Жажда

      БоГён помогла ему промыть рану на голове от крови и осколков стекла, обработала и наложила повязку. За всю процедуру девушка не сказала ни слова, и он тоже молчал. Просто не знал, как начать разговор, да и что сказать, не представлял. Одно дело признать перед самим собой, что он до одержимости влюблен в психопата-убийцу, и совсем другое — сказать об этом кому-то. И не просто кому-то, а человеку, который ему дорог. А если учесть, что у БоГён есть как минимум одна причина ненавидеть ИнУ — ее отец, — то все становится еще сложнее. Поэтому он сидел и молча ждал, страшась того момента, когда она начнет задавать вопросы.       БоГён смыла его кровь со своих рук, отнесла аптечку обратно в ванную, а затем, вернувшись на кухню, села напротив.       Он опустил голову и зажмурился. Безысходность и горечь затапливали сознание. Вот сейчас, сейчас это произойдет: она скажет, что…       — У меня в голове столько вопросов, ДонСик, — он вскинулся, но БоГён не глядела на него, отведя взгляд. Она словно проговаривала свои мысли вслух. — И я думала, с какого же начать, и никак не могла решить… А сейчас вот поняла, что хочу узнать, — она решительно подняла глаза и спокойно посмотрела на него. — Тебе это нужно?       «Это?..» ДонСик ожидал чего угодно, начиная от обвинений и истерики до направленного на него пистолета и обещания вызвать полицию, но только не этого спокойного вопроса, и поэтому удивленно заморгал, ошарашенный подобной реакцией.       — БоГён… — нервно начал он, но неимоверным усилием заставил себя остановиться и взять себя в руки. Девушка — его друг — продолжала серьезно и спокойно, практически безмятежно, смотреть ему в глаза. Но за этой безмятежностью могло таиться все что угодно. Пауза затягивалась. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем он решился сказать как есть, а уж потом выяснять, что она имела в виду. — Я… Да. Нужно.       Если бы она знала, понимала его… Нужно ли ему все это? Нужен ли ему ИнУ? Несомненно. Только вряд ли она способна понять и принять настоящие причины того, почему Со ИнУ оказался в его подвале… Тогда она не задавала бы такие вопросы. Но следующая реакция девушки снова поставила его в тупик.       — Ох, ДонСик, — вся серьезность мигом слетела с лица БоГён, она протянула руку через стол и несильно сжала его плечо. — Мне так жаль! Бедный ты мой. Насколько же он тебя извел, раз ты не можешь без мести.       Мести? Но…       — БоГён, ты не понимаешь, — решился все же сказать правду ДонСик, но был перебит.       — Понимаю. Я правда понимаю, — твердо посмотрела на него БоГён и погладила по руке. Увидев, что он готов запротестовать, девушка наклонилась вперед и горячо заговорила. — Я могу понять твою ненависть к этому человеку, и, знаешь… Каждый раз, глядя на отца, я мечтаю о том, как нажму на курок, как увижу пустые, мертвые глаза Со ИнУ. Снова и снова, каждый день, ДонСик, я желаю этому человеку мучительной смерти. А потом напоминаю себе, что я полицейский и не имею права желать чего-то подобного никому, даже этому мерзавцу, — она горько улыбнулась. — Как иронично: я пошла в полицию, подражая отцу, и из-за отца же я порой жалею, что сделала такой выбор. Поэтому, — она крепче сжала его ладонь, лежавшую на столе, — я понимаю твою злость, ДонСик. Слишком много ты натерпелся из-за него. Обещаю, никто не узнает. Я не выдам тебя.       ДонСик пару секунд молчал, пытаясь осмыслить и уместить в голове новую информацию о БоГён — демоны в ее душе были под стать его одержимости, — а потом осторожно уточнил:       — Откуда… Кхм, — ему пришлось прокашляться, прежде чем он смог продолжить — горло внезапно перехватило. — Ты знала? Знала, что он здесь?       — Да, — спокойный ответ не оставлял сомнений в том, что это правда. Знала и молчала… Ее «да» прозвучало как гром среди ясного неба. — В ту ночь, когда мы напились сакэ, я видела, как ты бил его. Я долго думала и поняла, что не могу снова посадить тебя в тюрьму. Однажды я уже сделала эту ошибку и не собираюсь ее повторять. Я знаю, что это неправильно, но…       Значит, она считает, что ДонСик держит здесь ИнУ для того, чтобы издеваться и мстить. Доля истины во всем этом определенно была, но БоГён ошиблась. Но как ей сказать об этом? Да и нужно ли? ДонСик сомневался: внутри боролись рациональность и природная честность, тот самый «хороший парень», которым ДонСик был столь долго. Обманывать такого доброго и светлого человека, как БоГён — подло и отвратительно. Но ДонСик просто не может отказаться от ИнУ. Уже нет.       — Я и не подозревал, — растерянно протянул он, не отводя взгляда от лица девушки. Хорошо, что она ему верит: врал он всегда плохо, и сейчас, если бы он не говорил правду, то не смог бы убедить девушку-полицейского в том, что его слова — не ложь. — Это было так давно… И с тех самых пор ты молчала, что видела нас? — она кивнула. — Молчала, хотя больше всего на свете хочешь засадить ИнУ в тюрьму? — БоГён отвела глаза и закусила губу. — Спасибо, — он низко наклонил голову, отчего ее прострелило такой болью, что из уголков глаз едва слезы не брызнули. ДонСик так и замер в поклоне, пережидая болезненный приступ.       — Моему отцу уже ничем не помочь, — после небольшой паузы через силу заговорила девушка. ДонСик зажмурился, остро переживая чувство вины. Ее следующие слова заставили его буквально сгорать от стыда. — Ты хороший человек, ДонСик. Если я посажу ИнУ, то он расскажет о том, как ты его похитил, а я знала и покрывала — будь в этом уверен. Правосудие слепо, и по закону и я, и ты сядем в тюрьму за похищение человека, хотя Со ИнУ заслуживает кары куда худшей, чем нынешняя. Я не позволю тебе и дальше страдать из-за него. Так что да — я буду молчать. А ты… Ты должен сделать все, чтобы ИнУ никогда больше не причинил тебе вреда и не сбежал. Обещаешь?       Она права. Чтобы защитить себя и БоГён, чтобы сохранить то, что он сейчас имеет, ДонСик должен добиться от ИнУ послушания. Сделать все, чтобы у того даже мысли о побеге не появилось. Превозмогая головную боль, он наклонился вперед и встретился с уверенным взглядом БоГён. А затем кивнул и ответил:       — Да. Обещаю.       Слова легко слетели с губ, но где-то в самом дальнем уголке своей души ДонСик сомневался, что сможет полностью сдержать обещание, хотя определенно приложит все усилия к этому… Но он старательно гнал от себя эту постыдную мысль — хватало проблем посерьезнее.       Когда девушка ушла, он так и не смог найти в себе силы, чтобы спуститься к ИнУ: слишком сильна была злость, обида и разочарование.       «Конечно, ДонСик, глупо было бы ожидать, что такой, как Со ИнУ, не попытается сбежать», — думал он. Было невыносимо горько. Он ведь так старался держать себя в руках и не причинить любимому вреда. Он терпел обжигающее желание с самой первой секунды, как ИнУ оказался в его подвале, и до сегодняшнего дня. Каждое мытье, массаж, да даже обычный разговор между ними, ДонСику приходилось сдерживаться. И каждое прикосновение, каждая минута рядом с ним подтачивала его силу воли. Жажда обладать этим человеком буквально сводила с ума: ДонСик смотрел на ИнУ, сглатывая вязкую слюну, и ощущал, как его пальцы подрагивают от желания. Он хотел прикасаться, гладить, целовать и владеть. Быть внутри. Быть вместе. Каждую чертову секунду, проведенную рядом, он изнывал от неудовлетворенного желания, но терпел — ради ИнУ, ради того, чтобы дать ему привыкнуть, смириться, выздороветь и набраться сил. Чтобы просто не навредить, в конце концов. А этот!.. Адж-ж-ж! Он не оценил. С самого начала он лишь притворялся, терпеливо выжидая момент, чтобы сбежать. Чтобы предать ДонСика. Осознание этого простого и, казалось бы, очевидного факта, словно пыльным мешком ударило по голове, сметая все терпение, сдержанность и стремление поступать правильно. Рождая злость и желание потакать своим «хочу!»       Всю ночь он проворочался в кровати: спать мешала пульсирующая боль в голове и бесконечный круговорот мыслей об ИнУ.       Ранним утром, когда солнечные лучи только-только начали пробиваться в окно, ДонСик, так и не поспавший ни одной минуты, тяжело поднялся с кровати. Стоя под струями почти ледяного душа, он все больше утверждался в мысли, что пора перестать быть сдержанным. ИнУ должен быть с ним, но для этого необходимо вытравить из того всякое желание сбежать. Выбить, если потребуется. Он должен понять, что другого выбора просто нет, и смириться со своим положением. ДонСик не отпустит его. Никогда.       Принятое решение взбодрило его, прогоняя дремоту, и ДонСик, одевшись и приведя себя в порядок, направился в подвал.       ИнУ все так же был пристегнут к кровати за руку, как они вчера его и оставили. Он не спал и, кажется, тоже провел бессонную ночь, судя по бледности и слегка потрепанному виду. ИнУ смотрел на него с затаенной в глубине глаз злобой, но ДонСик видел, что пленник опасается его. И этот взгляд подстегнул еще сильнее. ДонСик жадно разглядывал взъерошенного, но все еще по-прежнему притягательного ИнУ, и от осознания, что все собственноручно установленные барьеры сняты, сбивалось дыхание и кружилась голова.       Теперь. Можно. Все.       От этой простой мысли губы непроизвольно растянулись в улыбке, а мрачное удовлетворение затопило сознание.       — Как спалось? — он стоял возле кровати, глядя на пленника сверху вниз.       — Отвратительно, — выплюнул тот, сощурившись.       — Мне тоже, — ДонСик присел на край кровати. — И все из-за тебя, — он аккуратно убрал со лба ИнУ волосы, которые так и норовили залезть в глаза, и ласково погладил его по голове. — Ты предал меня… Ты хотел покинуть меня, — от этих слов в горле будто застрял комок, и ему пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы продолжить. — Я ведь предупреждал тебя, что не прощу попытки сбежать, предупреждал, что накажу. Но ты меня не услышал, ИнУ, — он наклонился и зашептал прямо ему в лицо, всматриваясь в расширенные зрачки пленника и видя в них свое отражение. — От одной мысли, что ты покинешь меня, что тебя не будет рядом, мои внутренности буквально сворачиваются в узел. И это больно, хён… О, это куда больнее, чем удар бутылкой по голове, поверь мне.       ИнУ молчал, лишь напряженно смотрел на него из-под полуприкрытых век. Хотя, собственно, на что ДонСик рассчитывал? Что ИнУ начнет просить прощения? О нет. Сейчас он слишком горд для подобного, и эту его гордость требуется выжечь каленым железом, уничтожить раз и навсегда. По крайней мере, по отношению к ДонСику.       Бережно пропустив прядки сквозь пальцы, он целомудренно коснулся губами лба и провел носом по скуле.       — Я скоро вернусь, — тихо пообещал ДонСик, выходя из подвала.       Он наконец твердо знал, что ему делать.

***

      Нечасто в своей жизни ИнУ приходилось испытывать подобные эмоции. Но сейчас что-то, так похожее на страх, скручивалось мерзким ледяным узлом в животе. Взгляд, с которым ДонСик говорил о наказании, не оставлял ни малейшего сомнения в его серьезности.       За эту длинную ночь он успел прокрутить в голове множество вариантов развития событий, как и собственных реакций на каждый из них, но так и не сумел точно предсказать поведение ДонСика. Как вообще можно предсказать поступки настолько нездорового в своей одержимости человека? ДонСика мотало из одной стороны в другую, от ласки и заботы до злости и жестокости, и хоть последнее проявлялось не так сильно и не так часто, нельзя было этого не учитывать.       Сейчас ДонСик, несмотря на бережные ласковые жесты и демонстрируемую нежность, был внутри словно спящий вулкан. Он намертво застрял в этой своей злости, и, на что он готов пойти, ИнУ предпочитал не представлять. Такой ДонСик был в десяток раз более непредсказуем, а следовательно — опасен. С другой стороны, если так подумать, он давно уже мог бы сделать с ним все что угодно, но ведь не сделал же. Хотя, это не показатель…       ИнУ до сих пор никак не мог воспринимать своего похитителя всерьез. Да, некоторые сдвиги в этом направлении были, особенно после прочтения книги, но, как оказалось, ИнУ ошибся — и ошибся фатально, — и был недостаточно осторожен. За что теперь и придется расплачиваться. Черт. Черт! Черт!!! Сколько уже ошибок он совершил по отношению к ДонСику? Никогда раньше ни с кем он не допускал подобного. А тут раз за разом, снова и снова оказывалось, что он недооценил ДонСика.       ИнУ поежился — многообещающий взгляд на прощание рождал за ребрами странное тянущее ощущение, а нежный поцелуй в лоб создавал неприятный контраст со словами. Интуиция подсказывала, что ничего хорошего его не ждет.       Когда скрипнула тяжелая металлическая дверь, ИнУ внимательно вгляделся в лицо своего похитителя, выискивая малейшие признаки неуверенности или слабости. Но их не было. ДонСик спокойно сгрузил у входа пакет, затем вновь вышел из подвала, через несколько минут вернувшись с полным чайником воды, который он поставил на стол.       — ДонСик, — заговорил ИнУ, старательно имитируя ледяное спокойствие, — может, ты расскажешь, что задумал? Поделишься планами…       — Зачем? — тот сгрузил рядом с кроватью пакет и принялся увлеченно в нем рыться.       ИнУ не нашелся с ответом, и его похититель принялся деловито готовиться дальше. Он настороженно следил за этими приготовлениями, все больше нервничая. Заломив ему руку, ДонСик отцепил наручник от изголовья кровати, завел вторую руку за спину и снова сковал его. Потом взял ножницы и разрезал кофту и футболку, небрежно отбросив остатки одежды в сторону.       ИнУ оказался лежащим на боку в неудобной позе — он толком не видел, что делает его похититель, и это нервировало все больше. Когда ДонСик в очередной раз подошел к кровати и одним стремительным движением сдернул с него штаны вместе с бельем, ИнУ дернулся и весь сжался. Он не был идиотом и прекрасно понял, что и зачем извлек из пакета ДонСик. Процедура предстояла откровенно омерзительная… ну, и то, что последует за ней — тоже.       — Ляг на бок, — отрывисто скомандовал ДонСик.       — Не делай этого, — выдавил из себя ИнУ.       — ИнУ, — ДонСик склонился и пристально посмотрел на него, — у тебя небольшой выбор: или ты добровольно делаешь то, что я прошу, или я тебя накажу и после ты все равно подчинишься. Есть еще третий вариант: я буду действовать силой, и тогда тебе, во-первых, будет больно, а во-вторых, велика вероятность что-нибудь повредить, — он помолчал и твердо пообещал. — Я не передумаю и не остановлюсь. Так что решай быстрее.       ИнУ прикрыл глаза, стараясь справиться со злостью, что накатила после слов ДонСика, и усилием воли вытаскивая из себя чуждое, отвратительное смирение; ему просто надо пережить это. Перетерпеть. Он видел лицо ДонСика и понимал, что да — тот действительно не остановится и не передумает. ИнУ выдохнул сквозь сжатые зубы и покорно повернулся набок. Плечи уже ныли, мышцы рук, скованных за спиной, неприятно тянуло, вызывая массу болезненных ощущений.       — Молодец, — от такой похвалы стало еще противнее, но ДонСик, кажется, решил его добить. — Согни колени и подожми их.       ИнУ послушался и замер, стараясь не смотреть на то, что делает его похититель, и с внутренним напряжением ожидая неприятных ощущений. Хотелось и вовсе закрыть глаза, чтобы не видеть происходящего, но сознание было чистым, и он волей-неволей косился на ДонСика, сосредотачиваясь на его действиях.       Тот наполнил пакет клизмы водой из чайника, достал смазку, поднес к лицу тонкий наконечник, которым заканчивалась пластиковая трубка, внимательно осмотрел его, а затем щедро смазал. По рукам побежали неприятные мурашки, и ИнУ сжал их в кулак. ДонСик в это время подошел ближе к кровати и встал сзади, так что ИнУ больше не видел его, но четко ощущал присутствие. Хоть он и ждал момента, когда все начнется, но все-таки вздрогнул от прикосновения теплых пальцев, раздвигающих ягодицы в стороны.       — Постарайся расслабиться, хорошо? — заботливые нотки в голосе звучали искренне, но в сложившейся ситуации казались неуместными. И это еще больше выбешивало.       — Ты собираешься сделать мне клизму, а потом изнасиловать и смеешь просить расслабиться? — прошипел ИнУ.       В ответ внутрь него ввинтились смазанные пальцы, вызывая дискомфорт, граничащий с болью. ИнУ едва не вскрикнул, но только крепче стиснул зубы и зажмурился от неприятных ощущений.       — Вот видишь, как неприятно, — ДонСик достал пальцы и, наклонившись, произнес почти в самое ухо. — А все потому, что ты не слушаешься. У тебя десять секунд, чтобы расслабиться, а потом я повторю. Решать тебе, ИнУ.       Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, стараясь успокоиться, но мышцы сфинктера никак не желали расслабляться. Разумеется, ведь он ожидал неприятных ощущений. Ему потребовалось куда больше времени, чтобы расслабиться, но ДонСик лишь молча стоял рядом и ждал.       — Готов? — уточнил он спустя какое-то время.       ИнУ нашел в себе силы лишь кивнуть и вновь ощутил теплые пальцы, что осторожно проникали в него. Странное, но, к его удивлению, не болезненное чувство, такое незнакомое, которое он даже затруднялся описать. Сколько там пальцев? Один? Два? Не так и много, но он сам себе казался раскрытым до невозможности. К счастью, ДонСик лишь прокрутил ими внутри, нанося смазку, а затем достал пальцы и ввел тонкий наконечник клизмы.       — Сейчас будет не слишком приятно, но надо потерпеть, мой хороший, — ДонСик стер капельку пота с его лба, хотя сам ИнУ и не заметил, что вспотел.       ДонСик открыл краник, и вода медленно начала наполнять его кишечник. И если поначалу было еще ничего, то как только примерно половина содержимого оказалась внутри, ИнУ стало казаться, что он сейчас буквально лопнет. Или просто опозорится, не удержав внутри содержимого.       — Хватит, — напряженно попросил он.       — Нет, — отрезал ДонСик. — Терпи.       ИнУ сжал зубы и замер, боясь даже пошевелиться: ему казалось, что воды в клизме осталось слишком много и она просто не влезет в него. Но время шло, чувство, что его распирает изнутри, росло, а вскоре ДонСик перекрыл краник и осторожно извлек наконечник из его ануса. Хотелось в эту же секунду вскочить и добежать до унитаза, но его остановили слова ДонСика:       — А теперь полежи двадцать минут.       Сколько?!       Конечно, двадцать минут он не выдержал — едва ли десять. Последующее унижение было самым ужасным, что он когда-либо испытывал. ИнУ шипел ругательства и угрозы, но ДонСик даже и не думал отворачиваться, полностью проконтролировав весь процесс.       Жгучий стыд, неконтролируемая злость, унизительная беспомощность и понимание, для чего все это делается, раздирали его на кусочки. Больше всего бесило, что ДонСик внешне не испытывал ни брезгливости, ни вообще каких-либо эмоций, выполняя все действия молча и безэмоционально, как профессиональная сиделка, этим неприятно напоминая предыдущие недели, когда он полностью игнорировал ИнУ.       — Молодец, — похвалил его ДонСик, когда все гигиенические процедуры были завершены, — а теперь душ.       — Нет! — процедил ИнУ, поводя плечами. — Ты меня не заставишь!       В одно мгновение ДонСик оказался рядом и с силой воткнул пальцы ему под ключицу, взяв на болевой прием.       — Рискни проверить, — тихо, но угрожающе произнес он, склонившись к самому лицу. ИнУ шипел сквозь зубы от боли, но упрямо смотрел в глаза своему похитителю. — Ты плохо усвоил урок? Уже забыл, что за непослушанием следует наказание? Я могу напомнить…       ДонСик ослабил захват, и ИнУ судорожно вдохнул воздух, обнаружив себя на коленях на полу. Он даже не запомнил, как оказался в таком положении. Подняв глаза, он уже хотел выплеснуть на своего похитителя все раздражение и ярость от происходящего, но наткнулся на выжидающий холодный взгляд и… ничего не сказал. Казалось, ДонСик только и ждет его протестов и возражений, чтобы показать свою власть.       — Так что, ты будешь послушным? — спросил он после недолгого молчания, и ИнУ отвел глаза, признавая чужое превосходство и напоминая себе, что пока он может только ждать удобного случая. — Вот и хорошо.       Во время мытья ДонСик по-прежнему оставался спокойно-отстраненным, и это странным образом раздражало. ИнУ, как оказалось, за последние недели привык к безмолвному поклонению своему телу, к нежным и аккуратным трепетным касаниям, но сейчас… Сейчас ДонСик вовсе не старался показать, что ИнУ ему нужен, что он все также хочет его. Когда Со ИнУ после недолгого раздумья проанализировал свои эмоции, то понял, что испытывает сожаление. Это обескураживало.       Тщательно намылив его тело, ДонСик смыл пену и помог выбраться, а после вытер полотенцем и усадил на стул около кровати.       ИнУ напрягся, осознав, что подготовка закончилась и его сейчас просто и незамысловато изнасилуют. Во рту пересохло, в горле появился комок, и он сглотнул. Тело начинало мелко потряхивать от нервного возбуждения. Стало страшно. Пожалуй, впервые за все время он ощутил себя на месте своих жертв.       ДонСик абсолютно не нервничал, действуя методично и последовательно. Он вынул из пакета несколько предметов и поставил около кровати, поменял простынь, достал и положил под подушку тюбик со смазкой… И ИнУ решился — другого шанса может не представиться.       Едва тот снял футболку и отвернулся, чтобы повесить ее на спинку кровати, как ИнУ сделал подсечку и прыгнул на ДонСика, роняя его на пол и приземляясь коленями на грудь. Юк задушенно вскрикнул от боли и попытался его сбросить, но ИнУ и так уже скатился с него, не сумев удержаться со скованными за спиной руками. Неловко поднявшись на ноги, он пнул противника в лицо, но особого эффекта не было — удар босой ногой вышел недостаточно сильным.       За те секунды, что ДонСик поднимался с пола, в голове ИнУ пролетело множество мыслей. Драться? Бежать? Дверь заперта… Сдаться на милость победителя? Нет. Только не это!       ДонСик встал, потрогал челюсть и, криво усмехнувшись, медленно двинулся по направлению к нему. Взгляд, тот самый, пугающий до дрожи, совершенно неадекватный и жестокий, пригвоздил ИнУ к полу. Он знал наперед, что сейчас случится, и эта его привычка все подмечать и анализировать играла с ним злую шутку.       В этот раз ДонСик его не щадил и, размахнувшись, изо всех сил ударил по лицу кулаком. Скулу обожгло болью, голова мотнулась и ИнУ покачнулся, а следующий удар свалил его на пол. Не давая ему подняться, ДонСик наклонился и поднял с пола веревку. Одни боги знают, для чего она предназначалась, но в следующий момент ИнУ, оглушенный и дезориентированный, почувствовал, как его резко переворачивают и накидывают удавку на шею.       По спине продрало ознобом. Он дернулся и уже раскрыл рот, готовый просить, даже умолять, как… Веревка сжала шею, больно впиваясь в кожу под челюстью и сдавливая, лишая возможности вдохнуть. Он открывал рот, судорожно пытаясь урвать хоть немного воздуха, но ничего не выходило. ИнУ дернул руками, но скованные запястья только на мгновение обожгло болью. Он захрипел, в висках стучали молоточки, а легкие начали гореть.       И тут все прекратилось — удавка ослабла. ИнУ судорожно втянул воздух несколько раз, давясь и кашляя. Он не мог надышаться. Еще никогда он так не радовался возможности просто сделать следующий вдох…       И тут веревка снова резко сжалась на его горле, без всякого предупреждения. Рывок — и ДонСик приподнял его с пола, ставя на колени.       — Так и стой, — прозвучало сквозь грохот пульса в ушах.       ИнУ не видел своего мучителя, только чувствовал на шее давление. Он мог дышать, но сейчас четко осознавал, что это еще не все, что мучения еще не окончены. Было страшно: адреналин зашкаливал, а сердце громко стучало в груди, отдавалось биением в висках.       ИнУ распирали страх и злоба: жгучее желание схватить пальцами петлю, чтобы расслабить ее, никак не унималось, но он лишь бестолково дергал цепи наручников за спиной. Мелькнула дурацкая мысль, что ДонСик играет с его жизнью, уподобляясь ему самому. Он, считавший себя хищником, очищающим город от бесполезных слабых существ, не достойных жить, оказался добычей. ДонСик занял его место…       Тело почему-то воспринималось несколько отстраненно, будто набитое ватой.       Внезапно сзади к нему прижался ДонСик, его окутало живое тепло, а петля стала сжиматься — медленно, но неумолимо. ИнУ потянулся вверх, желая хоть как-то ослабить давление на шею. Однако ДонСик отступил на шаг, лишая его успокаивающего тепла и сильнее натягивая веревку. ИнУ с трудом удалось удержать равновесие, чтобы не повалиться на пол. Он понимал, что еще немного — и не сможет сопротивляться, попросту отключившись. Давление не ослабевало, и его сознание начало мутиться — ИнУ все больше ощущал, как проваливается в мутное забытье. В груди болезненно жгло, легкие судорожно сокращались, не получая кислорода, а сердце оглушающе стучало в груди — желание вдохнуть хоть глоток благословенного воздуха затмило все остальное.       Жить. Он хочет жить.       Перед глазами вспыхнули красные круги, в ушах тоненько зазвенело… Он попытался что-то сказать ДонСику, попросить его остановиться, но из горла вырывалось только сипение. А потом все исчезло.       Очнулся ИнУ от того, что под него подсовывали подушку. Он закашлялся и попытался сглотнуть, но не получилось: мучительная боль обожгла гортань, сознание все еще мутилось, а перед глазами плавали черные точки. Он попытался осмотреться и понял, что снова прикован к спинке кровати (полностью обнаженный!), вот только теперь он лежал на животе, по-дурацки выпятив зад, под ним была подушка, а каждая его рука фиксировалась наручниками.       Он дернулся, но эффекта не было — только звякнуло железо о железо. Реальность навалилась на него ужасом от осознания собственного положения. Он не хотел… Не хотел! ИнУ суетливо задергал руками, ясно понимал, что таким образом невозможно освободиться, и весь сжался в паническом ожидании.       — Ты очнулся. Это хорошо, — голос ДонСика подрагивал, выдавая предвкушение, и ИнУ попытался обернуться, чтобы посмотреть на своего похитителя, но ничего не вышло — горло снова обожгло резкой болью. Дышать было тяжело — шея уже начала отекать.       — Не делай этого, — он хотел произнести это громко, но вышел лишь беззвучный шепот, а горло снова прострелило почти нестерпимой болью. Но ИнУ попытался опять, изо всех сил напрягая связки. — ДонСик, слышишь? Остановись.       — Тебе не стоит сейчас разговаривать, — голос прозвучал неожиданно близко, и ИнУ дернулся. — Помолчи, будь любезен и не напрягайся зря, сделаешь себе только хуже.       Тон, которым это было сказано, не внушал хоть какой-то надежды на благополучный исход, и ИнУ застонал от безысходности. Было страшно, было мерзко, было унизительно. Собственное бессилие и невозможность сделать хоть что-то приводили в ярость. Он дернулся, ощутив, как ДонСик коснулся его спины: ладони прошлись по плечам, пальцами его мучитель, едва касаясь, прочертил линию позвоночника, ласково помял поясницу, а затем опустил руки ниже, на ягодицы.       — Видят боги, ИнУ, я не хочу причинять тебе боль, но если ты не будешь слушаться и не расслабишься, то ее не избежать. Ясно?       ИнУ сжал зубы, чтобы не начать высказывать ДонСику все, что он об этом думает. На языке крутились ругательства, после которых ему точно не поздоровится. Но, видимо, ДонСика не устраивало молчание, и ягодицу ИнУ обожгло резкой болью — удар ладонью был звонким и неожиданным.       — Отвечай, когда я тебя спрашиваю, ИнУ. Тебе ясно, что я сказал? — Со ИнУ кивнул, хоть и сомневался, что ДонСик увидит, но тому, кажется, этого оказалось вполне достаточно. — Вот и умничка.       Теплые руки вернулись к ягодицам и развели их в стороны. Ему показалось, что кровь прилила к щекам в тот момент, когда он ощутил дыхание там. Он задергался, стараясь вывернуться, но тяжелая ладонь ДонСика легла на поясницу, припечатывая его к кровати.       — Не вертись! — но он не собирался сдаваться и продолжил вырываться. — ИнУ, черт тебя дери, — как-то устало продолжил ДонСик. — Я хотел по-хорошему, но ты не оставляешь мне выбора.       Пальцы, вымазанные в смазке, настойчиво ввинтились внутрь, и ИнУ застонал сквозь сжатые зубы. Он уткнулся лицом в матрас и сжал руки в кулаки, пережидая приступ унизительной ярости от собственного бессилия. Было дискомфортно: смазанные пальцы нагло двигались внутри, разрабатывали, раздвигали, растягивали его — неумолимо и безжалостно. Он ощутил, как ДонСик капнул еще смазки и добавил еще один палец. Поясницу прострелило болью, а нежная кожа ощущалась растянутой до предела. Сколько еще это будет продолжаться?       — Хватит, — и снова невнятный болезненный шепот. Он сам не знал, о чем просит, ему лишь хотелось, чтобы все скорее закончилось. Он мысленно приказывал себе не напрягаться, твердил, что надо просто потерпеть, что ничего страшного не происходит… Но помогало мало.       — Ты прав, — ИнУ даже не понял, о чем тот говорит. Прав в чем?.. В следующее мгновение до него дошло: пальцы исчезли, и ИнУ почувствовал, как ДонСик наваливается сверху, прижимая его к кровати своим весом. Горячая головка чужого члена уперлась во вход, а затем начала медленно проникать внутрь, больно раздвигая стенки ануса. ИнУ закусил губу, а на глазах выступили злые слезы. «Ненавижу!» — именно эта мысль сейчас билась в его голове.       ДонСик проникал все глубже, неумолимо, не останавливаясь ни на секунду; его просто распирало от мучительного ощущения наполненности, от того, как чужой член раздвигает мышцы. ИнУ слышал, как тяжело ДонСик дышит, как мелко подрагивает от желания его тело, и испытывал только отвращение.       ДонСик приподнялся, одной рукой уперся в кровать рядом с ним, а другую положил на бедро и принялся резко двигаться. Каждый толчок выбивал дыхание из легких ИнУ, его распирало от непривычной наполненности, член, таранящий его, казался огромным. Жутким контрастом шли нежные поцелуи в шею и плечи.       Собственная беспомощность казалась безграничной, горечь унижения заставляла кривиться губы, а от злости к щекам приливала кровь. Было неприятно: больно физически и просто отвратительно — морально. Хотелось кричать, рыдать и проклинать; хотелось убить, уничтожить ДонСика, но он мог лишь скрипеть зубами и елозить по кровати в такт толчкам.       Юк не нежничал. Он тяжело дышал, шумно втягивая воздух, сильно сжимал его бедра и двигался все быстрее. Его, хищника, сейчас просто имели, утверждая свое превосходство и право делать с ним все, что захочется, а он ничего не мог с этим поделать. Ощутив, как содрогается внутри член ДонСика, как он кончает в него, опаляя внутренности своим семенем, ИнУ истерически всхлипнул и спрятал горящее лицо, уткнувшись в матрас. Сверху рухнул ДонСик, лихорадочно целуя и что-то бормоча.       — Слезь с меня, тяжело, — проскрипел ИнУ и дернул плечом.       ДонСик резко замолк и повиновался. Он зашипел: выскользнувший член доставил массу неприятных ощущений, и это не считая болезненной пульсации в анусе. Ярость, злость и желание уничтожить куда-то пропали, сменившись апатией. Хотелось закрыть глаза и очнуться в том времени, когда все было хорошо: он, СоИнУ, был директором Тэхан, имел опасное, но увлекательное хобби, запугивал и презирал брата и старался впечатлить отца.       — ИнУ, — проговорил ДонСик нерешительно, — ты же знаешь, что я люблю тебя? ИнУ, пожалуйста…       Но он молчал — даже сил послать Юка не было. ДонСик по-своему расценил его молчание. Он оделся, обтер ИнУ теплым влажным полотенцем, собрал свои атрибуты и, оставив на тумбочке стакан воды, ушел. Впрочем, не забыв перестегнуть цепь.       Кажется, на сегодня его мучения закончились.