***
Из громкоговорителя раздался голос женщины, сообщающий о прибытии поезда. Оглядев «семью» в последний раз, девушка взяла свой старый потрепанный чемодан и молча двинулась в сторону нужных путей. И только метров через пятнадцать её окликнул голос: — Медведева, а ты куда это собралась? — прокричал директор, смотря время на наручных часах. — Ну так поезд, Дмитрий Николаевич, — Женя как-то глупо улыбнулась, пожимая плечами. Она действительно хотела как можно быстрее оказаться в своем вагоне, а не растягивать всю эту прощальную церемонию с демонстрацией фальшивых эмоций и пустых слов. Поезд остановился, издав характерный звук. Проводницы достали флажки и начали открывать лестницу для входа в вагон. — Женя, пока! — на нее потоком налетела детвора, обняла за худые ноги и тут же исчезла в толпе людей, продолжая играть в догонялки. Выслушав «наставления» от воспитательниц и даже обещания часто писать от бывших соседок, девушка подошла к директору. — Уезжает наша звезда, — мужчина демонстративно вздохнул, — вот прославишься в своей этой Москве, начнешь зазнаваться, только потом не забывай, кто тебе помог забраться на такую планку, ведь сколько мы для тебя сделали хорошего! Будь благодарна, Женя, — он порывисто обнял девушку. В нос тут же ударил неприятный запах пота, мускуса и тяжелого одеколона, заставив её поморщиться, — если, конечно, не сломаешься.***
Берёзы быстрым потоком сменялись тополями, а те в свою очередь сухими кустарниками и иногда даже полями. Поезд летел вперёд настолько быстро, что девушке иногда казалось, как будто всей это красоты за окном не существует и вовсе, что богатый русский пейзаж превратился в одно расплывчатое пятно, в котором нельзя разглядеть ни грамма из того, о чем так забвенно писали Тютчев и Фет. Вся эта картина напоминала Жене собственную жизнь, где пятно — это она, поезд — это «система», а скорость — время, которое, в отличие от первого, нельзя замедлить или сказать: «подожди, я ещё ничего не поняла!». Сейчас девушке как никогда хотелось воспользоваться этой несуществующей функцией и остановить все вокруг, чтобы наконец разглядеть абсолютно всё: облака, поля пшеницы и каждый листик на высоких березах, чтобы наконец понять: что дальше? К северу, к северу, к северу едет поезд ночной, Из глубинки в Москву. Спит проводник, спят хмельные соседи, Я все уснуть не могу. Людям свойственно бояться, и Женя это прекрасно понимала. Можно ненавидеть свою жизнь, каждый день просыпаться с желанием послать все к чертовой матери и убежать туда, где тебя никто не найдёт, а потом, когда ты все-таки это сделаешь, испугаться. «Это нормально»- твердила себе девушка, смотря, как трясётся чай в железной кружке из-за движения поезда. За свои годы она научилась держать абсолютно любую ситуацию под контролем, что, в какой-то степени, тоже считалось нормой. Женя ненавидела воровство, но иногда это было крайней необходимостью. Когда баланда в столовой становилась омерзительной настолько, что для рвотных позывов не было абсолютно никакой необходимости засовывать два пальца в рот, она вместе с другими ребятами сбегала на шмон в продуктовый магазин, чтобы совсем не забыть вкус нормальной еды. Но и в этом, казалось бы, одинаково плохом для всех действии, девушка умудрялась выбиться из «коллектива». Она воровала качественно, без следов, но абсолютно открыто, как будто так и должно было быть. Как будто это норма. Таким её навыком всегда восхищался Костя, с виду неприметный парень её возраста с рыжими взъерошенными волосами и ясными голубыми глазами, которые всегда смотрели с хитрым прищуром. Он, как оказалось, тоже был весьма неплох в кражах, только, в отличие от девушки, парень брал количеством, а не качеством. Сваливал в рюкзак все, что видел, даже те вещи, которые с роду ему не пригодились бы, один раз даже умудрился схватить с полки лопатку для жарки. Женю такая его непосредственность забавляла, а он в свою очередь считал её чудачкой, которая ворует если фрукты, то личи или манго, а не мелкие кислые яблоки, как все другие в их группе, если конфеты, то больше и шоколадные, а не мелкие сосательные из одной большой коробки. Они были абсолютно разными, но оба не походили на всех остальных, и этой причины было достаточно для того, чтобы держаться вместе. Костя гордился Женей, он всегда видел в ней чемпионку и понимал, что здесь она задыхается и даже при всем желании, он не сможет удержать ее возле себя, поэтому когда зашёл разговор о путевке и возможном переезде Жени в Москву, парень отреагировал очень остро и болезненно. В отличие от неё, он не рвался в столицу и никогда не хватал звёзд с неба. Ему не было здесь хорошо, но также Костя не мог ручаться за то, что где-то там, куда несется Медведева, будет лучше. Парень не мог представить своего будущего, но ясно понимал одно: ехать за ней было бессмысленно, а остаться без неё — больно… — Ты сейчас так просто возьмёшь и оставишь меня одного? — Костя докуривал уже третью сигарету, смотря куда-то в пол, вырисовывая старым кроссовком какие-то узоры на побитом асфальте возле здания детского дома. —Непросто! — они уже в который раз возвращались к этому разговору и каждый раз не могли довести его до конца, — мне сложно! Но я уже все решила. Я не могу упустить такой шанс, как ты не понимаешь? —Не понимаю! — резко вскрикнул парень, заставив Женю поморщиться, — я понимаю только то, что всю жизнь мы держались друг за друга, а сейчас ты меня кидаешь и уезжаешь хуй знает куда и хуй знает на сколько, — уже тише, — лучше бы ты никогда не занималась этим чертовым фигурным катанием, — совсем тихо, но девушке этого было достаточно. Она с силой толкнула парня, отчего тот свалился на железный забор, хватаясь руками за дырочки на нем, чтобы хоть как-то удержаться на земле. — Как ты смеешь такое говорить? — процедила Женя сквозь зубы, — это чертово фигурное катание — моя жизнь и надежда выбраться из всего того дерьма, в котором мы сейчас находимся! Все, что я сейчас хочу — это добиться чего-то в жизни, стать кем-то, отмыться от клейма на лбу с надписью «сиротка», — пелена перед глазами мешала разглядеть напуганное лицо Кости, но Женя не обращала на это никакого внимания, — я тоже думала, что мы вместе. Но сейчас здесь только ты один думаешь о себе. Ты — конченный эгоист, Андреев, — выплюнула Медведева. И, последний раз окинув парня разочарованным взглядом, размеренным шагом двинулась ко входу в детский дом. Ей нужно было собрать чемодан. Костя не пришёл попрощаться с Женей, что, в принципе, было неудивительно. Ей нечего было сказать этому человеку, ему, как ей казалось, тем более. И, сидя сейчас на верхней полке плацкарта и прокручивая этот диалог снова и снова, девушка с сожалением пришла к выводу, что данная жизненная ситуация не несла в себе ничего необычного. Люди предают. Люди разочаровывают. И тебе от этого бывает больно. Но, к сожалению, это — норма. Еду, в душе уповая на Бога, Поезд ползет, как по тонкому льду. Если с ума не сойду по дороге, Завтра же в церковь пойду.