перестав печатав, а когда в ответ была тишина, он продолжил, совершенно не слышав: «извини», «да, ты прав», «как я мог забыть? Глупый» и как парень выходит в спешке. Алекс не видит, как резко опустились плечи младшего, как он закусил губу, пытаясь не заплакать. Хотя, если бы он сделал это, Александр же обязательно извинился и успокоил бы его? Он бы обнял и поцеловал? Он же не оставит соулмейта в таком состоянии? Джек сомневался, он давно не получал поцелуи по утрам, или на ночь, давно не чувствовал неожиданных объятий сзади, или вообще хоть каких-то прикосновений от мужа. Он привык засыпать один, пока мужчина работал в кабинете над каким-то очередным эссе или докладом для преподавания, другая сторона кровати давно утратила запах старшего, оставив Лоуренса ни с чем. Кстати об этом. За семь лет не только изменилось напряжение в их семье. Гамильтон стал работать в одном из престижных университетов в Нью-Йорке, при этом также писал статьи для газет. Джон же занимался живописью, как его мать когда-то, чаще всего рисовал птиц, и просил мужа завести хотя бы одну, но тот отнекивался, говоря, что та будет отвлекать вечными криками. Парень уже шёл по улице, иногда врезаясь в случайных прохожих, даже не извиняясь. Он просто смотрел под ноги, стараясь вспомнить, когда он именно лишился Александра, когда именно тот начал работать без перерыва, когда именно бесконечная работа стала интересней и более привлекательной, чем он. Он не знал ответа, его также не знали руки, которые иногда запирались в ванной и брали лезвие, чтобы перенести душевные страдания в телестные, чтобы напомнить, что есть вещи страшнее. Но со временем это переставало помогать. Джон всё чаще запирался в ванной и вредил себе. В определённый момент ему стало этого слишком мало. Он перестал запираться, стал резать глубже, чего он хотел? Чтобы Алекс заметил это? Остановил? Может быть. Он даже не убирал после того, как пару капель крови падали на кафель, или постель, когда он перешёл в спальню. Он причинял себе вред на кухне, в гостиной, просто в коридоре, в надежде, что Гамильтон просто заметит этот момент. Но мужчина оказался слишком слеп, чтобы хотя бы обратить внимание на кисти, которые даже не прикрывали рукава, и порезы, которые выглядили свежими. Лоуренс также часто гулял ночью, раньше у него не было такой возможности. Алекс боялся отпускать Джона так поздно, или ходил с ним, но далеко они обычно не прогуливались, и возвращались обратно домой по-раньше. Иногда он и правда задумывался, насколько он глуп, раз повёлся на «Пока я помню улыбку своей матери, ты никогда не будешь чувствовать себя плохо» от мужчины. Что же, либо Гамильтон нагло лгал в лицо, либо из его памяти окончательно исчезли воспоминания о ней в самом деле. Прямо сейчас парень забрёл на тихую улицу Нью-Йорка, по крайней мере, настолько, насколько это возможно; людей было тут действительно не много, а Лоуренс не привык к подобному за столько лет проживания в этом городе. Джон просто шёл вперёд, не особо интересуясь, куда ведут его ноги. Неожиданно для себя, он завернул в кафе, из которого была слышна скрипка. И, недолго думая, он сел у окна, уже просматривая меню, поднесённое какой-то девушкой. О, теперь понятно, где он. Это, вероятно, какой-то алкогольный бар, и сейчас он действительно настроен заказать что-нибудь, смотря на то, как какой-то непозволительно привлекательный мужчина стоит на отведённой для этого сцене, играя красивую мелодию. И будь он проклят, если не узнает в нём человека, из жалоб на которого состоят все их разговоры с мужем! Лоуренс жалко ухмыльнулся, заказав ликёр. Парень сидел в кресле, выглядя разбито, он даже не заметил, как мужчина перестал играть и посетители захлопали. Через пару секунд, он почувствовал, что на него смотрят. Джек, нехотя, повернул взгляд от окна к незваному гостю, вопросительно выгнув бровь. — Что-то нужно? — нервозно, но стараясь выглядеть дружелюбно, спросил Джон. — Не мог не заметить, насколько побито выглядишь, и знаешь, ты как бы плачешь, — уведомил Джефферсон. — О? Правда? — в ответ озадаченный кивок, а Лоуренс немного занервничал. Как долго? Он шёл так по улице? — я не заметил, — честно признал парень, — и всё равно, какая тебе-то разница? — Вот как? — усмехнулся мужчина, — не слишком ли грубо для незнакомцев, а? — Не сказал бы так, не уверен, знаешь ли ты меня, но я в курсе, кто ты, — пожал плечами Джон, попивая ликёр, — Томас Джефферсон, — звучало, скорей, как утверждение, чем вопрос. — Именно, но откуда ты меня знаешь, парень? — Джон Лоуренс-Гамильтон, приятно познакомиться, — довольно наигранно произнёс он, пытаясь изобразить обычное знакомство. — О, не знал, что у придурка Александра есть кто-то, а тем более, что тот будет выпивать в одиночестве, — поддразнил Томас, — где твой муженёк, кстати? — Работает, очевидно, постоянно пишет что-то, — глубоко вздохнул Джек, не собирался он выговариваться ему, нет, но так хотелось, — я даже не знаю, когда он в последний раз спросил, как у меня дела, — признал Лоуренс. — Неужели? Не верю, что он променял такого милого мальчика на бумажки, — Джефферсон выглядел расслабленно, попивая Кровавую Мэри. — Он спорит с тобой в день больше, чем говорит со мной за неделю, — и это была правда, и со стороны младшего было глупо это отрицать. Парень выгнул бровь, посмотрев на собеседника. — Чувствуешь себя обделённым, Джон? — понимающе, что было странно, спросил мужчина. — Я не знаю, вроде как, — прошептал Лоуренс, допивая стакан, и через пару секунд рядом поставили ещё один, забрав пустой, — с тех пор, как он стал преподавать, то совершенно игнорирует меня, я бы подумал, что он разлюбил меня, не будь мы соулмейтами, но тогда появляются мысли, что я вовсе не интересовал Алекса, что он меня просто использовал столько времени, — пробормотал парень, шёпотом добавив «Боже, какой я идиот», виновато отводя взгляд. — Хэй, успокойся, уверен, что это не так, пусть Гамильтон и подонок, но не настолько, в последнее время я действительно очень завалил его работой, но я могу попробовать помочь, перестать там, к примеру, спорить с каждым его словом. — М? Ты думаешь, это поможет? По-моему, он уже просто наркоман, помешанный на работе, и то, что ты выйдешь из прямого соперничества, не поможет, а лишь усилит азарт, — Лоуренс облокотился на спинку кресла, опять выпивая пару глотков. — Думаешь? — тихое, но уверенное «да» в ответ, — тогда, я могу поговорить с ним об этом, или можем устроить сценку, дать почву для ревности, а там уже придумаем, что будет дальше, смотря по реакции, м? — Какой смысл тебе помогать мне? — недоверчиво, широко раскрыв глаза, спросил Джон. — Видишь ли, это долгая история, — вопросительный взгляд вынудил Джефферсона сдаться, его плечи немного поникли, казалось, он действительно не говорил об этом, выглядело так, словно никогда. Лоуренс уже хотел остановить Томаса, мол, не надо, раз трудно, но будто тот желал высказаться, может, покаяться? — это было лет десять назад, мне было 25 на тот момент, я был женат на своём соулмейте. Она была такой милой, играла на пианино, а я на скрипке, у нас даже была дочь. В любом случае, я очень сильно заработался, игнорировал её, не уделял внимание, она чувствовала себя плохо, а я не видел этого, не замечал ничего дальше, кроме документов перед носом. Но однажды, после того, как она снова одна уложила нашего ребёнка, и посчитала, вроде как, что Марта спит, она зашла в ванную. Через десять минут Марта подошла ко мне, сказав что-то вроде «Мамочке плохо, она лежит на полу и не отвечает мне! Помоги!», она плакала, я побежал в ванную и в итоге обнаружил, что она наглоталась таблеток, а на руках была куча порезов, — он сделал глоток, допив напиток окончательно, — я не представляю, что чувствовала Марта, ей было всего пять, совсем ребёнок, со временем, когда она немного подросла, то поняла, что это моя вина, потребовалось много времени, чтобы она меня простила, — он, кажется, закончил говорить. Джон не знал об этом, да и откуда? Теперь ему казалось, что он должен рассказать о том, что он вредит себе, как и его жена. Но он чувствовал, что это было бы лишним, да и как рассказать? Вместо этого, он просто виновато глянул на свои руки, натянув кофту сильнее. — Мне жаль, — сказал парень, закусив губу. Вместо ответа, Томас лишь взял руку Лоуренса и поднял рукав, увидев следы от лезвия, некоторым было не больше часа, уж слишком свежо они выглядели. — Парень, ты действительно не должен делать это, поверь мне, — Джефферсон взволнованно посмотрел на младшего, не отпуская руку. — Я не могу, я правда стараюсь, но я не могу, — Джон вытащил руку из хватки и прижал её к себе. Нет, он не должен плакать, не при нём, не сейчас, не должен показывать, что ты ещё слабей, чем Томас уже наверняка решил. — Уж нет, я не позволю Гамильтону тебя угробить, поверь мне, — мужчина был слишком серьёзен. — Не говори ему про это, пожалуйста, я больше не буду, но не говори, прошу — он не хотел выглядеть жалко ещё и перед мужем. Он боялся, он не знал, что ему делать. Что скажет его Александр на это? Вдруг ему и правда будет всё равно? — Я не могу это просто так оставить, Джон, давай так, — начал Джефферсон, — я постараюсь помочь тебе с этим идиотом, не показывая вид, что знаю тебя, что это наш план, я также буду контролировать тебя, чтобы ты не вредил себе, для этого можем встречаться где-нибудь, ты будешь рассказывать мне об успехах. — Уверен, что хочешь ввязаться в это? — неуверенно начал Джек. — Это было моей виной; слушай, из-за меня ты потерял мужа, позволь помочь вернуть его, — и Лоуренс кивнул. Он постарается сдержать обещание, что дал Томасу после того, как они обменялись номерами, и перед тем, как разойтись. Постараться не умереть. Если вы спросите Джона, то он был смущён подобным заявлением, но быстро успокоился, вспоминая рассказ Томаса о его жене, и как он узнает позже во время последуйщих бесед, её тоже звали Марта. Парень поставил себя на место мужчины, пока возвращался домой, и теперь желание помочь не казалось таким странным, если учитывать чувство вины. Скорей всего, он бы вёл себя также, чтобы исправить свои ошибки и не допустить новые. Время перевалило за полночь, когда парень наконец-то переступил порог дома. Опять же, это стало слишком обычной частью его дня и так не должно было быть. Лоуренс поспешил в спальню, надеясь увидеть там мужа, но конечно же там его не было. Глубоко вздохнув, что-то вроде смеси разочарования и печали, Джон взял одеяло и направился по знакомой дороге в кабинет, где вечно горел свет. Зайдя внутрь, он застал привычную картину. Алекс спал в кресле, слабо откинув голову в сторону. Джек слабо улыбнулся, напоминая себе, насколько очаровательно выглядит его супруг, когда не убивает себя работой. А смотря на мужчину, ему правда показалось, что всё в норме, и тот всё также любит его, что скоро всё вернётся к норме, может быть, даже с помощью Джефферсона. Лоуренс расправил одеяло и накрыл Гамильтона, напевая что-то спокойное и тихое. Парень сохранил невыносимо длинный текст с названием «Это то, над чем ты работал, когда уснул», после переместив папку на видное место на рабочем столе. Джон закрыл ноутбук и отодвинул на край стола. Он также взял пустую кружку, и перед тем, чтобы отнести её на кухню и вымыть, поцеловал мужа в лоб, и пару секунд посмотрел на его лицо. Спустя десять минут Джек лежал на кровати, снова обдумывая всё случившееся за день, проматывал в голове утреннее «Мне пора» от Алекса, «Мы давно не говорили, mon ami!» от Лафайетта днём. Разумеется! он мог рассказать другу о своём самочувствии, о своих отношениях с Гамильтоном, но он хотел, чтобы мужчина сам всё осознал. Томас мог помочь, Лоуренсу нравился его план, а Мари слишком энергичный, даже спустя столько лет (что очень нравится Пегги и их сыну Жоржу). Именно с такими мыслями парень уснул, впервые за долгое время с улыбкой.