Пидоры в Волейболе. Челлендж 2020

      На большой перемене в столовой было многолюдно. Шумно. Но Матсукава все равно слышал бубнёж своего капитана, листавшего какой-то девчачий журнал. Иногда тот кошкой чуть не шипел, зло переворачивая глянцевые страницы. Что раздражало Ойкаву, он не знал, а спрашивать было лениво. Матсукава доел онигири и потянулся за соком. Ханамаки, сидевший по левую руку и вовсю трескавший подаренный бенто, пододвинул коробочку. Искоса поглядывал довольным взглядом и улыбался, чему не мешали набитые вкусным обедом щеки. Дурной такой. Как ребенок радуется халявной еде, поедая ее так быстро, будто кто-то мог попытаться отнять ее. Матсукава не завидовал, нет. Точно не Ханамаки. Самую малость — девушке, что угостила Ханамаки обедом. Самому бы хотелось порадовать своего Макки, накормить его вкусностями и смотреть на его довольную рожу, зная, что он тому причина. Матсукава не ревновал, не было повода. Это всего лишь обед. Всего лишь девушка, которая изо дня в день приносила Макки обеды. Не признавалась, ничего не просила. Прикармливала, как сказал Ойкава.       Из их четверки только у Ханамаки была постоянная поклонница. К Ойкаве липли везде и всегда, но тот лишь флиртовал, мило улыбался и вежливо отказывал. После продолжая липнуть к Иваизуми. Иваизуми девушки побаивались. Но все равно находились смелые и отважные, которые подбрасывали ему письма в шкафчик. Тот их даже не читал. Говорил, что нет смысла, что его это не интересует. Что сейчас ему не нужны отношения. Но Матсукава знал — Иваизуми по уши в Ойкаве. Ойкава тоже выглядел, да и вел себя, как влюбленный балбес, но они продолжали строить из себя лучших друзей, чем лишь забавляли его и Ханамаки.       К нему же девушки не подходили вовсе. Ойкава говорил, что он выглядит слишком мрачным, таинственным, и это пугает сильнее, чем взрывной характер Иваизуми. Матсукава всегда доверял мнению Ойкавы, но он не был мрачным. Ленивым — да. Тренировки выжимали все силы. Энергии иногда не хватало даже на легкую улыбку. Зато рядом с Макки он заряжался. Готов был творить всякую дурь, если это заставит яркого, позитивного Ханамаки улыбаться.       — Хоть что-то интересное, — Матсукава как раз допил сок, когда Ойкава выпрямился на стуле и прочел кусок текста из журнала: — Расскажите, что первое вы помните о своем лучшем друге.       — Зачем? — Иваизуми, до этого залипавший в телефоне, перевел на Ойкаву хмурый взгляд.       — Здесь что-то вроде теста, — Ойкава ткнул пальцем в страницу и важно зачитал: — Если первое, что вы помните — это цвет одежды, в которую был одет ваш друг, то ваша дружба еще слишком хрупкая. Вы не уверены в своем друге и блаблабла.       Ханамаки быстро начал жевать, явно желая что-то сказать. Иваизуми вновь втыкнул в телефон, не найдя эту фигню интересной. Матсукаве тоже не очень интересно было, что написано в каком-то тупом тесте. А вот что первое о нем помнит Ханамаки — даже очень. Он невольно сам начал вспоминать их первую встречу, пытаясь подавить растягивающую уголки губ улыбку.       Остаться дежурить в первый же день в старшей школе было тем еще везением. Еще никого не знаешь, с кем можно было бы весело и быстро провести уборку. Неловкость и жалкие попытки завести разговор с одноклассниками лишь тоску нагоняли. Матсукаве лень было стараться. Он не был одиночкой, но еще не перестроился, еще не настроился, что нужно заводить новые знакомства, новых друзей.       Он сам вызвался сходить набрать воды, желая избавиться от настороженных взглядов одноклассников. Слишком высокий, слишком мрачный, слишком кудрявый. Матсукава неторопливо шел по коридору, поглядывая во двор школы, где еще можно было увидеть задержавшихся учеников. Все случилось так быстро, что он не успел среагировать. Не успел отклониться. Сел на задницу, выронив ведро, и ошарашенно смотрел на парня, сидящего к нему спиной непозволительно близко. Тот начал хрипло смеяться, откинув погнутый зонт-тросточку и руками закрыв лицо. Он был заметно худее Матсукавы, скорее всего, ниже, но, впечатавшись в него на всей скорости, с легкостью снес с ног. Наверное, он, выбегая из-за угла, обернулся назад, поэтому и не заметил его, врезавшись боком. Мысли лениво ворочались в голове, пока Матсукава наблюдал за хохочущим парнем. Из-за поворота вылетел еще один первогодка и чуть не завалился на них, взмахнув зонтом. Он смог удержаться на ногах, чему Матсукава был несказанно рад. Задница болела от падения и добавлять себе новых травм совсем не хотелось.       — Эм, мда, — перехватив зонт, сжимая его посередине, а не держа за рукоять, как до этого, брюнет неловко взъерошил волосы, искрящимися весельем глазами поглядывая на них.       Тот, что сбил его с ног, продолжал хохотать, бессовестно откинувшись на его грудь. Матсукава шумно выдохнул, тупо смотря на коротко стриженный розовый затылок. Он был сражен. Поведением этого ненормального, его близостью и согревающим изнутри смехом.       — Ханамаки, прекрати ржать. Вставай давай.       Брюнет звучал строго, но Ханамаки, имя-то какое красивое, и не думал останавливаться. Матсукава совсем не хотел, чтобы тот вставал. Они так удобно сидели. А вибрация чужого смеха передавалась и ему. Он почувствовал, как уголки губ невольно приподнимаются в улыбке. Ханамаки запрокинул голову, будто почувствовал его улыбку, смотря на него «перевернуто» и широко, пакостно улыбнулся.       — Не хочу. Мне удобно.       Матсукава понимал, что его совсем не смущает это положение. Ему даже нравилось ощущать Ханамаки, украдкой тянуть сладкий запах его шампуня и смотреть в глаза, где черти отплясывали джагу-джагу. Еще он осознавал, что никогда не слышал такого красивого смеха, от которого тепло, ворочающееся в груди, медленно стекает в низ живота.       Дальнейшие события произошли так молниеносно, что ни у одного из них и шанса не было избежать этого. Выбежав из-за угла, кто-то врезался в брюнета, который в этот раз не смог удержаться на ногах. Он упал на них сверху, успев откинуть зонт и выставить одну руку. Новый персонаж этого театра абсурда заваливается сверху, так как дышать стало еще сложнее. Матсукаву придавили к полу, об который он хорошенько приложился затылком, но менять положение совсем не хотелось. Он безвольно раскинул руки, хрипло выдыхая и с трудом втягивая воздух. Он не был готов к тому, что его раскатают по полу. Но он ощущал жар, исходящий от Ханамаки, и остальное переставало иметь значение.       Матсукава почувствовал, как стало немного легче. Боковым зрением он заметил сползшего с кучи шатена. Тот что-то бурчал, пытаясь одновременно встать и привести в порядок растрепанные волосы. Матсукава отвлекся от него, ощутив, как между ним и брюнетом начал ворочаться Ханамаки. Как тот извернулся и уткнулся лицом в его грудь, вновь начав ржать. Бессовестный какой. И это стало последней каплей. На их громкий хохот из классов повыходили дежурные, спрашивая что-то, что-то говоря. Но Матсукаве было настолько пофиг на них. Он чувствовал, как подрагивает Ханамаки, так и не сползший с него, и сам не мог прекратить смеяться.       Когда веселье немного стихло, Ханамаки буквально отодрали от него. Брюнет поднял его за шкирку, лишив такого приятного, волнующего тепла. Четвертый участник этого безобразия подал ему руку, широко при этом улыбнувшись.       — Ойкава Тоору, первогодка, — Матсукава сжал чужую ладонь, отметив, какие у Ойкавы тонкие пальцы, но сильная хватка. — Ого, какой высокий. Вступай к нам в волейбольный клуб.       — Да, чувак, присоединяйся, — Ханамаки вновь начал липнуть, повиснув у него на плече. — Этот хмурый рыцарь, защитивший даму своего сердца и вызвавший меня на дуэль, наш будущий ас — Иваизуми Хаджиме. Ойкава уже представился, — Ханамаки прижался еще ближе и, чуть понизив голос, произнес: — Он та самая дама сердца.       — Хэй, Макки. Засранец!       Матсукава не мог перестать улыбаться, наблюдая за своими новыми знакомыми и понимая, что обязательно вступит в клуб, хоть до этого никогда серьезно не занимался волейболом. Он хотел быть рядом с этими людьми, с легкостью ворвавшимися в зону его комфорта. И было хорошо. Чертовски хорошо. Особенно рядом с Ханамаки.       — Мое первое воспоминание о Матсуне, — Ханамаки так быстро заговорил, что подавился недожеванной сосиской. Откашлявшись, он утер рот и продолжил, явно желая скорее поделиться с ними: — Его кудри. Серьезно, Ойкава. Убери этот скептический взгляд. Я тогда подумал, что еще ни разу не видел человека, которому так идут кудри.       — Валяясь на Матсукаве, ты думал о его волосах? — Иваизуми говорил насмешливо, не отрывая взгляда от телефона. Точно рубился в какую-то игру.       — Да. А еще я думал, что проигрывать дуэль на зонтах еще никогда не было так приятно.       — Это была эпичная битва, — Иваизуми выглядел довольным, как и Ханамаки. Лишь Ойкава закатил глаза, отодвигая журнал.       — Макки, ты сломал мой зонт, отбиваясь от Ива-чана. И мне пришлось за вами по всей школе бегать в попытке угомонить, — взгляд Ойкавы изменился, стал лукавым, как и улыбка, коснувшаяся его губ. — А Матсуну ты даже шанса не дал. Завалил его сразу же и не отпускал, пока он не поддался твоему очарованию.       Ханамаки засмеялся, приваливаясь к его плечу, под столом накрыв ладонью его колено.       — Ну да. Где бы я еще нашел такого красивого парня?       Матсукава тоже изогнул губы в улыбке, ведь нереально оставаться мрачным рядом с Макки, когда тот так улыбается, так смотрит, такое говорит. Яркий, красивый, восхитительный.       — Капитан, а ты, что первое помнишь об Иваизуми?       — Хмм. Дай подумать, Макки-чан, — Ойкава и правда задумался. Нахмурился немного, но вскоре расплылся в широкой улыбке. Выдержал паузу, поглядывая на Иваизуми, который выглядел заинтересованным, хоть и пытался это скрыть. — Сразу вспоминается забота Ива-чана. Мы мелкие были, еще до началки. Я упал, счесал колени. А подняв взгляд, увидел протянутую мне руку.       Матсукава усмехнулся, переводя взгляд с Ойкавы на краснющего Иваизуми. Странно было, что тот стеснялся своей значимости в жизни Ойкавы. Но это даже было мило. Совсем немного. И нет, он не завидовал этим двоим. Ну, если чуть-чуть. Ведь они друг друга знали всю жизнь, а он встретил своего Макки всего три года назад.       Ханамаки будто его мысли прочел, в который раз. Придвинулся еще ближе, дыханием ухо опалил и тихо проговорил:       — Зато у нас вся жизнь впереди, Матсун.       — Да.       Он улыбнулся, сжимая ладонь Макки, лежащую у него на колене. Да, они будут вместе создавать воспоминания, но ни одно из них не сотрет из памяти их самую первую встречу.       — Ива-чан, что самое первое ты вспоминаешь обо мне?       — Твое зареванное, все в соплях лицо.       — Фу, Ива-чан! Это грубо.       — Но даже тогда я подумал, что еще никогда не видел никого красивее.