«Каждый раз, когда тебе больно, я не хочу, чтобы ты менялся…»
Следующие три дня выдались не из лёгких. Акутагава ходил сам не свой, постоянно размышляя о чём-то, и напрочь отказывался объяснять своё поведение. Очевидно, он решал что-то важное, пытался смириться с новой реальностью, которая всегда казалась ему недостижимой и глупой. Несколько раз он брал пустяковые задания вроде «вытрясти деньги из должника-картёжника», за которые раньше никогда бы не взялся, а после провожал Хигучи до дома, слушая её глупую болтовню и изредка поддакивая. Конечно, сначала девушка была в ужасе, не понимая, что случилось с Акутагавой, которого она всегда знала. Не подменили ли его? Но Рюноске не сильно заморачивался над этим. Он просто знал, что это последние дни, которые они проведут вместе. Хигучи, конечно, могла подумать совсем о другом с её-то воображением, но ему даже стало жаль. Жаль, что нельзя рассказать ей обо всём и попрощаться открыто. Ведь она стала первым человеком, который действительно заботился о нём. — Что если Мори-сан узнает о нашем побеге? Вопрос Томиты вывел эспера из транса, в котором он оказался из-за навязчивых мыслей, не отпускающих ни на минуту. — Мори-сан ничего не знает, благодаря Дазай-сану, — с неохотой пробурчал Рюноске, отвернувшись, когда Мики удивлённо взглянула на него. Она продолжала собирать вещи, одновременно сортируя их на важные и те, которые придётся оставить. Несмотря на всю боль и неприятные воспоминания, покидать Йокогаму не хотелось. Девушка знала, что брат испытывает те же чувства, хоть и держится по-обычному холодно. Он отказался брать что-либо, кроме сменной одежды, убеждая, что не настолько глуп, чтобы привязываться к вещам, но было понятно, что ему просто хочется поскорее забыть всё, оборвать мучительные связи, чтобы ничего больше не связывало с городом, в котором его окружали лишь кровь, убийства и жестокость. С городом, в котором он потерял всё и нашёл всё. — О-о-о, — шутливо протянула Томита, скорчив удивлённую рожицу. — Так ты ослушался приказа Босса? — издёвка в её голосе была очевидна. Акутагава ничего не ответил, и девушка стушевалась, вновь почувствовав угнетающую атмосферу. Её не так сильно волновала мафия и босс, потому что, если Дазай пообещал устроить всё лучшим образом, он, несомненно, сделает это. Но на душе словно завис огромный камень, который не так просто отпустить, как всегда думалось. — Как думаешь, я сделала правильный выбор? — неожиданно спросила Томита. — Я имею в виду, вдруг Дазай правда нуждается в любви и… — Что насчёт тебя? — Рюноске резко обернулся. Его лицо выражало спокойствие. Мики замерла, с непониманием смотря на него в ответ. — Ты нуждаешься в нём? Хочешь, чтобы он любил тебя? Его серьёзный взгляд пробирал до мурашек. Хочет ли она, чтобы Дазай любил её? Чтобы он получил шанс заботиться о ней? Так же, как делал это в последнее время, а может, с каждым днём всё лучше? Его тёмная сторона постепенно сойдёт на нет, развеявшись в нежности и доброте, которые подарят ему в ответ. Ведь если он действительно любит, осознавая это, найдётся ли более надёжный и преданный человек, готовый перехитрить самого дьявола в попытке защитить дорогого человека? Нет. Всё это так не работает. Дазай всегда занимал в жизни позицию азартного игрока, которому интересно рисковать, ходить по лезвию ножа, ставить эксперименты, сбрасывая с себя ответственность за результат. Его понятие любви сильно искажено и приносит лишь страдания, разрушая всех, кто поверит в него. Нужно бежать, пока он готов отпустить. Пока он не разобрался в себе и не понял, чего на самом деле хочет от окружающих. Потому что иначе не останется способа выбраться из его паутины. — Я… Мне просто немного жаль его… — признаётся Томита, потирая лицо вспотевшими ладонями. — Тогда забудь, — с уверенностью произнёс Акутагава. — Дазай-сан никогда не испытывал жалости и сам не нуждается в ней. Рюноске был прав. Он знал Дазая не хуже самой Томиты, но резкие перемены в его настроении немного пугали. После того, как Акутагава услышал правду о своём детстве, его отношение к мафии сильно изменилось. Как и отношение к наставнику. — Как думаешь, он придёт? — тихо спросила девушка, крепко сжав пальцами старую футболку, которую не успела свернуть. Её губы скривились от странных эмоций, которые, как казалось ей, никогда не придут в сердце. Даже если Осаму придёт, ничего не изменится. Он станет лишь болезненным напоминанием, но не попрощаться с ним… не слишком ли жестоко? — Не знаю. Его действия трудно предугадать, — по выражению лица Акутагавы видно, что ему неприятна эта тема, но он ожидал подобного вопроса и думал, что сестра задаст его раньше. Она определённо ещё сомневалась. И нельзя было её в этом винить. Дазай действительно выглядел так, словно полностью изменился. Его заботливая сторона, которую он так явно старался показать в присутствии Томиты, и правда выглядела правдоподобно. Медленно Рюноске подходит к вешалке и забирает пальто, не накидывая его на себя. Возможно, ему тоже стоит навестить одного человека, вызывающего противоречивые чувства. — Мне нужно забрать вещи Гин, я вернусь через пару часов, — отмазка мгновенно созревает в голове, и он знает, что Томита ему поверит. Она ведь до сих пор почти ничего не знает о сложных отношениях между Портовой Мафией и Детективным Агентством.«Потому что каждый надеется. В конце концов, ты же человек…»
Времени оставалось всё меньше. Всего какие-то несколько часов. И всё закончится. В последние дни Рюноске кашляет значительно реже, Расёмон редко рвётся наружу в поисках жертвы, теперь он больше напоминает ручного зверька, который просто ненавидит чужие прикосновения. Как уличный пёс, подобранный добрыми людьми, не привыкший к заботе и ласке, но отчаянно нуждающийся в них. За углом дома Акутагава краем глаза замечает знакомую шляпу, но не останавливается и даже не замедляет шаг. В конце концов, это совсем не его дело, чтобы вмешиваться. Чуя тоже вёл себя странно после того, как выбрался из книги По. Его будто бы озарила какая-то страшная мысль, и он не мог найти себе места от её осознания. Рюноске идёт по хорошо изученному маршруту, не обращая внимания на прохожих. Он знает, что судьба снова сведёт их и без этого. Так всегда случалось. — Акутагава?! Рюноске вздрогнул, услышав знакомый голос позади и, внезапно осознав, что, скорее всего, в последний раз видит его обладателя, нахмурился. — У меня нет времени возиться с тобой, тигр, — холодно бросил Акутагава, раздражённо хмыкнув. Как будто он не специально пошёл этой дорогой. Ацуши кривится в ответ, нацепив невообразимо важный вид, но что-то внутри него порождает волнение и лёгкую тревогу. Нет времени? Что за вздор! Акутагава никогда не упускал возможности показать зубы или хотя бы бросить пару озлобленных фраз, но теперь будто бы был слегка растерян. — Просто хотел спросить, как себя чувствует Мики-сан. Дазай-сан ничего не рассказывает и вообще, кажется, не хочет говорить о ней, — сложив руки возле груди, деловито заявил Накаджима. Не хочет говорить? Не удивительно. Никто в последнее время не хотел поднимать эту тему. — Какое тебе дело до моей сестры? — Рюноске осознанно выделил последние два слова, предчувствуя реакцию давнего соперника. И она его не разочаровала. — Сестры?! — громко воскликнул Ацуши, недоверчиво щурясь в попытке распознать ложь или какую-то злую шутку. Проигнорировав вопрос, Акутагава резко перевёл тему, избегая прямого взгляда, что было для него так не характерно. — К слову, раз уж ты тут, мне следует сказать тебе кое о чём. Просто знай, что наш договор о шести месяцах будет в силе, что бы ни произошло дальше. Я не из тех, кто нарушает своё слово. Кроме того, у меня нет более необходимости в убийствах. Ацуши раскрыл рот от удивления, совершенно обескураженный услышанным. Вероятно, ему это просто снится? Конечно, ведь озлобленный пёс Портовой Мафии не может говорить такие вещи. — Что ты имеешь в виду? Но и этот вопрос остался без ответа. Рюноске лишь тяжело вздохнул, накинув на плечи чёрное пальто, и двинулся вперёд по улице, не оборачиваясь. — Научись уже думать головой, Накаджима.***
«Я умоляю тебя — не уходи, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты ненавидел За ту боль, что испытываешь…»
Томита не ждала гостей так скоро. Акутагава едва успел уйти, как в дверь постучали. Сначала девушка подумала, что брат забыл что-то и решил вернуться, но вовремя вспомнила, что у него есть собственный комплект ключей. Она не ожидала увидеть Чую в глазке. Но руки сами повернули замок, а на душе стало спокойнее. Акутагава еще минувшим днём рассказал ей, что остался лишь один человек в Портовой Мафии, который готов помочь в осуществлении их планов. Томита множество раз задумывалась о причинах такого поступка, совершенно не свойственного одному из самых уважаемых и преданных своему делу мафиози, но так и не пришла к правдоподобному ответу. Накахара выглядел взволнованным, даже когда переступил порог квартиры, хотя изо всех сил пытался собраться и не выдавать сумасшедшего водоворота различных эмоций, охвативших его изнутри. Он привык всегда держаться достойно, но на этот раз у него не нашлось никаких сил смириться с происходящим. И всё же, ничего сделать уже было нельзя. Он был и останется для неё никем, потому что ничего не сделал, когда сделать было можно. Он сам вырыл себе могилу. Сам похоронил в ней надежды на благополучный исход. И он не смог даже просто сказать «привет», коротко кивнув вместо этого, потому что язык застыл, а губы отказывались шевелиться. Впервые с давних времён Чуя чувствовал себя настолько хреново. Особенно, глядя в её синие глаза, которые всегда притягивали печалью, хранящейся глубоко внутри и взывающей о помощи. Помощи, которой она не дождалась. Томита тоже молчала, не зная, что сказать. Они никогда не общались близко раньше, и теперь девушка не понимала, почему Накахара пришёл. Что-то случилось? Он передумал и решил сдать её боссу? С Рюноске что-то не так? Дазай натворил делов? Сердце сжималось в тревоге, бешено стуча в груди. — Дазай не сказал, когда вы уезжаете, — осипшим голосом вдруг сказал Чуя. — Наверное, боялся, что я проболтаюсь, — он неловко взлохматил волосы, явно нервничая. Они всё ещё стояли в коридоре, и неловкость охватила пространство вокруг, звеня напряжённой тишиной. Томита вздохнула, не почувствовав в словах угрозы. Она снова посмотрела на эспера, заметив, как упорно он избегает её взгляда, непривычно низко наклонив голову, словно был виноват в чём-то страшном. — Сегодня в одиннадцать часов вечера, — тихо ответила Мики, и, когда Чуя наконец выпрямился, более мягко добавила: — Я доверяю Вам, Накахара-сан. Он удивлённо глядел на неё, замерев, словно статуя. С каждым словом его лицо теряло наигранное спокойствие, искажаясь гримасой сожаления и тревоги, и Томите становилось не по себе. Сейчас Чуя не выглядел одним из опаснейших эсперов Йокогамы. Он выглядел… точно потерявшийся, запутавшийся в себе мальчик. — Хоть раз назови меня по имени. Его голос приобрёл немного уверенности. Чуя проклинал себя и свою слабость, моментально проявившуюся, стоило лишь увидеть Томиту… увидеть в последний раз. Он множество раз имел дело со смертельной опасностью, почти неразрешимыми конфликтами, тяжёлыми битвами, но никогда не ощущал себя настолько растерянным и разочарованным. Ему всегда казалось, что выход существует из любой ситуации, но теперь дела обстояли иначе. Возможно, она действительно не просто нравилась ему. Иначе бы пошёл он на такое безумие? Помочь бежать из мафии ей, Акутагаве и всей их семье… если босс узнает, что будет? Чуя всегда был предан Портовой Мафии и презирал всей душой тех, кто осмелился предать организацию. Но теперь он просто обязан исправить ошибки, которые допустил в прошлом. Даже если цена настолько велика. — Спасибо, что спас маму, Чуя. Когда он слышит своё имя, нежно соскользнувшее с её уст, его сердце ускоряет ритм и на душе теплеет. Эспер до последнего отгоняет мысли, кричащие о неизбежном. Нет, ему лучше не вспоминать о том, что это вовсе не момент признания и не перезапуск их отношений. Это конец тому, что даже не начиналось. Она всегда стойко терпела любые издевательства, сохраняя решимость и не поддаваясь влиянию жестоких игр Дазая. Она до последнего боролась и отказывалась быть марионеткой, слепо подчиняющейся любым приказам. Она всегда спрашивала о его самочувствии после тяжёлой миссии, когда приносила отчёты. Она не опустилась до убийства, даже когда едва не погибла сама. — Нет, это меньшее, что я мог сделать. Не нужно благодарить меня. Особенно после того, что случилось, — Чуя снял шляпу, прижав её к груди, словно это приносило ему облегчение. — Я такой дурак… — О чём ты? — её невинный вид заставляет чувство вины усилиться. — Я просто конченный идиот. Если бы я действовал смелее, если бы решился и забрал тебя вовремя у Дазая… — он запнулся, сжав руки в кулаки и стиснув зубы от злости. — А я ничего не делал, просто наблюдал со стороны, как он издевается над тобой. Разве так поступают любящие люди? Выходит, что я не сильно лучше него. Вот почему он решил, что поможет ей бежать любой ценой. Он не мог спасти её раньше, но сейчас стал единственным, кто сможет. Эта привилегия не выпадет Дазаю. Не теперь. Дыхание Томиты участилось. Она не сдвинулась с места, но плечи неожиданно потяжелели, вынудив согнуться. Нет, это не слёзы сдавливали горло, не внезапное осознание разрывало грудь. Нет, это вовсе не слёзы… нет. — Мне жаль, что мы никогда не увидимся больше. И жаль, что я раньше не сказал, что люблю тебя. Томита не может не плакать, когда слышит такие слова, не пронизанные ложью и неуверенностью. Чуя был уверен в том, что говорит. Он никогда не играл в глупые хитрости и эксперименты. И вдруг она улыбается, вытерев слёзы и поправив спутавшиеся волосы. — Можно обнять тебя? — спрашивает, делая шаг вперёд. И Чуя неожиданно смеётся, протягивая вперёд руки.***
Этот мир — всего лишь иллюзия, пытающаяся изменить тебя…
— Прощай. Слово, которое он не смог выдавить из себя, когда объявили посадку и Томита обернулась, чтобы посмотреть на него в последний раз. И теперь не осталось больше ничего, кроме фотографии, сделанной перед вылетом. Томита, Рюноске и… он сам. Все они улыбаются, но одна из этих улыбок очевидно ненастоящая, вымученная, выдавленная через силу. Дазай не успел ещё купить рамку и поставить её на видное место в своей спальне. Прошло всего два часа с того момента. Вот почему он лежал на кровати на спине, держа карточку в руках. Вспоминая, как Томита и Роберт заходили в самолёт, держась за руки. Она была права, когда сказала, что ему не нужна любовь, чтобы чувствовать себя счастливым? Это правда, что он просто пытается повторять за другими? Подушка всё ещё пахла шампунем Томиты. Её альбом лежал на постели в том месте, где совсем недавно спала она сама. Любимая кружка стояла на тумбочке с недопитым чаем. Дазай не смог выпить и четверти, решив открыть напиток покрепче. Картинка перед глазами постепенно всё больше мутнела, и сон забирал остатки сознания. «Но если ты права, и я действительно не люблю тебя по-настоящему… почему сейчас мне так одиноко и больно?..» Той ночью ему снова снились кошмары.«Все, что я знаю — для нас двоих мир различен, Как и мы для него. Но полагаю, ты об этом догадываешься…»